Андрей и Алик сегодня работали во вторую смену и потому решили с утра как следует повозиться на снарядах. Занятые своим – разучивали под ритм шага русские скороговорки – и уверенные, что там никого нет и быть не может, они, что называется с ходу, влетели на площадку на семьдесят восьмом подтягивании. И замерли, растерявшись.
Вися на полусогнутых руках, Крис сердито посмотрел на них. Люся, запнувшись на полуслове, испуганно прижала к себе рубашку и куртку Криса, пряча в них лицо.
– Привет, – нашёлся первым Андрей.
– Привет, – Крис спрыгнул с турника. – Вы чего?
– Потянуться хотим.
Крис подошёл к Люсе, взял у неё свою рубашку и стал одеваться.
– А втроём если? – предложил Алик.
– В другой раз, мальцы.
Крис застегнул рубашку, заправил её, и Люся заботливо накинула ему на плечи куртку, несмело улыбнулась парням. Те ответили ей широкими радостными улыбками. Крис взял её за руку.
– Пошли, Люся. Пока, парни.
– Пока, – ответили им уже в спины.
Когда они отошли, Люся огорчённо спросила:
– Ты хотел ещё? Я помешала?
– Нет, – с неожиданной для самого себя резкостью ответил Крис. – Нет, Люся. Я… я просто хочу быть с тобой, только с тобой. Мне никто не нужен. Они – хорошие парни, но я видеть сейчас никого не хочу.
Люся шла рядом и слушала его. И чувствуя, что она согласна, что ей тоже сейчас никто не нужен, Крис сказал:
– Пошли домой, я дома потянусь, а ты посмотришь.
– Конечно, пошли, – сразу согласилась Люся. – Дома совсем другое дело, и тепло, а то, не дай бог, продует тебя.
Разогретое тело просило движения, и Крис невольно всё прибавлял и прибавлял шаг. И Люся уже почти бежала рядом.
Войдя в их комнату, Крис с ходу запер дверь и стал раздеваться. И пока Люся снимала и вешала пальто, он уже остался в одних трусах. И тут, словно опомнившись, посмотрел на Люсю.
– Я… ничего, что я… так?
– Ничего, – улыбнулась Люся.
Она, чтобы не мешать, села на кровать, уже понимая, что ему нужно много места. Крис стоял перед ней, облитый бьющим в окно весенним солнцем, в белых, туго обтягивающих бёдра трусах. И она снова залюбовалась им.
Крис медленно потянулся, выгибаясь, выпрямился и погнал по телу волну. И восхищённо-изумлённое лицо Люси, её распахнутый глаз и прижатые к груди руки…
– Господи, Кира, – выдохнула Люся, когда он остановился, переводя дыхание, – какой ты…
– Какой? – сразу спросил он.
– Красивый.
Крис подошёл и встал перед ней на колени.
– Люся, можешь сердиться, но я скажу. Ты красивая, Люся.
– Кира…
Она хотела закрыть лицо ладонями, но он удержал её за запястья.
– Люся, я люблю тебя, для меня ты красивая, а на остальных мне плевать, Люся.
–Кира…
Крис медленно потянул её руки, положил её ладони себе на плечи.
– Днём? – улыбнулась Люся сквозь выступившие слёзы.
– Мне на всё плевать, Люся. Пожалуйста, не гони меня.
Он медленно вставал, не отпуская её рук, вёл её ладонями по своему телу. И остановился, положив её руки на свои, туго обтянутые трикотажем бёдра.
– Я… я противен тебе, Люся?
– Нет, Кирочка, что ты?!
– Тогда посмотри на меня. Всего. Я… – он задохнулся и всё-таки заставил себя, вытолкнул эти слова: – Я твой, Люся.
Люся ахнула, сразу вспомнив слова Жарикова, и рывком встала.
– Тогда я тоже твоя, ты тоже посмотри на меня. Всю посмотри.
Она говорила требовательно, даже зло. Но Крис её понял и сам потянулся к пуговичкам на её груди.
– Да, – кивнула Люся, – только… – и сердито мотнула головой, – нет, Кира, давай.
