За ночь опять похолодало, и дороги затянуло тонкой ледяной коркой. Но Чаку после вчерашних переживаний было уже ни до чего. Он, как автомат, встал со всеми, позавтракал и пошёл в гараж. «Ферри» стоял на месте. Чак включил свет и изумлённо присвистнул: машина отмыта до блеска, всё начищено, всё на месте. Но… но ведь он сам видел…
…Вчера он закончил с утра с машиной и даже успел отмыть её до ленча. И сразу после ленча выехал в пробную. Поносился по просёлкам, что не хуже автодрома, проверил на разных режимах, вернулся за час до обеда, снова вымыл, залил бензин и, видя, что время расчёта не оттянуть, пошёл к хозяйскому дому. Велели зайти до обеда, вот он и идёт – храбрился, преодолевая противный вяжущий холод под ложечкой.
Пустая необжитая веранда, две двери. Левая – ему говорили – в комнату Фредди, правая – к Джонатану. Ну… ну, деваться уже некуда. Он глубоким вздохом перевёл дыхание и постучал.
– Да, – откликнулся Джонатан.
Чак осторожно открыл дверь и вошёл. Джонатан сидел за большим письменным столом, разбирая какие-то бумаги. Машинально быстро боковым зрением Чак оглядел комнату, увидев слишком большой и нарядный камин с рдеющими углями, большой глухой шкаф и рядом с ним книжный, высокие напольные часы в углу, бар, каким обычно маскируют сейф, рядом с камином… но это всё неважно сейчас.
– Проходи, Чак, – улыбнулся Джонатан.
– Вы велели зайти, сэр, – пробормотал он.
– Да, я помню, проходи и садись.
Чак послушно сел на указанный стул перед письменным столом. Джонатан подвинул счёты и защёлкал кругляшами. Зарплата… переработка в дороге, в имении… к изумлению Чака, Джонатан знал о его вечерних бдениях под машиной… сумма выходила немалая, но надо ждать вычетов. И дождался.
– За одежду сразу?
– Да, сэр, – кивнул Чак.
Еда, жильё, одежда, постельное бельё… нет, всё честно, даже на руки кое-что осталось.
– Спасибо, сэр, – Чак встал, спрятал деньги, улыбнулся, поворачиваясь к двери, и только тут увидел, что на стуле у двери сидит Фредди.
Как?! Его же не было, когда он входил. Когда успел зайти?! Что теперь? Конец?! С застывшей на лице улыбкой, такой унизительно нелепой теперь, Чак пошёл к двери. Дошёл, взялся за ручку, открыл дверь, перешагнул порог, закрыл за собой, в два шага пресёк веранду, три ступеньки вниз… и только тут смог перевести дыхание. Его не убили!
И на обед он пришёл уже спокойным. У себя в выгородке пересчитал и спрятал деньги, приготовил на завтра чистую светлую рубашку – надо думать, что ему завтра за рулём сидеть, а не под машиной лежать – брюки, ботинки, кожанку и вышел в кухню чуть ли не последним. И только сели за стол и Мамми поставила перед ним миску с супом, как… как во дворе взревел мотор! Он узнал мотор «ферри» и, сорвавшись с места, вылетел за дверь. И в наступающих сумерках успел увидеть уносящиеся в темноту красные огоньки габаритов.
– Ну и чего ты прыгаешь? – встретила его Мамми, когда он вернулся к столу. – Надо им, они и поехали, тебя не спросили.
– Я шофёр, – угрюмо пробормотал Чак, придвигая к себе миску.
– А я – конюх, – возразил ему Роланд. – Масса Фредди, чтобы Майора заседлать, меня не зовёт.
– Так оно и есть, – загудел Сэмми. – Что им надо, они всё сами делают.
Чак промолчал, злясь уже на себя и не понимая, чего он, в самом деле, задёргался. Только… только завтра в девять машина должна быть как новенькая, а вот какая она вернётся и во сколько… ему же её мыть, а не этой деревенщине!
После обеда он ушёл в душ, потом возился со своими вещами, зашивал рабскую рубашку: оплачена уже, значит, своя, – чистил ботинки, ещё чем-то занимался, а на самом деле слушал: не зашумит ли мотор.
Но было тихо. Смутный гул голосов из соседних выгородок, шум ветра в ветвях, даже собачьего лая нет. Хотя откуда тут взяться собакам? Хозяйских в заваруху поубивали вместе с надзирателями, уцелевшие одичали, и их уже к лету перестреляли, оберегая скотину.
