Продолжение 23-й главы:

Глава 23. Поездки в Прагу и не только

23.3.

В чешской столице в конец перенервничавшей Янке пришлось вызвать врача, и после укола ее оставили отлеживаться в отеле. А за хрусталем на ярмарку пришлось отправиться Нине вместе с отцом. Результатом этого были долгие упреки Янки, что куплено все не то и втридорога.
Последующий отдых в Елене Гуре и встреча Нового Года, вроде бы, восстановили полный семейный мир и спокойствие. Генерал проводил время вместе с женой и сыновьями, регулярно катал их на санках, устраивал конные прогулки на санях вокруг курорта. И он, и жена, и сводные братишки Нины выглядели вполне довольными. Тем более странно для девушки оказалось услышать предложение отца, когда вскоре после Нового Года она встретилась с ним в Варшаве:
– А давай махнем вдвоем в Закопане? Хоть отдохну от всего этого немного…
По правде сказать, совсем уж неожиданным подобное предложение для Нины не было. Она уже давненько стала подмечать, что Якуб не слишком-то стремится остаться наедине со своим новым семейством, предпочитая ему общество дочери. Пылкая любовь между ним и женой не наблюдалась, а в присутствии Нины он не стеснялся заводить интрижки с симпатичными дамами, доставляя ей тем самым нешуточные огорчения.
Нет, морализировать по этому поводу она совершенно была не склонна. Ее беспокоило совсем другое – как же ей выполнять строгие инструкции по охране особы генерала Речницкого, требующие неукоснительного присутствия рядом с ним, если тот так и норовит уединиться с какой-нибудь блондинкой? Но и сердиться на отца у Нины не слишком получалось: все-таки большую часть времени он проводил именно с ней. Балы, приемы, кафе, рестораны, театры – практически везде и всегда она была его неизменной спутницей, а посторонние увлечения оказывались довольно мимолетными.
Вырвавшись с дочкой на несколько дней в Закопане, Якуб практически все время уделял своей дочке, несмотря на то, что скучающих курортниц, заглядывающихся на бравого генерала, вокруг было предостаточно. Нину такое положение вполне устраивало, но оно, как и следовало ожидать, оказалось совсем не по нраву дамочкам, жаждавшим мужского внимания. Они быстро оценили ситуацию… и приняли дочку Речницкого за соперницу, которой повезло первой ухватить столь лакомый кусочек.
Хотя, разумеется, каждая из них претендовала на благосклонность генерала единолично, общая ревность к более удачливой девице на время объединила их. И три таких озабоченных дамы решили устранить препятствие самым, как им казалось, простым способом: встретить Нину на узкой дорожке, да отделать так, чтобы та сама навострила лыжи с курорта. Выбрать момент для осуществления этого стратегического замысла оказалось не так-то просто – девушка почти все время проводила время в обществе Якуба. Но, все же, проявив должную настырность, дамочки подловили-таки момент, когда Нина вышла на прогулку одна.
Думаю, они потом долго проклинали и девицу, с которой их столкнула судьба, и собственное решение. Попытка самой ретивой с визгом вцепиться сопернице в волосы и расцарапать ногтями лицо привела лишь к тому, что потом вся троица с большим трудом, барахтаясь в рыхлом снегу, и шипя от боли, пыталась встать на ноги, с бессильной ненавистью глядя в спину преспокойно продолжавшей прогулку нахалке.
Приключения никак не желали обходить Нину стороной, даже на отдыхе. Вот и сегодня вечером отец, встретившись с ней за ужином, сразу показался девушке чем-то озабоченным. Правда, ужин протекал совершенно обычно, и она уже было решила, что все дело просто в настроении. Голова побаливает, или задумался о чем-нибудь не слишком приятном. Но, когда она вышла вместе с генералом на прогулку перед сном, обнаружилось, что для озабоченности были причины.
