Лагерь под Тарраконом был заполнен едва на четверть. Один легион в полном составе двигался на Новый Карфаген, когорты второго Луск разбросал по гарнизонам и флотским отрядам. Из начальников на месте было лишь двое трибунов, еще совсем мальчишек, неопытных в военном деле, а так же самый старший из центурионов – примипил[10]. Дециан имел ранг первого гастата[11] первой когорты, и до высшего солдатского звания ему оставалась пара шагов. Опыт он имел большой, ему доверяли и после краткого доклада примипилу, Тит Варий получил указание заниматься пленными лично до прибытия командующего.

       [10] Центурионы легиона не были равноправны. В их иерархии старше был тот, у кого номер когорты и центурии в ней был меньше. Примипил, командир первой центурии, первой когорты, в некоторых случаях командовал и всем легионом.
       [11] Несмотря на то, что в результате реформы Гая Мария легионеры больше не делились на гастатов, принципов и триариев, эти термины сохранились в названиях рангов центурионов.

   Наутро он поинтересовался у Тиберия, кого следует привести на допрос первым.
   – Афинянина? Или фракийца?
   – Нет, – покачал головой Лидон, – ты их видел? Один будет упорно молчать, а другой нести всякую чушь. С ними позже, сначала побеседуем с мелочью.
   Центурион кивнул и отправился к деревянной клетке, где сидели пленные. Второй такой в лагере пока не было и вожака с фракийцем, выполняя распоряжения Лидона, Тит Варий оставил снаружи. Их посадили в деревянные колодки прямо на голой земле, подальше друг от друга, под присмотром часовых. Так оба и провели ночь, стуча зубами, ибо, хотя ветер стих к наступлению темноты, но погода все равно стояла не летняя.
   Подойдя к клетке, центурион осмотрел «подопечных» и выбрал.
   – Этого.
   Двое легионеров открыли засов и вошли внутрь, подхватив под руки одного из сидельцев, внешности непримечательной.
   – А? Чего? – выпучил глаза пленник.
   – Пошли-ка, – сказал центурион по-гречески.
    Тот сразу заверещал:
   – Нет, не меня! Я ничего не сделал! Отпустите! Не хочу, не хочу, нет!
   Товарищи смотрели на него исподлобья, а он упирался изо всех сил, цеплялся за клетку.
   – Отпустите!
   – Да чего ты орешь? – рявкнул центурион, – тебя еще не вешают.
   Тот дергался и все норовил оглянуться, вращая выпученными глазами.
   – Гундосый, спаси меня!
   – Щас, он тя спасет! – заржал один из легионеров.
   У пирата подломились колени, он повис у солдат на руках и вдруг во все горло заорал песню, нещадно перевирая мотив:
   – А-а кто тебя высек нещадна-а? И гола-а-ю выгнал из дома-а-а…
   – Давай, шевели задницей! – хохотнул Дециан, отвесив пирату пинка.
   –…а дверь запира-ай на засов, а чтоб не попасться опя-а-ать…
   Когда пирата втащили в преторий, он перестал орать и только отбивал частую дробь зубами.
   – Как зовут? – спросил его Лидон.
   Он, как и Дециан, не стал проверять, знают ли пираты латынь, обратился на греческом.
   – А? – чуть повернул голову тот, скосив глаза.
   – Я неясно выразился?
   – Ясно, ясно, – закивал пират, – все как есть скажу, только не убивайте. Все скажу.
   – Как зовут? – повторил вопрос Лидон.
   – А? – снова переспросил пират, подавшись вперед, – а! Да. Зовут. Зовут Койоном.
   – Откуда родом?
   – Не знаю, добрый господин. Отовсюду, помаленьку. Где солнышко светит, там и свой.
   – Киликиец? Критянин?
   – Да не, какой критянин? Из Киликии, да. То есть, нет. Сам-то буду с Эвбеи, но когда в первый раз в Милете очутился, там меня…
   Лидон поморщился.
   – Откуда и куда вы шли?
   – Чего?
   – Тит, – повернулся Лидон к центуриону, – сломай-ка ему палец, для начала.
   – Я все скажу! – заорал пират, – все скажу… Мы из Массалии.
   – Из Массилии?
   Римляне произносили название этой древней эллинской колонии, основанной близ устья реки Родан, немного на свой лад.
   – Да-да. Шли из Нового Карфагена домой. Везли свинец в слитках.