Он расстегнул пуговички и, наклонившись, поцеловал её в разрез. Люся невольно ахнула, но не отпрянула. И Крис уже смелее попытался столкнуть с её плеч платье, но разрез оказался мал, снималось платье только через голову.
– Нет, – Люся вздохнула и высвободилась. – Я сама.
Крис отступил на шаг и привычно отвернулся. Люся содрала платье и бросила его на стул. Так же торопливо стащила, не отстёгивая чулки, пояс с резинками, оставшись в трусиках и полотняном корсетике на бретелях. Взялась за платок. Ей стало страшно, но Крис, словно почувствовав, что нужна его помощь, обернулся. И шагнув к ней, обнял, обхватил за плечи так, что Люся оказалась в кольце его рук, таких сразу и мягких, и сильных. Крис целовал её в губы, и она даже не заметила, как он развязал узел на её платке и высвободил концы. И Люся сама, мотнув головой, сбросила его. Пусть, пусть Кира увидит её голову, пятнистую от ожогов, хорошо, хоть здесь без корок, с редкими жалкими пучками каких-то бесцветных не волос даже, а щетины, как у шелудивого поросёнка. Но Крис словно не заметил этого, продолжая её целовать. И под его поцелуями она и сама забыла об этом.
Крис знал, как болят ожоги, и назначение этой белой жилетки понял сразу, он сам надевал такие на раненых, прижимая повязки к торсу, и потому не стал его расстёгивать, а занялся трусиками Люси. Ожог на бедре – он помнил – уже не так болит, там просто чувствительность больше. И однажды он уже раздевал её снизу, и Люся не боялась.
Она и сейчас не испугалась и даже удивлённо засмеялась, когда он поцеловал её в живот, чуть пониже пупка. И когда он, выпрямившись, снова положил её руки на свои бёдра, она поняла и потащила вниз ткань. Но раздевать она совсем не умела, и Крису пришлось раздеться самому. Отпихнув ногой, чтобы не мешались, трусы, он снова склонился к губам Люси, потом стал целовать её в шею, в горло, между ключицами, и… и Люся сама взялась за крючки корсетика, расстегнула и распахнула его. Крис коснулся губами её грудей, маленьких, как у девочки, поцеловал в своды, в соски. Люся вдруг тоненько застонала, но этот стон не испугал его. Ноги у Люси подкашивались, и он посадил её на кровать и встал перед ней.
– Люся, вот он я, весь здесь.
Люся схватила открытым ртом воздух.
– Я… я тоже, я вся здесь.
Нетерпеливо дёргая плечами, она стащила корсетик, отбросила его. И снова Крис словно не заметил ни марлевой салфетки, ни полосок лейкопластыря, ни запаха мази, ни даже того, что полгруди у неё тоже багровые от ожога. И… и он целовал её, целовал грудь, живот, и ей не было стыдно, ну вот ни капельки, она даже обхватила его за голову и прижала к себе.
Крис никак не ждал, что Люся так готовно, так бесстрашно раскроется перед ним, сама откинется назад и ляжет поперёк кровати, увлекая его за собой. Но ей будет так неудобно, и он осторожно, очень мягко поправил её и сам лёг рядом.
– Кирочка, родной мой, Кирочка…
Она целовала его лицо, плечи, грудь, неумело тыкаясь, скользя, нет, трогая, ощупывая губами его тело. И Крис всё яснее ощущал, что волна, красно-чёрная горячая волна не почудилась ему, что и впрямь собираются в упругий комок, напрягаются мышцы, что он… он может, может войти, Люся ждёт его, волна, горячая волна захлёстывает его…
…Рука Люси гладит его грудь, и ему так блаженно хорошо, как никогда не было. Лицо Люси над его лицом, всё ближе, ближе, их губы встречаются.
– Люся…
– Кирочка, милый мой, родной мой, – губы Люси касаются его лица. – Спасибо, Кирочка.
Спасибо, Люся, ты… тебе было хорошо?
– Да, да, Кирочка.
Они лежали рядом, и он подвинулся так, чтобы Люся лежала на нём, чтобы всем телом ощущать её.
– Люся…
– А тебе, Кира, тебе было… хорошо?
– Да, Люся! Мне никогда ещё так хорошо не было.
