Крис закрыл за тётей Пашей дверь, потрогал замок и медленно повернул шпенёк, выдвигая засов. Оглянулся. Люся стояла посреди комнаты, беспомощно свесив руки вдоль тела.
– Я… я зажгу свет, – смог выговорить Крис.
Люся молча кивнула. Крис прошёл мимо неё к окну, задёрнул шторы и уже в темноте вернулся к двери, щёлкнул выключателем. Комнату залил белый, чуть мягче кабинетного свет, Крис даже зажмурился на секунду. А когда открыл глаза, Люся стояла, закрыв лицо ладонями и тихо плакала.
– Люся! – забыв сразу обо всём, он кинулся к ней, обнял. – Люся, что? Что случилось?
Всхлипнув, Люся обняла его, пряча лицо на его груди, и тут же отпрянула.
– Ой, я тебе пиджак испачкала.
Девочки перед венчанием щедро напудрили её, маскируя ожог, и теперь пиджак Криса был не менее щедро запорошен пудрой. Люся захлопотала, отряхивая его. Пиджак пришлось снять, а… а в шкафу уже всё кем-то заботливо приготовлено, и как-то само собой они стали раздеваться. Вернее, Крис снял и повесил на плечики пиджак, а развязать галстук он не смог, Люся тоже не справилась с узлом, и… ну, не идти же звать Андрея или ещё кого из джи на помощь. Ну, что же делать? Наконец, Крису удалось несколько ослабить узел и снять галстук через голову. Люся невольно засмеялась, когда он удовлетворённо вздохнул, бросая галстук на стол, и Крис готовно засмеялся в ответ. И шагнул к ней. Они снова обнялись, Крис поцеловал Люсю в здоровую щёку, в висок и, наконец, в губы. И губы Люси отвечали ему.
Они целовались, забыв обо всём, до боли в губах, до подкашивающихся ног. Крис мягко откинул угол фаты Люси с её плеч и замер. Потому что Люся сразу напряглась.
– Люся? Что? Что случилось?
– Кира, я… я платок не взяла.
Крис не понял, зачем это ей и о каком вообще платке она говорит.
– Носовой? – решил он уточнить. – У меня есть. Чистый.
– Нет. Головной, – Люся говорила ровным, внутренне напряжённым голосом. – Ты… ты подожди, Кира. И не смотри на меня.
– Хорошо, – сразу согласился Крис.
– Вот, сядь к столу и не оборачивайся. Пока я не скажу.
– Хорошо, Люся.
Он разжал объятия, отошёл и сел за стол. Понятно, что Люся раздевается. Что ж, будет так, как она хочет. Вот Люся – он слышит – подошла к кровати, откинула одеяло, легла…
– Кира, – тихо позвала Люся.
– Да, – он сразу рывком повернулся к ней.
Люся лежала у стены, укрытая до подбородка. Голова обвязана превращённой в платок фатой.
– Ты… ты раздевайся и ложись, – совсем тихо не сказала, прошептала Люся.
– Да.
Крис встал, расстёгивая рубашку. Люся зажмурилась и отвернулась, но его движения оставались красивыми. Как привык, как уже иначе и не мог. Разделся до трусов – догола не рискнул – повесил вещи в шкаф и уложил на стул, выключил свет, в темноте чуть ли не на ощупь нашёл кровать и лёг. Вытянулся на спине, закинув руки за голову. Рядом, только руку чуть протяни, дышала Люся. Но Крис не шевелился. Пусть Люся сама позовёт его, сама…
– Кира…
– Да, Люся, – он повернул к ней голову.
– Кира, я боюсь, – Люся всхлипнула. – Я боюсь.
– Люся, я здесь, я с тобой.
Он повернулся набок, лицом к ней, чуть-чуть, на полдюйма придвинулся.
– Я боюсь, – плакала Люся. – Я знаю, это надо, мы – муж и жена, я всё знаю, Кира, я понимаю, но я боюсь. Это… это так больно, Кирочка.