   – Слышь, весло, ты ври, да не завирайся, – прогремел прямо в ухо Койону Дециан, – на вашем корыте не нашлось ничего ценного.
   – Так в шторм попали, – заторопился тот, – качало, будь здоров. Думали, потонем. С перегрузом шли. А он же, свинец, то есть, страсть, какой тяжелый. Все за борт выкинули. Ужасть, какие убытки.
   Звучало это правдоподобно. Под Новым Карфагеном действительно имелись рудники, где добывали серебро и свинец, а один маленький островок недалеко от города даже называли Плумбарией, «Островом свинца».
   – Жадность, значит, едва не сгубила? А чего деру дали?
   – Испугались. Думали – пираты…
   – Ты что, дурень, римских кораблей никогда не видел в своей Массилии? – скептически хмыкнул Дециан.
   – Да кто вас разберет? – заныл Койон, – такие времена, лучше перебдеть.
   – Как купца вашего зовут? – задал следующий вопрос Лидон.
   – Как зовут? – переспросил Койон.
   – Ты что, забыл? – прищурился корникуларий.
   – А, не… Не забыл, конечно. Эномай его зовут.
   Тиберий посмотрел на Дециана. Тон поджал губы и дернул щекой.
   – Догадываешься, что мы сейчас любого из твоих товарищей сюда выдернем и он нам другое скажет? За вранье, знаешь, что с тобой будет?
   – Да как другое-то? – заскулил Койон, – как другое? То же самое скажет!
   – Проверим. Теперь поведай-ка, что это за гемиолия держалась рядом с вами?
   – Не знаю. Боги свидетели, понятия не имею.
   Дециан кивнул легионерам, и те вытянули руку Койона вперед, заставив растопырить пальцы.
   – Да не знаю я! Шторм был, в море отнесло, а как успокоилось, видим, еще судно рядом! Сначала пересрались, думаем, киликийцы это, хана нам. Но они не стали нападать. Тоже к берегу гребли. А-а! Пустите!
   – Отпусти его, Тит, – скомандовал Лидон, – скажи своим молодцам, пусть пока всыплют лекарства для памяти. Только не переусердствуйте. И давай следующего.
   Вопящего Койона уволокли. Центурион снова сходил до клетки. Осмотрел кандидатов.
   – Теперь – Гундосый.
   – Гундосый, выходи, – подтолкнул легионер в спину пирата со сломанным носом.
   Тот не орал, не метался, ответил на все вопросы, вот только ни Лидон, ни Дециан не слова не поняли. Его тоже пришлось отправить для экзекуции к «вспоминателю», хотя это вряд ли могло добавить понятности речи.
   Следующие двое повторили версию Койона.
   Лидон к молчанию подследственных привык и сохранял невозмутимость, но Дециан давно уже потерял терпение, орал и брызгал слюной.
   – Успели сговориться!
   – Разумеется, – спокойно согласился Лидон, – сколько часов ты за ними гнался? У них была уйма времени придумать легенду. Если они все будут твердить одно и то же, и не найдем никакой зацепки, придется отпустить.
   – Как отпустить?! Да у них на рожах написано, что это разбойные!
   – Закон есть закон, Тит. У нас пока нет доказательств того, что это пираты. Давай следующего.
   – Если ты согласен, что сговорились, зачем же продолжать допрос? – удивленно спросил Дециан, – ведь будут твердить одно и то же.
   – Тит, я тебя не учу, как людьми командовать? Вот и ты не лезь в мою работу. Давай следующего.
   Следующий не сказал ничего нового.
   – Зараза… – в сердцах бросил Дециан, – не понимаю… Только время зря теряем.
   Лидон пропустил его слова мимо ушей. Поинтересовался:
   – «Обработанные» не меняют показания?
   – Нет, это орково семя твердит одно и то же.

Дракил некоторое время помялся, потом все же заговорил.
   – Где-то шесть лет назад у меня был собственный корабль. Я, правда, ходил под Ласфеном, ну так всякий из Братства имеет над собой кого-то. У тех же киликийцев самый могучий – Эргин, да и то он подчиняется Зеникету.
   – Не можете, псы, без вожака? – усмехнулся Дециан.
   – Не отвлекайся, – сказал следователь, а на Тита Вария посмотрел неодобрительно.
   – Я бы не отказался без вожака пожить, своим умом, – буркнул пират, – только, чтобы не как в тот раз...
