В учительской Полину Степановну сразу встретили общим вопросом:
– Ну как?
– А никак, – Полина Степановна, сверяясь с журналом, отбирала на своём столе книги и надписывала тетради. – По списку двенадцать, разговорным владеют все, в школе учился, но давно, один, грамотных четверо, уровень ещё не смотрела, один ещё грамотен по-английски.
– Кто это? – живо спросила Джинни.
– Чернов.
Полина Степановна собрала тетради и книги в стопку.
– Так, ручки ещё.
– Правильно, сразу и раздать, и начать работать, – подошёл к ней Аристарх Владимирович. – Помочь?
– Спасибо, конечно, ждать да тянуть нечего, нет, не надо, сейчас…
Она подошла к двери и выглянула в коридор.
– Ага, Артём, так?
– Да, – остановился Артём.
– Помоги-ка мне.
– Да, конечно.
Вслед за Полиной Степановной он прошёл в учительскую, настороженно из-под опущенных ресниц оглядываясь по сторонам, и бережно принял на руки стопку книг и тетрадей.
– Ну вот, а теперь отнесём это всё в класс.
Мягкий ласковый голос Полины Степановны и успокаивал, и… нет, Артём слишком хорошо знал, какую боль таит белая ласка, и не доверял ей. А учительская – это вроде надзирательской, так что…
В коридоре он вздохнул свободнее. Обошлось, ни в спину, ни по затылку не ударили. Его появление в классе с ношей вызвало общий шум:
– Ух ты-и!
– Это чегой-то?
– Нам, что ли?
– Подбери губы, так тебе и дадут!
– Вам, вам, – вместе со звонком вошла в класс Полина Степановна. – Садитесь по местам, каждый получит.
Тетрадь, книга, ручка. На тетрадной обложке уже написаны их фамилии. А книги всем разные. Кому букварь, кому «Родная речь», а всем ещё «Прописи». Смешное слово какое.
– А заплатить сколько? – спросил Эркин, разглядывая новенькие блестящие обложки.
Артём испуганно покосился на него. Ну, вот зачем напомнил? Если сейчас платить, так он без денег сегодня, вот влип…
– Когда хочешь что-то сказать или спросить, – спокойно сказала Полина Степановна, – сначала подними руку. Вот так, – она показала. – Понял? – Эркин кивнул. – Вот и хорошо. А за книги платить не надо, вам их на время дали. Когда закончим с ними работать, отдадите, и они уже другим для работы пойдут. А тетрадь и ручка – подарок.
– От Комитета? – спросил Никонов, забыв поднять руку, и тут же сжался в ожидании неминуемого наказания.
Но Полина Степановна только покачала головой и ответила.
– Да, от Комитета. А теперь давайте читать. Кто самый смелый? Мороз, ты, может, начнёшь?
Эркин кивнул. Деваться некуда, сам признался, что умеет. Так что… Он открыл книгу, перелистнул первую странице, где повторялась обложка.
– Да, – кивнула Полина Степановна. – С этой страницы и читай.
– Осень, – медленно начал Эркин. – Наступила осень. Пожелтели листья. Птицы улетают на юг.
Он читал медленно, боясь ошибиться. Дав ему прочитать несколько фраз, Полина Степановна попросила продолжить Андреева.
– У меня так не получится, – буркнул тот, но ослушаться не посмел.
Читал он, спотыкаясь и перевирая слова. Но похвалили и его. И продолжил Иванов, кряжистый, явно недавно бритый наголо парень. Читал он чуть лучше, застревая только на длинных словах. Последним читал Трофимов. В принципе, он справился, но тоже хуже, чем Эркин. Артём незаметно ткнул Эркина локтем в бок, знай, дескать, наших. Эркин с улыбкой кивнул. А Полина Степановна уже спрашивала всех, кто что понял из прочитанного. Хвалила она всех, и отвечали ей уже наперебой.
А потом Эркин и Олег переписывали в тетради маленькое стихотворение, что после рассказа, Андреев и Иванов писали буквы в «Прописях», а остальным Полина Степановн показывала и объясняла по букварю первые буквы.
К концу урока все смогли прочитать свои первые слова, а писавшие справились и со своей работой, и Полина Степановна взяла у них тетради посмотреть. Похвалила, сказав, что для первого дня очень даже неплохо, и вернула. У Эркина в двух местах красным были исправлены перевранные буквы, и, оказывается, он ни одной запятой не поставил. Забыл про них. Густо покраснев, Эркин спросил:
– Переписать, да?
Женя всегда заставляла его переписывать ошибки.
– Правильно, – кивнула Полина Степановна и стала объяснять, кто что должен сделать дома к пятнице. Следующий урок в пятницу. Принести учебники, прописи и тетради.
– Всё ясно?
Они дружно закивали. И прозвенел звонок.
Когда Полина Степановна вышла, все дружно достали сигареты и повалили в коридор. Не так покурить, как размяться и вообще… кто бы думал, что учиться так тяжело… ага, сидел на месте, а спина мокрая… Вокруг тоже обсуждали свои уроки и учителей.