Потом, как всегда, пили вечерний кофе, Ларри читал вслух газету, Стеф учил малышей счёту, предлагая смешные задачи: правильно сосчитаешь – получится нелепица. Если каждому дадут по два яблока, а всего яблок семь, то сколько людей было? А потом совсем по-смешному. Охотник по уткам стрелял. Стрелял, стрелял, одну убил, так сколько уток осталось? Тут уж и взрослые растерялись. Всего-то уток сколько было? А неважно, сколько осталось-то?
– Одна и осталась, – рассмеялся наконец Стеф. – Остальные улетели.
Хохотали до слёз, до икоты. Нехотя, смеялся и Чак. Чтоб не выделяться. Да и в самом деле, смешно.
И уже разошлись все по выгородкам, улеглись. Он, как все, погасил свет, разделся и лёг. Но не спал. Лежал в темноте и слушал. Если они поехали перепроверять его, так… так он сделал действительно всё. Всё, о чём говорил тогда, после автодрома. Двести в час «ферри теперь даёт свободно, отрегулирован – лучше не надо, обе оси ведущие, колёса, шины, противоугонка, … Чего он, в самом деле, дёргается?
Было уже сильно за полночь, когда он услышал гул мотора. Быстро бесшумно оделся, мельком посмотрев на часы. Да, без двадцати два, самое глухое время. И бесшумно вышел в коридор. Пробежал в кухню и, осторожно приоткрыв наружную дверь, выскользнул во двор. И сразу метнулся в тень.
Луна была слабая, но заиндевевшая земля отсвечивала, и он увидел. Тёмные силуэты у гаража: «ферри» и двое мужчин. В шляпах, куртках. Вот один пошёл открывать ворота гаража. Фредди? Должно быть он. Но… чёрт, ну пи влип! На плече у Фредди удобно, чтоб сразу достать рукой, висел автомат – полицейский «рыгун». Чак прижался к стене, распластался по ней. Чёрт, вынесло же его. Он же свидетель теперь.
Фредди открыл гараж и включил там свет.
– Загоняй, Джонни, – услышал Чак его спокойно-властное распоряжение.
И пока «ферри» медленно, очень аккуратно въезжал в гараж, Чак увидел, что машина забрызгана, заляпана грязью по самую крышу. И… и заднего бокового стекла нет. Выбито. Так делают, когда некогда опускать, открывая щель для стрельбы. Один за рулём, второй сзади ведёт огонь…
Ворота закрылись, оставив светящиеся полоски у косяков и снизу. Его не заметили! Затаив дыхание, Чак прокрался к кухонной двери, и только одна мысль: к девяти он должен привести машину в порядок. Вставить стекло, отмыть и… и что там ещё может быть?
В гараже негромко рассмеялись:
– Побежал штаны менять.
– Он за сменку расплатился?
– Заботливый ты, ковбой.
– Кончай трепаться, Джонни, надо за час управиться. Тебе завтра какая голова нужна?
– Во-первых, тебе тоже.
– А во-вторых, запасные стёкла в другом углу. Не знаешь, что где лежит, Роба разбуди.
И лихой ковбойский ответ, от которого заржали оба.
Ничего этого Чак не слышал…
…И теперь он стоял, тупо разглядывая вымытую блестящую нетронутым лаком машину. Но не галлюцинации же у него?! Он же сам видел ночью… но весь вид машины словно говорил: «Ничего не было, и ты ничего не видел». Чак вытер рукавом лоб. Вляпался он, конечно, но…
Он быстро проверил: бензин, масло, вода – всё как положено, машина готова к работе. Тогда… тогда что? Тогда надо переодеваться, он-то к гаражу готовился, а надо на выезд.
Чак бегом вернулся к себе, заново побрился, переоделся, расчесал волосы и бегом обратно, только и задержался, чтоб выгородку запереть.

К радостному удивлению Фредди и Джонатана, Ларри держался почтительно, но уверенно. И весь разговор прошёл… лучше не придумаешь. Ларри осмотрел брошь и серьги, очень сдержанно отнёсся к камням, и миссис Кренкшоу сама предложила взять их в счёт оплаты, а вставить другие на усмотрение мастера. Джонатан кивнул. Ларри быстро и уверенно набросал несколько эскизов и вежливо подвинул листок по столу к миссис Кренкшоу.
– Окажите честь своим выбором, мэм.
Миссис Кренкшоу улыбнулась.
