На улице солнечно, людно и весело. Казалось, весь город вышел на прогулку. Масленица! Это ж не чего-нибудь, а… а ну чего объяснять, каждый сам понимает. И в Старом городе шум, веселая беготня… Эркин уверенно вёл Женю и Алису, здороваясь и обмениваясь поздравлениями со встречными. Оказывается, многие его помнили по святочной «стенке» и теперь желали победы.
В Колькин двор они вошли именно в тот момент, когда тот в одной рубашке выскочил за чем-то на крыльцо.
– О! Здорово, Мороз! – радостно заорал он и тут же поперхнулся, увидев Женю и Алису. – Ух ты-и! – и прокашлялся. – Вот это здорово, заходите, милости просим.
И, пока они раздевались в сенях и Эркин помогал Жене и Алисе, как-то шмыгнул мимо них в кухню, и Эркин успел услышать:
– Мама Фира, гости пришли.
Эркин поглядел на Женю, и она с улыбкой кивнула, показывая, что услышала и поняла. Так что они помедлили в сенях, дав хозяевам время навести самый необходимый порядок.
Когда они вошли и поздоровались, Эсфирь обрадовалась им, но извинилась, что не прибрано, Женя сказала, что это пустяки, Колобок, цепляясь за юбку матери, исподлобья смотрел на Алису. Из горницы вышел Колька и, глядя на Эсфирь, еле заметно кивнул. Эркин заметил и спросил:
– Семён спит?
– Нет, проснулся давно, – улыбнулся Колька и Жене: – Идёмте, познакомлю вас.
Семён в свежей рубашке уже ждал. Он поздоровался за руку с Женей, потрепал по голове Алису и нарочито громким шёпотом сказал Эркину:
– Ну, Мороз, ты и хват! Такую красавицу умыкнул.
Женя рассмеялась вместе со всеми. Немного поговорили о всяких пустяках и погоде. Колобок притащил кошку, зажав ту поперёк живота, и Алиса занялась ею. А Женя очень просто сказала, что пусть Коля и Эркин идут, а они с мамой Фирой подойдут потом. Эсфирь горячо согласилась, и Колька кивнул:
– Пошли, Мороз. Пока заведёмся да разогреемся, они как раз подоспеют. А то чего им лишнего на холоде.
И Эркин не стал спорить. Может, и впрямь так лучше будет.
Они оделись и пошли.

Когда Женя с Алисой и Эсфирь с Колобком подошли к пруду, там уже толпилось много женщин. Ахали, охали, переживали за своих, покрикивали на мальчишек, чтоб не лезли к взрослым: мужики-то вона как раззадорились, зашибут, не глядя. Женю встретили приветливо, тут же оказались знакомые по празднику у Медведева.
– Смотри-ка, против своего встал, – удивлялись, когда Эркин вышел против индейца.
А когда он выбил Кувалду, восхитились:
– Ну, смотри, как ловок.
– Да уж.
Алиса нетерпеливо дёргала Женю за руку, просясь вниз, Женя с трудом удерживала её.
Бой Эркина с Сеньчиным сначала здесь тоже вызвал смех, но после второго падения Сеньчина высокая худая старуха в чёрном платке покачала головой.
– Завёлся Митька.
– Да уж, характерный он, – поддержали её.
– Напролом пойдёт.
– А положит его индей, так мстить будет.
– А то! У них вся семья такая.
– Да уж, род известный.
Старуха зорко посмотрела на Женю.
– Не бойсь, молодка. Мишка за своего вступится.
И опять с ней согласились.
– Медведев бережливый, не потерпит урона.
И Эсфирь тихо сказала Жене.
– Не бойся. Если что всерьёз, остальные разведут.
Женя только вздохнула в ответ.

После второго падения Сеньчин разозлился всерьёз. Эркин еле успел увернуться от летящего ему в горло каблука армейского ботинка и ударил тоже ногами. По правилам нельзя, так не он первым нарушать начал. Как ударили, так и ответил. И, чтоб не вывихнуть ногу, тоже упал.
– Ничья! – сразу крикнули из круга.
– Ничья, расходитесь… Митька, не заводись… Осади, Мороз, ничья… Хватит, мужики, ничья… Стоп, машина… Разводим…
Встав, Эркин быстро оглядел круг, встретился глазами с Колькой, Рябычем… и вышел из круга. Что ж, всех здешних правил он не знает, да и Сеньчин – бригадир всё-таки, тоже… начальство, слишком его позорить не стоит. Помедлив, вышел из круга и Сеньчин. Ему сейчас спорить нельзя, приговорят по-другому, Мороз-то его дважды уже положил, так что…
– Ладно, – Сеньчин натужно улыбнулся. – Ещё не вечер.