Обсуждали и в учительской.
– Не так страшно.
– Да, я ожидала худшего.
– Но с разноуровневыми тяжело работать.
– К осени сформируем нормальные классы.
– Представляешь, говорит, что закончил пять классов, а знания… не выше третьего. Половина таблицу умножения не помнит.
– Свободно читает практически один.
Джинни в который раз перекладывала и подравнивала стопку учебников и тетрадей. Полина Степановна, сидя за своим столом, с улыбкой наблюдала за ней.

Отредактировано Зубатка (04-06-2014 16:26:17)

Эркин пошевелил плечами, отклеивая прилипшую к лопаткам ткань рубашки. Занимаясь с Женей, он так не уставал. Как же он так ошибся при переписке, стыдоба, что и говорить. Стоявший рядом с ним Артём шевелил пальцами, разминая кисти.
– Думаешь, потом легче будет?
– Не знаю, – пожал плечами Эркин и усмехнулся. – Посмотрим.
– Говорят, английская грамота сложнее, – пыхнул дымом Карпов, молодой голубоглазый мулат.
– Про русский тоже говорили, что его выучить нельзя, – возразил Никонов, перемешивая русские и английские слова.
Эркин кивнул.
– А здорово тебя выучили, – с лёгкой завистью сказал ему Андреев. – Лучше всех читал.
– И ошибок насажал, – улыбнулся Эркин. – Ладно, пошли.
Чувство времени и здесь не подвело его. Они как раз вошли в класс и рассаживались, когда зазвенел звонок.
– Да, Олег, а ты чего вскакиваешь? – Спросил Павлов, один из негров со стройки.
За Трофимова ответил Тим.
– Положено так, когда учитель входит.
– Да-а? – удивился кто-то.
Эркин нахмурился, припоминая, как это было в питомнике, но в класс уже входила в обнимку со стопкой учебников Джинни, и он встал вместе со всеми.
– Здравствуйте, – весело улыбнулась она и продолжила по-английски: – Садитесь пожалуйста. Давайте знакомиться, меня зовут Дженнифер Джонс, я буду учить вас английскому языку.
Её весёлый щебечущий голос стягивал у Эркина ознобом кожу на лопатках. Страшным усилием он сдерживал себя, стараясь помнить, где он и кто он. Напряглись и остальные цветные. В открытую смотрели на Джинни только трое, все белые, а остальные сидели, опустив глаза. И когда называли их имена, вставали и отвечали на вопросы, глядя на свой стол. Джинни чувствовала это напряжение, появившееся и растущее отчуждение между собой и классом и не могла понять его причины. Почему это, откуда, что она делает не так?
И вдруг…
– Прошу прощения, – Тим поднял руку. – Могу я задать вопрос?
– Да, конечно, – растерянно улыбнулась Джинни.
Тим встал и выпрямился во весь свой рост.
– Ещё раз прошу прощения, но… мы должны говорить вам «мэм»?
Джинни медленно, начиная понимать, покачала головой.
– Нет, можете называть меня по имени.
По классу прошёл лёгкий неопределённый шум. Тим, кивнув, сел.
– Могу ли я, – спросила теперь Джинни, – обращаться к вам так же просто по имени?
В ответ смущённые улыбки и кивки.
– Хорошо, – уже свободно улыбнулась Джинни. – тогда продолжим.
Недоразумение благополучно разрешилось, но Эркин продолжал хмуриться. Да, Тим – молодец всё на свои места поставил, а он… он ведь знает Джинни, мисс Дженнифер Джонс, знает её мать, они их соседи, всё всегда было нормально, и на беженском новоселье он у них был, так чего же, что не так? Он слушал объяснения Джинни, послушно открывал книгу, даже успевал удивиться, что многие буквы совсем как русские, а читаются по-другому. А думал о другом. Чего он боится? Почему страх не проходит?
И прозвеневший звонок не вывел его из этого состояния.
– А и впрямь труднее русского, – сказал, закуривая, Павлов.
– Угу, – кивнул Трофимов. – Написано «а», а читай «эй».
– Нет, так буква называется, – поправил его Тим. – А читается по-разному.