Люся вздохнула, мягко соскользнула с него и легла рядом, положив голову ему на грудь, и совсем тихо сказала:
– И совсем не больно было. И не страшно.
Крис повернул голову и осторожно потёрся лицом о её макушку. И Люся не обиделась, а засмеялась. И он повернулся набок, лицом к ней и очень осторожно тронул пальцами её грудь, погладил по бедру, животу.
– Ага, – засмеялась Люся. – Ага, Кирочка.
Люся казалась такой маленькой и хрупкой, что он не рискнул лечь сверху, а встал над Люсей на колени и осторожно за бёдра приподнял её. И тут же опустил, потому что лицо Люси вдруг стало испуганным.
– Люся, что?! Что случилось? Тебе больно?
– Нет, Кирочка, нет.
Люся потянулась к нему, и он помог ей сесть, обнял.
– Кирочка, – всхлипывала Люся у него на плече. – Кирочка, я… я не знаю, как сказать, они меня за ноги тянули, головой по полу, я кричала, а они смеялись, не сердись, Кирочка.
Крис обхватил её и досадливо, злясь на самого себя, прикусил губу. Ах чёрт, как всё было хорошо, и как он всё испортил!
– Люся, я не хотел, я не подумал, Люся.
– Нет, что ты, Кирочка, – Люся, всхлипнув, потёрлась лицом о его плечо, – ты же не знал ничего, я понимаю. Давай… давай так полежим, ладно?
– Ладно, – сразу согласился Крис. – И… ты замёрзла, наверное, я раскрою постель, хорошо?
– Хорошо.
Он быстро собрал и снял с кровати покрывало, бросил его на стул, откинул одеяло и помог Люсе лечь на её обычное место у стены и сам лёг рядом.
– Ты только не уходи, – потянулась к нему Люся.
– Нет-нет, я здесь.
Они обнялись и лежали так, в тишине, только птичий весенний гомон за окном.
– Кирочка, – вздохнула Люся, – ты не обижайся, но я… я не могу тебе сказать, ну, об этом.
– Я не обижаюсь, что ты, конечно, не говори. Я с тобой, Люся, я всегда буду с тобой.
И уже Люсины руки касаются его лица, зарываются в его волосы. И он мягко гладит её плечи и спину, обходя полоски пластыря. Люся всё ближе к нему, её грудь плотно прижимается к его груди. И опять его толкает в спину упругая горячая волна. И уже не со страхом, а с радостью он ощущает своё тело, что снова владеет им. И Люся рядом, не боится, не отталкивает его.
– Люся, а так? Так можно?
Он осторожно подвинулся так, чтобы нога Люси легла на его бедро.
– Да, – удивлённо согласилась Люся. – А что, Кирочка?
– А вот так? – лукаво спросил он, мягко толкая её, не входя, а показывая, что хочет войти.
– И так, – Люся несмело улыбнулась ему и, увидев, как он обрадовался её улыбке, засмеялась. – И так, Кирочка! Конечно, так.
Взять, поправить её ноги руками Крис не рискнул. Раз Люся боится, когда её берут за ноги, так он же не дурак, чтобы пугать её. И он поёрзал, бёдрами раздвигая ноги Люси, и снова мягко толкнул её. Волна была совсем рядом, но он ещё чувствовал и осознавал себя. Люся не испугалась его толчка, не зажалась, и он, целуя её в губы и шею, по-прежнему лёжа на боку, вошёл. И тихо засмеялся удивлённо-радостному лицу Люси, покачался в ней, чуть-чуть, без ударов. Люся всё плотнее обхватывала его плечи, прижимала к себе. И, поддаваясь её рукам, он ударил сильнее. Люся охнула, но отпрянуть он не успел, потому что его опять накрыла и понесла горячая волна.

Март начался солнечными, но холодными днями. Ярко-синее небо, искрящийся, слепящий глаза снег, дыхание, оседающее на воротнике инеем. И всё-таки Зина чувствовала – весна.
Разговор с Женей и успокоил, и встревожил её. Как они и договорились, Зина в понедельник, в обычное время, привела детей в коридор второго этажа поиграть. И, увидев Алиску, обрадовалась: значит, Женя дома. Наказав детям хорошо играть и не баловаться, она позвонила. Женя открыла сразу и обрадовалась.