– Люся, Люся, – так же шёпотом звал он её, не чувствуя текущих из глаз слёз.
– Кирочка, прости меня… это из-за меня всё…
– Нет, Люся, нет…
Их руки вдруг встретились под одеялом, и Крис, внезапно осмелев, потянул Люсину руку за запястье к себе и… и погладил себя её ладонью.
– Так? – удивилась Люся. – Кира, ты… ты так хочешь?
– Да, Люся, ты… ты только потрогай меня.
Робкое, не поглаживающее, а ощупывающее прикосновение. И Крис мгновенно задохнулся от вдруг обдавшей его и тут же отхлынувшей волны.
– Тебе… тебе приятно? – робко, сквозь слёзы спросила Люся.
– Да! Да, Люся. Люся, а я… – и осёкся, не договорив: так сразу окаменело тело Люси и отдёрнулась её рука.
Они лежали неподвижно очень долго. А потом Люся заговорила:
– Кира, у меня тело обожжено, в рубцах, корках, и волос на голове нет, я в платке поэтому хожу, а лицо ты видел. Тебе будет противно, Кира.
– Нет, – так же твёрдо ответил Крис. – Нет, Люся. Что бы ни было, я буду с тобой. Я… я люблю тебя. Будет, как ты скажешь, как ты хочешь, я всё сделаю. Но я не уйду. Будешь гнать меня, не уйду.
Люсина ладонь снова дотронулась до его плеча, дрогнула и… и Люся сама погладила его.
– Кирочка, спасибо тебе, Кирочка, только…
– Нет, не бойся, я… я сделаю, как ты хочешь. Как ты скажешь.
Он шептал, чувствуя, как обмякает, расслабляется тело Люси рядом с ним, как её ладонь всё смелее и доверчивее гладит его плечо и шею.
– Не сегодня, Кирочка, ладно? – робко спросила Люся.
– Ага, – сразу согласился он.
– Ты не обижаешься?
– Нет. Я… я тоже устал, такой длинный день был.
– Да-да, Кирочка, ты поспи, отдохни, конечно, – радостно зашептала Люся.
Крис послушно повернулся на спину, мягко придерживая руку Люси.
– Да, Люся, спасибо, ты только не убирай руку, ладно? Так хорошо, Люся.
– Да, хорошо, Кирочка, конечно.
Люся дождалась, пока его дыхание станет совсем ровным и сонным, и, всхлипнув, закрыла глаз. Спать, она тоже будет спать. Господи, за что их так наказывают, ведь нет хуже обиды, чем в первую ночь отказать, не подпустить к себе, а она Кирочку так обидела, ведь не хотела, ведь знала всё, что так положено, что они – муж и жена, а не смогла через собственный страх переступить, не смогла, Господи, сделай так, чтоб Кира не обиделся, чтоб простил, она ж не виновата, её силой брали, против её воли, а теперь… теперь она любимого пустить не может, за что, Господи, ты так караешь, неужели мало тебе боли моей, что и через год корки по всему телу, что уродом я стала, так ещё и это…
Она спала, еле слышно всхлипывая во сне и неосознанно прижимаясь к большому, такому тёплому и сильному телу рядом.

*   *   *

Когда он заснул, Элли осторожно встала, накинула халат и пошла на кухню. Вымыть и убрать посуду. Нехорошо, что она так всё и бросила.
Андрей во сне, перекатился на спину, вздохнул, просыпаясь. И по прочно усвоенной привычке не подал вида. Лежал неподвижно, будто по-прежнему спит, прислушивался, вспоминая, где он и что, вернее, кто с ним. Ощутив, что Элли рядом нет, открыл глаза и сел на постели. Интересно, который час? Часов в спальне нет, шторы плотные. Если уже утро… не одеваясь, он подошёл к окну, отогнул самый край шторы, нет, ещё темно, по-ночному темно. А Элли где? Вроде на кухне. Ладно, пускай, утром он ей всё и скажет, а сейчас… сейчас нет, сказать – это уйти, а ночной путник приметен и запоминаем. Он вернулся к кровати и лёг, укрылся, но заворачиваться с головой не стал. И одеяло велико, и Элли вот-вот вернётся.