– Оно и есть, – Трофимов вздохнул. – Трудно будет.
Эркин слушал, кивал и хотел одного: чтобы всё это кончилось.
Зазвенел звонок, и они вернулись в класс.
Второй урок, к общему удивлению, был легче. Джинни писала на доске короткие слова, а они хором читали их, поправляя друг друга. Тим в своём углу писал заданное ему упражнение на неправильные глаголы. И опять… Эркин делал всё со всеми, как все, но всё то же ощущение тупого страха не оставляло его. Да что с ним такое, чёрт побери?! Ведь дело не в том, что она белая. Он что, первый день на свободе, что ли? В лагере уже и смотрел прямо, и говорил, и знает же он её. В чём же дело?
В конце урока Джинни проверила тетрадь Тима и очень обрадовалась тому, что он справился с заданием без ошибок, потом сказала, кому что делать дома, и поблагодарила класс за работу. Они дружно встали, провожая её, и начали собираться.
– Уфф, – Денисов складывал учебники и тетради в обычную матерчатую сумку, – ты смотри, как круто.
– Учёба, – Тим аккуратно уложил книги и застегнул офицерскую сумку на длинном ремне, – учёба и есть. Не легче работы.
– Да уж! – засмеялся Трофимов. – А в пятницу шесть уроков будет. Вот где попашем.
– Попашем, – кивнул Эркин.
На улице было темно, под ногами визжал по-зимнему снег. Артём сразу простился и убежал в Старый город. Туда же свернули жившие, оказывается, в соседних проулках Андреев и Иванов. Новиков и Павлов – негры со стройки – жили в строительном общежитии и тоже быстро простились. Остальные шли вместе. Шли молча, переживая, пересиливая странную непривычную усталость.
– Да, – вздохнул, наконец, Аржанов, – теперь по пятницам пива не попьёшь.
– Точно, – не удержался от улыбки Эркин.
Засмеялись и остальные.
– Да уж...
– Компанию ломать придётся…
– Ну, это уж как объяснишь…
Отстал Аржанов, живший с женой в меблирашках, весной они собирались ставить свой дом, а пока и так перебиться можно, и деньги для стройки и обустройства как раз придержать. Постепенно отделились и остальные. Тим и Эркин шли теперь вдвоём.
– Тебя кто учил? – спросил вдруг Тим.
– Русскому? – уточнил Эркин и улыбнулся. – Жена. Женя.
– Повезло, – хмыкнул Тим. – А меня хозяин. Отметки плетью ставили.
– Понятно, – кивнул Эркин. – Питомничная школа известна.
Тим покосился на него и промолчал.

Отредактировано Зубатка (05-06-2014 10:10:33)

В учительской стоял общий весёлый шум. Джинни, прижимая к пылающим щекам ладони, в который раз рассказывала, как всё было, и пыталась объяснить, почему так важно, будут её называть «мэм» или нет. Но и у остальных, у каждого было что рассказать. Наконец разобрались, сверили все списки, поздравили друг друга с самым трудным днём…
– Завтра дошкольники…
– Ну, это уже элементарно…
– Хотя тоже возможны нюансы…
– Ну, что вы, с сегодняшним несравнимо.
– Да, конечно, у взрослых своя специфика.
– А у неграмотных…
– Там ещё и с языком проблемы.
– Разговорной речью, конечно, все владеют, но уровень…
– А в начальном…
– Да, одни репатрианты.
– Ну, правильно, вы вспомните, когда у нас ввели обязательное начальное? И когда был полный охват установлен. Даже с незаконченным средним теперь редкость.
– Заявляют один класс, а знания, как минимум, на два класса меньше.
– Да, но это не обман, а самообман.
– Помнят, что учились, но уже не помнят, чему выучились.
– Знания фрагментарны.
– Вы рассчитывали на систематичность? Завидую вашему оптимизму.
– Да, это было бы уже слишком….
И наконец решили идти по домам. Завтра тоже будет день.
На улице Джинни вдохнула холодный воздух и рассмеялась над своими сегодняшними страхами.