– Ага, – кивнул, надевая полушубок, Эркин.
Колька хлопнул его по плечу.
– Здоровско бьёшься. Я таких приёмов не знаю. Там учился?
– Угу, – вспоминать прошлое Эркину сейчас никак не хотелось, и он перевёл разговор. – А он что, тоже моряк? Смотрю, полоски…
– Не, – понял его Колька. – Он в десанте служил, они тоже тельники носят. Смотри-ка, силён мужик.
В круге стоял Тим. Бился он расчётливо, явно не в полную силу и без злости. Его сдержанность была замечена, понята и одобрена.
– Держит себя мужик.
– Да уж.
– А видно, в раж войдёт, пришибёт на месте.
– Меру знать – великое дело.
Чётко выбив троих, Тим вышел из круга. И это тоже одобрили. Круг стал рассыпаться, пошли уже разговоры о другом, кулачный бой завершился. Снова завертелись под ногами мальчишки, спускались с берега женщины, говоря, что сегодня-то совсем хорошо, без крови обошлось, честно бились, и вровень, не пёрли дуром на слабого.
– Э-эри-и-ик! – Алиса наконец вывернулась из рук Жени и побежала к Эркину.
Эсфирь, по-прежнему державшая на руках закутанного Колобка, кивком поблагодарила помогавшую ей спуститься Женю и тихо спросила:
– Не зовёт папой?
Женя вздохнула и попыталась не то, что объяснить, она и сама не задумывалась над тем, как это получилось, но надо же что-то сказать.
– Мы там скрывали, что… семья. Она и привыкла.
– Ну, понятно, – кивнула Фира.
Подходя к Эркину, уже державшему Алису на руках, Женя улыбнулась его вопрошающему взгляду, и Эркин сразу улыбнулся в ответ.
Общий шум, разговоры, смех, и звонкие мальчишеские вопли и свист.
– Пацаны, айда в крепость!
Видимо, кто где и кто с кем, было обговорено заранее, как и заготовлены снежки.
Мужчины в этом бою не участвовали, стоя на льду и подзадоривая подростков и парней, кто помоложе и неуёмнее. Эркин, разумеется, тоже остался на льду. Сидя на его плече, Алиса упоённо визжала, болея сразу за всех.
Глядя на них, Тим даже пожалел, что не взял Дима с собой. Да, его же все дома, ждут его. И распрощавшись со знакомыми, Тим ушёл.
Колька тоже взял Колобка на руки.
– Во, юнга, смотри. Подрастёшь, тоже на штурм ходить будешь. А то и на абордаж.
Лёгкую горечь последней фразы в его голосе, никто не заметил. Наверное, потому, что не поняли.
К тому же вмешалась Алиса.
– А я? – сразу повернулась она к нему.
– Не девчоночье это дело, – засмеялся Колька.
Алиса хотела было обидеться, но зрелище уж слишком интересное, не до обид тут.
Смеялась и даже как-то взвизгивала Женя, держась за руку Эркина.
Снежки летели так густо и часто, что попадало и по зрителям. Правда, веселья от этого только прибавлялось. И наконец под оглушающий визг и крик, крепость была взята штурмом.
Они шли к дому хохоча и дурачась. Женя и Фира ахали и говорили, как они переживали за них. А Колька и, глядя на него, Эркин шутливо пыжились и храбрились.
А потом, уже дома у Кольки, ели блины со сметаной, с рыбой, с вареньем, с икрой. Увидев икру, Колька раскрыл было рот, но только восхищённо покачал головой.
После блинов посидели в горнице, и Эркин играл на гитаре и пел. И все пели. И Колька учил Эркина песне про море и чаек, что плачут над волнами. И мама Фира слушала их, покачивая в такт головой, а в её глазах стояли слёзы…

А воскресным утром поднялся ветер и понеслись облака мелкой снежной пыли. Но они всё-таки решили сходить посмотреть открытие Культурного Центра.
– Не каждый день и не каждый год такое бывает, – Женя завязала на шее Алисы длинные уши от шапочки, натянула поверх шапочки капюшон шубки и ещё повязала сверху шарфик. – Вот так.