– Спасибо, но я доверяю мастеру.
– Благодарю за доверие, мэм, – склонил голову Ларри.
И обсуждение технических вопросов оплаты и сроков так же не доставило особых трудностей. Джонатану и Фредди практически не пришлось вмешиваться. И когда всё уже было обговорено и миссис Кренкшоу сердечно попрощалась с Ларри и пошла к выходу в сопровождении Джонатана, идущий за ними Фредди быстро обернулся и подмигнул Ларри. Тот ответил благодарной улыбкой.
Мамми, зорко следившая из кухонного окна за дверью мастерской, непостижимым образом угадала нужный момент, и вдвоём с Молли они успели перенести всё всё приготовленное в домик Джонатана и Фредди, накрыть на стол и уйти, когда миссис Кренкшой, Джонатан и Фредди вышли из мастерской.
Оставшись один, Ларри убрал эскиз, брошь и серьги в сейф, снял и повесил на место халат и остался стоять посреди мастерской. Ему вдруг стало страшно: не был ли он излишне дерзок с этой леди? Белые очень не любят, когда негр оказывается и умным, и умелым. Но… но если б что было… Нет, Фредди бы остановил его, если бы он зарвался. Так что, может, и обойдётся.
На кухню Ларри пришёл уже спокойно и бросившегося к нему Марка спросил:
– Ты уже ел?
– Да, пап, а…?
Ларри взглядом остановил его уже готовый вопрос и улыбнулся Мамми.
– Что-нибудь ещё есть, Мамми?
– А как же! Переодеваться пойдёшь?
Ларри покачал головой.
– Нет, Мамми, – и пояснил: – Вдруг понадоблюсь.
– Ну да, – кивнула Мамми, – тогда держи.
И подала большое чистое полотенце. Ларри сел за стол, закрыв полотенцем грудь и колени. Марк пристроился рядом, влюблённо глядя на отца.
– А ты куда? – грозно спросила Мамми. – Ты уже выел своё.
– Пусть сидит, – возразил Ларри, кивком благодаря за поставленную перед ним миску с мясной кашей.
Ларри ел быстро, но очень аккуратно, спешил, а не жадничал. И доев, сразу встал, положив на стол оставшееся чистым полотенце.
– Спасибо, Мамми, если что, я в мастерской, – а рванувшемуся за ним Марку: – Помоги Мамми, сынок.
Марк вздохнул и стал закатывать рукава рубашки: помогать Мамми после еды – это мыть и расставлять посуду.
В мастерской Ларри снова надел белый халат, открыл сейф и достал лист с эскизом. Мало ли что, пусть будет наготове.

*   *   *

Беженцы всё прибывали и прибывали, и каждую неделю, в субботу и воскресенье в какой-нибудь из квартир «Беженского Корабля» справляли новоселье, бесшабашно весёлое и трогательное.
– Ты очень устала, мамочка?
– Ничего, Джинни, – Норма улыбнулась и старательно выговорила по-русски: – Помогали нам, помогаем мы.
– Как у тебя хорошо получается, – восхитилась Джинни. – Я подогрею чай, хорошо?
– Конечно, Джинни.
Сидя за столом, Норма с удовольствием смотрела на хлопотавшую у стола Джинни. Слава Богу, её девочка вновь стала прежней. Даже лучше.
– Как было хорошо, да, мама? – Джинни накрывала на стол. – А эта Лулу очень мила, да?
– Да, – кивнула Норма.
Ей тоже понравилась Лулу – молоденькая, вряд ли старше восемнадцати лет, миловидная мулатка, рискнувшая выйти замуж за немолодого русского мужчину, то ли вдовца, то ли… ну, кто знает, что и как там было, но стать вот так матерью двух малышей и уехать в чужую, совсем чужую страну… Лулу почти не знает языка, ничего не понимает в окружающем, и это делает такой близкой Норме.
– А завтра тоже беженское новоселье, в дальней башне, помнишь, мама? – Джинни разлила по чашкам чай.
«Беженское новоселье» она говорила по-русски.
– Помню, – кивнула Норма. – Я ходила к ним с Baba Fima. Очень приличные люди. Как ты думаешь, Джинни, если мы им подарим эти красные подставки…
– Ну конечно, мама, они чудно смотрятся. И ещё…
– Ты не забыла про свои курсы? – Норма изобразила строгость.
Джинни охотно рассмеялась.
