Может быть так ?:

Майор Плаксин ждал в маленькой «спальне», где кроме тумбочки и нар была только табуретка и шкаф с одной дверцей. Вторая, на которой, скорее всего, находилось зеркало, отсутствовала.
- Старшина Шац по вашему приказанию прибыл! – Доложил Генрих с ленивой грацией знающего себе цену солдата, пройдя пару шагов от дверей.
Закинув ногу на ногу «василек» курил папиросу, стряхивая пепел в гильзу малокалиберного снаряда. Белоснежный кант воротничка, гладко выбритое лицо, легкий запах трофейного одеколона, тщательно причесанные светло-русые волосы. Всё это вызывало у Шаца, привыкшего к фронтовой неухоженности, подсознательную неприязнь.
Больше всего его раздражали «эсэсовские» перчатки.  «Сука, у «юберменьшей» насмотрелся манер!». Откуда ему было знать, что в зимой сорок пятого «смершевец» сцепился в рукопашной с абверовцем. Тот был нужен живым. Так получилось, что голой рукой пришлось задирать ствол немецкого автомата, непрекращавшего стрелять. С тех пор на руке был страшный ожог, которого по-детски стеснялся Плаксин.
Позавчерашняя ночь вновь вернула Генриха в казалось ушедшее навсегда боевое прошлое. Чистенький аккуратный мальчик Геня остался в грязи разбитых грунтовок, в лесных болотах и пыли степей, в снегах и промерзших окопах. Сколько раз он, с трудом вытягивая сапоги из того, что именовалось «дорогой» вспоминал голос Эсфирь Соломоновны, своей любимой и любящей мамочки: «Геня, ты должен следить за собой! Как могут уважать люди неопрятного и неухоженного человека? Он же не уважает сам себя, не желая заботиться о своем внешнем виде!»  Бриться холодной водой без мыла или стираться в траншее, где воды по щиколотку – даже не смешно, глупо. Там, на фронте, уважали не за отсутствие щетины и начищенность сапог.
Притушив папиросу, Плаксин поднялся.
- Здравствуйте товарищ старшина! Я майор Плаксин. Начальник оперативного отдела Областного управления МГБ.  Мне поручено вас курировать. У меня к вам есть пара вопросов….
Генрих, молча, ждал продолжения, глядя в ту половинку окна, с которой убрали газету, выполнявшую роль занавески. В Москве, по настоянию Сереги, он согласился сотрудничать с МГБ. Это решение, давшееся с большим трудом, уже сослужило хорошую службу, но стучать на «своих», Шац не собирался. Пытливый мозг искал повод чтобы, числиться, но ничего не делать.
- Скажите-ка Генрих, почему у одного из расклейщиков листовок эксперты насчитали аж восемнадцать пулевых попаданий?
«Он что, решил  на этом «поймать»  бывшего разведчика? Два раза «ха-ха»!
- Понимаете, товарищ майор, у меня же «шмайсер» был. А у них чуть что «автоматика» клинит и пока не выстрелит все патроны не остановить! Я пока выбил рожок все руки обжог! -  И Шац с самым честным выражением лица продемострировал якобы обожженые руки – У вас, что не было таких случаев?
Плаксин смотрел на наглеца и потихоньку начинал закипать. Это хамло несет чушь несусветную, намекая на отсутствие боевого опыта. С большим трудом он сдержался, чтобы не показать этому моральному уроду свою руку.
- Да? Вот представляешь «таких» случаев не было!  Мы опросили свидетелей.  Выяснили, что между первыми и последующими выстрелами был временной промежуток.  Провели опознание трупов. И представляешь, подумали, что ты каким-то образом узнал об участии этих уродов-предателей в расстрелах евреев. Как у вас, разведчиков гибнут языки при попытке к бегству, хорошо известно. Смотри, какая ошибка. Оказывается вина на автомате, а не конкретном старшине. 
- Вот видите, товарищ майор, хорошего человека чуть не обвинили в преступлении. Неужели вы могли про меня так плохо подумать?
Оба иронизировали и лицемерили, зная, что оппонент занимается тем же. Фактов-то нет и это беседа, а не допрос.
- Ну, мы же не знали, что тут виновато некачественное немецкое оружие. Принесите-ка мне ваш «МП» я отдам его оружейникам в ремонт.