   – А что тогда случилось? – поинтересовался Лидон.
   Видно было, что пирату не хочется отвечать на этот вопрос, но следователь проявил настойчивость и Дракил пробормотал:
   – Грабанули одно богатое поместье в Аттике. На трех кораблях пришли, с дружками. Дружки смылись вовремя, а я решил еще поживиться в округе.
   – И как? Удачно? – предвидя ответ, съехидничал Тиберий.
   – Столько серебра поимел, сколько в жизни не видывал. Целый рудник...
   – Понятно. Сгубила жадность абдерита[13]. В Лаврийские рудники попал?

       [13] Абдерит – уроженец города Абдеры во Фракии. Этим словом греки называли простаков.

   – Да.
   Тит Варий скептически хмыкнул.
   Лаврийские горы с давних времен были одним из главных источников дохода афинского государства. Словно старый дуб, изъеденный жуком-древоточцем, они были вдоль и поперек прорезаны десятками, сотнями шахт и штолен глубиной до девяноста локтей.
   Здесь трудились тысячи рабов. Пойманные пираты, разбойники, тысячи самых опасных, сосланных на эту каторгу за непокорство, побеги, бунты, убийства хозяев. Тысячи просто ни на что не годных, кроме тяжелой физической работы. Сюда редко попадали мастеровые рабы. Даже во времена войн, когда цены на рабов падали, мастер ценился слишком высоко, чтобы гробить его в рудниках. Разве что он был слишком строптив.
   По четырнадцать-шестнадцать часов долбили рабы на глубине камень, в плетеных корзинах поднимали наверх богатую свинцом руду, где перемалывали ее в мелкое крошево. Превращенную в песок породу промывали в воде, отделяя свинец и крупицы серебра от бесполезной породы. Свинца в Лаврионе добывалось почти в сто раз больше, чем серебра, но того, что было, в течении уже нескольких веков с лихвой хватало Афинам на новые триеры, храмы, портики, новых воинов и новых рабов, что заменяли «износившихся». А изнашивались люди здесь быстро. Очень быстро. В шахте крепкий мужчина мог протянуть самое большее полгода. После чего превращался в дряхлую, еле держащуюся на ногах, развалину. Те, что работали наверху, крутили огромные дробящие жернова или промывали породу, жили несколько дольше, но ненамного. Редко, кто выдерживал более года. А потом начинался кровавый кашель, выворачивающий нутро наизнанку. И старший надсмотрщик отдавал подчиненным команду – заменить раба.
   Афины давно уже потеряли свою независимость, но рудники продолжали исправно функционировать, формально все еще являясь собственностью афинской олигархии. Туда по-прежнему отправляли попавшихся пиратов.
   Недоверчивый взгляд Дециана имел прочные основания. Из Лавриона не возвращались. Рудники стерегли множество надсмотрщиков. Любые беспорядки, попытки бунта молниеносно и очень кроваво пресекались. За всю историю существования рудников случилось несколько восстаний, но все они были подавлены. Афины ревностно охраняли одно из самых ценных своих владений. Лишь единицам удалось бежать, да и то, рассказы об успешных побегах сродни мифам. Они грели душу надеждой, но были не более чем сказкой. Слишком красноречивы гниющие на крестах трупы «удачливых» беглецов, сумевших выбраться из рудников, но лишь краткий миг дышавших ветром свободы. Ни один не покинул пределы Аттики, даже не добрался до Афин.
   – И как ты умудрился сбежать оттуда?
   – Я совсем немного успел поработать в верхних мастерских, не успел еще надышаться пылью и кровью не харкал. А тут случилась заваруха. Сулла напал на рудники, правда, мы тогда этого еще не знали...
   В начале Митридатовой войны афинская олигархия, возглавляемая стратегом Аристионом, соблазнилась деньгами и посулами понтийского царя и переметнулась на его сторону. Ответ римлян, занятых внутренними делами несколько задержался, но все же последовал. Армия Суллы высадилась в Греции и двинулась в Аттику. Для обороны Афин Митридат прислал своего стратега Архелая с войсками и флотом.