Закрыв глаза, он задремал. А когда Элли вернулась и легла рядом, то, не открывая глаз, повернулся к ней. Элли прижалась к нему, её кожа, сразу и прохладная, и тёплая, и вся она мягкая, нежная… Элли обнимала его, гладила сильные костистые плечи, прижималась губами к его губам. Он налёг на неё, с необидной настойчивостью толкнул, требуя впустить, и Элли готовно раскрылась перед ним. Сегодня она не боялась, что их застанут, что зашуршит, подъезжая, машина. Он пришёл, и она уже никого больше не ждёт. И ей никто не нужен, никто…
…На этот раз она заснула первой. Андрей очень мягко отодвинулся от неё, чуть-чуть, только чтобы самому лечь поудобнее. А теперь – спать. Встать придётся с рассветом. Незачем тянуть. А то ещё найдут того, всего-то не предусмотришь, пойдут по следу, и всё, кранты…
…Он проснулся сам, как от пинка, и, открыв глаза, сразу увидел полоску серого света сбоку окна. Откинул одеяло и встал, накинул халат. Элли пусть ещё поспит или разбудить? Да, лучше не тянуть.
– Элли, – позвал он, не оборачиваясь.
– Да, Джек, – сразу откликнулась она. – Ещё рано.
– Да, – согласился он и, уже выходя из спальни, сказал: – Здесь нельзя оставаться, Элли.
Сказал так, что она поняла: нельзя, надо собираться и уходить. Да, она знала, что Джек не останется с ней, у него русские документы, он уедет в Россию, она всё понимает и не ей его остановить. Да она и не хочет останавливать. Надо… да, надо всё убрать, с собой она возьмёт самое необходимое. Кажется, в кладовке был чемодан. И Джеку сумку посмотреть.
Элли встала и быстро, но без спешки стала приводить себя и спальню в порядок, готовить завтрак и собираться.
Небольшой изящный чемодан она положила на кровать в спальне, а вот эта сумка из чёрной кожи, пожалуй, подойдёт Джеку.
Элли постучала в дверь его спальни.
– Джек…
– Да, Элли, входи.
Увидев сумку, Андрей обрадовался.
– Вот спасибо, Элли. А то я всё по карманам распихиваю.
Он взял у неё сумку, тоже положил на кровать и достал из тумбочки свёрток.
– Вот, Элли возьми. На первое время тебе хватит.
Столько денег сразу Элли ещё не видела, а, разобравшись, что это не десятки, а сотенные, даже испугалась.
– Джек, это же такие деньги…! Но…
– Без «но», Элли.
Он улыбнулся, и, увидев эту улыбку, Элли послушно взяла у него пачку.
– Здесь слишком много, Джек.
– Денег бывает мало, или очень мало, или нет совсем, а много и слишком много не бывает, Элли, – засмеялся он в ответ.
– Но… но ты же мне всё отдал, а себе ты оставил? Возьми половину, Джек.
– Сколько мне нужно, я взял.
И она поняла, что спорить и бесполезно, и нельзя.
– Хорошо, Джек, спасибо. И вот, держи.
Андрей бережно принял на ладонь тёмно-красную книжечку удостоверения.
– Ты не хочешь узнать, где она была? – старательно изображала веселье Элли и, не дожидаясь его ответа, сказала: – У Лео. Там под гривой, как кармашек маленький. Правда, здорово придумано?
– Да, – он был очень серьёзен. – Спасибо тебе, Элли, за всё спасибо.
– Да-да. Ты собирайся и приходи на кухню, я кофе поставила, – она говорила быстро, потому что ей вдруг мучительно захотелось плакать.