– Ну, мама, я всё сделала. И это не курсы, я же тебе объясняла, а… – она с некоторой заминкой, но чисто выговорила длинное русское слово: – Наставничество.
Норма кивнула. Конечно, ездить на курсы в Ижорск или, тем более, жить там в общежитии, было бы очень неудобно. Им пошли навстречу, и Джинни «прикрепили», как это называется, к Вассе Викентьевне – какие всё-таки трудные имена у русских – немолодой опытной учительнице, обучавшей теперь Джинни таинствам русской методики и ведения документации.
– Мама, а если в гостиную купим пианино? Всё-таки и ты умеешь играть, и меня учила, и в колледже я дополнительный курс прошла.
– Стоит подумать, – согласилась Норма.
И они пустились в неспешное обстоятельное обсуждение будущих покупок. Пока они сделали – как им и советовали – кухню, ванную, прихожую и кладовку и начали делать спальни. И дело ведь не в деньгах, деньги у них были, как, впрочем, и у всех в доме, все ведь через Комитет прошли и ссуду получили, но чего спешить, не на день, даже не на год, на всю жизнь обосновываемся. Джен так и сказала им, показывая свою квартиру. Пустые гостиная и комната для гостей совсем не смущали её…
…Голос Джен заразительно весел:
– Мы даже ещё не решили, что здесь будет. Ну, это гостиная, на Рождество мы здесь ёлку ставили, а стол из кухни переносили.
– Тот резной? – живо спросила Джинни.
– Нет, этот мы только после праздников получили, а тот теперь у Алисы, – Джен ласково улыбнулась.
– Там куклы живут, – вмешалась Элис…
…Элис, или по-русски Алиса, тоже нравилась и Норме, и Джинни. Такая весёлая, живая и развитая девочка, с правильной английской речью. По-английски в доме говорили многие, но Норму поражало, особенно в первое время, обилие неправильностей и попросту грубости в английской речи и детей, и взрослых. Семья Джен была очень приятным исключением. Даже её муж, индеец, говорил очень правильным, даже литературным языком. Разумеется, это заслуга Джен.
– Джен тоже идёт завтра?
– Ну конечно, мама. Она такая… – Джинни остановилась, подыскивая слово, – такая… милая. И вся семья. Знаешь, мама, ведь её дочка, Элис, осенью пойдёт в школу, вот будет хорошо, если она попадёт в мой класс.
Норма кивнула. Ну конечно. Джинни – умница, что так внимательно приглядывается к играющим в коридоре детям, разговаривает с ними. Ведь это всё её будущие ученики. Джинни обещали место в школе, а до сих пор всё обещания выполнялись. И властями, и окружающими…
…Их собственное беженское новоселье было весёлым, суматошным и необыкновенно трогательным. Они с Джинни никак не ждали, что к ним придёт столько людей, что начнётся такая весёлая кутерьма. Она помнила, как тогда, да, ещё с Майклом ремонтировали кухню. Тогда тоже были люди: Майкл вызвал из фирмы «Гнёздышко» бригаду, и работали те споро, умело, но такого… такого не было. И за один день сделали больше, чем заказная бригада за неделю. А подарков им нанесли…
…Норма сморгнула выступившие слёзы.
– Ты что, мамочка? – встревожилась Джинни.
– Ничего. Я просто вспомнила наше новоселье.
– Да, – счастливо улыбнулась Джинни, – было так чудесно.
– А я так глупо расплакалась, – сокрушённо улыбнулась Норма.
– Нет, мамочка, было так трогательно. И я тоже, помнишь, и мне говорили, что все так… Даже, – у неё получилось гораздо легче, – Василий Лукич.
Норма кивнула. Да, она уже не раз видела, как взрослые мужчины, пережившие, как она понимала, не одну трагедию, шмыгали носами, а то и откровенно плакали на праздничных застольях. А уж ей, женщине, как говорится, сам бог велел.
Джинни рассказывала о своих занятиях, что через два месяца она начнёт работать в Культурном Центре.
– Ты думаешь, его уже достроят? – усомнилась Норма.
– Ну, мама, я же уже рассказывала тебе. Его строят по частям, блоками. Первый блок будет готов к марту, первого открытие и сразу начнутся занятия с детьми. И ты знаешь, мама, – Джинни лукаво смотрела на мать, – тебе тоже стоит пройти курсы. Языка.
– Зачем, когда у меня есть домашняя учительница? – ответно засмеялась Норма.
– Мамочка, конечно я тебя научу! – загорелась этой идеей Джинни.
