Эркин шёл быстро, движением разгоняя усталость. Проверяя себя, своё ощущение глубокой ночи, посмотрел на часы. Ого, уже почти полночь. Во сколько ж он дома будет? Хотя… если Женя уже спит, так даже лучше, спокойно спрячет пакет в кладовку. Не меняя шага, он зубами сдёрнул с руки варежку, сунул её в карман и сгрёб ладонью горсть снега, протёр лицо. И вроде полегчало даже. Улица пуста, фонари горят через два на третий, но достаточно светло. От снега или… Закинув голову, он увидел тускло просвечивающее пятно луны. Под ногами поскрипывал снег. Эркин вытер мокрое лицо варежкой, чтоб не обморозиться, и прибавил шагу. Тёмные громады домов – ни одно окно, ни одна витрина не светятся, белая слабо искрящаяся улица. А совсем это не плохо – зима. И вот уже угадывается громадина «Беженского Корабля». Его дом. Его семья. Эркин нашёл свои окна, не поверил себе и снова стал отсчитывать от башни. Да, получается, что это спальня. Женя не спит? Почему? Случилось что-то? Он сорвался и побежал.
На одном дыхании Эркин влетел в подъезд, взбежал на второй этаж и остановился, нашаривая ключи, у своей двери. Перевёл дыхание. Мягко щёлкнул замком и вошёл.
И сразу – по особой сонной тишине – понял, что всё в порядке.
В прихожей было темно, только щель под дверью спальни светилась. Бесшумно ступая, Эркин проскользнул в кладовку и сунул пакет в верхний угол на стеллаже, вернулся в прихожую, включил свет и стал раздеваться. Снял и повесил полушубок, ушанку, да, варежки вынуть из карманов и положить, вот так, а то не высохнут, разулся, смотал портянки и с наслаждением ощутил ступнями чистый прохладный пол. Портянки надо в ванную, но… но сначала он подкрался к спальне, осторожно приоткрыл дверь. И в щёлку увидел спящую на кровати Женю. Прямо поверх одеяла, в халатике… Пока Эркин думал: войти и уложить Женю сейчас или сначала обмыться в душе, Женя сонно шевельнулась, подняла голову и… и увидела его. Когда их глаза встретились, Эркин уже смело открыл дверь и улыбнулся. Женя ахнула и сорвалась с кровати.
– Господи, Эркин! Наконец-то! Устал?! Поешь сейчас. Господи, с праздником тебя, – целовала его Женя.
– Ага, ага, – кивал Эркин, быстро целуя её в подставляющиеся части лица и шеи. – Я в душ сначала… Женя, а что за праздник?... Я есть не хочу… Женя, тебе понравилось?
Наконец они разобрались, что Эркин сейчас пойдёт в душ, а Женя пока подогреет чайник, и он хоть чаю попьёт.
В ванной Эркин разделся, сунув бельё и рубашку в ящик для грязного. Его старые джинсы и ковбойка уже лежали рядом на маленькой табуретке. Время позднее, Алиса седьмой сон видит, и Эркин не стал закрываться на задвижку. Немного потянулся, разминая мышцы, и пошёл в душ. Горячая сильная струя хлестала его по плечам и голове. Он поворачивался, наклоняясь и выгибаясь, подставляя то грудь, то спину, потом немного «поигрался», быстро чередуя горячую и холодную воду, и наконец со вздохом – всю бы ночь так простоял – выключил воду, перешагнул через бортик на пушистый коврик и стал вытираться.
Женя ждала его на кухне. На столе две чашки с чаем, тарелка жаренной с мясом картошки, а это что за коробка?
– Женя, а это что?
Женя рассмеялась и сняла крышку.
– Пирожное? – удивился Эркин, глядя на кремовые завитушки и цветы. – Такое большое?
– Это торт, – Женя обняла его и поцеловала в щёку. – С праздником тебя, милый.
Эркин быстро поцеловал её в ответ. Женя усадила его за стол, села напротив и с удовольствием смотрела, как он ест. Эркин сам не думал, что так проголодался. Домой шёл – об одном думал: лечь и заснуть, а увидел еду – и за уши теперь не оттащишь. Доев картошку, он поднял на Женю глаза и улыбнулся.