Андрей кивнул. И, когда она ушла, аккуратно вложил удостоверение в нагрудный карман рубашки и застегнул пуговичку. Жалко, бумажник пропал. И всё остальное. Но в Джексонвилле ему показываться нельзя. Раз Эркин уже уехал, то светиться и нарываться на расспросы незачем. Так, теперь… Он вывалил на кровать всё, что решил взять с собой, и стал укладывать сумку. Двое трусов, две рубашки – голубая и бежевая в мелкую клетку, у Эркина была такая же, рябенькая – две пары носков, два небольших тонких вафельных полотенца, мыло, бритвенный прибор, мочалку… купит, у него с той сотни ещё полно, да ещё две сотенных, а больше ему иметь при себе нельзя: начнутся расспросы, откуда столько, да ещё копать полезут, а тут только дай зацепку, нет уж, перебьёмся. Так, что ещё? Махровые полотенца, халат, шлёпанцы… нет, это всё вроде тысячной купюры в кармане у работяги, нельзя, лишняя примета. Всё, пожалуй. Две смены есть, третья – на теле, остальное – приложится. Андрей придирчиво осмотрел спальню и ванную – всё ли в порядке, протёр носовым платком краны и дверные ручки, взял сумку и пошёл на кухню.
Элли, тоже уже не в халате, а в юбке и кофточке, на ногах удобные в дороге туфли, никаких украшений, косметики чуть-чуть. На столе чашки с горячим крепким кофе, тарелки с сэндвичами. Они молча, без спешки, но и не растягивая время, поели, Элли быстро и очень ловко вымыла и убрала посуду. Вышли в гостиную.
Андрей снял с вешалки и помог Элли надеть плащ, надел и застегнул ветровку. Но… но ещё не всё сказано.
– Элли, ты… Ты очень хорошая, – она, повернувшись к нему, молча ждала. – У меня есть ещё одна просьба.
– Да, Джек, я всё сделаю.
– Поклянись.
Он никогда ещё не говорил с ней так серьёзно.
– Клянусь. Ну… ну, памятью мамы клянусь.
– Памятью мамы, – медленно повторил он и кивнул. – Этому верю. Элли, забудь про меня. Увидишь когда, услышишь что, не узнавай. Не было меня. Ничего не было.
Глаза Элли расширились, она медленно подняла руку, прижала пальцы к своим губам, словно зажимая крик, и кивнула.
– Спасибо, Элли. Прощай.
– Прощай, Джек, – шёпотом выдохнула Элли.
Андрей повесил на плечо сумку и открыл перед Элли дверь.
Тихое тёплое утро. Молча, сразу и рядом, и порознь они спустились по ступенькам с веранды, за их спинами щёлкнул замок захлопнувшейся двери, и Элли пошла через газон к воротам, а Андрей повернул за угол к лазу в живой изгороди.

…Каким же длинным, суматошным и одновременно нудным был этот день. Андрей лежал на своей койке, глядя в синий от ночного света потолок, и слушал ровный медленно затихающий гул ночного барака. Храп, разговоры, скрип коек, сонные стоны и всхлипывания. А в голове путаются обрывки сегодняшних разговоров, под веки словно песка насыпано: и режет, и не закрыть. Неужели пронесло, неужели снова, в который раз, прошёл по краю и не упал?
…– Почему вовремя не пришёл за визой?
– Да ранили в Хэллоуин. Только отлежался, болячку какую-то подцепил. Ну и… закрутился, в общем…
А ведь ни словом не соврал. Правду говорить всегда лучше: не забудешь и не спутаешь. Только слова правильные подберёшь и вперёд. И не спорь, всё сами за тебя придумают и тебе же скажут.
…– Понятно. А потом что? Муж вернулся?
– Точно! А… а как вы догадались?
– По твоему носу, – смеётся лейтенант. – У тебя на носу вся твоя биография написана. Будешь ждать машину или своим ходом?
– Буду ждать…
Конечно, не дурак же он – выходить наружу, где вполне возможно нарваться… на кого угодно, от полиции до дружков Найфа.
…– Ждите. Мы проверим наличие визы. Можете выйти в город, придёте через два часа.