– Ой, здравствуй, заходи.
Они сели на кухне за чаем и печеньем. Зина для начала поговорила о детях, что, конечно, Культурный Центр – это здорово придумано, детей в школу подготовить и ни от дома, ни от родителей не отрывать, да и самим тоже культуры понабраться, а то одичали в угоне, в чём ходили, в том и спали. Женя согласилась, и разговор пошёл о ночных рубашках. Какие в Торговых рядах ночнушки красивые, в кружевах, в оборочках, батистовые, и с вышивкой, дорогие, правда.
– Вышить и самой можно, – сказала Зина.
– Ой, я и шила себе раньше, – засмеялась Женя. – Ну, для экономии, простенько так, прикрылась и ладно, а здесь, была не была, купила. Вот пошли, покажу.
Зина радостно согласилась. Они перешли в спальню, смущавшую Зину и зеркалами, и непривычной расстановкой мебели, и Женя стала ей показывать новые, купленные уже здесь ночнушки. Зина поахала, повосхищалась, но сказала, что, по её мнению, спать в таких не слишком удобно.
– Ой, – засмеялась Женя, – да я в них и не сплю. Так, надену вечером, покручусь перед зеркалом…
– И снимаешь, – кивнула Зина.
– Да не-ет, – протянула Женя, и лицо её стало смущённо-лукавым. – Ну, обнимет он меня, разденет, а там и забудешь про неё.
Зина на секунду озадаченно приоткрыла рот, соображая, а сообразив, залилась смехом.
– Ну, коли так, то конечно, – и, отсмеявшись, продолжила, подбираясь к своему: – А ему-то тоже ночного купила? Поди и мужское есть.
– Да нет, – просто сказала Женя, складывая рубашку и бережно расправляя кружевные оборки. – Эркин не любит одетым спать. Вымоется на ночь, халат только накинет, чтоб от ванной дойти.
– Да?! – обрадовалась Зина. – Вот и мой чудит. Как спать, так всё снимает, аж исподники, голышом ложится. Я уж и не знаю… – она выжидающе замолчала.
– Эркин говорил как-то, – задумчиво сказала Женя. – Что спать в одежде, это по-рабски. А у нас тепло, одеяло хорошее…
– И то, – кивнула Зина. – Чего уж, мужика без причуды не бывает. А про халаты ты говорила, это какие?
– Да, махровые купальные, – Женя убрала ночнушку в комод. – Идём, они в ванной все.
Тёплые пушистые халаты Зине очень понравились. А уж для детей-то как удобно. После купания завернула и отнесла в детскую, прямо в кровать. И мужику, конечно, удобно: вымылся, надел… и удобно, и красиво, и по-культурному. И домашний костюм Эркина Женя ей показала. Ну, это уж как Тима захочет – решила Зина.
Расстались они по-дружески, договорившись сходить вместе в среду в Центр записать детей на занятия. Чего ждать, в самом-то деле? Женя с работы пойдёт, а Зина к этому часу как раз подсуетится, а детей, сказали, можно на запись и не брать, так что спокойно всё разузнают, договорятся.
И всё хорошо, да ведь сколько денег на эти халаты нужно. Из жизненных никак не выкроишь, а ссуду она без Тима трогать не посмеет, а как ещё он на такое баловство посмотрит. А о другом своём деле она хоть и не говорила с Женей, но твёрдо про себя решила пойти показаться врачу. Ведь мало ли что, да и обидно. Только жизнь наладилась, и едят хорошо, и спокойно всё, а домашние хлопоты – это ж не земляные работы на окопах или, что ещё хуже, на заводе, где такие тяжести ворочала, что вспомнить страшно, и то… всё, ну, в порядке, не в порядке, но особых перебоев не было, так, на неделю, ну, на две задержка, а тут… с декабря, считай, с лагеря, ну, как отрезало. А жена нужна мужу здоровая, давно известно. В среду они в Культурный Центр идут, а вот завтра она и сходит к врачу. Тиму на работу проводит и будто за покупками. Медкарту, что в лагере ей, как всем, оформили, возьмёт и пойдёт. А на обратном пути купит чего-нибудь, и шито-крыто, никто и не узнает…
…Так, в общем, и получилось. Про купальные халаты Тим знал и, когда Зина за обедом рассказала ему, кивнул:
– Конечно, купи. И детям, и себе.