– Вкусно как, спасибо, Женя.
– Положить ещё? – счастливо улыбнулась Женя.
Эркин прислушался к себе и покачал головой.
– Да нет, наелся уже.
– А теперь чай. С тортом!
Женя аккуратно подцепила кусок – торт был уже нарезан – с самой большой розой, положила на блюдце и подвинула Эркину.
– Женя, а себе?
– И себе возьму, – успокоила его Женя.
Торт Эркину раньше есть не приходилось. Ни в Паласах, ни на выездах тортов не было. И Эркин схитрил: выждал, пока не начнёт есть Женя, и уже тогда начал сам, подражая ей.
– М-м, Женя, никогда такой вкусноты не ел.
– Правда? – просияла Женя. – Я очень рада, ешь на здоровье.
– Да, Женя, – Эркин облизал ложку и отхлебнул чаю, от которого по телу разлилась тёплая волна. – А что за праздник сегодня? Меня участковый поздравил, бригадир, и ты сейчас… А я и не знаю.
– Эркин! – Женя распахнула глаза. – Ты забыл?! Сегодня же двадцатое!
– Ну… ну это я помню, а праздник-то какой?
– Сегодня годовщина, Эркин! Ну?
– Годовщина чего?
– Освобождения. Эркин, год назад рабство отменили. Ну же, вспомни.
Эркин медленно поставил на стол недопитую чашку. Свёл брови.
– Вот, значит, что, – тихо сказал он. – Я тогда и не знал, что это было… двадцатого, – невесело улыбнулся. – Рабу все дни одинаковы.
Женя молча смотрела на него. Эркин прикрыл глаза, стиснул зубы, явно пересиливая себя. И наконец улыбнулся.
– Спасибо, Женя, я – дурак, это и в самом деле праздник.
– Ну, Эркин, ты совсем не дурак, не выдумывай, – рассердилась Женя. – И чтоб я этого больше не слышала. Отрезать тебе ещё торта?
Эркин погрузился в столь демонстративное глубокое раздумье, что Женя рассмеялась. И он удовлетворённо улыбнулся.
– Неудачно, что я во вторую, да?
– Ничего страшного. Ты знаешь, мы по авральному режиму теперь работаем.
– По какому?
– Работа не по звонку, а сколько нужно, – улыбнулась Женя.
– Ага, – кивнул Эркин, – тогда знаю. Мы так же. Завтра я с двух, а когда вернусь… – он развёл руками.
– Как сегодня, – понимающе кивнула Женя.
– А может, и позже. Но за ёлкой я завтра с утра схожу. И ещё… у нас картошка кончается, так? Вот и куплю.
– Хорошо, – согласилась Женя.
Они обговорили всё на завтра, и Эркин решился.
– Женя, тебе… тебе понравилось? Ну, как в спальне стало?
– Конечно, – улыбнулась Женя. – Так красиво, ты молодец, и с зеркалами… ты специально их так поставил?
Эркин кивнул. Женя ласково погладила его по голове и плечу. Он, как всегда, перехватил и поцеловал её руку. И встал.
– Поздно уже. Ты не успеешь выспаться.
– На такой-то кровати? – лукаво улыбнулась Женя.
И вдруг зевнула.
– Ты иди, ложись, – заторопился Эркин. – Я сам всё уберу.
– Ладно, – не стала спорить Женя. – Ты торт под окно поставь. И картошку.
– Да, хорошо.
Эркин собрал со стола посуду, свалил её в раковину и стал мыть. Женя помедлила у двери, глядя на него. Эркин быстро обернулся и улыбнулся ей.
– Иди, Женя. Я быстро.
Женя кивнула и ушла. Оставшись один, Эркин домыл и расставил на сушке посуду, убрал в шкафчик под окном кастрюлю с картошкой и коробку с тортом, протёр клеёнку на столе. Ополоснул и повесил тряпку, расправил нарядное кухонное полотенце. Его и ещё три таких же им подарили на новоселье. А для Тима Женя купила кухонную скатерть и десять салфеток. Всё правильно. Дарили им, дарят они. Всё правильно. Он ещё раз оглядел кухню, погасил свет и вышел.