Алиса мужественно терпела, опасаясь, что при малейшем намёке на сопротивление её попросту оставят дома. А раз это такая редкость…
Убедившись, что Эркин закрыл горло шарфом и уши у шапки опустил, Женя быстро оделась сама. Эркин поднял ей сзади воротник пальто, чтобы не задувало, и они наконец пошли.
Многие в их доме решили так же, и от «Беженского Корабля» к Новой площади двигалась густая толпа. И почти все с детьми.
Закутанную в платок, толстую от множества одёжек, Катю Тим нёс на руках.
– Обревелась вся, – с притворной строгостью пожаловалась Жене Зина. – Возьми да возьми её.
– А как же, – кивнула Женя.
Зине явно хотелось о чём-то с ней поговорить, но, видимо, из-за народа вокруг так и не решилась.
На Новой площади было уже не протолкнуться. Зина взяла Дима за руку, чтоб – упаси бог! – не потерялся, а то он шибко шустрый, когда не надо. Эркин поднял Алису и посадил себе на плечо.
– Тебе не задувает? – забеспокоилась Женя.
Внизу, в толпе, ветра почти не чувствовалось, но наверху резкий холодный, как называли, ножевой, он гулял свободно. Алиса стала так многословно объяснять, что ей тепло и даже жарко, что Женя махнула рукой.
– Ладно-ладно, только молчи.
Тим тоже посадил Катю себе на плечо, а на другое Дима. А то ещё, в самом деле, полезет вперёд посмотреть и потеряется.
Играл маленький духовой оркестр, городской голова, председатели городских комитетов ветеранов, беженцев и жертв Империи, ещё кто-то выступали с речами, а после них всех – директор Центра. Она говорила чуть дольше, и слушали её внимательнее. Что с понедельника будут записывать всех желающих и детей, и взрослых в кружки, секции и классы, что будут кино и лекции. А сегодня кино бесплатно. И первый сеанс для тех, кто с детьми, а остальные пока погуляют по Центру и посмотрят, а потом поменяются.
Толпа оживлённо и одобрительно гудела, тут же обсуждая услышанное.
Потом торжественно разрезали ленточку, перегораживающую вход, и все дружно повалили к дверям.
Входили медленно, тщательно обтирая обувь о жёсткие мохнатые коврики-щётки. Просторный светлый вестибюль, хлопотливые дежурные с красными повязками на рукавах. С детьми… налево… да, в зал… проходите, занимайте места… нет, зал большой… ничего страшного, посмотрите на следующем сеансе… направо, пожалуйста… да, там классы для занятий… запись? Запись завтра… нет, всю неделю в канцелярии… библиотека на первом этаже… нет, второй блок к лету обещали, там и спортзал будет… нет, это ещё не школа, а классы развития… для взрослых занятия тоже… нет, к сожалению, гардероб пока не работает… туалеты внизу… буфет вон там…
На входе в зал Эркин опять увидел того парнишку-джи. Сегодня рядом с ним держался не достававший ему до плеча мальчишка в синей куртке угнанного до колен и ушанке, а за руку цеплялась закутанная в платок девчонка. Увидев Эркина, парень улыбнулся и стал пробиваться к нему, волоча за собой своих… брата с сестрой, как догадался Эркин.
– Здорово, – улыбнулся парень.
– Здорово, – ответил так же с улыбкой Эркин. – Всех своих привёл?
– Не, деда дома.
– Прострел у него, – вставил мальчишка, уважительно глядя на Эркина. – А Ларька мал больно.
И пока они в общей толпе входили в зал, Эркин услышал на камерном шёпоте, что всё путём, документы выправили, и он уже и по бумагам с именем, Артём, ну, а по-простому Тёмка, и громко, что устроился во «Флору», это хозяйство такое, там цветы, овощи, фрукты круглый год растят, даже зимой.
– Здоровско, – одобрил Эркин.
– Ну да, – Артём подтолкнул своих вперёд. – Под крышей работа, чего уж лучше.
Но тут началась суета с местами. Детей поближе, а родителей куда? Назад? Так ведь мелюзга одна сидеть не будет. Перекликались, подзывая знакомых, рассаживались, размещая детей – кто поменьше – на коленях.
