Холод пробирал всё ощутимее, и Эркин встревожился: как бы Жене не оказалось холодно завтра идти на работу. Что она может под пальто поддеть? А здорово как щиплет, хорошо, что он уши у шапки опустил, подсмотрел, как другие делают. И здоровская вещь – ушанка. В самом деле, удобно. И тепло. Ну, вот и «Корабль» окнами светит. Он уже почти дома. Мягко чмокает войлочной прокладкой подъездная дверь, впуская в жилое тепло. Лестница, ещё одна дверь… и детский гомон, смех, визг… и с ходу, с разбега ему в колени врезается Алиса.
– Э-эри-ик!
Вдвоём они подошли к своей двери, и Алиса, обогнав Эркина, подпрыгнула, ловко шлёпнув ладошкой по звонку. А потом ещё и постучала.
Женя, в фартуке поверх халатика, открыла им дверь.
– Ну, вот и хорошо, – встретила она Эркина. – Давай, раздевайся, и сразу в ванну, да?
Эркин поцеловал её в щёку.
– Засну я сейчас в ванне. Я в душ, хорошо?
– Ну конечно, Эркин. Алиса, пойдёшь ещё в коридор? Нет? Тогда раздевайся.
И под этот домашний весело-хлопотливый шум Эркин разделся, отнёс в кладовку и положил на место куртку, спрятал в ящик топор. Надо будет потом подточить его, подправить, Андрей никогда не доводил инструмент до поломки. Потом пошёл в ванную, разделся, запихнув бельё и рубашку в ящик для грязного, и, немного потянувшись, ну, совсем чуть-чуть, только чтобы суставы не задубели, шагнул через низкий бортик под душ, тщательно задёрнув за собой занавески. Тугая горячая струя ударила по плечам и спине.
Он мылся долго, смывая пот и усталость. А выйдя из душа, растёрся полотенцем и опять тянулся.
Когда он наконец вышел из ванной, Женя встретила его ласковой необидной насмешкой.
– Вынырнул?
– Ага, – радостно согласился Эркин, садясь к столу.
И стол у них новый. Сразу после праздников у Филиппыча получили заказ. Заодно ещё кой-какую мелочь подкупили, и опять Терентий им всё и привёз. Теперь на кухне и стол, и стулья – красивые, резные. А старый стол, как и хотели, переставили в комнату Алисы, и теперь на нём все её куклы живут.
Женя с гордой заботливостью поправила льняную с вышивкой скатерть, что им на новоселье подарили, расставила чашки.
– Чай? – обрадовался Эркин.
– А с чем чай? – спросила Алиса, залезая на свой стул.
– Тебе с кашей, – рассмеялась Женя.
Алиса надула губы, но не всерьёз, а так, для общего смеха.
После ужина читали. Сначала Алиса новые страницы из азбуки, потом Эркин рассказ про гриб из конца азбуки. А потом Женя – сказку. Сказка была не то, чтобы страшная, но Алиса – на всякий случай – перебралась со своего стула на колени Эркина. Сказка оказалась длинной, и дочитать её решили завтра.
– А теперь спать.
– Ага-а, – согласилась Алиса, но с места не сдвинулась, а попросила: – Эрик, отнеси меня.
– Это что ещё за фокусы? – рассердилась Женя. – Ты уже большая!
– Да?! А на гулять маленькая?! – немедленно возмутилась Алиса.
Но её бунт Женя тут же подавила одной фразой, на которую Алисе возразить было нечего.
– Алиса! Не притворяйся глупенькой.
Алиса вздохнула и слезла с колен Эркина.
– Только ты приди меня поцеловать на ночь.
– А как же, – с этим Женя не стала спорить. – Обязательно придёт.
– И ты?
– И я, конечно.
Алиса, удовлетворившись этим обещанием, вышла из кухни. Эркин, улыбаясь, смотрел на Женю, поставившую подогреваться чайник, на развешанные у плиты на крючках прихватки-рукавички, блестящие ложки и ножи, целый набор на нарядной планке… как же всё-таки хорошо!
Вытирая на ходу руки, Женя вышла из кухни посмотреть, как управилась со своими делами Алиса. Эркин ещё с минуту посидел и встал.
Время он, как всегда, угадал точно. Алиса уже лежала в постели, и Женя как раз целовала её в щёчку со словами:
– Спи, маленькая, спи, мой зайчик.