Женя уже спала, но свет она оставила. И Эркин, раздеваясь, полюбовался и мебелью, и безмятежно спящей Женей. Он выключил свет и мягко нырнул под одеяло, лёг рядом с Женей. А что, перины нет, что ли? Упругая жёсткость нового матраса, прохлада простыни, мягкая тяжесть одеяла и тепло живого тела рядом. Он осторожно подвинулся к ней. Женя вздохнула, не открывая глаз, и положила руку ему на грудь.
– Спи, милый. Спи, мой хороший.
Эркин накрыл своей рукой её ладонь, прижал к себе. Глубоко вздохнул. Надо спать. Женя устала, ждала его, надо будет завтра сказать ей, пусть не ждёт, ложится спать, а то она не высыпается. Женя дышала ровно, и он очень осторожно погладил себя её рукой и медленно распустил мышцы. Всё, всё, не думай и не мечтай, надо спать. Сегодня год твоей свободы, год с того дня, когда ты сидел на заднем крыльце господского дома и смотрел на распахнутые ворота. И ты даже не знал, какой это день. Просто сидел и смотрел. И вот… Это его дом, его… жизнь. Рядом с ним лежит Женя, его… его жена, да, она – жена ему, а он – её муж, в соседней комнате спит их дочь. И всего год…
Мысли путались, сладко ныли натруженные и промятые в душе мышцы. Эркин вздохнул и улыбнулся, засыпая.

*   *   *

Раздеваясь у себя в палате, Гэб прислушался. Но «Лозы» уже не слышно. То ли далеко, то ли заткнулись поганцы. Ну и… ну и чёрт с ними, накласть ему на них с присвистом и перехлёстом. Своих проблем полно. Завтра Чак уберётся. Уже хорошо. Место-то одно. Повезло, что этот чмырь Чака не увидел. Чак в тренажёрном лучше смотрится. И в стрельбе, и в рукопашном сильнее. Так что… повезло.
Гэб улыбнулся. Везёт редко. Надо уметь ухватить, как говорил Грин, ухватить Фортуну за косу. И вышло-то всё случайно…
…Он нашёл в парке укромное место, чтобы без помех и лишних глаз восстановить растяжку. Ноги-то у него не болели и не отнимались, это с руками проблемы, а ноги… только суставы и мышцы разогреть. Занимался спокойно, без опаски. И чужой взгляд не сразу почувствовал. А почувствовав, не придал значения: мало ли кто по госпитальному парку шляется, ничего же запретного в гимнастике нет, да и соврать, что, мол, доктор велел, всегда можно. Но – на всякий случай – встал прямо и оглянулся. И увидел беляка. Коричневое кожаное пальто, руки в карманах, шляпа надвинута на брови, в углу рта сигарета, воротник поднят. То ли от ветра – дождя как раз не было, то ли лицо скрывает. Испугаться он не испугался. Голыми руками его не взять, да и… да и всё-таки госпиталь русский, за просто так его мордовать не дадут. Беляк улыбнулся, не разжимая губ.
– Ловко у тебя получается, парень.
– Спасибо, сэр, – осторожно ответил он.
Беляк кивнул. Плохо различимые в тени от шляпы, но заметно светлые глаза смотрели внимательно. Необидно внимательно. Не по-надзирательски, а, да, именно по-хозяйски.
– Стрелять можешь?
– Да, сэр, – ответил он спокойно.
Он был в своей кожаной куртке, носили такие только телохранители, так что беляк должен сам всё понимать, а значит, и прятаться нечего.
– Что водишь? Машина, мотоцикл?
– А что надо, сэр? – рискнул он умеренно сдерзить.
Беляк улыбнулся уже не так зажато.
– Гриновский?
Он насторожился. А это знали уже немногие. Но отказываться не стал. Незачем.
– Да, сэр.
– Значит, грамотный.
Беляк не спрашивал, но он кивнул.
– При ком-то или сам по себе?
Он весь напрягся, чуть не задрожал. Неужели работа наклёвывается? Но ответил с привычным равнодушием.
– Сам по себе, сэр.