И оказались они все в одном ряду. Тим с Зиной, Димом и Катей, Женя и Эркин с Алисой, Артём со своими и Миняй с женой и двумя старшими. Женя торопливо развязала Алисе шарфик и сдвинула на плечи капюшон, но в зале было так тепло, что сняла с неё и шапочку и помогла расстегнуть шубку. Эркин, как все мужчины, снял ушанку и расстегнул полушубок. Женя расстегнула пальто и сбросила с головы на плечи платок.
Медленно стали гаснуть большие многоярусные лампы под потолком, золотистая, собранная складками, ткань, закрывавшая стену над сценой, так же медленно стала сдвигаться в стороны, открывая белую, туго натянутую ткань.
– Это экран, – шёпотом сказала Женя Эркину.
– Тём, это чего? – тихо спросили рядом.
– Экран, Лилька, – ответил Артём таким тоном, будто не сейчас услышал, а всегда знал.
Вместе с гаснущим светом затихали и разговоры в зале. И когда стало совсем темно, откуда-то сзади и сверху зазвучала музыка, а на экране засветились… большие буквы. Эркин, не удержавшись, начал их читать вслух. Но его голос тут же потерялся в общем хоре. «В-ре-ме-на го-да»… И следующая надпись: «Зи-ма». И потом каждую появившуюся картинку тут же комментировали и объясняли всем залом.
А на экране заснеженный лес, птицы, звери… Зал спорит: это синицы или снегири, называет белку, лису, зайца, а оленя узнал и назвал, правда, по-английски Тим, а Женя перевела. И волка им показали. А потом экран мигнул, и еле успели всем залом прочитать: «Ве-с-на», – как на экране уже тает снег, и льдины плывут по реке, и… и медведь спускается к реке и ловит лапой рыбу, и летят большие белые птицы, а зал снова спорит: гуси или лебеди, и на ветвях появляются листья…
Эркин впервые видел, нет, смотрел кино. Слышать он о нём слышал, ещё в Джексонвилле, да и… да и раньше, да, болтали что-то такое в Паласах, да, верно, говорили, что, дескать, беляки как-то вроде движущихся фоток делают, а потом лупятся, заводят себя, ну, и когда на Палас денег нет, но мало ли беляцких забав и причуд, его это не касалось, он и не думал об этом. А здоровская какая штука оказывается!
– Тём, это лиса, что ли, опять?
– Сань, а мы её летом видели, помнишь?
– Не, то просто собака была, Тём, да?
– Точно, лиса, – согласился и Миняй.
Лисёнок, пробующий поймать бабочку, вызвал такой дружный хохот, что как-то пропустили следующую надпись. А после неё листья на деревьях уже были жёлтыми, и снова летели птицы, шёл дождь, и по реке плыли жёлтые листья, и… и первые редкие снежинки ложатся на землю.
На экране появилось слово: «Конец», потом экран погас, и стали разгораться лампы под потолком. Люди моргали, многие протирали глаза, будто просыпаясь.
– Вот это да! – вздохнул Дим. – Ну и здоровская же штука!
– Ага, – согласилась Катя.
Вставали, собирая детские пальтишки и платки. А теперь куда? Да вон же выход. Пошли-пошли, другим тоже охота посмотреть.
Эркин вёл Алису за руку, а Женя шла за ними, неся его ушанку и Алискины шапочку и шарфик.
Вышли в совсем другую, рядом со сценой, узкую дверь, над которой горела зелёная надпись. «Выход», – успел прочитать Эркин. Прошли вместе со всеми по коридору, повернули, ещё коридор, ещё одна дверь и оказались снова в вестибюле.
– Ну, пойдём теперь всё посмотрим, – сказала Женя.
Алиса согласилась и потянула её к лоткам с пирожными и конфетами. Женя засмеялась:
– Ах ты, хитрюга.
У лотков толпились многие, и Женя, оставив Алису стоять с Эркином чуть в стороне, нырнула в эту круговерть и быстро вернулась с небольшим пакетом. Пакет отправился в сумку «к чаю», а Алисе вручили бледно-зелёный полупрозрачный леденец-листик на палочке. И пошли дальше смотреть и рассматривать.
– Пошли, классы посмотрим, – Артём не дал Саньке и Лильке остановиться у лотков.
Денег-то на такое у них нет, так и глазеть, душу себе травить, нечего. Ещё – не дай бог! – за шакала-попрошайку примут. Санька, подражая Артёму, прошёл, демонстративно глядя в сторону, а Лилька не удержалась. Оглянулась и вздохнула. И тут же убежала, догоняя Артёма. Впрочем, не они одни проигнорировали распродажу. У кого совсем нет, а кто просто не взял денег, обещали же всё бесплатное.