– Э-эрик, – радостно, но уже сонно сказала Алиса. – А теперь ты.
Эркин, как и Женя, выполнил вечерний ритуал, и Алиса спокойно заснула: всё в порядке, всё, как и должно быть.
Женя ещё раз оглядела стол с игрушками и выключила свет. И, хотя заснувшую Алису разбудить очень трудно, вернее, невозможно, вышли они из её комнаты на цыпочках.
На кухне уже кипел чайник, и они сели за вторую, «разговорную» чашку.
– Кухню мы сделали, – Женя подвинула к Эркину сахарницу.
Он кивнул, соглашаясь, но тут же спросил:
– А самовар?
– С самоваром давай подождём, – предложила Женя. – Знаешь, обычный, на лучине и шишках в доме неудобен, а электрических я не видела.
– Ладно, – не стал спорить, как всегда, Эркин. – Чего теперь тебе купим?
– Мне тоже подождём, – засмеялась Женя. – А тебе…
– А мне ничего не надо, – быстро перебил её Эркин и, не давая опомниться, перевёл разговор: – А день рождения у тебя когда?
– Тринадцатого марта, – понимающе улыбнулась Женя. – А у Алисы третьего февраля. Ты об этом хотел спросить, да?
– Да. Праздник будем делать?
– Алисе? Обязательно. Позовём её приятелей, накроем стол.
– Где, в большой комнате?
– Нет, – сразу решила Женя. – В её. Пусть учится принимать гостей.
Эркин с энтузиазмом кивал, очень довольный тем, что Женя явно отвлеклась от идеи чего-то ему купить. Как и раньше, он не хотел выделяться и, убедившись за праздники, что одет не хуже и не лучше остальных, не собирался что-либо менять в своём гардеробе. В самом деле: рабочее есть, праздничное есть, для улицы всё есть. Чего ещё надо? Чтоб как в Джексонвилле начались шуточки и подначки, где это Меченый такую деньгу зашибает, что франтом ходит? Но так же зная, что Жене этого не объяснить, просто постарался увести разговор.
Обсудив день рождения Алисы, решили, что пора спать. Эркину завтра в первую, Жене тоже с утра. Так что рассиживаться незачем.
И, когда они уже лежали в постели и Женя, как всегда теперь, положила руку ему на грудь, Эркин тихо засмеялся.
– Ты чего? – спросила Женя.
– Я только сейчас понял, какой я дурак, – смеялся Эркин. – Я тогда, ну, в Джексонвилле, думал, что ничего лучше и быть не может. А теперь…
– А теперь будет ещё лучше, – Женя плотнее обняла его, положив голову ему на плечо.
– Женя, – Эркин повернулся к ней, мягко привлёк к себе. – Лучше не бывает.
– Вот увидишь, – Женя поцеловала его в угол рта и повторила: – Вот увидишь.
– Ага, – выдохнул согласием Эркин.
Женя рядом, у них есть жильё, работа, денег хватает, нет, всё хорошо. Хочешь большего – потеряешь и то, что имеешь. Нет, он доволен тем, что есть. Будет ли лучше – ещё неизвестно, а сейчас… сейчас хорошо.

*   *   *

Золотарёв вышел на второй рабочий двор и по-хозяйски огляделся. Обеденный перерыв, похоже, ещё не кончился, двор был пустынен и тих, да от корпуса столовой неспешным отдыхающим шагом шёл кто-то, судя по одежде, из грузчиков. Высокий, в чёрной ватной куртке и таких же штанах, заправленных в чёрные валенки, он привлёк внимание Золотарёва неожиданной ловкостью, даже грацией движений. И, приглядевшись, Золотарёв чуть не ахнул в голос. Тот самый индеец, тупарь краснорожий, пастух Бредли, спальник… так… так вот зачем профессор сюда прикатил! Комитетские дела у него, значит, ну, хитер, ну, ловок! А вот мы ему сейчас облом-с сделаем! Ну…

Эркин остановился, будто с размаху налетев на стену. Ожившим мертвяком стоял перед ним тот, памятный по тюрьме, по выпасу… ах ты, сука, погонник чёртов, подловил, значит, ну… нет, гад, ни хрена ты не получишь.
– Привет! – весело сказал Золотарёв. – Я ж говорил, что ещё встретимся.