– Залечил, от чего лечился?
Он пожал плечами.
– Не жалуюсь, сэр.
– Хорошо, – кивнул беляк. Вытащил руку из кармана, полез за борт пальто и достал… визитную карточку. – Держи, парень. Когда выйдешь отсюда, зайди.
Он ответил заученной формулой благодарности, взял визитку и не удержался: сразу стал читать. А пока читал, беляк незаметно ушёл. Рудольф А. Эйзенгратц. Частное детективное агентство «Аргус», дом шесть, Пятая авеню, Дарроуби, графство Дурбан, Алабама. И тщательно замазанное корректором последнее слово: Империя. Ага, её уже точно нет, а что вместо неё будет – ещё неизвестно, так что новых визиток делать не стали, а старые вручную подправили – усмехнулся он. И телефон. Обратная сторона была чистой. Он спрятал визитку во внутренний потайной карман куртки и снова взялся за упражнения. Пока мышцы не остыли, надо закончить разработку суставов…
…Гэб аккуратно сложил и развесил одежду, выключил свет и лёг. Завтра Чак уберётся. Дурак, в Колумбию лезет. Город большой, там чёрт-те кого можно встретить. Чак бы ещё в Атланту намылился, к Старому Хозяину прямиком. Хоть доктор и говорил, что ни те слова, ни Старый Хозяин над ними теперь не властны, но проверять не стоит. Слишком дорогой проверка окажется. Ладно, у Чака свои проблемы, пусть сам их и решает. А ему надо решать свои. Три тысячи – большие деньги, перебиться первое время, пока наладится с работой, обзавестись всем необходимым… хватит, должно хватить. Он же поумнее этих поганцев, что зарплату на конфетах прожирают.

Жариков, с видимым удовольствием прихлёбывая остывший чай, наблюдал за танцевавшими парнями. Ну, надо же как растормозились. И ведь… ведь в самом деле красивы. Страшно подумать, что бы с ними было, если бы… Ведь живёт каждый из них… случайно. Случайно спасённый. Смерть закономерна, а жизнь случайна. Чьё это? Ладно, сейчас неважно.
– Иван Дормидонтович, у вас чай остыл. Давайте свежего налью.
– Спасибо, – Жариков улыбнулся, глядя на Андрея. – Всё хорошо, Андрей.
– Вам понравилось? – спросил Андрей.
– Да, – кивнул Жариков. – Вы молодцы.
Андрей радостно улыбнулся. И Жариков засмеялся: такой гордостью, даже хвастовством просияло мальчишеское лицо Андрея.
– Да? Правда, хорошо?! А… Иван Дормидонтович…
– Гоните его, – вклинился между ними Фил. – А то он опять философию разведёт.
Андрей попытался протестовать, но его в несколько рук выдернули из-за стола.
– Иди, пляши… Дай доктору Ване отдохнуть… Иван Дормидонтович, чаю…? Бутербродов…?
– Спасибо, парни, всё хорошо…
Да, всё хорошо… Какое поразительное чувство ритма у всех. Красиво танцуют, глаз не отвести. И поют все потрясающе, голоса, слух… И играют…
– Была бы гитара, – вздыхает Джим, – я бы тоже сыграл, – и в ответ на быстрый взгляд Жарикова улыбается. – Я видел, как вы на наших, ну, кто на пианино играл, смотрели.
– А ещё на чём играете? – улыбается Аристов.
– Пианино и гитара, – качает головой Ник. – И всё.
– Да, – кивает подсевший к ним Эд. – Сколько помню, только это.
– Другому нас не учили, – Майкл вдруг хитро улыбается. – А, Иван Дормидонтович, а вы… играете?
– На чужих нервах, – хмыкает Аристов.
Смеются все, но Жариков громче всех. И праздник катится своим чередом, но вроде пик уже пройден. И снова парни удивили Жарикова. Он знал, что у них хорошо развито чувство времени, но что чувство… даже трудно определить, да, чувство, позволяющее закончить вечер на той грани, после которой веселье становится натужным. И как весело, помогая, подыгрывая друг другу, они это делали. Словно, всё само собой. Со смехом, шутками его, Аристова и тётю Пашу вывели из столовой так, будто они сами этого захотели, и часть парней пошла их провожать, а кто-то остался убирать.
