Продолжение:

Глава 39. Жизнь продолжается

39.2.

В октябре 1953 года в жизни Нины снова стали намечаться перемены. Ее руки стал добиваться генерал Евгений Цуканов, занимавший весьма влиятельный пост начальника Хозяйственного управления Министерства обороны. Девушка была знакома с ним еще с первых месяцев пребывания в Польше, поскольку он входил в круг близких приятелей Якова Францевича. Несмотря на то, что генерал, считай, был ровесником ее отца (даже старше на год), Нина склонялась к тому, чтобы принять его предложение. Хотя никаких пылких чувств она к нему и не испытывала, Цуканов был ей по-человечески симпатичен, и уж лучше такой претендент, чем не оставлявший своих притязаний назойливый Юрий Каганович.
Тот день, пятница, шестое ноября 1953 года, начинался, как обычно. Сначала поездка в битком набитом автобусе, куда едва удавалось втиснуться, до Ленинских Гор (Нине никогда не пользовалась для поездок в университет своим «Студебекером», не желая выделяться среди прочих студентов). Затем друг друга сменяли занятия. Преподаватель геологии вытащил их на обрывистый склон Москвы-реки, демонстрируя залегание пластов различных по геологическому времени пород. В ходе этой экскурсии были найдены небольшие черепки из обожженной глины, что вызвало необычайное воодушевление профессора:
– Мы сделали уникальную находку, коллеги! – провозгласил он. – Это, несомненно, образцы керамики эпохи неолита, что дает основание датировать первые поселения человека в этих местах…
Нина прервала его речь неосторожным вопросом:
– А на каком основании вы относите эти черепки именно к неолиту? На мой взгляд, они ничем не отличаются от обычной деревенской посуды.
Профессор счел этот вопрос проявлением одновременно дремучего невежества, подрыва его авторитета, и презрения к научной дисциплине, которую он представляет, разразившись гневными нотациями.
– Таким, как вы, вообще нечего делать в науке! – заключил он свою длинную отповедь. – Не желаю вас больше видеть на моих занятиях!
Девушка чуть заметно пожала плечами и поспешила вернуться с промозглой осенней сырости в стены университета.
Работы в микробиологической лаборатории завершились вечером раньше обычного – в предпраздничный день все, не исключая и секретчика, торопились домой. Да и Нине надо было поспешить, поскольку ей предстояло отвезти отца на спектакль в Большой театр. Выйдя по окончании балета к стоянке автомобилей, девушка обнаружила нацарапанные на черной эмали крыла слова «Шик машина!». Простые нравы… Доставив генерала Речницкого с компанией в облюбованный высшим офицерством ресторан гостиницы «Советская», она, наконец, добралась домой.
Там уже вовсю шло веселье. Ее друзья, не теряя времени, воспользовались ключом, лежавшим на своем обычном месте под половичком. Девушки хозяйствовали на кухне, ребята перебирали патефонные пластинки, и на площадке можно было различить джазовые мелодии. Плевать, что такого рода музыка тогда сильно не одобрялась – вплоть до появления комсомольского патруля и показательного разбивания крамольных пластинок. Как ни странно, при всем при этом записи джаза вполне себе можно было приобрести в советском магазине, да в том же ГУМе, – если очень повезет, конечно, потому что спрос явно обгонял предложение.
Нина включилась в общие хлопоты, а количество гостей тем временем продолжало прибывать. Появилась Ритка Русланова, жившая неподалеку, и уже успевшая положить глаз на одного из парней, собиравшихся вокруг хозяйки квартиры. Родители Маргариты (Маргоши, как ее звали дома), известная певица Лидия Русланова и генерал Владимир Крюков, после освобождения из заключения получили квартиру рядом с метро «Аэропорт», И Нина уже успела побывать у них в гостях. Затем шумной толпой ввалилась целая группа курсантов различных училищ.
Обернувшись на шум, девушка вдруг замерла. Все лица и силуэты расплылись перед глазами, и она могла сосредоточиться только на одном лице, только оно различалось необыкновенно ясно. Юноша в курсантской форме, с темными, вьющимися волосами, густыми бровями, тонким лицом. Высокий, стройный, даже, скорее, худощавый. Приглядевшись, можно было понять, что при всей худощавости парень имеет весьма крепкое, жилистое телосложение. Придирчивый взгляд, может быть, отметил, что нос малость великоват, но какое это имело значение? «Вот он!» – гулко стучало сердце.
«Мой. Не отпущу» – твердо решила Нина, и весь вечер для нее закрутился вокруг этого паренька. Начавшиеся танцы дали возможность его разговорить, и девушка выяснила, что ее избранник обучается в Военно-инженерной академии имени Куйбышева, что учиться ему еще два года, что живет он в Подмосковье, и, поскольку добираться домой довольно долго, обитает в курсантском общежитии. Нина мобилизовала все свои таланты, чтобы курсант смотрел только на нее.
Через некоторое время ребята вывалились на лестничную площадку, чтобы покурить, и поскольку новый знакомый девушки последовал за своими приятелями, хотя сам не курил (еще один плюс в ее глазах), Нина вышла вместе со всей компанией курильщиков. Стояли, болтали, смеялись, дымили папиросами. И опять девушка постаралась приковать внимание стройного темноволосого курсанта только к себе. Сегодня ей все удавалось, и когда, накурившись, ребята потянулись обратно в квартиру, так уж вышло, что они остались на площадке – вдвоем… В это время на лестнице послышались шаги, и на сцене появилось новое действующее лицо.