Артём шёл быстро, не из страха перед опозданием, а просто… просто тело требовало движения, и было легко, и не хотелось ни с кем говорить. Он потому и убежал от всех, хотя уже знал, что не один из Старого города, но сейчас в одиночку на тёмной улице, он сам с собой. «Жизнь полосатая, полоса хорошая, полоса плохая», – говорила мамка и добавляла, что будет и у них хорошая полоса. Неужели он добрался до этой полосы? У него есть семья, дом, хорошая, по силам, необидная и с хорошим заработком работа, и он теперь учится. Надо будет сумку для учебников купить, и ещё две тетради, в линейку, это не очень дорого, пустяшные траты. Неужели всё теперь будет хорошо? Как обещала мама, мама…
…Шершавые ладони скользят по его лицу и телу, обтирая влажной тканью. Впервые его трогают вот так, без боли и насмешки.
– Полегчало, сынок?
Это он сынок? Это его так назвали?! Он с трудом поднимает веки. Круглая от повязанного платка голова, огромные, кажущиеся тёмными глаза.
– Д-да, – выдавливает он и, уже не помня ничего от боли: – Кто вы?
– Ты спи, – не отвечают ему. – Сейчас укрою тебя, поспи, вот так…
…Артём, не меняя шага, сгрёб с углового столба чьего-то забора снежную верхушку, протёр снегом горящее, как тогда, лицо. Дед потом как-то рассказывал, что они нашли его в брошенном имении, в сарае, горящим, в беспамятстве.
– Ты ещё долго не узнавал никого, – вспоминал дед. – Всё спрашивал, кто мы, боялся всех, плакал, – и, вздохнув, заканчивал: – Страшное дело тиф этот, иные до смерти сгорают. Хорошо, что оклемался.
И он кивал, соглашаясь. Начал говорить что-то одно – этого уже и держись. Правду он только Морозу рискнул сказать, но тот сам спальник, всё понимает. А для всех других… Для всех он – дедов внук, нагулянный сынок покойной дочери, что по молодости наглупила, да и понеслась по всем кочкам, вот и непохож на остальных, видно, в ту бабку пошёл, тоже огневая была, а мамка, Лизавета, жена дедова сына, приняла брошенного мальчишку, со своими растила, так что все четверо они – дедовы внуки, кровиночки его. А что Ларьку они опять же в брошенном имении подобрали, осипшего от крика и плача и чуть не задохнувшегося в холодном подвале, как ещё не замёрз там, так этого никому и знать не нужно, а Ларька мал был, ничего тогдашнего не помнит, а Сенька и Танька вместе с мамкой в тифу сгорели, слабыми были, не оклемались, так что…
Мокрое лицо стягивал мороз, и Артём вытер его варежкой. Как на них смотрела та, в Комитете, когда дед рассказывал их историю, многословно, с повторами, бестолково, чтоб запутать, чтоб не полезли выяснять, что там и как было, смотрела так, будто всё насквозь видела, но обошлось. Записали, документы выдали, так что теперь всё хорошо. Лишь бы теперь бабка между дедом и ними не вклинилась.
Старый город давно спал, окошки все тёмные, огни везде погашены, даже собаки не лают, и только его шаги по заснеженной улице. Вот их проулок, забор, снег стает когда, чинить надо будет непременно, дверь не заперта – его ждут.
Войдя в сени, Артём на ощупь задвинул щеколду и вошёл в кухню, так же закрыв за собой дверь. Бабка у себя в горенке сопит, а дед? Дедова храпа не слышно.
– Тёма?
– Ага, я это.
Дедова фигура в нижней рубашке и исподниках смутно белела в дверях горницы.
– Ужин тебе на столе оставили, – дед зевнул. – Поешь и ложись.
– Ага, спасибо.
Он нашарил на столе и зажёг коптилочку – большая лампа ему ни к чему. Миска под полотенцем и кружка, накрытая двумя толстыми ломтями хлеба. Дед ещё раз зевнул, перекрестив рот, и Артём, увидев это, вспомнил и перекрестился на икону, садясь за стол. Дед кивнул.
– Ну и как?
– Похвалили, – сразу сказал Артём. – Книжки дали вот, тетради. Деда, я в пятницу ещё позже приду, шесть уроков будет.
– С богом, – дед улыбнулся и сел к столу. – А то скоро женить тебя, а ты без грамоты, непорядок это.
Артём покраснел и осторожно спросил:
– Дед, а жениться… обязательно?
– Посмотрим, – дед снова улыбнулся. – Спешить с этим незачем, но и забывать не след.
– Угу, – не стал спорить Артём.
Он доел кашу, выпил молоко и встал сразу отяжелевшим и сонным. Взял свои положенные на угол стола книги и тетради, задул коптилку, и они пошли к себе.
Дед сразу прошлёпал к лежанке, на которой спал вместе с Ларькой, и лёг. Артём, пристраивая свои книги и тетради на комод, слышал, как дед кряхтит и осторожно ворочается, а вот и захрапел. По-прежнему не зажигая света, Артём разделся, сложив на табуретку штаны и рубашки, оставшись в одних исподниках – тепло, можно и без нательной обойтись – сел на край кровати, где спали втроём: Лилька у стены, рядом Санька и он с краю, обтёр ладонью ступни и нырнул под одеяло, подтолкнув вольготно раскинувшегося Саньку.
– Тём, ты? – сонно спросил Санька.
– А кто ж ещё, – шёпотом ответил Артём. – Спи.
Толстое ватное одеяло придавило его мягкой тёплой тяжестью. Он вытянулся на спине, закинув руки за голову так, что Санькина макушка упиралась ему теперь в подмышку, и заснул, как провалился.