Проводив тётю Пашу, Крис побежал обратно в столовую. Они обещали, что всё будет в порядке, надо посмотреть, как там.
Уборка шла полным ходом. В коридоре на стульях у двери лежали брюки и рубашки, рядом на полу громоздились ботики. Крис открыл дверь.
– Ага, пришёл, – встретил его Майкл. – Давай раздевайся.
Крис кивнул. В самом деле, чем бегать переодеваться, проще вот так. Он, как и остальные, разделся до трусов и присоединился к моющим пол.
В дверь заглянул Андрей.
– Ух ты, сколько вас!
– Для тебя дело всегда найдём, – откликнулся Ник. – Давай на мойку.
Работали споро, перешучиваясь и хохоча. И даже слишком быстро всё сделали.
Андрей так и сказал, когда они уже шли по своему коридору.
– Малолетка ты ещё, – хмыкнул Эд. – Всего тебе мало. И праздника, и работы.
– Ага, – не стал спорить с очевидным Андрей. – А тебе что, не понравилось?
– Понравилось, конечно, – Эд мягко улыбнулся. – Хорошо всё получилось, – посмотрел на Андрея. – Ты молодец, что со столовой придумал.
– Это мне доктор Ваня посоветовал, – признался Андрей.
Эд кивнул.
– Значит, молодец, что послушал.
У своей двери он остановился, вздохнул:
– Не могу поверить, что год прошёл, – и тихо засмеялся.
Андрей молча кивнул. Он тоже не мог в это поверить. Что всего год назад… нет, не надо вспоминать. Он попрощался с Эдом и вошёл в свою комнату.
Джим уже лежал, а Джо развешивал в шкафу вещи. Свои и брата. Андрей быстро разделся и, когда Джо отошёл, повесил свои новые брюки, а рубашку положил на полку с грязным бельём.
– Гаси свет, Андрей, – сонно сказал Джо.
– Сейчас.
Андрей быстро прошёл к двери, щёлкнул выключателем и уже в темноте лёг. Натянул на плечи одеяло.
– Спокойной ночи, парни.
– И тебе.
– Спокойной ночи.
Исподволь подступала усталость, приятно тянуло мышцы, мелькали в памяти лица парней, улыбающаяся тётя Паша, смеющиеся доктор Юра и доктор Ваня, пение, шум, смех… Под такое хорошо засыпать: сны будут лёгкими.

*   *   *

1997; 21.12.2013

До завода Эркин уже бежал. Торопливо, чуть не обрывая пуговицы и крючки, переоделся в пустой бытовке и без двух минут два вылетел на рабочий двор.
– Ага, Мороз, – Медведев возник перед ним как из-под земли. – Машину, вон, видишь? Давай, там Колька с Петрей зашиваются.
И исчез. А Эркин побежал к машине. Грузить в кузов картонные, но тяжеленные коробки. Едва управились с коробками, так снова контейнеры. Мучительно знакомо ныло в животе. «Давно голодным не ходил», – сообразил Эркин и усмехнулся. Ладно, до обеда он дотерпит.
– Мороз, а что за праздник индейский вчера был? – спросил за обедом Колька.
Эркин с трудом оторвался от тарелки со щами.
– Чего?
– Ну, старшой тебя вечор отпускал. Попраздновать, – объяснил Геныч.
– Ряха трепанул? – на всякий случай уточнил Эркин.
– А кто ж ещё? – хмыкнул Петря. – Так чё за праздник?
– День Свободы, – улыбнулся Эркин. – Год назад рабство отменили.
– Аа! – понимающе протянул Колька. – Это да, это я помню. Перед демобилизацией как раз говорили. Политрук аж целую лекцию забабахал.
– И я помню, – кивнул Геныч.
– Ага, – расплылся в улыбке Петря. – В школе училка говорила. Вместо контрольной. Здорово было. Слушай, а ты к этому празднику с какого боку? Разве индеев он касался?
Эркин оторопело смотрел на него, не зная, что ответить.
