Рецензия.
Авторы: Владимир Бабкин (Shorcan), Олег Заруднев. Произведение: «Михаил»
Как правило, аннотация к книге, даже авторская, мало что может сказать о тексте, так что добросовестно ее прочитывая, я, как правило, ни в коей степени на нее не ориентируюсь. Однако же в данном случае аннотация насторожила. С первого же абзаца. Цитирую: «Переломным моментом нашей общей истории XX века стал день 3 марта (по старому стилю) 1917 года, когда Михаил, брат отрекшегося от Престола в его пользу Николая II, был вынужден подписать написанный под диктовку листок об откладывании своего решения о принятии короны Российской Империи до созыва Учредительного Собрания. Что произошло дальше знают все - вот уж век у нас есть то, что есть». Итак, разбираем сказанное. Переломных моментов в нашей истории хватало и до, и после. Если бы авторы говорили об одном из переломных моментов… ну что ж, они, полагаю, искренне именно так и считают. Хотя какое такое чудо мог учинить для Государства Российского М.А. Романов, дабы вместе с ним воцарились в стране мир, процветание и благолепие, даже вообразить себе не могу. Ну что ж, АИ бывают разные. Одни ближе к реальной истории, другие – к фэнтези. Идем далее. Сугубо ИМХО: ясно, что человек зачастую поступает так или иначе под давлением обстоятельств. Однако ж без пяти минут Государь, который подписывает написанный под диктовку (обратите внимание: мысль о сугубой недобровольности деяния подчеркнута дважды) листок… а может, ну его, такого императора? Ибо где гарантия, что он и впоследствии не будет позволять руководить собою той или иной силе, основываясь на тех или иных соображениях. Ну и в довесок: а можно ли отречение представлять столь судьбоносным? Сколько Россия пережила государственных переворотов – и что? В данном же случае речь идет о революции. У революции, как у любого глобального события, есть предпосылки и причины, целый комплекс. И отречение одного человека – это всего лишь рядовой этап большого события. Ну и наконец, утверждение: «вот уж век у нас есть то, что есть» повергло меня в глубочайшее изумление. За этот почти что век даже границы государства поменялись, не говоря уж об экономике, политике, идеологии. Безответственно так словами-то бросаться, господа авторы.
Далее авторы уведомляют, что «в тело Михаила попадает наш современник, историк, писатель и любитель компьютерных стратегий». Историк? Отлично. Писатель? Да без проблем, разные у людей бывают хобби, вот только сомнительно, что сие приятное умение даст ему какие-то бонусы. Любитель стратегий? Опять же, человек волен на досуге заниматься чем угодно, что не нарушает интересов окружающих. Только бы не пытался использовать навыки виртуального стратега в реальной жизни. Ну вот не люблю я читать романы о волюнтаристах, слишком уж авторитарно-державническое у меня сознание.
«Историю, конечно, это не изменит», - говорят нам авторы. Так почему же тогда речь идет об АИ?
Пребывая в удивлении, не без любопытства приступила к чтению.
И поняла, что на этот раз отступлю от своей привычке затрагивать в рецензии разные аспекты создающегося произведения. И вовсе не потому, что историческая составляющая или характеры безупречны. А потому, что не так уж часто стиль бывает достоин отдельного разговора.
И при этом не выдерживать критики.