ТЕТРАДЬ СЕМЬДЕСЯТ ВОСЬМАЯ

*   *   *

Предсвадебные дни слились для Криса в один длинный суматошный день. И в этой суматохе появлялись и исчезали люди, он что-то делал, говорил, даже работал, но это всё было так… побоку, а главное… Главное то, что всего через четыре, три, два дня он будет рядом с Люсей и уже навсегда.
До свадьбы оставалось меньше суток. Тётя Паша торопила всех, потому что в понедельник начинается пост и венчаться уже нельзя, на масленицу тоже, конечно, грех, но меньший. С госпитальным священником – отцом Александром – тётя Паша тоже сама договаривалась, и он согласился обвенчать, хоть они и не говели, Люся не причащалась ни разу, а Крис даже и некрещёный. Девочки помогали Люсе с платьем, а Крис, как велела тётя Паша, купил в городе кольца, себе и Люсе. Парни тоже покупали подарки, и с ними со всеми тётя Паша отдельно поговорила, так что с вопросами никто не лез.
В пятницу Крис работал во вторую смену. Он отработал положенное, переоделся и вышел из лечебного корпуса, когда его окликнули.
– Кирилл…
Крис обернулся. Доктор Ваня? Что-то случилось?
– Иван Дормидонтович, что-то случилось?
– Мне надо поговорить с тобой.
– Конечно, Иван Дормидонтович.
Что-то в интонации доктора насторожило его. Что-то не то. И… и почему-то они пошли, вернее, доктор его повёл не в свой кабинет, а в сад, в беседку. Он шёл рядом, ничего не понимая и ни о чём по старой привычке не спрашивая.
А Жариков… Жариков боялся предстоящего разговора. Он до последнего оттягивал, трусил, но завтра свадьба и Крис должен знать. Сама Люся не скажет, и чтобы между ними ничего не встало, он – прежде всего, как врач – должен и это взять на себя.
– Мне надо поговорить с тобой, – повторил Жариков, когда они вошли в беседку.
– Да, Иван Дормидонтович, я слушаю.
Жариков сел к столу, достал сигареты, распечатал пачку, взял себе сигарету и слегка подвинул пачку, и предлагая закурить и указывая на место напротив себя. Крис послушно сел и взял сигарету.
– Люся не говорила тебе, – наконец смог начать Жариков, – так? – и сам ответил: – Так.
– О… о чём, Иван Дормидонтович? – Крис тревожился всё сильнее.
– У неё всё тело в ожогах, в послеожоговых рубцах.
Крис кивнул, показывая, что знает. Жариков молча смотрел на него, и он тогда сказал:
– Я не видел, я… – и показал ладонями, – ну… ощупал, нет, ощутил.
– Хорошо, – кивнул Жариков. – А где это с ней произошло, ты знаешь?
– Нет, я не спрашивал.
– И правильно сделал. А я тебе скажу. Ты должен знать. В распределителе, – последнее слово он сказал по-английски.
Лицо Криса сразу отвердело и напряглось.
– Люся была в распределителе? – медленно спросил он.
Теперь он тоже говорил по-английски.
– Да. Там она попала под бомбёжку, её обожгло. Ликвидаторы из СБ потому и не сожгли этот распределитель, что он уже горел. А из развалин её уже наши солдаты вытащили.
– Как и меня, – кивнул Крис.
– Да, как и тебя. Но дело не в этом. Там, в распределители, надзиратели… надругались над ней.
Крис свёл к переносице брови.
– Вы… подождите… «трамвай» ?! Нет!
– Да, – жёстко ответил Жариков и повторил: – Да.
– Нет! После «трамвая» не живут!
– Она и не хотела жить. Её заставили. Да, мы заставляли её жить. Потому что её смерть – это их победа. Ты понимаешь?
Крис кивнул и застыл, опустив голову и сжимая в лежащих на столе кулаках незажжённую сигарету. Жариков молча ждал. Да, вопрос девственности для Криса, разумеется, не стоит, даже не возникает, и он очень хорошо представляет и распределители, и надзирателей.
– Поэтому Люся боится… этого, – наконец сказал Крис по-русски, всё ещё глядя в стол.
Жариков кивнул, но Крис не заметил его кивка.
– Так… так как мне теперь жить? – Крис наконец поднял голову. – Я… я не смогу отказаться от Люси, я не буду жить без неё.