– Значит, касался, – спокойно сказал Геныч.
– Как отпраздновал-то? – глаза у Кольки хитро блестели в ожидании рассказа.
Но ответ Эркина его разочаровал.
– Чай с тортом пил.
– Ну-у, я всерьёз, а ты…
– И я всерьёз, – улыбнулся Эркин.
– Не-е, – покрутил головой Петря. – Это ж какой праздник без гульбы?
– Угу, – хмыкнул Геныч. – Раз не дрался, то и не гулял. Так, что ли?
– А то! – задиристо вскинул голову Петря.
– Ничо, – успокоил его Колька. – На Святках погуляем.
– Ага, стенка знатная будет, – авторитетно кивнул Петря и тут же покраснел под насмешливым взглядом Геныча.
Спрашивать, что за стенка, если говорили о гульбе, было уже некогда. Последние капли компота вытряхиваются в рот, и на выход. Пока они не заступят, Медведев никого в столовую не отпустит.
И снова ослепительно белые прожектора, блестящие контейнеры, лязг металла о металл, крики, автомобильные и паровозные сигналы, грохот крепёжных цепей, липнущая к потному телу одежда, обжигающий губы холодный ветер… Эркин не понимал, да и не пытался понимать, что и куда он тащит, вкатывает и выкатывает. Быстрее… не тряхнуть… эти не наклонять!... скорее… не дёргай… это туда… эти… оставить? Ну и пусть стоят… Да их навалом можно… быстрее… у Кольки контейнер застрял, сейчас придавит… кой чёрт тут масло разлил?!... толкать надо… братцы, Ряху придавили!... Нажми ещё, чтоб дурь вышла!... И вдруг:
– Всё, Мороз, вали в бытовку. Завтра в двенадцать.
– Ага, – выдыхает Эркин и из последних сил спрашивает: – В субботу как?
– Завтра и узнаешь, – отмахивается Медведев и убегает с криком: – Куд-да ты их тащишь, мать твою, это ж из третьего, их…
Конец фразы утонул в грохоте сцепляемых вагонов. Эркин тряхнул головой и побрёл в бытовку. Уже у входа его нагнал Колька.
– Слышь, а ты чего про субботу спрашивал?
– Беженское новоселье в субботу, – язык почему-то ворочался плохо, и слова натужно выталкивались.
– А! – понимающе кивнул Колька. – У дружка, что ли? Ну, чёрный, длинный такой. Тимофей, вроде.
Эркин кивнул. Говорить ему совсем не хотелось.
В бытовке было тесно. Ряха опять сидел за столом и словно спал, уткнувшись лицом в свою шапку. Остальные переодевались. Эркин протолкался к своему шкафчику, отпер замок и сдёрнул с головы ушанку. Волосы были мокрыми, и он подумал, что, пожалуй, Медведев, переодеваясь, и шапку меняет не от форсу и выпендрёжа, и ему самому тоже бы так стоило. Не спеша, преодолевая тягучую усталость в мышцах, он разделся до белья, снял нижнюю рубашку: как ни крути, но если он сейчас не потянется хоть немного, то до дома не дойдёт, прямо здесь за столом уснёт, как Ряха. И как накликал.
– Во, ща вождь танцевать будет, – заверещал за его спиной Ряха. – Духов заклинать, понимаешь ли.
– А пошёл бы ты, Ряха…! – не выдержал Эркин.
Дружный хохот перекрыл конец длинной фразы.
– Вот это загнул! – со слезами на глазах крутил головой Колька. – Вот это я понимаю! По-нашенски, по-флотски!
– Однако крепко ругаешься, – хмыкнул Антип.
– Могу и крепче, – всё ещё сердито буркнул Эркин.
Он сцепил руки на затылке, осторожно, чтобы никого не задеть, качнулся вправо, влево… Нет, всё равно не получится. Эркин взял полотенце и пошёл к раковине.
– Да не злись, Мороз, – отсмеявшись, сказал Серёня. – У Ряхи же язык без костей.
– А я при чём?
Эркин быстро умылся, обтёр торс холодной водой и стал растираться полотенцем.