«Как и в моей книге снег шел с самого утра». В книге шел снег… гм… Фраза, как я понимаю, от лица героя-писателя? Владеющего русским языком как иностранным? Или все проще: в книге рассказывалось о том, что с самого утра шел снег? В таком случае, герой имеет право обидеться на своих авторов, которые заставляют его говорить как иностранца или как школьника с т"вердой тройкой по русскому языку. Резко? В таком случае – извольте, только цитаты, без комментариев: «прохожие, покрытые снежинками», «Снежные бои в исполнении детворы на парковых дорожках», «А то еще всякие другие тараканы в голову набегут», «Свидетельство тому прямо передо мной. Можно протянуть руку и потрогать его гладкую поверхность. Свидетельство-то в общем обыкновенное. Зеркало называется», «в зеркале на меня смотрит ЛИЦО МИХАИЛА свет Александровича», «Но голова-то не болит, не тошнит и в целом организм вроде бодрый», «Даже пахнет только что написанным письмом», «знаю, что я (!) имел ввиду под каждой строкой», «В общем, будем считать тему доказанной», «А наш чудный Михаил изволил выехать 27 февраля в Питер. А вот выехать назад он уже не смог», «Да и вообще у меня сто лишних лет исторического опыта, включая система манипулирования массовым сознанием мне знакома куда лучше, чем моим нынешним современникам в 1917 году», «Даже скорость принятия решений через столетие будет куда быстрее», «В книге я, конечно, тему описывал»… М-дя, в книге тему описывать – оно, как правило, приятственней, нежели в реальности тему перетирать… Стоп! Я же обещала – без комментариев. Хотя с середины отрывка настойчиво крутилась голове цитата из любимых с детства «Дней Турбиных». Шервинский (напряженно): «Я думаю… думАю… думоваю…» Гетман (нервически): «А, говорите по-русски!» В данном случае фраза гетмана – моя. Из предыдущего текста мы знаем (ГГ скромно упоминал), что на момент переноса он работал над третьей книгой. А коли уж ничтоже сумняшеся именовал себя писателем, то, надо понимать, предыдущие две были благополучно изданы. Отсюда вопрос: у ГГ были замечательные редактор и корректор, по дружбе проделавшие за него добрую треть, если не половину, работы? Или же он опубликовал книги за свой счет, с уведомлением-индульгенцией «Книга издана в авторской редакции»? Зря, ох, зря авторская фантазия не ограничила специализацию ГГ! Историк получился вполне натуральный. Знавала не одного и не двух, превозносивших роль личности в истории до небес и искреннее обижавшихся, когда об их исследованиях говорили, что они куда ближе к беллетристике, нежели к науке. А вот писатель… Ну, был бы хотя бы начинающий, пробующий свои силы литератор... Не уметь – не стыдно. А вот именоваться писателем и при этом нарушать элементарную сочетаемость слов. Тут уж надо выбирать.
Второй герой – офицер. И я бы как читатель, честное слово, не имела ничего против, если бы персонифицированное восприятие (хоть и от третьего лица, но, по контексту, видение не автора, а героя) было несколько проще. Иначе и до казуса недалеко. Такого, например: «уходящее в закат багровое вечернее солнце» (да не в закат оно уходит, не в закат, - солнце не человек, уйти в себя ему, мягко говоря, проблематично - а за горизонт!). Или: «массы снежных облаков, хлеставших по лицу режущим холодом и острыми мельчайшими льдинками» (метеорология, конечно, не мой конек, но облака со свойствами ветра – это слишком даже для меня). И т.д., и т.п. К нарушениям сочетаемости я уже начала привыкать. Новостью для меня оказались свидетельства странной любви авторов к оксюморонам, появившиеся во втором отрывке: было тихо, но завывал (звуковая характеристика!) ветер, дыхание героя было спокойным и хриплым одновременно… Ну а еще немножечко обидно за другого Михаила - за Михаила Васильевича Ломоносова, чье учение о «трех штилях» никак не отразилось на данном произведении: в пределах одного предложения сосуществуют возвышенные поэтизмы, канцеляризмы, просторечие. Быть может, мой читательский опыт ограничен, но вот не припоминаю я ни одного текста, где смешение стилей не создавало бы комического эффекта. Если такого рода эффект закладывается заранее и сознательно – автор молодец. Если возникает непроизвольно, то это смех сквозь слезы.
Авторы, решив создавать произведение в жанре альтернативной истории, взвалили на себя, подобно одному из героев, двойное бремя – историков и писателей. Я как читатель жду от историков непредвзятости, а от писателей – владения языком русской художественной литературы. Пока, увы и ах, не нашла ни того, ни другого.
Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