   Сулла не смог овладеть городом штурмом с налета, и приступил к осаде. Четыреста лет назад, при Фемистокле, победителе персов, были построены Длинные стены, соединявшие Афины с портом Пиреем. Впоследствии, в Пелопоннесскую войну, войны диадохов, эти стены несколько раз разрушались и возводились вновь. Сейчас их не было, что позволило Сулле без труда окружить Афины и отрезать Пирей. Войско Архелая, рассеченное на две части, сражалось храбро и римлянам никак не удавалось взять ни город, ни порт. Особенно неудачно продвигалась осада Пирея, поскольку флота Сулла не имел, а Митридат морем постоянно перебрасывал Архелаю подкрепления и припасы.
   Пирей ни в чем не имел нужды, а в Афинах, до которых рукой подать, начинался голод.
   Римлянам не хватало дерева для строительства осадных машин, тогда Сулла приказал вырубить священные рощи Академии и Ликея. Нужен был флот – Сулла послал Луция Лукулла к союзникам Рима, в Египет, на Родос. Оба союзника независимы, требовать с них что-либо невозможно, а просить, явившись с пустыми руками, бессмысленно. Денег у Суллы не было и чтобы их достать, римляне разграбили храм Аполлона в Дельфах. А так же наведались в Лаврийские рудники.
   В Лаврионе скопилось довольно много серебра, которое афиняне не успели вывезти в более надежные места. Стражи в рудниках всегда было много, но легионерам Суллы она не доставила больших затруднений. К начавшейся драке сразу же присоединились рабы из тех, что работали на поверхности. Всего их было около трех тысяч, но они не имели оружия, многие истощены. К тому же римляне вовсе не собирались никого освобождать, они стремились лишь забрать то серебро, которое рабочие уже успели превратить в слитки. Поэтому бежать удалось лишь сотне каторжников.
   – Из этого числа мало кто остался. Мне и еще девяти бедолагам повезло, – сказал Дракил и, подумав, добавил, – в тот раз повезло.
   – Продолжай.
   – Среди нас по большей части была мелкая рыбешка. Только Эвдор и я прежде ходили на своих кораблях. Как он загремел в рудники, я до сих пор не знаю. Я с ним до этого не был знаком.
   – Ты начал набиваться в вожаки ватаги, но Эвдор тебя отодвинул? – предположил Лидон.
   – Да, вроде того... Скользкая он сволочь. В любую щель без масла пролезет. Как-то он незаметно меня обошел...
   – Что дальше было?
   – Дальше? Дальше пришла зима и завалила всю Аттику трупами...
   Аттика напоминала выжженную пустыню и из нее следовало выбираться побыстрее. Повсюду рыскали отряды римлян, совершали вылазки понтийцы и афиняне. Пираты смогли добраться до побережья и прятались в разоренном и обезлюдевшем рыбачьем поселке. Им посчастливилось найти относительно целое рыбацкое суденышко, но выйти в море нельзя, нужно ждать весны.
   К весне защитники Афин совсем ослабели от голода, и в пятнадцатый день месяца антестериона, а по римскому счету в мартовские календы, в полночь, легионы Суллы, разрушив часть стены между Священными и Пирейскими воротами, ворвались в город. Началась резня. Аристион продержался еще несколько дней на Акрополе, но все же был взят в плен. Его казнили вместе со всеми гражданами, занимавшими какие-либо государственные должности.
   Афины пали. Не видя больше смысла защищать Пирей, Архелай со всем войском отплыл в Беотию. Залив кровью Афины, Сулла сразу же выступил за ним вслед.
   Аттика совсем обезлюдела. Через месяц, дождавшись ровной погоды, горстка беглых пиратов наконец вышла в море.
   – На дырявом корыте, которое нам досталось, мы два месяца ползли от острова к острову. Чуть не на каждом вынужденно задерживались, чтобы добыть жратвы. В конце концов, добрались до Родоса.
   – Это и была цель?
   – Да.
   – Почему именно Родос? Насколько я знаю, там вашего брата крепко не жалуют.
   – Эвдор туда рвался. Знакомства там у него нужные были. Не обманул, именно на Родосе мы и встали на ноги.
   Из пирата Лидон вытряс немало интересного, хотя причитаний о том, что критянина покарали боги, вынудив связаться с дураками, которые не видят дальше собственного носа, выслушал куда больше.
   Следователь потребовал, чтобы критянин дал словесный портрет Эвдора. Тот описал вождя, как человека высокого, широкоплечего, предпочитающего по возможности брить лицо и голову. Лидона заинтересовала одна деталь – по словам Дракила у Эвдора было открытое дружелюбное лицо, располагающее к приятному общению (критянин описал его в более крепких выражениях). Казалось, что стоит ему скорчить страшную рожу, этим он не напугает даже маленьких детей. Этакий добродушный здоровяк.
