Женя закрыла дверь и подошла к Эркину.
– Ну как? Всё в порядке?
– Да, – наклонившись, он осторожно коснулся губами её виска. – А у тебя?
– Всё хорошо. Мыться пойдёшь? Или просто умойся, переоденься, и сядем ужинать. У меня всё готово.
– Хорошо, – кивнул Эркин, – да, я купил, у меня в куртке, в кармане.
Вертевшаяся рядом Алиса насторожилась.
– А чего ты купил?
– Сейчас принесу, – улыбнулся Эркин.
Он быстро сходил в прихожую и принёс свёрток. Женя взяла его и строго сказала Алисе:
– После ужина, – и посмотрела на Эркина. – Да?
– Да, – кивнул он. – Я сейчас.
– Грязное в ящик кидай, – крикнула ему вслед Женя. – Алиса, помоги накрыть.
– А Эрику полотенце?
– Он сам возьмёт.
Войдя в ванную, Эркин быстро переоделся. И вовремя. Он еле успел на штанах узел затянуть, как явилась Алиса.
– Эрик, ты моешься или умываешься?
– Умываюсь, – ответил Эрик, натягивая тенниску.
– Тогда я тебе полотенце держать буду, – заявила решительно Алиса.
Эркин помог ей стянуть с сушки полотенце и стал умываться. Алиса терпеливо ждала, взвизгнула, когда он, умывшись, брызнул на неё водой, и тихонько спросила:
– Эрик, а ты чего принёс? Оно съедобное или игральное?
– И то, и другое, – ответил Эркин, вешая полотенце.
А вообще-то – подумал он – надо в спальне переодеваться. Раньше ж он это в кладовке делал.
Скатерть Женя уже заменила клеёнкой, на сковородке шипела и трещала яичница с колбасой, в чашках дымился чай.
– Эркин, суп ещё есть. Хочешь?
– Я там обедал, – мотнул он головой, усаживаясь на своё место.
– Мам, а то, что Эрик принёс?
Женя посмотрела на Эркина, и он ответил:
– Это к чаю.
– Значит, вкусненькое, – понимающе кивнула Алиса и занялась яичницей.
– Я сегодня её с собой взяла, – рассказывала Женя, придвигая ему хлеб и масло. – Погуляли заодно. Церковь в Старом городе только. Завтра, когда на рынок пойдём, посмотрим. Ну, и пройдёмся. Я только продукты покупала. А с понедельника начнём всё для ремонта покупать.
Эркин ел и кивал.
– А у тебя как?
– Всё хорошо, – он смущённо улыбнулся. – Меня обманули вчера. А сегодня уже настоящая прописка была. Ватага, нет, бригада меня приняла. Я… пива выпил. Ничего?
– Ничего, ничего, – Женя подложила ему яичницы. – А потом баба Фима пришла. Я уже беспокоиться стала: темно, а тебя нет. Вдруг что… А она мне объяснила, что по пятницам все мужчины пиво пьют, и тебе нельзя, – она фыркнула, – компанию ломать.
– Всё так, – кивнул Эркин. – Она здесь живёт?
– Да, в башне. Оказывается, в левой башне два этажа маленьких квартир. Для одиноких. Представляешь, у неё никого нет. Все в войну погибли.
Эркин сочувственно кивнул.
– Мам, я всё съела, – напомнила о себе Алиса.
Женя рассмеялась и убрала тарелки. Подала Эркину свёрток. И он не спеша распаковал его. Женя ахнула, а Алиса завизжала. А когда разобрались, что не просто обёртка, а кукла, да ещё – рассмеялась Женя – с «одёжками», то восторгу не было границ и конца. Женя принесла из спальни маленькие ножницы, аккуратно и ловко вырезала куклу и нарисованные на вложенном в плитку листке распашонки, ползунки, чепчики… показала Алисе, как одевать и раздевать куклу. К изумлению Эркина, на обёртке было целое стихотворение про куклу и даже указано её имя. Куклу звали Андрюшей.
– Женя, я не знал…
– Всё хорошо, милый, – она улыбнулась ему, и он сразу ответил улыбкой. – Ты молодец, что купил.
Алиса так занялась новой куклой, что забыла не только про чай, но и про шоколад. Нет, мама и раньше рисовала и вырезала ей кукол с одёжками, но те все как-то быстро рвались и терялись, а эта… Женя и Эркин пили чай и смотрели на сосредоточенно шепчущую что-то себе под нос Алису, которая одевала и раздевала Андрюшу.