Ему ответило молчание. Но Золотарёва это не смущало. Он был слишком обрадован. И уже решил, что потрошить индейца будет прямо при профессоре, чтоб напоминание о ссуде и прочем получше проняло, нет, сегодня не отвертится.
– Ну, пошли, поговорим.
Да, прямо в профсоюз его сейчас, профессор как раз туда пошёл, вот с двух сторон и возьмём за жабры, не выдержит, сломается, о профессоре тоже слышать доводилось, что умеет вопросы задавать и ответы слушать.
– Пошёл вперёд, – сказал Золотарёв по-английски.
Привычка к послушанию отказалась сильнее ненависти. Эркин заложил руки за спину и, опустив голову, пошёл в указанном направлении, и лицо его мгновенно обрело выражение тупого рабского упрямства. Из-за прилива злой радости, захлестнувшей его, Золотарёв этого не заметил, вернее, не обратил внимания. Как и на вышедшего из столовой щуплого мужичонку в затасканной робе грузчика. У того от увиденного даже челюсть на мгновение отвисла. Но в следующее мгновение он нырнул обратно.
– Быстрей! – поторопил Золотарёв нежданную находку.
Эркин послушно прибавил шагу.

Селезнёва уже успокоилась, и говорили они совсем о другом. О том, что подавляющее большинство репатриантов панически боятся интернатов и детских садов и всячески избегают отдавать туда детей.
– Представляешь, – Селезнёва быстро нашла нужную тетрадь и раскрыла, – вот смотри, семейных много, а ни одной заявки на детский сад, даже не спрашивают. А про ясли и разговора нет. Будут выкручиваться по-всякому, но чтоб дети были дома. Это только у нас так?
– Нет, повсеместно. И вполне объяснимо, – кивнул Бурлаков. – Ты про имперскую программу интеграции слышала?
– Ещё бы! Многие своих так и не нашли, особенно маленьких, отбирали ж чуть ли не грудных. Слышала, что от новорождённых и до двенадцати лет. Кто, – она передёрнула плечами, как от озноба, – подходил по антропометрическим параметрам. А то и поголовно. В спецприюты и… чуть ли не на органы, говорили.
– Вот тебе и ответ. Социальный опыт – великая вещь. Даже не личный опыт, а, я бы сказал, наслышанность. Это ещё сильнее. Слухам верят гораздо больше, чем официальной информации.
– И что делать?
– Работать, – пожал плечами Бурлаков. – Строим Культурные Центры, там будут кружки, дошкольные и внешкольные занятия, школы для взрослых. Нашлись и там, – Бурлаков движением головы показал на потолок, – вменяемые люди, программу мы пробили, будем курировать.
– Ну да, на это уже никаких наших денег не хватит, – согласилась Селезнёва. – А вот скажи ещё что…
Она не закончила фразы. Потому что по коридору прозвучали чьи-то быстрые шаги, распахнулась дверь, и Золотарёв возвестил с порога по-английски:
– Вот он, тёпленький! Сейчас прямо здесь и выпотрошим!
Эркин ощутил толчок в спину, перешагнул порог, привычным бездумно-ловким движением сдёрнул с головы шапку и снова заложил руки за спину, замер в рабской стойке.
Побледневшая до творожного цвета Селезнёва схватилась обеими руками за горло, резким рывком встал на ноги, заслоняя её собой, Бурлаков.
– В чём дело, Николай Алексеевич? – спросил он по-русски.
– Вот он, Мороз, – так же перешёл на русский Золотарёв, – собственной персоной! – торжество его было столь велико, что он ничего уже не замечал. – Добегался!
– Вы отдаёте себе отчёт в своих действиях? – очень спокойно спросил Бурлаков.
Ответить Золотарёв не успел.
Топот множества ног, дверь едва не слетает с петель от удара, и в комнате мгновенно становится тесно от ворвавшихся людей в чёрной робе грузчиков. Эркина сразу зажало в кольцо, и Медведев, вставший стеной между ним и Золотарёвым, потребовал:
– Предъявите ордер, – и не дожидаясь ответа: – Нет ордера? Тогда и парня нет.
– Так дело не пойдёт, – насмешливо начал Золотарёв.
– Именно так и пойдёт, – отрезал Медведев. – Мороз, он тебе чего предъявил?
Эркин молча мотнул головой.