– А тебе? – Зина подложила ему картошки с мясом.
Тим улыбнулся, глядя на сосредоточенно работавшую ложкой Катю и плутовскую мордашку Дима.
– Хорошо, и мне возьми.
– Так я сегодня и схожу, приценюсь, – небрежно сказала Зина, берясь за кастрюлю с компотом.
Тим молча кивнул, доедая.
Вот всё и уладилось. Проводив мужа на работу и уложив детей, Зина перемыла быстренько посуду, переоделась, памятуя, что к врачу надо в чистом и целом, с неряхой и разговаривать по-доброму не станут, и пошла. А проснутся дети без неё, так не маленькие, сами умоются, и её подождут.
В поликлинике ей по медкарте оформили страховой лист, заплатить пришлось, но немного, из жизненных обошлось. И к врачу очереди не было. Врач – немолодой, солидный такой, не брандахлыст молодой, которому и рассказывать о женском неловко – участливо выслушал, расспросил подробно, посмотрел, дал направления на анализы и тоже… и утешил, и ничего не сказал.
– Через неделю с анализами придёте. Думаю, ничего страшного, но надо посмотреть, проверить.
Ну, надо – так надо. Хорошо хоть, что по страховому листу ни за осмотр, ни за анализы платить не надо. А на обратном пути она завернула в Торговые Ряды, посмотрела халаты. На сотню всем можно купить и ещё останется, скажем, на пару полотенчиков для рук, чтобы менять почаще. Сотня – деньги, конечно, но и дело стоящее, на такое не жалко.

ТЕТРАДЬ СЕМЬДЕСЯТ ДЕВЯТАЯ

*   *   *

Телефонный звонок был ещё непривычен, и Фредди не сразу сообразил, что его разбудило. Сообразив, чертыхнулся по-ковбойски и снял трубку.
– Алло? – мрачно спросил он, готовый послать позвонившего на максимальную дальность.
Но сухой голос Джулии Робертс и особенно её слова окончательно разбудили его.
– Мистер Трейси, – она их никогда не путала, – Чак не вышел на работу.
– Понял.
Положив трубку, Фредди посмотрел на часы. Девять ноль пять. После такой ночи надо спать сутки, они планировали до ленча, но «Октава» должна работать, чёрт возьми! Если Чак заболел, почему не предупредил? Живёт в лучшей меблирашке Цветного квартала, с телефоном. А если не заболел… Сдерживая себя, чтоб не сорваться раньше времени, Фредди позвонил в гараж. И выслушав дежурного механика, очень аккуратно закурил. Без трёх минут восемь – Чак всегда приходил в гараж заранее, готовил машину и без четверти девять выезжал – у входа в гараж Чака остановили двое в штатском из команды Бульдога, посадили в свою легковушку и увезли. Номер, марка машины… всё сходится.
– Спасибо. За мной. Подготовь машину. Да, полный бак и всё остальное.
Фредди положил трубку и, не одеваясь, прошёл в соседнюю спальню. Когда он потряс Джонатана за плечо, тот замычал и запрятал голову под подушку.
– Лендлорд, вставай.
– Пошёл ты… – прохрипел из-под подушки Джонатан.
– Джонни, Чака арестовали.
Подушка отлетела к стене, и Джонатан сел на кровати, ошеломлённо глядя на Фредди.
– За что?!
– Бульдог мне не докладывает, – равнодушным тоном ответил Фредди.
– Так… – Джонатан тряхнул взлохмаченной головой. – «Октава» должна работать.
– Машина меня ждёт.
– Я к Гроунсу.
Фредди кивнул. Гроунс – знаменитая адвокатская фирма, там берутся за любые дела, правда, и плата соответственная.
Квартира была маленькой, с одной ванной на две спальни, но подобное их никогда не смущало. Привести себя в порядок – дело пяти минут, а дальше… Фредди по маршруту Чака, там и так надо навёрстывать упущенное, а Джонатану по адвокатам и кабинетам. Чёрт, знать бы, за что Чака дёрнули? За его собственные художества, или через него выходят на них? И что парень мог натворить? Битыми мордами и даже трупами в Цветном квартале Бульдог не занимается, не его уровень. Работать на кого другого Чак бы не посмел, тоже исключено. Так что… чёрт, хуже нет наугад действовать.