– Пойдёшь помоешься?
– Да, – кивнул Эркин.
– Я послежу за ней, – улыбнулась Женя.
– Завтра я крючки сделаю, – сказал Эркин, вставая. – Купим, и я прибью.
– Иди мойся, – Женя, улыбаясь, смотрела на него. – А потом я её уложу, и мы всё обсудим на завтра.
– Да, – он счастливо улыбнулся и сказал по-английски: – Костровой час.
И Женя, тихонько рассмеявшись, кивнула.
Эркин зашёл в тёмную спальню, снял и положил на подоконник часы, снял, помедлив, с шеи ремешок с рукояткой и положил рядом. Рукоятка была тёплой и чуть скользкой от его пота. Потёр грудь. Да, лучше наверное зацепить за пояс и носить в кармане. Ладно. Андрюша… Он ни разу не назвал так Андрея. Даже не знал. В лагере только услышал, как какая-то женщина называла так сына. Тоже Андрея. Андрей, брат. Андрюша… Ладно. Он тряхнул головой и пошёл в ванную.
Женя играла с Алисой, прислушиваясь к плеску воды в ванной. Хорошо, что завтра ему не надо на работу, сможет выспаться. Как он устал за эти два дня, даже осунулся. Ну, ничего. Два дня выходных, отдохнёт, выспится. Тяжело вставать в темноте.
Эркин вымылся тщательно, но торопливо. Алисе пора спать, а пока он не освободит ванную, Женя не может её уложить. Ну, вот и всё. Он вышел из душа, вытерся и натянул рабские штаны и тенниску. Надо бы зеркало в ванную. И… и с ума сойти, сколько всего нужно. Он ещё раз вытер голову и вышел.
– С лёгким паром, – встретила его Алиса. – Эрик, смотри, Андрюша здесь жить будет.
Эркин узнал коробочку из-под «пьяной вишни в шоколаде» и улыбнулся. И впрямь… удобно.
– Правда, хорошо? – смотрела на него снизу вверх Алиса.
– Да, – кивнул Эркин. – Хорошо.
– Алиса, – позвала Женя. – Убирай игрушки и давай ложиться, спать пора.
– Ладно, – согласилась Алиса.
Эркин отдал ей коробочку с куклой, и она убежала в свою комнату. А Эркин пошёл на кухню. Пощупал чайник. Остыл уже, надо подогреть. Как на этой плите всё остывает быстро. Он осторожно – всё-таки не привык ещё – зажёг газ и снова удивился голубому, а не красному, как в печке, огню и поставил чайник на конфорку. На столе две чашки, на блюдечке квадратики шоколада.
– Э-эрик, – позвала его Алиса.
И он понял, что наступил момент поцелуя на ночь. Алиса так привыкла к этому в лагере, что теперь неукоснительно следила за соблюдением ритуала. Он зашёл в её комнату, где на подоконнике сидели и лежали её игрушки, наклонился и осторожно коснулся губами её щёчки.
– Спи, Алиса, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, – сонно ответила Алиса.
Засыпала она по-прежнему мгновенно.

В дверь осторожно постучали. И Жариков, узнав этот вкрадчивый и одновременно доверчивый стук, улыбнулся.
– Заходи, Андрей.
С недавних пор Андрей стал приходить к нему поговорить не в кабинет, а в комнату, домой. Пили чай, и Андрей слушал его рассказы о России, о доме, о войне… да обо всём. И иногда, всё чаще, Андрей рассказывал и сам. О хозяевах, Паласах, питомниках… Слушать про это невыносимо трудно, но не слушать нельзя.
Андрей вошёл, улыбаясь и неся перед собой коробку с тортом.
– Вот, Иван Дормидонтович, я к чаю купил. В городе.
Жариков, тоже улыбаясь, покачал головой.
– Ох, Андрей, спасибо, конечно, но сколько у тебя до зарплаты осталось?
– Проживём-наживём, – засмеялся Андрей, ставя коробку на стол. – А этот самый вкусный.
Жариков пощупал гревшийся на подоконнике чайник.
– Ну, давай накрывать.
– Ага.
Андрей уверенно помог ему, вернее, сам накрыл на стол. И точно подгадал: чайник вскипел, и у него всё готово. А заваривал сам Жариков.
Первую чашку по сложившейся традиции пили молча, смакуя вкус чая и торта. Торт Андрей явно выбирал не для себя, а для Жарикова: лимонный, с ощутимой горчинкой. Сам Андрей, как подавляющее большинство спальников, сладкоежка.