Завершающий фрагмент завершающей главы (далее будет краткий эпилог и приложения):

Глава 39. Жизнь продолжается

39.3.

На лестничную площадку поднимался Юрий Каганович, уже изрядно поддатый.
– Нинка! Давай к нам! – безапелляционно заявил он, даже не поздоровавшись. Его слова звучали не как приглашение, а, скорее, как приказ. И в подтверждение этих слов он схватил девушку за руку и потянул за собой. Пустой номер! Ловким движением выкрутившись из его пальцев, Нина бросила в ответ:
– Мне и здесь хорошо! Я же тебе русским языком объясняла: нечего за мной увиваться!
Но пьяненького Кагановича-младшего трудно было отвратить от намеченной цели. Он взялся за девушку уже двумя руками, постаравшись, на этот раз, ухватиться как можно крепче:
– Чего кобенишься, дуреха! Пошли со мной!
– Отпусти! – зашипела Нина рассерженной кошкой. Вот вцепился, идиот, синяки же останутся. – Со мной такие шутки не пройдут, ты меня знаешь, – угрожающе добавила она.
Однако слова на Юрия уже не действовали, и он вознамерился силой уволочь Нину с лестничной площадки.
– Тебе же сказали: отпусти девушку! – раздался ломающийся голос курсанта.
– Да пошел ты… – отмахнулся пьяный кавалер.
Что-то мелькнуло у Нины чуть ли не над самым ухом, и Юрий покатился по лестнице. Новый знакомый Нины снес его с площадки незатейливым прямым с правой. Господи! Лишь бы Каганович не сломал себе шею! Что тогда будет – сложно даже представить…
На площадку выскочил державшийся до того в двух-трех шагах за своим подопечным давно знакомый девушке майор, которого Лазарь Моисеевич выделил драгоценному сыночку из своей охраны. Коротко оглянувшись, – Юрий уже принял сидячее положение, и, помотав головой, пытался встать, – побагровевший охранник угрожающим тоном начал:
– Ну, ты попал, щенок…
– Слушай, майор! – вылезла вперед Нина. – Ты этому курсанту должен в ножки кланяться! Если бы не он… Твой слизняк меня до того довел, что я уже за пистолетом полезла, понял?
Офицер, похоже, живо представил себе последствия, и его раскрасневшееся лицо слегка побледнело.
– Поэтому запомни, – продолжала девушка, – это я ему врезала. Я! Только так, и никак иначе. Осознал?
Майор молчал, переваривая случившееся, затем коротко кивнул. Ему самому доставляло мало радости приглядывать за этим великовозрастным шалопаем.
– Вот и договорились, – облегченно выдохнула хозяйка квартиры, а затем обернулась к курсанту:
– Тебя здесь вообще не было.
– Да я… – полез было в амбицию парень, но Нина резко оборвала его:
– Не глупи! Это же сын Кагановича. Тебе что, неприятностей не хватает? Хочешь из училища вылететь? И это в лучшем случае! Поэтому – никому ни слова!
– А как же ты? – не унимался кавалер.
– Я уж с Лазарем Моисеевичем и Марией Марковной как-нибудь сама договорюсь, – улыбнулась она. – Ты, вообще-то, молодец. Правильно этому невеже выдал, – и Нина, потянув его на себя, заставила нагнуться (слишком уж была велика разница в росте), чтобы впечатать ему в губы поцелуй.
На этот аргумент возражений не нашлось, и через некоторое время, отдышавшись, они вернулись к праздничной компании.
За полночь гости начали понемногу расходиться, чтобы успеть до закрытия метро. Собрался на выход и ее новый знакомый.
– Ты куда? – мягко остановила его Нина.
– В общежитие.
– Завтра же праздник? – удивилась она.
– А меня на дежурство поставили.
При этой новости девушка непроизвольно закусила губы.
– У тебя до которого часа увольнительная? – решила не сдаваться она.
– До восьми утра.
– Так в чем дело? – с облегчением воскликнула Нина. – Незачем тащиться туда на ночь глядя. Переночуешь у меня, а с утра и отправишься прямо в академию.
Еще несколько минут уговоров – и курсант сдался.
Наутро, проснувшись под дребезжание будильника, Нина обнаружила, что парень смотрит на нее собачьими глазами.
– Ты чего? – поинтересовалась она, приподнимая голову с его руки.
– Теперь, как честный человек, я должен на тебе жениться… – выдавил он с усилием, краснея от смущения.
– Вот еще! Глупости! – фыркнула Нина. – Вставай, академик, в свою академию опоздаешь!