На третьей точке Фредди отставал от графика на пять минут. Не страшно. Надо отзвониться в контору, тем более, что Джонни уже должен быть там. Теперь к четвёртой, а по дороге… Ага, вон и будка телефонная.
И бешено выругавшись по-ковбойски, затормозил: на краю тротуара с вскинутой в останавливающем жесте рукой Коллинз – первый в команде Бульдога. Чёрт, что Чак наболтал?!
Небрежно шевельнув лацканом с приколотым с обратной стороны жетоном криминальной полиции, Коллинз сел рядом с Фредди.
– В Управление.
Фредди молча стронул машину.
– Ни о чём не хочешь спросить? – первым не выдержал Коллинз.
– Я не любопытный, – вежливо ответил Фредди.
До Управления они доехали молча. И в кабинет Робинса прошли так же без слов.
– Ага! – встретил Фредди Робинс. – Садись, Ковбой.
Усмехнувшись непроизнесённому: «Когда полиция велит садиться, стоять неудобно», – Фредди сел на указанный стул.
– Газеты читаешь, Ковбой?
– Иногда, – честно ответил Фредди.
– А сегодня?
– Не успел ещё.
– Успеешь, – пообещал Робинс и, когда за Коллинзом закрылась дверь, уточнил: – Если договоримся.
Фредди молча ждал продолжения. Ему много раз предлагали договориться, и он хорошо знал, что «нет» говорить нельзя. Любой договор можно повернуть в любую сторону, а отказ безвариантен.
– Ну как, Ковбой?
Фредди неопределённо повёл плечом. Его не обыскали при входе, и пистолет под мышкой мешал. Сидишь с уликой и не скинешь, а Бульдогу только дай зацепиться. Что же случилось ночью? У Бульдога глаза с недосыпу, ночью конца игр не дождался, «шестёрки» чего-то говорили, а утром дёрнул Чака, теперь меня, лишь бы Джонни там не психанул, хотя он у Гроунса мог всё подготовить, алиби, конечно, хреновое, что и говорить, но бывало и хуже…
– Где лагерник, Ковбой?
– В могиле, – пожал плечами Фредди и сразу, не давая Бульдогу вклиниться, закончил: – Их всех туда перед Капитуляцией положили.
Робинс досадливо усмехнулся. Классно выворачивается Ковбой, этого у него не отнимешь. Ведь и не врёт, и правды не говорит. Известная школа.
– А твои пастухи где?
Неужто у Робинса крыша поехала? Жаль, конечно, но с психом не спорят.
– Не знаю.
– Не ври, Ковбой.
Все допросники одинаковы. Будто я ему скажу, даже если бы и знал. И чего его на них понесло? Слишком дальний заход.
– Так ты ничего и не знаешь, Ковбой, чего так?
– Как спрашиваете, так и отвечаю.
Ковбою себя ронять нельзя, не поймут. Так что осадочка маленькая и к месту. Поймёт? Понял.
– И что ночью было, тоже не знаешь? – уже чуть другим тоном спросил Робинс.
– Где и когда? – так же деловито уточнил Фредди.
– Нашли мы его. Этой ночью.
Робинс с насмешливой улыбкой смотрел на него. Ну, насколько хватит хвалёной выдержки Ковбоя?
– Не спрашиваешь, кого?
– А вы ответите?
– Отвечу. Джимми Найфа.
Фредди изумлённо уставился на Робинса.
– Я-то при чём?
– Это я у тебя хочу узнать. Где он тебе дорогу перешёл, что ты к нему своих парней отправил? А, Ковбой?
– Начнём с того, инспектор, что я свои проблемы сам решаю.
– Начнём, – кивнул Робинс. – А потом?
– А потом у нас разный бизнес. Мы не конкуренты, – и, глядя на Робинса в упор: – Я ковбой, а он гриву от хвоста не отличает.
– Ну правильно, решил сам не мараться, – понимающе кивнул Робинс. – Послал парней. Как и тогда.
