Эмоция третья. Танец ранней весны.
Не знаю, откуда во мне возникла симпатия к Маэглину. Я не видел его прихода в Город, не видел казни его отца – я встретил его намного позже, на одном из дивных праздников, в самом устье весны. Ветер тогда был теплым и свежим, но весна для меня всегда пахнет тревожно: все меняется вокруг, все пробуждается и начинает жить так бурно и неистово, что тебе самому надо куда-то бежать, что-то делать, участвуя во всеобщем столпотворении природы.
Лес вокруг Гондолина полнился звуками после долгого зимнего молчания, и в минуты особой весенней радости, прислушавшись, понимаешь, что все сущее борется за свое существование, ловко пожирает друг друга и выбивает себе право на оставление потомства. Мир жесток, и весной – особенно.
Я был в толпе танцующих. Ах, разноцветные одежды, летящие волны, отблески чужих улыбок в твоих глазах! Сверкающий дождь расшитых хрусталем плащей, темное золото волос с зелеными лентами, багряные расцветающие накидки! В сердце разноцветья танцевал я, когда черным клином вошли в наши ряды танцоры дома Крота. Сперва они хмурились – это было частью весеннего маскарада, так под самыми раскидистыми деревьями, в глубоких оврагах, под навесами скал даже в теплый, пахнущий травой, день лежат последние бастионы снега. Но потом улыбки были всюду, куда бы я не вглянул, и весна наступила на самом деле: мы чувствовали ее с каждым вздохом и взглядом.
А потом я - запах тревоги, такой близкий, весенний, запах беспокойный и вызывающий озноб, неотвратимо следующий за ранним мартом. Князь Маэглин был темен в окружающем его пестром хороводе летящего безумства, как умершее в холода дерево. Но его уверенность и натянутая, как тетива, нервозность удивили меня. Я боялся бы дотронуться до него – стоит задеть, и загудит от напряжения воздух.
Двигаясь легко и точно, князь дома Крота смотрел в одну сторону, откуда раздавался самый громкий перезвон смеющихся голосов. Не понимаю, как мог кто-то продолжать жить и дышать весной, находясь на линии его взгляда. Особенно госпожа Идриль.
Почему я смотрел на него, не отрываясь? Думаю, изначально мне требовалось разнообразие. Я увидел ту несхожесть, которая всегда притягивает к себе. Так, устав от тепла, от удобства и собственной непогрешимости, уходят в лес, чтобы остаться один на один с собой, почувствовать сосново-игольчатую землю под ногами, шершавый ствол под спиной, ломящий холод горного ручья и ночное одиночество. Я знал, что всегда могу вернуться в свой дом, в тот покой, которого лишает весна. Я думал, что могу.
Мне остается думать, что дрожь души заразна. Как она передается – по воздуху ли, прикосновением или взглядом - не знаю. Может, сама душа должна быть настроена на легкий лад сумасшествия. Ты думаешь, что все нормально, ты любим и любишь, но подкрадывается тянущее, тоскливое, встает за спиной и ласково, холодными пальцами, сжимает твое сердце.
Когда наши взгляды встретились, я думал, что гнева князя не избежать, потому что слишком долго и изучающе я смотрел на него, на его боль и тоску, которая прячется от посторонних, увертывается, ныряет все глубже, чтобы в момент праздника высунуть узкую голову на поверхность и сверкнуть изумрудными змеиными глазками. Но князь Маэглин улыбнулся, и мое сердце, сжавшись, дрогнуло. При первой встрече он подарил мне волю к одиночеству.
Эмоция четвертая. Казнедейская.
Меня зовут Мадруз, я казнедей девятого пыточного зала Тангодрима, и у меня очень нервная работа. Начнем с того, что в моем не мальчишеском возрасте возглавлять девятый зал, по меньшей мере, смешно. Во-вторых, выполнение таких работ, как пытка и казнь, требует не только соответствующего оборудования и большой силы, но также изрядных познаний в анатомии и практического навыка. Ведь в одном случае необходимо причинить допрашиваемому материалу более или менее тяжкие страдания, но при этом не убить его и не лишить способности мыслить и говорить; в другом же - если господином Гортхауэром не было определено никакое отягощение казни — нужно максимально быстро и без лишних мучений умертвить осужденного. А это ж, поди, столько знаний, что голова болит и пухнет. Не говоря уже о вредных производственных факторах, за которые доплаты идут мизерные.