– В сам деле, Ряха, – Колька возился в своём шкафчике. – Чего ты цепляешься? Гимнастики не видел?
– Я-то видел, – голос Ряхи стал серьёзным. – А вот он откуда её знает?
– А твоё какое дело? Мешает он тебе?
Ряха промолчал, явно не желая заводиться. Эркин вернулся к своему шкафчику, оделся. Ряха, по-прежнему сидя за столом, исподлобья, будто ожидая удара, следил за ним.
– Мороз, идёшь? – позвал от двери Миняй.
– Иду, – откликнулся Эркин, запирая шкафчик.
И, пока они шли по коридорам к внутренней, а затем внешней проходным, Эркин по возможности играл под одеждой мускулами, гоняя волну. Волна на шаге – не простое дело, это когда нагишом танцевали, в одежде тяжело, и волна некрасивая, зажатая, но ему ж только усталость отогнать, сойдёт и так. И сошло. К выходу на улицу он уже шёл легче.
– Фуу, – вздохнул на улице Миняй. – Ну, гонка, не помню такого.
– Ничего, – улыбнулся Эркин. – Бывало и хуже.

– Это-то да, конечно, – согласился Миняй, поворачиваясь на ходу спиной к ветру и закуривая. – Ты к Тимофею-то идёшь?
– К Тиму? Иду, конечно. Только он в субботу тоже работает.
– Говорил с ним?
– Нет. С Зиной. Картошку с грузовика когда у дома покупали.
Этим Миняй заинтересовался больше всего и, подробно расспросив Эркина о цене, размере вёдер, виде и цвете картофелин, сокрушённо покачал головой.
– Если моя не подсуетилась… хреново. На рынок только в воскресенье получится, а там уж все цены как скакнут… – Миняй затейливо выругался.
Эркин кивнул.
– Я сегодня на рынке был. Уже всё дороже стало.
– Ну вот, – Миняй пыхнул сигаретой. – Ёлку-то купил?
– Да, – улыбнулся Эркин. – И… крестовину, и подарки.
У дома они расстались и разошлись по своим подъездам.

В квартире было тихо и темно. И пахло как-то странно. Похоже на обойный клей, но по-другому. Ладно, всё завтра. Эркин бесшумно разделся и прошёл в ванную. В душ и спать. Есть он не то, что не хотел, но… но спать хотелось больше. Он вымылся под душем, вытерся, натянул лежащие наготове старые джинсы и осторожно вышел.
Он был уверен, что не мог разбудить Женю, что сделал всё бесшумно, но в кухне горел свет, а в дверном проёме стояла Женя.
– Попался?! – сказала она грозным шёпотом, обнимая его за шею и целуя в щёку.
– Ага, – счастливо выдохнул Эркин. – Женя, ты… я же…
– Всё потом. Сначала поешь.
Через плечо Жени Эркин посмотрел на накрытый стол и неожиданно для себя сглотнул слюну.
– Вот так, – засмеялась Женя. – Меня ты не обманешь.
– Я и не обманываю тебя, ты что, Женя…
– Садись и ешь, – с шутливой строгостью сказала Женя. – Я же знаю, что ты голодный.
– А ты?
– Я чаю выпью.
Он ел необыкновенно вкусное жареное мясо с картошкой и солёным огурцом и смотрел на Женю. Да, он всё понимает, но… но это так хорошо, что Женя рядом с ним.
– Женя, – он, не удержавшись, вытер тарелку куском хлеба и виновато посмотрел на Женю: еда людская, а он по-рабски…
– Ничего, – улыбнулась Женя, – ты устал, проголодался. Ничего. Ты что-то сказать хотел?
– Да. Я завтра с восьми и до часу.
– Да? – обрадовалась Женя. – Я тоже. И Тим завтра с утра. Так что как раз. Придём, пообедаем, Алису спать уложим и пойдём к ним.
– Хорошо, – кивнул он, придвигая к себе чашку с чаем. – Женя, а… а почему клеем пахнет?
– А я и не замечаю, – улыбнулась Женя. – Это мы с Алиской украшения на ёлку клеили.
– Аа, – протянул он.
Женя рассмеялась.