– Спасибо, Андрей, – улыбнулся Жариков.
– Я знал, что вам понравится, Иван Дормидонтович, – просиял Андрей. –А… а почему вы сладкое не любите?
– Почему ж, люблю. Но, – он отхлебнул чая, – не в таких масштабах. Я просто старше, а с возрастом вкусы меняются. Я вот в детстве варёную капусту не любил. А сейчас ем с удовольствием.
– Варёная капуста – это щи? – уточнил Андрей и улыбнулся. – А мне всё нравится.
– Ты просто не наелся ещё, – засмеялся Жариков.
Андрей пожал плечами.
– Наверное так. А вот, Иван Дормидонтович, почему…
Договорить ему не дал стук в дверь.
– Однако… вечер визитов, – усмехнулся Жариков и крикнул: – Войдите.
Он ожидал кого-то из парней, Аристова, да кого угодно, но что на пороге его комнаты встанет Шерман…
– Прошу прощения, доктор, – Рассел еле заметно усмехнулся. – Я, кажется, помешал.
– Заходите, Шерман, – встал Жариков.
Жестом гостеприимного хозяина он предложил Расселу войти. И тот переступил порог, вежливо снял искрящуюся от водяной пыли шляпу.
– Я вышел прогуляться и увидел у вас свет…
– Захотелось поговорить, – понимающе кивнул Жариков.
– Да, – Рассел улыбнулся уже более открыто. – В неофициальной обстановке.
– Проходите, раздевайтесь.
Рассел повесил на вешалку у двери шляпу и стал расстёгивать плащ.
– Я пойду, Иван Дормидонтович, – встал Андрей. – У вас работа.
Он старался говорить спокойно, с пониманием. Но прорвалась обида.
– Нет, – спокойно сказал Жариков. – Я не на работе, и ты не помешаешь, – и улыбнулся. – Вы – мои гости. Позвольте представить вас друг другу. Рассел Шерман. Андрей Кузьмин.
– Андре? – переспросил Рассел, внимательно рассматривая высокого молодого, по-мальчишески тонкого и гибкого негра.
Он узнал, не сразу, но узнал того ночного гостя по сочетанию фигуры с пышной шапкой кудрей.
– Рад познакомиться, – наконец сказал Рассел.
Андрей ограничился сдержанным кивком и отчуждённо вежливой улыбкой.
Жариков быстро поставил на стол третий прибор и пригласил Рассела к столу. Губы Андрея тронула лёгкая насмешка, и он решительно занял своё место. Помедлив с секунду, Рассел решил принять не позвучавший, но понятый всем троим вызов и сел. Жариков налил чай.
– Сахар кладите сами.
Рассел несколько стеснённо улыбнулся.
– Благодарю. Чай, насколько я знаю, русский национальный напиток.
– Да, можно сказать и так, – кивнул Жариков. – Хотя он весьма популярен в Англии, и традиция чаепития намного древнее в Китае.
– Но они слишком далеки от нас, – продолжил тему Рассел. – И русский чай отличается от тех вариантов, не так ли?
– Чай лучше кофе, – сказал Андрей.
Разговор теперь шёл только по-английски, но присутствие Жарикова помогло Андрею обойтись без «сэра» в конце каждой фразы.
– Смотря на чей вкус, – усмехнулся Рассел.
Андрей на мгновение опустил глаза, но тут же вскинул их. Какого чёрта?! Он не отступит. Он шёл поговорить о своём, о чём не мог говорить ни с кем другим, а этот припёрся и всё испортил… Китай, Англия… Да пошли они! Здесь и сейчас живём, об этом и будем говорить.
– У чая вкус свободы.
Взгляд Рассела стал заинтересованным.
– Вот как?
– Да, – кивнул Андрей. И уже подчёркнуто глядя на Жарикова и обращаясь только к нему: – Я думал об этом. Мы любим что-то не само по себе, а… а по тому, что с этим связано, – теперь и Жариков смотрел на него с живым интересом, и Андрей продолжил: – Было хорошо, и об этом хорошо думаем, было плохо…
– Да, субъективность восприятия… – задумчиво сказал Рассел.
Андрей торжествующе улыбнулся: если беляк думал подколоть его учёными словами, недоступными глупому негру, то гад просчитался. Это он и по-английски знает.
– Восприятие всегда субъективно, – гордо парировал он.