– Когда тогда, инспектор?
– Спрашиваю я, Ковбой, но отвечу, раз ты такой забывчивый. В Мышеловке. Когда задушили Ротбуса. Ну как? Освежил память?
– В том деле я чист, – глухо ответил Фредди.
– Перед русскими. Они тебя не знают. Смотри, Ковбой.
Робинс вытряхнул из коробка на стол спички и стал их выкладывать в два аккуратных ряда, приговаривая:
– Оба лежат на спине… у обоих убийца стоял сзади… оба не оказали сопротивления…оба раза орудия убийства оставлены. Тут на трупе, тут рядом, но это не существенно… у обоих карманы не обысканы… здесь оставили золото… здесь положили деньги… оба засыпаны… здесь смесь табака с перцем… здесь смесь разных перцев… Считаешь, Ковбой? Многовато для совпадения, не так ли? Это почерк, Ковбой. Вас же всех по почерку вычислить элементарно.
– У меня алиби.
– Верно, – кивнул Робинс. – Это ещё одно… совпадение. Так что, автор один. Там были твои пастухи и телохранитель Ротбуса. Здесь он есть, должны быть и пастухи. И ещё, Ковбой. Уже поважнее. То убийство тебе выгодно, значит, и это. Там прикрывали тебя, значит, и здесь прикрывают. То убийство лагерное из мести, а это лагерное за предательство. Лагерник есть, Ковбой. Что с ним было тогда, до Капитуляции, его проблемы, а здесь на нём уже два убийства. Не в твоих интересах, Ковбой, если я на него без тебя выйду.
Светлыми до прозрачности глазами Фредди, не мигая, смотрел в лоб Робинса.
– Зачем тебе пастухи, Робинс? Они чисты.
– Опять же для русских. Где они, Ковбой? Найду ведь и без тебя.
– А они и не скрываются, – Фредди пожал плечами. – Одного в Хэллоуин убили, другой на ту сторону умотал.
– Племя своё догонял? – прищурился Робинс.
– Наверное, – равнодушно ответил Фредди.
Чёрт, до чего ж много Бульдог накопал, то-то глаза как у бешеного кролика, Найфа давно было пора в выгребной яме утопить, но какого чёрта он сюда и парней, и нас с Джонни приплетает, и для совпадения слишком много, но мёртвые же не воскресают, чёрт, дьявольщина…
– Где оставил пастухов, Ковбой?
Подавись, это уже ничего не меняет.
– В Джексонвилле.
– Верно, – кивнул Робинс. – Под кем они ходили? Под Тушей, больше ты их никому бы не отдал. Там ты с Найфом и столкнулся, так? Ты же злопамятный, Ковбой, можешь и год ждать.
– Могу и больше, – кивнул Фредди.
– Найду без тебя, он по совокупности исполнителем, а ты – организатором. Тоже по совокупности. Понял, Ковбой?
– Да, инспектор.
– И что?
– Ищите. Я, что знал, сказал.
И, чувствуя, что разговор закончен, Фредди встал и пошёл к двери.
– До встречи, Ковбой, – догнал его голос Робинса.
Фредди сглотнул готовую фразу, что Ротбус так же прощался, и, не оборачиваясь, вежливо ответил:
– До встречи, инспектор.
Его никто не остановил. На улице Фредди сразу сел в машину, так и стоявшую у подъезда, мимоходом отметил, что следов обыска незаметно, и, спокойно отъехав, за углом прибавил скорость. Чёрт, весь график к чертям свинячьим, ну и чёрт с ним. Где Джонни? Грымза наверняка знает. И притормозив у первой же будки, бросился к телефону.
– Фирма «Октава», – бездушный как неживой голос.
– Это Трейси.
– Мистер Бредли в офисе.
Ты скажи, какая сообразительная, надо будет ей зарплату прибавить, чтоб не перекупили. На что другое её не возьмёшь.
– Буду через шесть минут.
И бегом обратно к машине.
О Чаке Бульдог обмолвился, но там Джонни через Гроунса действует, вытащим. Из Чака Бульдожина всё возможное выбил, это ясно, но что Чак о них знает… неопасно, не слишком опасно. Ага, ну вот и их контора.