Проснувшись, Петя, как всегда, потянулся от всей души, и заскрипел зубами от пронзившей тело боли. Вот же гадство какое — он, выходит, не проснулся, а очнулся. И не утром на своей циновке, прекрасно выспавшись, а не пойми когда, потому что темно, и не пойми где, потому что перед глазами мелькают туманные огоньки, и ничего вокруг толком не разглядишь.
По привычке попытался пошарить рядом руками, чтобы нащупать рядом Граппу или Брагу, и снова чуть не задохнулся от боли. Ну конечно — его же всего истыкали острыми палками чужие питекантропы, когда он бросился выручать своих. И, кажется, чем-то крепко отоварили по кумполу, потому что после пары резких движений в голове раненой птицей затрепыхалась боль.
- Гыр, - прохрипел он вовсе не то, что хотел сказать, потому что ещё и в глотке оказалось сухо, словно туда засыпали горсть песка.
- Багыр, - произнес рядом голос Хыра. Тени вокруг снова замельтешили, замерцало пламя костров. - Ты долго лежал мёртвым и только сердцем стучал. Мы вымыли тебя кипяченой водой и закрыли раны тканью, чтобы кровь не вытекала.
- Кто это вас надоумил проделать такое?
- Шон. Или Том. Я их путаю.
- Шон. Я ему царапину промывал и бинтовал — вот он и запомнил. А куда вы меня затащили?
- Никуда не тащили. Где упал, там и оставили. Только сверху сделали навес от солнца и зажгли вокруг костры. Отгоняем зверушек, чтобы не покусали тебя, пока ты не можешь от них убежать или отбиться.
- Дай мне воды, Хыр.
Взять протянутую чашку Петя не смог, как не смог и приподнять голову, отчего добросердечный вождь, привёдший сюда часть племени Далёкой Западной Пещеры, налил воды ему в нос и в ухо. В рот тоже немного попало.
- Приведи кого-нибудь из женщин. Тех, кто умеет поить маленьких детей, - взмолился раненый.
Чуть погодя пришла незнакомая молодица и начала помаленьку вливать живительную влагу ему в самый уголок рта. Сразу полегчало, прояснилось в голове и даже онемение в теле стало помаленьку отступать. Это что же — он чуть не загнулся от обезвоживания? Ну да — денёк был жаркий и окончание его он провел испаряя влагу. И теряя её с кровью. Ох и бестолковый народ эти питекантропы! Если человек лежит без сознания и ничего не просит — значит и поить его незачем. Надо брать дело собственного исцеления в свои руки — а то ведь не дождёшься от них квалифицированной медицинской помощи. Хотя...
- Хыр. А где наши женщины?
- В поместье. Где же им ещё быть?
- А Граппа?
- Её тоже туда увели. Неспокойно тут нынче. Мы не смогли перебить всех врагов — некоторые убежали. А они злые, потому что почти все их соплеменники остались лежать тут их сейчас грызут звери.
- Тогда откуда взялась эта? - Петя попытался указать на незнакомку, но ни рука не поднялась, ни голова — только глаза и шевельнулись.
- Пришла поговорить с тобой. Она из побитого племени.
- И чего просит?
- Просит не убивать всех.
- И что ты ей ответил?
- Сказал, что как ты скажешь, так и будет.
- А если бы я помер?
- Сердце билось, а раны перестали кровоточить, когда мы их замотали.
- Скажи этой женщине — пусть проваливают... э-э... а чего им было нужно?
- Им Кыкы сказали, что тут много еды, хорошие сухие пещеры и добрые люди.
- Эй, женщина! Разве Кыкы не сказали вам, что тут много сильных мужчин?
- Наш вождь рассудил что, если добрые, значить глупые и трусливые. Он так и сказал — нужно их прогнать и самим поселиться в таком хорошем месте.
- А почему ты решила, будто мы захотим перебить оставшихся без защитников женщин и детей?
- Чтобы не выросли те кто захочет отомстить.
Ну прям Шекспировские страсти!
Петя, наконец, сконцентрировался и чуть шевельнулся — очаги боли сразу всколыхнулись в нескольких местах.
- Мокрую тряпку мне на голову положи, - обратился он к Хыру. - А ты, женщина, возвращайся к своим, как рассветёт, и скажи, чтобы уходили подальше, а то наши мужики тоже могут захотеть отомстить — так я их от этого удержать не смогу.
- Э-э! Шеф-Багыр! Не захотят наши мужчины мстить. Не за кого, - вдруг вступил в разговор появившийся справа Фэн. - Тех, что тебя поранили, мы сразу кончили, а остальные уже убегали. Не сопротивлялись, так ты их напугал. Но мы не всех догнали.
Прохладная вязаная деталь чьего-то туалета легла на голову, и снова полегчало.
- Чашку рядом поставь, вдруг спохватился Петя. И соломинку одним концом в неё опусти, а вторым мне в рот засунь. Я попью ещё. А потом усну, потому что раненый.
Вскоре он отрубился, слушая, как переговариваются мужчины, подкладывающие сучья в костры. Хотя и кизячковым дымком потянуло.