И Норме с трудом удалось уговорить её отложить первое занятие на вечер понедельника. Сегодня и завтра она слишком усталая.

После инцидента с Торренсом Андрей снова запсиховал. Забросил учёбу, в нерабочее время валялся на своей кровати и ни с кем не разговаривал, разве только по делу. Но на этот раз к нему уже никто не цеплялся. Как и просил доктор Ваня, парни вообще об этом не говорили, будто ничего и не было. Тем более, что Торренс через день после того разговора выписался и исчез из госпиталя. Да и в самом деле, сколько с мальцом можно возиться? Один раз его уже к доктору насильно отводили, так что дорогу знает, не всегда ж с ним нянькаться.
Сегодня Жариков задержался в своём кабинете. Разговоры о летнем переезде перестали быть слухами, и надо подбивать бабки и чиститься, чтобы не везти лишнего и не забыть нужного. Да и… он не додумал, потому что в дверь постучали.
– Войдите.
Он догадывался, кто это, и потому, увидев Андрея, удовлетворённо кивнул.
– Заходи, Андрей, садись.
Так: обычной улыбки нет, осунувшееся напряжённое лицо, замедленные и какие-то угловатые движения, вся прежняя моторика отсутствует. Сел не к столу, а поодаль…
– Что с тобой? – мягко спросил Жариков.
– Я… я… – Андрей судорожно сглотнул. – Я спросить хотел… Иван Дормидонтович, я… я в самом деле такой… ненормальный?
Так, совсем интересно. На этот раз что ему почудилось? Сначала заставим говорить.
– Не понял, Андрей, ты о чём?
– Ну… – и совсем тихо, упавшим голосом: – Этот… гомосексуалист. Это же не нормально. Тот… ни к кому не лез, только ко мне. И… и что я с вами… но ведь это неправда…
– Конечно, неправда, – сразу согласился Жариков. – Послушай, Андрей...
– Я книгу стащил, – продолжил Андрей, словно не услышав. – Про… сексопатология называется. Там написано, это патология, извращение, и что…
– Подожди, – перебил его Жариков, переключая его сразу на себя и другую тему. – Что значит «стащил»? Взял в библиотеке?
Андрей угрюмо мотнул головой, быстро исподлобья посмотрел на Жарикова и снова опустил ресницы.
– Нет, там бы догадались, я у… ну, она совсем за своим не следит, уйдёт, а дверь открыта, и на виду книга, я взял, прочитал, ну, где про меня написано, и обратно положил. Она и не заметила.
Теперь он ещё по чужим комнатам шарит, этого только не хватало!
– Андрей…
– Нет, Иван Дормидонтович, но… но если это так, я… я жить больше не могу. Значит, и правда, что спальник всё поганит, я к вам просто поговорить ходил, и вот, опоганил вас, теперь и о вас так думают, ну, что и вы…
– Стоп-стоп, наговорил ты много, давай разбираться. Кто и что про меня думает, меня не волнует. Я о себе всё сам знаю.
Андрей удивлённо поднял голову и даже рот приоткрыл.
– Да-а? – совсем по-детски вырвалось у него.
– Да, – твёрдо кивнул Жариков. – Так что за заботу спасибо, но… но об этом можно не думать. Теперь о тебе. Что ты книгу взял, это ещё ничего, а что по чужим комнатам шаришь… это, извини, Андрей, это уже никуда не годится.
Андрей кивнул.
– Да, я знаю, это я только один раз, за книгой.
Жариков кивнул и решил не уточнять, что факту изъятия книги, разумеется, предшествовали разведка и проверки. И кажется, он догадывается, кто та «она», что «за своим не следит» и всё на виду держит. С ней отдельный разговор будет. Ибо народная мудрость: «Дырка делает вора», – не устарела.
– И чтоб больше этого не было, – сказал Жариков с максимально возможной строгостью. – Нужна книга, или ещё что, попроси. Понял?
– Да, – уже не опуская глаз, ответил Андрей.
– Хорошо. Теперь дальше. С чего ты взял, что ты – гомосексуалист?
– Но, – растерялся Андрей, – но я же… я – джи, Иван Дормидонтович.
– Ну и что? – спокойно возразил Жариков. – Раз ты «сексопатологию» прочитал, давай разбираться. Итак…
– Я там не всё понял, – осторожно сказал Андрей.
– Вот! – обрадовался Жариков. – Так прежде чем паниковать, надо понять. Сейчас разберёмся.