«Три раза «ха-ха». За кого он меня держит?»
- Товарищ майор, я же знал куда еду, Конечно, я его сразу заменил на более надежную модель – наш ППС. А это немецкое барахло кинул в общую кучу. Зачем мне здесь фашистская халтура?
- И почему я не удивлен.- Майор пожал плечами и развел руками. - Предполагая вашу невиновность, генерал просил передать. Если вам снова попадутся предатели, пожалуйста, дайте ему знать любым способом. Им будут созданы «особые» условия до суда. Наши специалисты позаботятся об этом. Только дайте возможность побеседовать с ними. Вот номер телефона генерала.
И Плаксин протянул Генриху бумажку.
- Это о прошедшем. Теперь о будущем. Поскольку нам предстоит вместе работать…
От последнего слова напускную сонливость на лице Шаца сменила жесткая сосредоточенность. Скулы напряглись. Глаза, руки, туловище самопроизвольно переходили в положение «к бою». Предохранители начинали сгорать один за другим. «Работа» - какое страшное слово. Обычная такая «работа» последних лет. Резать и убивать, а ещё лежать под ливнем пуль и осколков, засекая систему огня в разведке боем, оставаться втроем из восемнадцати на сраной высоте….
-Извините, товарищ майор, вы сказали вместе «работать»? – голос был безмятежен и спокоен. Штиль перед первым порывом урагана. Урагана чувств уносящим крыши…
- Да. Что-то не так?
-Так. Так, товарищ майор, всё так.- Горечь и непрошенная влага в глазах, смахнутая небрежным жестом.
«Как много их, друзей хороших, лежать осталось в темноте. А эта мразь живет…»
Бедный майор. Он не понял, в какую ловушку сам себя загнал неосторожным словом.
- Я бы хотел узнать условия оплаты труда. – Голос старшины был тверд и уверен, пора было убивать. В этом вопросе нужна сосредоточенность и точность.
-Что вы хотели узнать? – Сказать, что Плаксин был удивлен, не сказать ничего. Он был удивлен и озадачен. Никогда секретный сотрудник, в просторечие «сексот», не позволял себе разговаривать с ним в таком ключе. Наглость вперемежку с безнаказанностью.
-Я бы хотел знать условия оплаты моей второй «работы». Вы же понимаете, насколько опасен и тяжел этот труд! А мои моральные страдания! Как их оценить? – на первый взгляд Шац без стеснения хамил. Нарывался. Он был уже не в маленькой комнатке. Генрих стоял в коротком строю грязных, мокрых полуголодных  разведчиков. Поиск неудался. Были раненные и убитые, но не было главного – «языка» Чистенький ухоженный «смершевец» покуривал в сторонке папироску, а перед ними усталыми и злыми ярился начальник разведки. Руки фронтовика непроизвольно дернулись к ремню несуществующего автомата.
-Чт-о-о?  Ты с кем…! Ты кому…! – от злости и нахлынувшего бешенства на это мятое чучело с кое-как почищенными сапогами Плаксин сорвался на крик.
Его, как когда-то на фронте, вновь захлестнула обида и злость на этих заносчивых чванливых неумех – разведчиков. Каждую ночь лазят по тылам немцем, несут потери, а простого «языка» притащить не могут. Зато держат себя неприкасаемой элитой.  Он снова видел эту толпу отморозков, которым пофиг своих или чужих резать.
"Штабы бывают двух видов: свои и чужие. Чужие нужно уничтожать, свои, к сожалению, нельзя"*. По-доброму, по-человечески с ними невозможно. Примут за слабость, сядут на шею. Срочно, срочно нужен «язык», иначе наступление сорвется, ни за что погибнут тясячи. Только мат, крик, самодурство и угрозы могут замотивировать «этих», чтоб пошли и принесли «языка». Сходить бы с ними в поиск, за линию фронта, но кто его секретоносителя пустит? Да и своих дел дофигища! Мать в оккупации. Невеста под немецкими бомбами погибла. Да немцев зубами грызть хочется! Нельзя.
На «фильтрацию» бы этих чванливых героев!  Когда перед тобой идут десятки, сотни людей и ты, только ты можешь отделить врага от своего. И не дай Бог, ошибиться. Эта  оплошность обернется смертью тысяч и тысяч простых советских людей.

* Самохвалов.