– Так на хрена ты с ним пошёл? – возмутился Геныч.
– Это что ж? – Саныч посмотрел на Селезнёву. – Обещала защиту нам, а получается…
– Подождите, – Селезнёва шумно дышала, как после бега. – Что это значит?
– Вот то и значит, – Лютыч воинственно выставил бороду. – Закон – он для всех закон.
– Та-ак, – Золотарёв зло сощурил глаза.
– Ты, майор, – ухмыльнулся Колька, – на чужом корабле не командуй. У нас свои… командиры есть.
Стоявший в дверях немолодой полковник, с явным даже не интересом, а удовольствием разглядывая покрасневшего от злости Золотарёва, молча кивнул, соглашаясь с Колькой, встретился глазами с Бурлаковым и кивнул уже ему. Бурлаков чуть заметно шевельнул веками, показывая, что увидел и понял. Очутившись в живом кольце, Эркин рискнул поднять голову. Бледная Селезнёва, погонник, а это кто? Да это ж от Комитета председатель. Ну, уже легче. Комитет ему тоже защиту всегда обещал. Эркин перевёл дыхание.
– Ладно, – Медведев поправил шапку. – Мы сказали, а вы поняли. Айда работать, мужики.
И когда все, по-прежнему плотной толпой стали разворачиваться в тесной комнате, вынырнувший как из-под земли Ряха заботливо сказал Золотарёву:
– Ты уж осторожней, майор. Холодно, а в холода рельсы скользкие… ужас как, и металл хрупкий, тросы там или ещё что, лопаются…
– Заботливый ты какой, – заржал Петря.
А Миняй досадливо выругался:
– Ну на хрена ты язык распускаешь?! С предупреждённым же мороки куда больше.
Когда грузчики вывалились в коридор, полковник спокойно и даже несколько равнодушно сказал:
– Майор, когда здесь закончите, зайдите ко мне. Дезорганизацию производства положено оформлять отдельным актом.
И вышел, аккуратно закрыв за собой дверь.
Они остались втроём.
Селезнёва медленно села и закрыла лицо ладонями. Бурлаков погладил её по вздрагивающему плечу и остался стоять рядом. Золотарёв пожал плечами.
– Сорвалось. Жаль.
– Да, – Бурлаков отошёл к окну и встал там, разглядывая морозные узоры на стекле. – Очень жаль.
Было очень тихо. И когда Золотарёв вышел, ни Бурлаков, ни Селезнёва не шевельнулись.
– Я подам рапорт, – Селезнёва тяжело уронила ладони на стол. – Подам, не отговаривай меня, Крот.
– Я не отговариваю, Ася. Я тоже вспомнил,
– Да, всё как тогда. И мы без оружия…– Селезнёва тряхнула головой. – Ладно, не обо мне речь. Ты пойдёшь говорить с парнем?
– Надо, Ася. У меня нет другого выхода.
– Я понимаю. Сходи в машбюро, поговори с его женой. И на вечер в гости напросись. По-другому уже не выйдет.
– Спасибо за совет, Ася.
– Иди тогда сейчас, Крот. Пока ей не рассказали или этот… – она проглотила ругательство, – к ней не стал цепляться.
– Ему ещё с полковником рядиться и уряжаться, – усмехнулся Бурлаков. – Конкуренты ведь. Но, ты права. Сейчас и пойду.
Он кивнул, прощаясь, и быстро вышел.
Селезнёва быстро посмотрела на часы. Да, сейчас начнут возвращаться остальные, надо привести себя в порядок. Совсем нервы ни к чёрту стали. Когда этот… – вот нет ему другого названия, охранюга, хоть и в нашей форме – втолкнул сюда Мороза, сердце так и оборвалось. Нет, хорошо, что оружия не было, отстреливаться бы стала. Как тогда. Тогда она ушла. А тот парень погиб. И… и даже успел поблагодарить её: «Спасибо, мэм, от пули смерть лёгкая, мэм»… Нет, хватит об этом. Там полковник – Крот верно сказал про конкуренцию – своё сделает, рапорт само собой, а Мороза бригада прикроет. Но если они и впрямь этого охранюгу под маневровый паровоз сунут… И улыбнулась. Хорошо бы. Если, конечно, аккуратно сделают.

Orry
Да, видимо, всё-таки так. Но... иногда так ложится на глаз, иногда по-другому.