– Придется тебе немного поработать, – стараясь сохранять будничные интонации, объявил Якуб. – Задание простое и недолгое. Завтра надо будет изобразить связную местного отряда вооруженного подполья. Всего и дел – встретить в условленном месте человека из Кракова, обменяться с ним паролем и отзывом, и получить шифровку. Вот и все.
– Местного? – переспросила Нина. – Но это же гурали! Я их говор изобразить не сумею, и обычаев не знаю, да и одеваются они совсем по-особому. Раскусят меня на раз.
– А, – махнул рукой генерал, – проскочим. Никто тебя не раскусит. Парень на встречу придет насквозь городской, в здешних краях ни разу не бывал, и еще меньше тебя разбирается в местном говоре и обычаях. Что до одежды, то завтра с утра приоденут тебя по-местному, так что и не отличишь.
Рано с утра в неприметном домишке километрах в трех от Закопане, куда ее привел генерал, девушка нашла цветастую юбку, такой же цветастый шерстяной платок, вышитую блузку и коричневый овчинный кожушок с немудрящей вышивкой красной и черной ниткой, а в придачу к ним – сапожки, почти новенькие, и потому смотревшиеся довольно богато на фоне остальной, довольно уже поношенной одежонки. Через несколько минут в девушке уже сложно было признать варшавянку – она выглядела как вылитая гуралька, тем более, что темноволосые среди них встречались нередко. Напутствие Речницкого на пороге домика было коротким:
– Так, повернись-ка… Часы – долой, сережки – долой. – Когда Нина быстренько избавилась и от того, и от другого, он продолжил: – Идешь отсюда вот по этой дорожке. Она огибает вершинку справа, затем спускается в лог. Как только дорожка ныряет в ельник, проходишь десяток шагов и останавливаешься. Там есть приметное поваленное дерево, садись на него и жди. Мороза нет, за полчаса в сосульку не превратишься. Появится молодой парень, одетый по-городскому, в короткое пальто. Спросит первый: «Не скажете, я этой дорогой в Сладички попаду? А то уж больно замаялся». Твой отзыв: «Коли замаялся, садись, передохни. А Сладички от тебя не убегут». После чего он тебе отдаст шифровку – и разбежались.
– Все? – на всякий случай уточнила Нина.
– Если начнет выспрашивать – все, что ты знаешь, это имя командира отряда: майор «Огнь». Командир твоей группы – «Марный». Больше тебе, как связной, знать и не положено. И еще – если не отдаст шифровку, то можешь обложить его покрепче, но больше ничего не предпринимай. Пусть катится…
Как и предполагал генерал, встреча прошла без всяких неожиданностей. Никаких дальнейших последствий она не имела, поскольку никак не была связана с основным заданием. И лишь через десятки лет, в библиотеке провинциального советского городка, Нине на глаза случайно попалась книжка воспоминаний сотрудника Корпуса Внутренней Безопасности (KBW) Польской Народной Республики.
«…Под видом курьера от воеводского руководства вооруженного подполья мне было поручено доставить шифровку в дотоле неуловимый отряд майора Юзефа Курося «Огня», действовавший в Высоких Татрах. Забравшись высоко в горы по неприметной тропинке, я вышел на условленное место. Там меня встретила молодая девушка-гуралька из местных подгалянских крестьян. Сразу было видно, что имеешь дело не с горожанкой: невысокая, крепко сбитая, по-деревенски одетая, с раскрасневшимися на морозе круглыми щечками, с непередаваемым горским выговором. Я спросил у нее дорогу на Сладички – таков был условленный пароль. Получив в ответ верный отзыв, передал ей шифровку. Вот и все, надо было расставаться, но у меня щемило сердце: угораздило же эту симпатичную дивчину связаться с бандитами! Беззаботно веселая, она, казалось, совсем не отдавал себе отчет в том, во что ввязалась. Мне потом так и не довелось узнать, как сложилась ее судьба…».
Зачем же руководителям генерала Речницкого вдруг понадобилось портить игру Корпусу Внутренней Безопасности и перехватывать шифровку, которую вез их курьер? Видно, на отряд майора Курося у них имелись собственные виды, и они не хотели отдавать его на съедение KBW, а хотели разыграть в какой-то своей игре.