Пересказав Норме все сегодняшние события, Джинни вздохнула:
– Как хорошо, мама.
– Ну и отлично, – улыбнулась Норма. – Я очень рада. Завтра у тебя дети?
– Да, дошкольники, – Джинни встала. – Я пойду спать, мама, хорошо?
– Ну, конечно, Джинни.
Джинни поцеловала её в щёку и убежала. Норма убирала посуду и улыбалась. Как хорошо, что всё кончилось, её Джинни стала прежней, нет, даже ещё лучше. Доктор Айзек был прав – смена обстановки и положительные эмоции, и ещё время. Вместе они всё вылечат, без всяких микстур и таблеток.

Властилина
Примерно в середине четвёртой тетради. Для цитирования кусок слишком большой. Извините.

*   *   *

Добираться домой на своей машине Стэну было нелегко. Он никак не мог привыкнуть к ручному управлению. Но упрямо отказывался от чьей-либо помощи. Для него и так сделали всё возможное. И невозможное тоже.
С третьей попытки он завёл машину в гараж, и фотоэлемент опустил дверь. Ну, вот он и дома. Пересесть из машины в коляску уже легче. Он забрал с заднего сиденья пакет с продуктами и через внутреннюю дверь проехал в кухню.
Дом был тих, тёмен и пуст. Маленький одноэтажный дом – ведь лестница стала бы слишком трудным препятствием для хозяина. Но эти пустота и тишина не задевали Стэна. Да, он остался один, но у него есть работа, товарищи, он никому не обуза и не помеха.
Стэн разложил покупки, включил плиту и поставил греться кофейник, сунул в духовку пакет из фольги с замороженным стейком – прямо удивительно, какая удобная штука! Ну вот. А пока будет вариться и запекаться, можно пропустить стаканчик. И поставить пластинку, пусть побренчит что-нибудь весёлое, но не танцевальное. Он въехал в гостиную, мимоходом шлёпнув ладонью по выключателю, и замер.
В углу дивана перед камином неподвижно сидел человек. А коляска продолжала катиться по инерции к бару.
В следующее мгновение Стэн ударом по колесу затормозил её, едва не опрокинув, и выхватил пистолет.
Пришелец медленным плавным движением поднял руки ладонями вперёд.
– Я голый.
– Ковбой?! – изумлённо спросил Стэн.
Тем же плавным движением Фредди сдвинул шляпу на затылок, открывая лицо. Стэн опустил, но не убрал пистолет.
– Что тебе нужно?
– Поговорить.
Лёгким наклоном головы Фредди указал на маленький столик перед диваном. На столе бутылка коньяка и две рюмки. Стэн невольно усмехнулся: судя по марке, разговор серьёзный. Что ж, если Ковбой сразу не выстрелил… но всё равно.
– Я полицейский. Нам не о чём разговаривать.
Фредди раздвинул губы в улыбке.
– Твоего напарника, Гаррета, кончил Найф. Так?
– Да, – настороженно кивнул Стэн.
Неужели Ковбой всё-таки причастен и знает того парня? И что? Пришёл откупать? Робинс опять прав?!
– Да, – повторил Стэн. – И что тебе до этого?
Фредди кивнул. Медленно потянулся к бутылке – Стэн машинально отметил тонкие кожаные перчатки на его руках – и налил коньяк. Себе на дно, отпил, налил во вторую рюмку и снова себе. Стэн улыбнулся уже открыто.