– Завтра увидишь. И завтра вечером ёлку занесём и поставим. За ночь она оттает, и с утра наряжать начнём.
– Хорошо, – сразу согласился Эркин, залпом допивая чашку.
Женя быстро убрала посуду и протёрла стол.
– Всё, давай спать.
Он легко встал и взял её на руки.
– Я отнесу тебя.
– Эркин, ты с ума сошёл.
– Как скажете, мэм, – он быстро поцеловал её в висок и совсем тихо: – Я только отнесу, Женя, ну, позволь мне, ну, можно?
– Можно, – согласилась Женя.
И увидела, как радостно осветилось его лицо.
У выхода из кухни Эркин замедлил шаг, и Женя, дотянувшись до выключателя, погасила свет. Он внёс её в спальню и положил на кровать. Мягко, не горяча, раздел и укрыл. Потом быстро разделся сам и нырнул под одеяло, лёг рядом. Женя погладила его по плечу.
– Ничего, Эркин, впереди праздники.
– Мгм, – он подвинулся ближе к ней, чувствуя, что засыпает. – Женя, прости, я сплю.
– Спи, милый.
Женя поцеловала его ещё раз, он вздохнул в ответ. Всё его тело обмякло, расслабилось. Как же он устал за эти дни. Сумасшедшая неделя. Ей пришлось отложить ту папку и печатать совсем другое. Девочки называли это сопроводилками. Как и раньше, она не вникала в печатаемый текст. Главное – не задумываться. Тогда будет и быстро, и без опечаток. И не успевала закончить один ворох, как Лыткарин клал перед ней следующий. И остальные работали так же. И в столовую не ходили все вместе, а бегали по очереди. И Васса – самая старшая из всех, почти старая – всё вздыхала:
– Ну, как в войну. Только что не бомбят.
А Ольга всякий раз кивала:
– И писем ждать не надо.
– И что вместо письма похоронку принесут тоже, – откликался ещё кто-то.
И работа шла своим чередом. Конечно – думала Женя – Эркину обидно. Он так старался, делая спальню, и вот… Ну, ничего, впереди праздники, целых… да, с двадцать четвёртого и до третьего, целых десять дней. И отдохнём, и погуляем, и повеселимся.
Она уже спала и улыбалась во сне, потому что видела, как она покупает подарки Эркину и Алисе. Господи, какое же это будет великолепное, небывалое Рождество. Настоящее.
Во сне Женя положила голову Эркину на плечо и обняла. Он, не открывая глаз, мягко прижался к ней, чтобы чувствовать её рядом, всю, всегда. Он же не может без неё.
Эркин спал без снов, но сон был каким-то… светлым. Наверное, от ощущения рядом тела Жени, от её запаха, окутывавшего его. Обнять её он даже во сне не рискнул, но одно сознание, что она рядом, что они вместе, делало его сон лёгким, и встал он совсем выспавшимся.
Женя подняла Алису, и они сели завтракать. За завтраком выяснилось, что сегодня им на работу идти вместе. А возможно… возможно и возвращаться.
– А если задержат меня? – вздохнул Эркин. – Нет, Женя, ты не жди меня.
– Ну, посмотрим, – Женя улыбнулась. – В конце концов, найдём, где встретиться.
И сразу ответная улыбка Эркина.
Женя быстро приготовила Алисе поесть, пока Эркин убирал со стола и в спальне.
– Ну, всё, маленькая, мы пошли, будь умницей.
Женя, а за ней и Эркин поцеловали Алису, и вот уже за ними захлопнулась дверь.
На улице Эркин взял Женю под руку. Дул неровный, толчками ветер, мелкий колючий снег, серый тусклый рассвет…
– Эркин, поправь шарф, тебе задувает.
– Нет, Женя, хорошо, – он улыбнулся. – Я вспомнил. Мы уже шли так. Ну, когда приехали только. Помнишь?
– Да, – сразу улыбнулась Женя. – Конечно, помню. Хорошо, что мы сюда приехали, правда?
– Да, – Эркин счастливо оглядывал улицу, обгонявших и идущих вровень с ними людей. – Да, я даже не думал, что будет так хорошо.
У завода им пришлось разойтись: проходные у них разные.