– А здесь если… можно?
Насмешливо понимающая улыбка. Видно, не один он такой, кому в комендатуре безопаснее.
– По коридору до конца, во внутреннем дворике.
– Спасибо…
…– Раздевайся до пояса. Ох, как тебя разрисовали. Жалобы есть?
– Да нет, зажило всё.
– Посмотрим…
…– А это что? Телефон что ли?
– Ага!
– А наколол зачем?
– А по глупости.
– Хорошо, хоть понимаешь…
…Да, вот это – главное. И опять знающие правы. Ещё там слышал, что ищут, пока приказ есть. А если по бумагам прошло, что мёртв, то и искать не будут. Даже рассказывали про одного такого. Подходящий труп подсунул, ну и прошёл по всем спискам, что мёртв, его из ориентировок и убрали. Сам документы сменил, а так особо и не прятался. Вот и здесь так же. По бумагам живых лагерников нет, вот и не проверяют на номер. И врать не пришлось, только поддакивал. А в курилке в общем трёпе ещё проще. И опять же, если не врать и правильными словами говорить, то всё тип-топ…
…Угнали когда?
– Мальцом ещё. Ну, я в школу год отходил, а может, и два. Не помню уже толком. А там… – и вздох, всё объясняющий понимающим слушателям.
– Понятно.
– Ну да, парень, у меня так же.
– И чо, из родных кто жив?
– Брат.
– Чегой-то порознь поехали?
– Хэллоуин раскидал. Заново искать буду.
– Найдёшь.
– Не сумлевайся, парень, коли жив твой брательник, так занепременно найдёшь…
…Андрей вздохом перевёл дыхание. Да, всё пронесло. Первичная проверка, дорога, медосмотр. Теперь ему здесь заново месяц ждать визу и месяц проходить врачей и психологов. А это новые проверки. Пойти покурить что ли, отвести душу… и нет сил встать. Внизу сопит и похрапывает его сосед. Вроде, ничего мужик, спокойный, лет за тридцать, с вопросами не лезет. Так же лежал, когда комендант привёл новичка в этот отсек и сказал:
– Занимай верхнюю. И одна полка в тумбочке твоя.
Молча выслушал, повернулся лицом к стене и накрылся одеялом. То ли спал, то ли так лежал, пока Андрей, сразу приняв правила, так же молча закладывал на пустую полку в тумбочке бритвенный прибор и смену белья. Полотенце казённое, так свои пускай в сумке остаются, и третья смена тоже, а сумку куда? А вот так зацепить в угол у изголовья. И не мешает, и не на виду, ветровку на крючок, ботинки… пусть стоят. Уже сидя на своей койке, Андрей снял рубашку и брюки, повесил их, как и сосед, на перекладины спинки и лёг.
И вот лежит без сна, хоть денёк выдался… когда психуешь и псих не показываешь, устаёшь сильно. Есть ещё одна проблема, но её сейчас не решить, нет у него сил на её решение. Так что… так что, спи, Андрей Мороз, завтра будет день, будет и всё остальное. Бог даёт день, бог даёт и пищу. Спасибо за мудрость, Хромуля, безобидный ты был, тебя во всех бараках терпели, да не спасло это тебя. Ладно, спать.
Он заставил себя закрыть глаза, по давней привычке повернулся набок, кутаясь в одеяло. Спать, как же хочется спать

*   *   *

Мягкие ковры на полу, никаких звуков из-за плотно закрытых дверей. Фредди открыл дверь без номера и вошёл. Его сразу обдало волной яркого света, весёлой мужской болтовни, хохота, запахов дорогих сигар и выпивки. «Шестёрки» у двери, оказавшись за его спиной, изобразили полную почтительность: что Ковбой затылком видит, ничего не прощает и всё помнит, все знают. Но сквозь весь этот гомон Фредди сразу ощутил напряжение Джонни и мгновенно встревожился. И сев, как всегда, за его правым плечом, оглядел комнату уже по-другому, не просто отмечая, кто здесь, а кого нет, но определяя, из-за кого психует Джонатан.