– Мог и не стараться. Я же знаю, что ты кольту не изменяешь.
Улыбнулся и Фредди, ожидая, когда Стэн возьмёт рюмку.
– За что пьёшь? – пистолет по-прежнему лежал на коленях Стэна.
– За кого, – поправил его Фредди. – За парня, который выпустил кишки Найфу.
– За него выпью, – Стэн убрал пистолет и взял рюмку.
Они одновременно коснулись губами тёмно-жёлтой пахучей жидкости, глотнули.
– Чего ты хочешь, Ковбой? Закрытия дела?
Фредди качнул головой.
– Я не хочу невозможного.
– Верю, – кивнул Стэн. – Это невозможно. Ты знаешь, где парень?
– Я хочу это знать.
– И…?
– И когда вы на него выйдете, дай мне знать.
– За сколько шагов?
– Как сможешь.
– И почему я это сделаю?
– Долги надо платить.
Стэн кивнул.
– Что ты ему должен?
– Я – жизнь.
– Понятно. А если это не тот?
– Мешать не буду.
Стэн снова кивнул, внимательно разглядывая собеседника. Знаменитый Ковбой, киллер, чистильщик экстра-класса, уорринговец, как и Найф, кстати и уорринговские карты у обоих не сохранились, тоже наводит на размышления, но трудно поверить, что не знал, что Найфа убирали без него, но, похоже, что так, и похоже, что к тому парню у него свои… чувства.
– А если ты будешь первым?
И твёрдый спокойный ответ:
– Дам знать.
Стэн кивнул. Следующим должен был последовать уговор о деньгах, но оба понимали: его не будет. Стэна не покупали.
Молча глядя друг на друга, они допили свои рюмки, и Фредди встал. Ушёл, не прощаясь и не оглядываясь. Любые слова будут уже лишними.
Стэн вернулся на кухню и выключил плиту. Кофе наполовину выкипел, а стейк… фольга спасла, получился пережаренный, но не сгоревший. Плиту придётся отмывать, ну, это не слишком большая проблема. Но… но никогда не думал, что Ковбой способен на такое. Что ж… Да, он вступил в сговор с преступником, и не жалеет об этом. Когда Пенроз позвонил, что экспертиза в общем закончена… да, и он читал этот акт… да за одно то, что лицо Найфа было залито слезами, что значит Найф понял, прочувствовал свою смерть… да за одно это он вытащит того парня, сам вместо него сядет!
Он накрыл на стол и принялся за ужин. От коньяка приятно кружилась голова. Кто бы подумал, что Ковбой в коньяках разбирается. Ну, это ему могли и подсказать. Хотя… вряд ли Ковбой потерпит подсказку. И подсказчика.

Сев в машину, Фредди сразу включил мотор и рванул с места. Тяжело говорить голым, но рисковать он не мог. В таких разговорах хитрить нельзя, в мелочах особенно. Ну, что ж, что мог – он сделал, а дальше… самим им трепыхаться нельзя, наведём, Алекс тогда всё чётко разложил, значит, ждём.
Отъехав на два квартала, он привычно проверил улицу за спиной, содрал и выкинул на ходу в окно перчатки, удачно попав в канализационный – здесь он всегда открыт – люк, и прибавил скорость. А неплохо Чак справился с «ферри». Из обычной легковушки сделал… машину. Что значит – и улыбнулся – профессионал. Бульдог его, конечно, основательно выпотрошил, ну, так это Бульдог, и менять шофёра и автомеханика им пока незачем.

*   *   *