Жариков улыбнулся: всё-таки Андрей взялся и за английский. А как спорил… до хрипоты. Упёрся, не нужен ему этот язык, говорить может и хватит с него. И вот, всё-таки…
– Да, – кивнул Андрей, поняв, чему улыбается Жариков. – Да, я взял ту книгу.
– Трудно?
– Очень, – честно ответил Андрей. – Но интересно.
– И что за книга? – чуть более заинтересованнее обычной вежливости спросил Рассел.
Андрей смутился и ответил не так, как хотел – веско и спокойно, а робко, будто извиняясь.
– «Философия знания».
– Рейтера? – изумился Рассел.
Андрей кивнул.
– Но… но это действительно сложно.
– Мне интересно, – буркнул Андрей и уткнулся в чашку с остывшим чаем.
Ему было всё-таки тяжело говорить по-английски без положенного обращения к белому: «Сэр», – и он устал от этого короткого разговора. Рассел смотрел на него удивлённо и даже… чуть испуганно.
– Вы знаете… о судьбе Рейтера?
– Да, – кивнул Андрей. – Он погиб. В лагере, – и посмотрел прямо в глаза Рассела. – Его убили.
– Да-да, – Рассел посмотрел на Жарикова. – Я не думал, что его книги сохранились. Было проведено полное изъятие из всех библиотек, включая личные. Хотя… в России…
– Сказанное переживёт сказавшего, – улыбнулся Андрей. – Это тоже сказал Рейтер.
– Вы читали его афоризмы?!
– В сборнике, – Андрей посмотрел на Жарикова. – «Немногие о многом». Так, Иван Дормидонтович? Я правильно перевёл?
– Правильно, – кивнул Жариков.
– Вы читаете по-русски?
Рассел уже не замечал, что обращается к рабу, спальнику, как… как к равному.
– Да, – Андрей улыбнулся. – И по-русски мне легче читать.
– Вот как? Ну, – Рассел отпил глоток, – разумеется, Рейтер прав. Сказанное переживёт сказавшего, – и посмотрел на Жарикова. – Всё так, доктор.
– Ничто не проходит бесследно, – согласился Жариков.
– И самый прочный след в душе, – подхватил Андрей. – Это тоже Рейтер, я знаю. Но, Иван Дормидонтович, но ведь душа, сознание непрочны, они… субъективны, так? А след объективен. Я понимаю, когда субъективное в объективном, непрочное в прочном. А у Рейтера наоборот. Я чувствую, что он прав, но я не понимаю, как.
Андрей совсем забыл о Расселе и говорил так, как обычно, только что по-английски, а не по-русски.
– Рейтер – мастер парадоксов, – пожал плечами Рассел.

Снег лежал и не таял уже четвёртый день, и даже ещё подсыпало. Стеф показал, как лепить снеговиков, и двор теперь украшали самые фантастические скульптуры в самых неожиданных местах. Сооружение фургона шло полным ходом. Рол после работы возился, собирая упряжь. Из лошадей отобрали в запряжные двух – Примулу и Серого – и поставили их рядом в соседние стойла, чтоб привыкали друг к другу. Монти повадился, выпив молоко, гонять пустое ведро по своему стойлу, поддавая то головой, то копытами, и Молли приходилось его уговаривать и подманивать лепёшками, чтобы забрать ведро. Джерри попробовал спрятаться в конюшне на ночь, за что Фредди выкинул его аж на середину двора, да ещё и Мамми добавила от души. Марк подрался с Робом и порвал новенькую, привезённую из города рубашку. Дилли стала тише. Живот у неё был уже очень заметен, работать, как прежде, она не могла, а кого из милости кормят, тот голоса не поднимает. Зато Сэмми ворочал за двоих и третий день ходил ошалелый. Дилли сказала ему, что ребёнок уже живой, ворочается, и он сам увидел, как тот наружу просится. Одно из яиц оказалось с двумя желтками. Мамми его так и держала на столе в плошке, пока все не посмотрели, а потом долго думали, какая ж это из кур так отличилась, петух-то точно не причём, раньше ж такого не было.
– Пап! – Марк с разгона ткнулся в ноги Ларри, так что тот едва не уронил мешок.
– Осторожней, Марк, – попросил Ларри, с трудом удерживая равновесие.
– Пап, там… – задыхался Марк.
Ларри, поглядев на встревоженное лицо сына, опустил мешок на землю.
– Что случилось?
– Пап, мы за почтой ходили.
Марк потянулся к нему, и Ларри нагнулся, подставив голову. Обхватив его за шею, Марк зашептал ему в ухо.