Заключительный фрагмент 23-й главы:

Глава 23. Поездки в Прагу и не только

23.4.

Зима 1948 года постепенно уступала свои права весне, и вместе с нею возобновились работы по разборке варшавских развалин. Но теперь уже не просто расчищали улицы и вывозили битый кирпич, а планомерно освобождали от обломков площадки, где намечалось строительство, или уцелевшие остовы корпусов, подлежащие восстановлению. Нина, как и ее товарищи по ZWM, посвящала этому все свои выходные, и время, свободное от занятий в школе-интернате. Впрочем, и несвободное от занятий время частенько шло в ход. Ведь не одной только расчисткой руин приходилось заниматься – отвлекалась девушка и на агитационные выходы, и на поездки с боевкой по тревоге, и на сопровождение генерала Речницкого на разные официальные (и не очень) мероприятия, как в Варшаве, так и в Познани.
Вот и сегодня вечером из Познани позвонил отец и сообщил:
– Янек с машиной уже в Варшаве. Он заедет за тобой завтра с утра, так что к восьми ноль-ноль будь готова.
О-о, rany boski! Опять вставать в несусветную рань! Нина бросила взгляд на календарь. Хотя сегодня и первое апреля, к сожалению, на первоапрельскую шутку это распоряжение не спишешь. Шутку можно было придумать и посмешнее. Ничего не поделаешь – придется ставить будильник на полвосьмого.
В пятницу с утра, продрав глаза под дребезжащий трезвон будильника, наскоро умывшись, одевшись и торопливо глотнув горячего кофе с булочкой, девушка выскочила на улицу, где ее уже ждал темно-синий «Шевроле» с красно-белым флажком.
– Здравствуй, Янек, – подавив зевок, бросила она, открывая дверцу и устраиваясь на переднем сиденье. Хорошо, хоть самой машину не вести. Под ровный гул мотора Нина постаралась устроиться поудобнее и подремать до Познани. Янек не будет гнать так, как она, так что у нее есть не меньше трех с половиной часов.
В Познани, у подъезда особняка командующего, генерал Речницкий уже ожидал свою дочку. Когда она вылезла из машины, позевывая и протирая глаза, он привлек ее к себе, обнял, и участливо, но не без некоторой насмешки в голосе спросил:
– Ну что, выспалась? – и, не дожидаясь ответа, приказал: – Бери у Казика «Студебекер». Едем в Прагу.
В половине двенадцатого автомобиль уже мчался по шоссе. Познань – Вроцлав – Прага. Уже хорошо знакомый маршрут. Конечно, его можно было бы проложить и покороче, если двинуть не на Вроцлав, а через Зелену Гуру вдоль западной границы местными дорогами. Но местные дороги – не самый лучший выбор в это неспокойное время.
Отец с недовольной миной на лице сидел на заднем сиденье (не любил он скорость, но вынужден был терпеть), в то время как за окном машины мелькали придорожные деревья, еще не одевшиеся в свой зеленый наряд. Четыре с половиной сотни километров Нина преодолела за пять с небольшим часов, если не брать в расчет остановку во Вроцлаве, чтобы перекусить. Так что в начале седьмого вечера они уже въехали в Прагу. И тут отец объявил:
– Заселяемся в отель, отдыхаем, а завтра с утра – в Вену.
В Вену? Но тогда перед пересечением чехословацкой границы, в Клодако, достаточно было свернуть не направо, а налево, и к девятнадцати часам они могли бы уже быть на месте! Впрочем, у генерала могли иметься свои резоны остановиться в Праге. И об одной из таких причин Нина догадывалась. Более того, она, кажется, уже видела эту причину. Недаром во время рождественской поездки в Прагу, когда они с отцом и Казиком отправились на ярмарку за богемским хрусталем, Якуб покинул их на два часа, несмотря на ее протесты. Девушка, однако, сочла своим долгом проследить, чтобы с папой в этой «самоволке» ничего не случилось, и смогла издали засечь, как он с какой-то блондинкой нырнул в двери неприметного отельчика. Плюнув с досады – «вечно он за блондинками увязывается!» – Нина вернулась к Казику, дожидавшемуся ее у одного из ярмарочных павильонов.
На этот раз, похоже, Речницкий никуда не собирался отлучаться, а просто заказал два отдельных номера по соседству. Закончив ужин, Нина поинтересовалась:
– Когда встаем?
Генерал добродушно улыбнулся:
– Спи уж! Сам тебя разбужу. – И тут, увидев кого-то, он вскочил, и, бросив, – «до завтра!» – поспешил к дверям ресторанчика. Опять блондинка! Может быть, даже та самая. Отец исчез на лестнице, ведущей к номерам, а девушка рассчиталась с официантом и отправилась спать. Ладно, пусть будит сам, хорошо уже то, что здесь он это проделает не со шпагой в руке!