Выкладываю эпилог:

Эпилог

На этом, конечно, время не остановило течение свое. Родители молодых соединенными усилиями все же сумели уговорить Нину зарегистрировать брак, да и то лишь тогда, когда стало ясно, что она ждет ребенка. Несмотря на категорические рекомендации врачей, она решилась рожать, что едва не стоило жизни и ей, и младенцу. Тяжелейшие травмы и больные почки дали о себе знать. Однако в борьбе со смертью Нина который раз победила. Удалось выходить и недоношенного мальчика.
В 1955 году, бросив намечавшуюся учебу в аспирантуре и перспективные исследования, за которые позднее ее научный руководитель с группой сотрудников получил Государственную премию, героиня моего повествования уехала вслед за мужем на строительную точку. Поскольку темой его дипломной работы было «Строительство подземных бетонных сооружений в условиях вечной мерзлоты», то и распределили его… Правильно, угадали – сначала в приволжские степи, в Капустин Яр, а затем в район Термеза, поблизости от тех мест, где Нина впервые соприкоснулась с армейскими буднями. Пустыня, в ней палатка, на сутки есть два литра воды и банка консервов – гречневая каша с салом. Правда, в том случае, если прилетит вертолет. А если задует «афганец» – крутись, как хочешь.
Но не беспокойтесь, тему дипломной работы выпускнику Военно-инженерной академии тоже в свой черед припомнили…
Так что на десять лет судьба Нины оказалась тесно связана с созданием советского ракетного щита, позволившего избежать превращения «холодной войны» в горячую. Моталась она с мужем и маленьким сыном по всей стране, и хорошо, если рядом с начинающейся стройкой было какое-нибудь селение, где удавалось снять угол. Иначе – палатка, или отгороженный занавеской топчан в солдатском бараке. А когда, наконец, возводили нормальное жилье, насладиться им удавалось очень недолго – жилье оставляли заказчику, сами перебираясь на новое место…
Многое было впереди… Тяжелейшее отравление мужа гептилом, когда «потекла» ракета, устанавливаемая на старт. Он как раз сдавал комиссии убежище, поэтому находившихся там миновала участь мгновенной гибели, настигшей тех, кто оказался поблизости от ракеты. Но выжил, в конце концов, после нескольких месяцев госпиталя, он один – помогло богатырское здоровье. На память остался регулярный удушающий кашель.
Затем неимоверными усилиями Нине удалось перевести мужа в Москву, вылечиться от рака легких, решить квартирный вопрос, отправить сына учиться в университет…
Однако все это – уже совсем другая история, за которую я, пожалуй, не возьмусь. Ее могут рассказать и другие. Мое же повествование окончено. И все же я не спешу расставаться со своей героиней. Давайте дадим ей возможность сказать немного о себе собственными словами. Немного – потому, что и прозы, и стихов сохранилось после нее очень мало (лишь кое-что из того, что было написано в конце 70-х годов ХХ века), хотя она была талантлива и в том, и в другом. Но даже эти несколько черновиков и набросков могут немало поведать о том, какой она была.

(Вопрос ко всем: надо ли выкладывать эти черновики и наброски, поскольку они уже один раз мною выкладывались?)