– Ни о каком отказе и речи нет, – Жариков смял свою сигарету, не заметив ожога. – Завтра твоя свадьба, и, я верю, всё у вас будет хорошо. Но я хотел, чтобы ты знал… про это. Когда знаешь… Понимаешь, Кирилл, слишком много ошибок от незнания.
– Да, я понимаю, Иван Дормидонтович. Вы… вы говорили с Люсей. Обо мне. Ведь так?
Жариков почувствовал, что краснеет. А Крис вдруг улыбнулся.
– Что вы ей сказали обо мне?
Жариков покачал головой.
– Нет, Кирилл. И Люся об этом нашем разговоре не узнает. От меня. А ты сам решай.
– Что?
– Что ты ей о себе скажешь. И как у вас будет…
– У нас ничего не было, – перебил его Крис. – У меня… Мне нечем… входить. Вразнобой дёргается и… и всё.
– Всё у вас будет, – возразил Жариков. – А как будет, сами решите. И ещё. Рожать Люсе можно будет нескоро, если вообще будет можно. Она это знает. Понял?
Крис угрюмо кивнул. Жариков перевёл дыхание. Самое трудное он сказал.
– Как? – Жариков вздрогнул от голоса Криса. – Как Люся попала в распределитель?
– Она из угнанных. Её угнали ещё девочкой, родных она всех потеряла.
– Угнанные… Да, я слышал, не знал, что их в тех же распределителях… наверное, в другом крыле…– Крис тряхнул головой. – Иван Дормидонтович, я всё для Люси сделаю. Чтобы ей было хорошо. Всё, что могу. И чего не могу – тоже.
– Я знаю, – кивнул Жариков.
– Только… – Крис замялся, – я только сегодня подумал. Есть одно… одна… закавыка, так. Иван Дормидонтович, ведь жениться – это клятву дать. Ну, муж и жена клянутся друг другу, так?
– Да, – насторожился Жариков.
– Я уже на клятве, Иван Дормидонтович, вторая клятва действительна?
– Первую ты когда дал?
– Здесь уже, – Крис вздохнул. – Как из «чёрного тумана» вставать стал, – и отвечая на непрозвучавший вопрос: – Доктору Юре, Юрию Анатольевичу. Он не знает ничего об этом, но… но я не отказываюсь от клятвы. А Люся…
– Это разные клятвы, Кирилл. И одна другой не мешает.
Жариков мягко, чтобы не обидеть Криса насмешкой, улыбнулся. Помедлив, Крис улыбнулся в ответ.
– Всё будет у вас хорошо, – повторил после паузы Жариков. – Ведь вы любите друг друга, а это главное, а всё остальное… пустяки. Все проблемы разрешимы…
– Да, – Крис улыбнулся и закончил фразу: – Когда их решают.
– Да, Кирилл. Всё так. А теперь иди. Готовься к завтрашнему.
– Да, – Крис встал. – Спасибо вам. Вы… вы всё обо мне сказали Люсе?
– Что надо, то и сказал, – засмеялся Жариков. – Иди, Кирилл, я покурю здесь и тоже пойду.
И когда Крис ушёл, достал из пачки сигарету и закурил. Ну вот, что смог, он сделал, а что будет дальше…
…Люся смотрит на него со страхом и надеждой.
– Но… но Иван Дормидонтович…
– Да, – жёстко повторяет он. – Детей у него никогда не будет. Ты ещё можешь вылечиться, он – никогда. Захочешь рожать, сможешь родить только от другого.
– А если…
– Думай сейчас, Люся. И решай сейчас. Обидишь его – я тебе этого не прощу. Он для тебя на всё пойдёт, думай сначала, чего попросить. Поняла? – Люся кивает. – Всё поняла? И ещё учти. Девчонки, я знаю, учат тебя, как себя поставить и всё такое. Так вот, скажешь ему, что ты хозяйка – он уйдёт. Этого слова он не стерпит.
– Я… я понимаю, – всхлипывает Люся…
…Что ж, может, он действительно был с ней излишне резок, но… но ведь глупышка может и впрямь поверить этим дурам, что себе жизнь испортили, а теперь и другим портят. Из лучших, так сказать, побуждений. А Люся, к сожалению, внушаема.
Жариков погасил о стол и выкинул из беседки окурок. Надо отдохнуть, завтра кому гулянка и веселье, а ему – работа.