   – Но внутри-то он гнилая циничная сволочь, – добавил критянин.
   Такая характеристика из уст пирата вызвала улыбку не только у следователя, но даже у мрачного центуриона.
   На главные вопросы ответов пока не было. Дракил понятия не имел, с кем за время их приключений встречался Эвдор и о чем говорил с этими людьми.
   – Самое паршивое, что всех все устраивало, – вздыхал критянин, – он нам сует кота в мешке, а эти дурни и рады.
   – И никто кроме тебя не возмущался?
   – Нет. Да и с чего бы? Ублюдок удачлив. Кому какое дело, что он там проворачивает, главное – пришли на Родос с голой задницей, а ушли на своем корабле, и с деньгами. Как он и обещал.
   К полудню у Дракила уже заплетался язык, да и Тит Варий взбунтовался, что мол, с самого утра сидим тут, не жравши.
   – Легионеры... – улыбнулся Лидон, – война войной, а обед по распорядку.
   – Тиберий, хватит, – взмолился Дециан, громко урчащий живот которого уже перекрывал сбивчивую речь критянина, – охота тебе выслушивать эту бессмысленную болтовню? Даже мне уже давно понятно, что он ничего важного не скажет. Или не знает, или скрывает. А от последнего есть лекарство получше слов. Чего ты добьешься, переливая из пустого в порожнее это пиратское житье-бытье, кого там обманули, да кого ограбили?
   – Ладно, прервемся, – сжалился Лидон, – действительно, хватит пока, а то остальные заметят, что мы чего-то долго беседуем и расколют раньше времени нашего разговорчивого критянина.
   – Может тогда его отдельно? – спросил Дециан, – чтобы не удавили по-тихому.
   Лидон подумал, прикусив верхнюю губу, отрицательно покачал головой.
   – Нет. По уму бы надо каждого отдельно содержать, да негде. Фракийца с Эномаем отсадили, а эти пусть сидят все вместе, чтобы не выделялись. А ты следи, чтобы не удавили.
   Он посмотрел на Дракила и сказал:
   – Я с тобой еще не закончил. Надеюсь, ты понимаешь, что не следует болтать о том, что рассказал нам?
   – Не дурак, – буркнул критянин.
   – Это хорошо. Только вот в твоих интересах не только про себя помалкивать. Выяснять у своих, кто тебя сдал, тоже не следует. Попытаешься – испортишь нам работу. И тогда тебя ничто не спасет. Понял?
   Дракил кивнул.
   – Тит, всыпь ему палок.
   – За что?! – возопил критянин, – я же ничего не скрываю!
   – Чтоб от остальных не отличался, – ответил Лидон, – всех били, а тебя нет. Это подозрительно. Терпи, если хочешь креста избежать. Или иного способа смертоубийства.
   Дракила увели. Когда следователь с центурионом остались одни, Тит Варий задал давно мучивший его вопрос:
   – Как ты узнал, что он критянин?
   Лидон устало провел ладонью по лицу.
   – Ты слышал, как он сказал – «домой возвращались»?
   – Как? Нормально сказал.
   – Нет. Не нормально. Он слово «домой» произнес – «фойкой», вместо «ойкой».
   – И что?
   – А то, что так в Пелопоннесе говорят. И еще критяне. Потом он сказал «пратос», вместо «протос», «первый». Он – уроженец Пелопоннеса или критянин[14].

       [14] Таковы особенности произношения в дорийском диалекте.

   Дециан только губы скривил в восхищении и головой покачал.
   – А про Ласфена откуда узнал?
   – Ниоткуда, – ответил Лидон.
   – А как тогда... – опешил Дециан, – так ты ... Ну ты даешь, Тиберий.
   – Слышал пословицу: «Обманул критянин критянина?» – усмехнулся Лидон, – к собеседнику следует относиться с большим вниманием. Будешь следовать этому правилу, зачастую подследственного даже не придется бить. Нет мелочей в моей работе.
   – Да я бы в жисть не распознал эти самые фойки.
   – Видишь, как полезно изучать языки и вообще, все время узнавать что-то новое? Вот я прежде с пиратами дел не имел, и не собирался, но разные рассказы о них мимо ушей никогда не пропускал. Пригодилось.