– Пап, там письмо, а на письме твоё имя, ты мне показывал, я узнал, вот. Я сумку Робу отдал и к тебе, вот.
Ларри медленно выпрямился, поправил перчатки, которые надевал на «общих работах» и взвалил на плечи мешок.
– Хорошо, Марк.
И пошёл к скотной. Марк трусил рядом, заглядывая снизу вверх в его лицо.
Фредди, сидя на маленьком табурете, сосредоточенно прощупывал вымя Мейбл – крупной рыже-белой коровы. Чуть не плачущая Молли стояла рядом. Мейбл время от времени косилась на Фредди, но лягаться не пробовала.
– Ничего страшного, Молли, – встал наконец Фредди. – Раздоится. Гладь ей вымя, когда моешь, поняла? – Молли кивнула. – И тряпку для неё бери помягче.
– Ага-ага, – обрадованно закивала Молли и похлопала Мейбл по спине.
– Масса Фредди! – влетел в скотную Роб. – Я почту принёс!
Фредди кивнул и вымыл руки в поданном ему Молли ковше с водой, вытер носовым платком. Взял у Роба сумку и вынул почту, а сумку, как всегда, отдал Робу и серьёзно сказал:
– За мной.
– Да, масса Фредди, – улыбнулся Роб.
Молли гордо привлекла его к себе. Фредди быстро перебрал почту. Газета, счета, а это что? Письмо? Джонни? От кого? Он как-то не сразу понял, что письмо адресовано в «Лесную Поляну», но не Джонатану Бредли, а Лоуренсу Левине. Так… так вот почему Роб один, без Марка… Ну да, Ларри сына грамоте учит, это понятно. Чёрт, Джонни по соседям поехал, кто может писать Ларри? Он вспыхнувшего вдруг желания вскрыть письмо у него загорелись щёки. И тут… как специально подгадав, в скотную вошёл Ларри с мешком концентрата. Фредди подождал, пока он пристроит его в штабель, и позвал:
– Ларри!
– Да, сэр, – готовно отозвался Ларри, входя к коровам.
Начав работать в мастерской, Ларри перестал притворяться простым дворовым работягой, вернувшись – насколько это возможно в имении – к прежним привычкам. В том числе и к обращению «сэр» вместо обычного рабского «масса». И остальные как-то сразу согласились с этим.
– Держи, Ларри, – Фредди протянул ему письмо, дождался, пока Ларри снимет перчатки и возьмёт конверт, и сразу ушёл.
Ларри осмотрел письмо, дважды перечитал адрес. Алабама, графство Олби, округ Краунвилль, «Лесная Поляна». И его полное имя. Лоуренс Левине. Ларри поднял глаза и увидел лица Молли и Роба. Рядом часто, как после бега, дышал Марк. Ларри заставил себя улыбнуться и вышел. Марк побежал за ним.
Пошёл мокрый снег. Такой мокрый, что было ясно: сейчас он станет дождём.
– Беги домой, Марк.
– Пап, а…?
– Мне надо закончить работу, – Ларри протянул сыну конверт. – Беги и положи на стол. А то намокнет.
Марк сунул письмо под курточку и побежал в барак. А Ларри, на ходу натягивая перчатки, пошёл за следующим мешком. Фредди отдал ему письмо, но не велел сразу прочитать… письмо запечатано… это первое письмо в его жизни… Что это может быть? Чем это обернётся? Может, лучше вот так, нераспечатанным, и отдать его Фредди или Джонатану? Нет. Нельзя. Он не понимает почему, но знает: нельзя. Он должен это сделать. Но сначала закончит работу. Ещё два мешка. А там ленч. Перед ленчем и прочтёт. А тогда…
Что делать тогда, Ларри не знал. Но вот остался один мешок. И… и всё. Можно идти на ленч. Снег уже стал дождём и довольно сильным. Сразу потемнел, исчезая, сливаясь с землёю, покрывавший двор снег, со свесов крыш капало и текло, стремительно расплывались лужи… И прежде, чем войти в барак, Ларри у двери долго очищал и мыл сапоги.
Мамми уже готовила стол к ленчу. Ларри прошёл в сушку, повесил куртку и шапку, поправил курточку Марка и отправился в их выгородку.
– Пап! – вскочил навстречу Марк.
Ларри кивнул ему, сел к столику и взял письмо. Старый хозяин вскрывал письма специальным ножом из слоновой кости. Ларри вытащил из кармана свой складной и аккуратно разрезал конверт. Вынул сложенный пополам листок. Марк стоял рядом, держась обеими руками за его плечо. Текст отпечатан на машинке, а подпись от руки. Ларри прочитал текст, вздохнул и перечитал. Потом сложил листок, вложил в конверт.