Стук в дверь ее номера раздался утром действительно весьма поздно (по отцовским меркам) – в девять часов. Позавтракали все в том же гостиничном ресторане, и Якуб сообщил:
– Выспаться я тебе дал вволю, но времени у нас в обрез. Так что быстренько собирайся – и поехали!
Собралась Нина действительно быстро, но вот незадача – с прикроватной тумбочки исчезли оставленные там снятые на ночь бриллиантовые сережки. Конечно, если бы они подняли скандал, персоналу отеля это вышло боком, но времени не было. Опять придется заниматься волокитой с их списанием! Это были очень красивые бриллианты в форме капелек, подвешенные на тонюсеньких платиновых цепочках, и Нина больше досадовала на саму потерю этой красоты, нежели на необходимость бюрократических отписок. Ах, какая жалость! Не везет ей с драгоценностями – то часики с бриллиантами расколошматила, то жемчужное ожерелье пришлось порвать, то вот теперь сережки такие симпатичные сперли…
В Вене они оставили свой автомобиль на парковке у отеля, в который поселились, а дальше отправились на такси, по адресу, названному генералом. Выйдя в центре города у небольшого, но гордящегося своей непоказной роскошью ресторана, Нина, наконец, получила краткие инструкции:
– Здесь, в отдельном кабинете, будет небольшое совещание. Тебе там делать нечего; твоя задача – проследить, чтобы нам никто не помешал. Тут будут охранники и других участников. С ними не болтать и не конфликтовать. Посиди в баре, выпей кофейку, и дождись, пока мы закончим.
На совещание в ресторан собирались в основном люди военные. Каких мундиров там только не было – польские, чешские, советские (голубой околыш фуражки сразу выдавал летчика), английские и еще какие-то черные флотские мундиры неизвестной Нине национальной принадлежности. Единственным штатским человеком в этой компании оказался некто смуглый и очень тучный в зеленом тюрбане, в сопровождении пожилого советника с жиденькой седой бородкой. Участники совещания постепенно занимали места в просторном кабинете с малиновыми диванами и малиновыми бархатными портьерами. В этом помещении в большой напольной вазе стояли огромные желтые розы. Это напомнило Нине расцветку ее детского платья – малинового с желтыми цветами, о чем она успела шепнуть на ухо отцу, который так и остался в недоумении – при чем тут платье?
Как послышалось девушке, прежде, чем двери кабинета затворились, многие из собравшихся свободно общались на русском языке, и, похоже, были хорошо знакомы друг с другом.
Их охрану составляло несколько человек в штатском, один из которых был в спортивном трикотажном костюме, увиденном Ниной в первый раз именно там. Раз уж ей не нужно было участвовать в беседе в кабинете, то она последовала совету отца осталась в баре за чашечкой кофе. Оборудование современного бара в американском стиле – стойку с высокими табуретами, аппарат для приготовления кофе эспрессо, блестящие краны для розлива пива – она тоже рассмотрела тогда впервые. В польских кавярнях подобное оборудование тоже встречалось, но не сверкало вызывающе массой полированного металла, не производило впечатления демонстративного великолепия, не торчало на виду, а потому и не бросалось в глаза.
Нина была одета в стилизованный польский национальный костюм – белую блузку с широкими рукавами, расшитую цветным шелком черную жилетку и полосатую шерстяную юбку, стянутую на талии поясом-кушаком. Бармен, наблюдавший, как она пришла с этой странной компанией, спросил по-чешски – полька, по его мнению, должна была понять этот язык:
– А какой мундир носит пани? – И действительно, Нина, зная польский, за несколько визитов в Прагу уже научилась немного разбираться в чешском, и потому без труда поняла его и смогла ответить:
– Никакой, – не без вызова заявила девушка, пристально глядя на своего непрошенного собесденика. – Я же женщина, разве этого недостаточно?
– О, да, то форма интернациональная… – с улыбкой подхватил бармен.

Может быть, диссонанс возникает из сочетания слова "летчик" с глаголом "выдавал"? Непонятно становится, кто и кому летчика выдавать должен? Если так, сяду, задумавшись...