Приветствовав Фредди радостной улыбкой, Ричи начал взвинчивать ставки, небрежно, в лучшем столичном стиле, выбрасывая деньги на стол. Гаммэн скучающе безучастно глазел на ворох купюр на столе, всё чаще прикладываясь к своему стакану. Странно, конечно, раньше Гаммэн игрой не интересовался, но не такая это фигура, чтобы из-за него психовать. Встал из-за стола один из игроков, и его место заняли сразу двое, но тоже… птицы невысокого полёта. Вошёл Одноглазый, от двери кивнул Фредди, но к столу не сел, ну, так он никогда не играет, сейчас выберет себе самый выгодный заказ, сядет в угол и будет сидеть неподвижно, будто спит. Так из-за чего? Всё как обычно. Разве только, что Ричи раздухарился, давно на него не накатывало, того и гляди, что свои паи на кон поставит.
Гаммэн знал, что у всех уорринговцев крыша набекрень и с дырками, но не до такой же степени! Предать Найф не мог, в этом случае Ковбой бы прямо от двери открыл стрельбу. Ковбой справился и с Найфом, и с его придурком? Возможно. Но и тогда бы вошёл иначе. Тогда что? Найф передумал и просто не пришёл?! Запил, загулял, забыл наконец?!! Никогда такого не было, чтобы Найф заказ не отработал, но всё когда-то впервые случается. Один чёрт. И Найфа теперь надо кончать. Прямо сейчас, никого и никого не дожидаясь. Ричи пусть сам выпутывается. И придурка туда же. Да, ждать нечего. Но встать из-за стола Гаммэн не мог, боясь привлечь внимание, ведь Ковбой стреляет мгновенно.
Почувствовав спокойствие Фредди, Джонатан перевёл дыхание и заиграл в обычной манере. В конце концов если Ричи попала шлея под хвост, то грех мешать. И Гаммэн отвалить явно собрался. Тоже хорошо, а то надоел: сидит впустую и пялится.
Ричи поставил на кон свой атлантский пай, и к столу подошли те, кто посерьёзнее. Начался делёж, а если Ричи предлагает передел… можно и нужно подумать. Гаммэна оттеснили, и он за спинами рассаживающегося за столом Ансамбля прошёл к выходу, кивнув одиноко зажатому в углу Поулу. Тот молча последовал за ним.
Молча они вышли из номера и пошли к запасному выходу, на ходу натягивая свои кожаные перчатки. Машина ждала их у подъезда. Шофёр и два телохранителя наготове. В машине Гаммэн назвал адрес и твёрдо сказал:
– Я сам прикончу эту сволочь.
Телохранители кивнули, приняв задание.

– Шеф, Гаммэн сорвался.
– Езжай следом и фиксируй. Остальным не отвлекаться.
Выдерживать дистанцию на ночных улицах непросто, и Коллинз, притушив фары, не ехал, а крался за машиной Гаммэна. И всё равно чуть не врезался в световую полосу, когда Гаммэн затормозил на окраине у ничем не примечательного домика. До «Чейз-отеля» далеко, надо выходить на базу.
– Стэн.
– Слышу, Кол.
– Пиши. Сорок седьмая на северо-западе, номер сто тринадцать. Гаммэн, Поул, два лба… идут к дому… шофёр в машине… дверь закрыта… открывают отмычкой… все вошли… включили свет… шторы плотные, ничего не вижу…

Они молча стояли у двери. Все достаточно опытны, чтобы понять – трупу не один день. Вся мебель на месте, на столе полупустая бутылка, пять пустых стаканов и один недопитый. И… и нож аккуратно лежащий рядом с телом, знаменитый нож Найфа.
Гаммэн медленно выдохнул сквозь зубы. И словно очнувшись, они быстро вышли, выбежали на веранду и так же бегом бросились к машине.
– Рвём когти! – выдохнул Гаммэн шофёру.