– Пап…?– тихо спросил Марк.
– Ничего, сынок, – Ларри встал. – Иди на ленч.
– А ты?
– Мне надо поговорить.
– С массой… ой, сэром Фредди?
Ларри кивнул.
– Скажи Мамми, чтобы она оставила мою долю. Я поем потом.
– Да. Пап...
– Беги в кухню, Марк, – твёрдо ответил Ларри.
Уже отправив сына, Ларри сообразил, что и ему не миновать кухни, да и куртку надо взять, дождь сильный, а его в госпитале предупреждали, что ему нельзя простужаться.
Все уже знали, что Ларри получил письмо, и, когда он вошёл в кухню, да ещё с письмом в руке, все повернулись к нему, но, увидев его сосредоточенное лицо и сведённые брови, ни о чём не спросили. Ларри надел куртку и шапку, спрятал письмо под куртку и вышел.
Где ему найти Фредди? Скорее всего, тот в конюшне. Жалко, Джонатана нет. Но… но и тянуть нельзя. Это может обидеть Фредди.
Фредди был в конюшне, заплетал гриву Майору. Ларри подошёл к деннику и вежливо потоптался, привлекая внимание.
– Ты, Ларри? – спросил, не оборачиваясь, Фредди. – Заходи.
– Сэр, – Ларри вошёл в денник. – Сэр, вот… Это письмо.
Он протянул Фредди конверт.
– Я не читаю чужих писем, – ответил, по-прежнему не оборачиваясь, Фредди.
– Я прошу вас, сэр, – тихо, но твёрдо сказал Ларри.
Фредди обтёр ладони о джинсы и взял письмо. Вынул листок из конверта и быстро одним взглядом охватил текст. Затем перечитал уже не спеша и протянул письмо Ларри.
– Ну и что, Ларри?
– Что мне делать, сэр?
Фредди посмотрел на его лицо и наконец улыбнулся.
– Ты хотел бы с ним встретиться?
– Да, сэр. Майкл… он очень хорошо отнёсся ко мне. И… и я рассказывал ему о Марке. Он – хороший человек, сэр. Генерал, а… а был, ну, не как ровня, но…
– Я понял, – кивнул Фредди. – Ну, так и напиши ему.
– Я могу пригласить его сюда, сэр?! – изумился Ларри.
– Это твой дом, Ларри. Кто может запретить человеку приглашать своих друзей?
– Но… а сэр Джонатан? А вы?
– Он же не к нам, а к тебе едет, – усмехнулся Фредди.
– И как мне написать, сэр?
– Просто. Ну, что ты будешь рад его видеть. И напиши когда. И… Пошли.
Фредди хлопнул Майора по шее и пошёл к выходу. Ларри последовал за ним.
В комнате Джонатана Фредди достал из письменного стола и дал Ларри два конверта и несколько листов хорошей писчей бумаги.
– Вот, держи. Напишешь и положишь в ящик. Почтальон заберёт и отправит.
– Спасибо, сэр, – Ларри вежливо склонил голову. – Я могу приглашать его в любое время?
– Как тебе удобнее, Ларри. Это твой приятель.
Ларри медленно кивнул.
– Да. Благодарю вас, сэр. Прошу прощения, что занял ваше время, сэр.
Когда он ушёл, Фредди сел к столу, вырвал из лежащего на столе блокнота для текущих записей листок и быстро написал по памяти обратный адрес с конверта. Цифры военной части показались ему знакомыми. Кажется… кажется… да, точно, это тот же индекс, что и у Алекса. Интересно. Он опять по памяти написал: Rodionov. Перечитал. Скомкал листок и сжёг его в пепельнице. В каких бы чинах ни был знакомый Ларри – в его генеральство они с Джонни сразу не поверили: генералы в общей столовой, даже в госпитале, не едят – но раз он из той же службы, что и Алекс… Неужели к ним второй козырь идёт? Джонни приедет, надо будет обговорить. Варианты тут… разнообразные. Сам Ларри всех этих нюансов не знает, и знать ему о них не надо. Интересно, что Ларри рассказал этому… Майклу о них. Знает Ларри не так уж много, но эта служба умеет… складывать мозаики. Нет, это козырь, в любых руках козырь. Так надо, чтобы мы им сыграли.

*   *   *