Андрей кивнул, с надеждой глядя на Жарикова.
Чёткие, академически строгие вопросы и по-ученически старательные ответы.
– Молодец, – кивнул наконец Жариков. – Действительно усвоил. – Андрей невольно улыбнулся. Впервые за время разговора. – И последний вопрос. Что из сказанного относится к тебе?
Андрей открыл рот, закрыл, судорожно сглотнул.
– Но, Иван Дормидонтович…
– Тяга к мужчинам у тебя есть, спрашиваю? – Жариков перешёл на более простые, почти житейские формулировки.
Андрей мотнул головой.
– Так какого чёрта ты мне голову морочишь?! – прорычал Жариков. – И себе тоже! Никакой ты не извращенец, запомни.
– А… а у меня и к женщинам тяги нет, – с робкой надеждой сказал Андрей. – Это… это ничего?
– Как ты на Новый год плясал… – хмыкнул Жариков.
– Это ж я не для себя, – вздохнул Андрей.
– А для кого? – терпеливо спросил Жариков.
– Для Колюни, – Андрей улыбнулся. – Он меня ещё на Рождество просил, ну, за него поплясать. Вот я и старался.
Жариков вздохнул. Ну, какого чёрта все, кому не лень, лезут туда, куда их не просят. Операцию сам себе никто не делает, а тут…
– Встретишь ты ещё её, свою женщину, Андрей, у тебя всё впереди. И всё у тебя будет.
– Да кому я нужен такой, – вздохнул Андрей.
– Ещё один на мою голову, – улыбнулся Жариков.
– А первый кто? – заинтересованно спросил Андрей.
– Врачебная тайна, понял?
– Понял.
Андрей уже успокоился, по крайней мере, внешне, и в его глазах появилось прежнее мальчишеское выражение лукавого любопытства. И всё-таки он опять вернулся к прежней теме.
– Так, что насиловали меня, это ничего? Да? Я… я ведь и раньше думал. Ведь нас всех ещё в питомнике надзиратели по-всякому… ещё до той сортировки, я же помню. И потом…
– Ничего, – кивнул Жариков. – Это твоё прошлое, Андрей. Нельзя давать прошлому власть над собой. Мало ли у кого что было в прошлом.
Андрей нерешительно кивнул.
– Да, мы… мы до сих пор иногда во сне кричим, вы… вы знаете об этом?
Жариков невесело улыбнулся.
– Не вы одни. Вы же живые люди, вот вам и больно.
Андрей вздохнул и встал.
– Спасибо, Иван Дормидонтович, я пойду тогда, да? Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Андрей, – кивнул Жариков.
Уже у двери Андрей остановился и обернулся к Жарикову.
– Так… так мне можно опять приходить к вам? С философией?
– Можно, – робкая надежда в глазах Андрей тронула Жарикова, и он повторил: – Можно.
– Спасибо, Иван Дормидонтович, – просиял Андрей. – Спокойной ночи.
И выскочил за дверь.
Жариков потёр лицо ладонями и стал собирать разбросанные по столу бумаги. Как же сидит в парнях прошлое, и как оно переплетается с новым, с тем, что они узнают, читают, и какой страшной силой обладают стереотипы. Стереотип отверженности. Ко всему прочему, к их зависимостям, фобиям, ещё и это. И похоже… похоже, это тоже входило в комплекс. Привязанность к хозяину как следствие отверженности среди рабов. Жажда найти защиту. Ласковые, привязчивые, бесконечно одинокие, запуганные… и расчётливо жестокие, рассчитывающие только на себя, убеждённые во всевластии насилия. Оборотная сторона… Ладно, всё это он уже обдумывал. Даже с Юркой обсуждали, ещё летом, когда решали, можно ли допустить парней к работе в палатах. Тогда они рискнули, о многом только догадываясь. Тот риск оправдался. И породил новые проблемы. А Крис давно не заходит, видимо, всё-таки сумел объясниться с Люсей, и пока там порядок, а потом… Люся ведь тоже… медицинский случай. Ну, тут надежда на квалификацию Криса. Шерман тогда спрашивал о сексотерапии, почему мы её не применяем. Применяем. Когда удаётся. Люся с Крисом как раз такой случай.
Жариков привычно оглядел убранный стол, попробовал дверцу сейфа и закрыл шкаф-футляр. Всё, день окончен. Ещё на один день ближе к возвращению домой, на Родину. А какие там начнутся проблемы… лучше пока не думать.