Работа у нас организована так – десять залов отведены под эльфийский материал, ребята с одиннадцатого по шестнадцатый занимаются простым смертным материалом, залы с семнадцатого по девятнадцатый отведены гномам и прочим, кто не входит в категорию «простой смертный», с двадцатого по двадцать третий – нашими же, провинившимися. Очень плохо и с низкими показателями эффективности проходили до введения рабочей реформы совместные пыточные мероприятия. Эльфы видят людей, светлостью по горлышко наливаются, еще и подбадривать их умудряются; люди видят эльфов и крепятся духом, проклятия сыплют, а то и плюются в лицо – короче, одна рабочая неразбериха выходит. С разделением залов и индивидуальным пытательным графиком стало работать получше, грех жаловаться.
Работу казнедей всегда начинает с двадцать третьего зала, еще практически подмастерьем. Там все совсем скучно и не пытательно, так, устрашающие карательные упражнения. Оборудования практически никакого, одни плети. Когда умирает казнедей одного из старших залов, вся цепочка продвигается на одну должность вперед: подмастерье становится мастером двадцать три, двадцать третий переходи в двадцать второй разряд и так далее, заработок соответственный: чем выше, тем больше. Если узнаешь сверхважные сведения, двигаешься на два зала вперед. Не то, что раньше было – соревнование в мастерстве, подлоги разные, скандалы, подкуп… Сейчас начальство придерживается прозрачных схем управления, за что ему вечная Тьма и всяческой удачи.
Я работаю с младшим эльфийским материалом: первый зал занимается правителями, второй наследниками, третий большими военачальниками, четвертый советниками, пятый – советниками советников и так далее. В первых залах работа ответственная, там самые важные государственные тайны крутятся, сам господин Гортхауэр туда заходит на инспекцию. Нет-нет, да и запросят работы и его темные рученьки. Говорят, и Владыка туда спускается, мужики за пивом рассказывали, что видели его тень. Сложное место – первые залы, что ни говори. Слишком уж к начальству близко.
Я бы хотел закончить свою жизнь зале в пятом, в тепле (там печей-то побольше, чем у меня) и с хорошим выходным пособием. Но мой зал девятый, и попадающий ко мне эльфийский материал практически ничего не знает. Хотя оборудование у меня всегда исправное, начищенное, что надо затуплено, что надо – наточено, а что и разогретое на печи стоит. Так что пытаемся пытать, выуживаем помаленечку – вы же представляете себе трудности в работе с эльфийским материалом. Молчат, хрипят, и все «веселье» с ними висельём или рудниками оканчивается. Однако и в моем напряженном графике встречаются по-настоящему смешные моменты.
Года четыре назад приводят ко мне одного из свежих остроухих – взяли его в вылазке к горным хребтам к югу от Тангодрима. На его счет было особое распоряжение – вызнать у него о расположении тайного города Гондолина. Я уж постарался, честь по чести его встретил, сначала погремел инструментами, потом принялся за огранку материала, но все без толку. Приводят его на следующий день, опять работа впустую. Я не спешу, знаю, что с эльфами спешить некуда. Только стараюсь к каждому новому приходу дорогого гостя привнести что-то новенькое в наши беседы. Год подходит к концу – молчит. Иду с отчетом к старшему гильдии из первого зала, говорю, что пора бы уже в рудники его, чего я зря щипцы порчу. А он в хохот.
- Ты, - говорит, - слушай сюда. Мы про расположение Гондолина уже месяцев девять знаем. А с твоим материалом господин Гортхауэр вещь придумал. Мы вырываем из него сведения, которые нам давным-давно известны. Таким образом, его стойкость тупа и бессмысленна. Он страдает по городу, который скоро будет уничтожен.
- Так мне что, продолжать его пытать, или чего? – спрашиваю.
- Отдавай его подмастерьям двадцать третьей пещеры, пусть молодежь учиться.
- Но мне ж мой зал для работы нужен?
- Ну, переведи тогда в рудники, пусть два раза в десять дней ребята до туда бегают, ноги молодые разминают. Кто ж им во второй десятке залов эльфа-то живого покажет? Только предупреди, чтобы, как заговорит, господину Гортхауэру скажут! Он порадуется.
- Да, Правой руке Владыки не занимать мудрости и любви к веселым шуткам!
С тех пор года четыре прошло, а он все молчит. Уже и пацаны азарт потеряли, ходят в рудники, как на работу. Собаки они все-таки, эти эльфы!
На сегодня хватит завтра продолжу
Отредактировано Вольноопределяющийся (03-05-2013 19:07:10)