Автобус шёл плавно, за окнами зелёные луга, желтеющие поля, деревья вдоль дороги и на холмах, и Эркин, глядя в окно, как-то забыл обо всём, ехал бы так и ехал, с бездумным интересом глазея по сторонам.
Заднее сиденье было выше остальных, и Андрей хорошо видел лобовое стекло и бегущую навстречу дорогу. И он уже понимал, что вести тяжёлый автобус по такой дороге очень даже не просто, а чтоб ещё такая плавность была… до чего же классный мастер! Может… может, он и там… – и тряхнул головой, отгоняя эти мысли. Не хочет он сейчас ни вспоминать, ни думать о лагере.
Тим вёл автобус, изредка поглядывая на привычно лежащую на колене карту. Маршрут он прошёл по бумаге несколько раз, но опробовать его ещё и на машине не успел. Как бы не засесть на лесных разворотах, машина тяжёлая, длинная, с большой инерцией… Но эти сомнения и волнения были сейчас уже не важны: кипевшее за его спиной веселье захлёстывало его, и он, не отрываясь от руля, подпевал песням и смеялся шуткам, не выделяя из общего шума голоса лагерника.
Автобус свернул в лес, и толчки стали ощутимее. По стенам и окнам скребли ветки. Аристарх Владимирович перебрался на переднее сиденье.
– От кривой берёзы слева вторая развилка направо.
– Понял, – Тим напряжённо вглядывался в лес, решая, какую из берёз считать кривой.
– Есть дорога и короче, – сказала Агнесса Семёновна. – Но…
– Автобус там не пройдёт, – кивнула Полина Степановна.
Тим старался изо всех сил, но автобус мотало и подбрасывало всё сильнее. Правда, это только добавляло веселья пассажирам.
– Бутылки не побьются? – заволновался кто-то.
– Главное, чтоб пироги уцелели! – тут же ответил Андрей.
– Эй, гармошку держи!
– Ах ты-и-и…
– Крепко тряхнуло.
– как на мине.
– Сравнил!
– Что б там от тебя осталось?
– Не, я вот в бомбёжку вот так же…
– Зубы береги!
– А ты язык!
Наконец автобус остановился.
– Что, приехали?
– Да, – Тим выключил мотор и встал. – выгружаемся, – и открыл дверь.
С шумом и смехом повалили наружу.
Место было выбрано удачно. На поляне, окружённой густым лесом и полого спускавшейся к быстрой прозрачной речушке. Залитые солнцем кроны и густая тень между стволами, пение птиц и журчание воды, высокая, чуть ли не пояс трава и плотные подушки мха и опавшей листвы…
Джинни вдохнула пропитанный запахами травы и листьев воздух и на мгновение словно захлебнулась им. Но тут же очнулась и кинулась хлопотать, разбирать привезённые продукты и… и надо же костёр…
Костром распоряжался Громовой Камень. Выбрал место, послал за камнями к речке – судя по шуму, там дно должно быть каменистыми – и аккуратно своим ножом снял круг дёрна вместе с травой.
– А это в тень и полейте как следует, чтобы трава не завяла.
– Зачем, кутойс? – изумился Эркин, бережно принимая на руки тяжёлый сырой круг.
– Чтобы не оставлять кострища, – объяснил Громовой Камень.
– Надо же! – Андрей покрутил головой. – Сколько раз костёр разводили, никогда такого не делали.
– Значит, не партизанил, – хмыкнул Аристарх Владимирович.
– Откуда? – искренне вздохнул Андрей.
– Так, камни сюда, – Громовой Камень выкладывал бортик по краю будущего кострища.
– Вот, – подошёл Эркин с охапкой сушняка. – Подойдёт?
– Да, правильно.
– Так нарубить же можно, – предложил Артём.
– Сушняк горит лучше, – объяснил Эркин. – Только его много нужно. Айда, малец.
– Айда, – охотно согласился Артём.
Никто вроде особо не распоряжался и не командовал, но обживалась поляна быстро. В наветренной стороне от костра расстелили плёнку, на ней скатерти и стали выкладывать посуду, запыхтели два больших самовара, озабоченно пересчитывались бутылки.
– А заваривать в чём?
– Вона, стоят.
– Цельная батарея!
– А нас-то сколько.
– Лапника бы набрать, чтоб на земле не сидеть.
– Зачем лапник? Лесины поищи.
– Ну да, обкорим малость и сойдёт.
Последнюю фразу Эркин не понял и потому остался на поляне.
Тим аккуратно развернул автобус на выезд, чтобы потом не тратить на это время – с ненагруженным-то намного проще управляться – и раскрыл мотор. И охладить, и посмотреть. Заметно припекало, он снял свою кожаную куртку и бросил её на сиденье – назло кому-то вышел сегодня в ней, а вот и не назло, а потому, что сегодня в работе, вот и пошёл в рабочей форме – и закатал рукава у рубашки. Он уже почти нырнул в горячий, устало пофыркивающий мотор, когда почувствовал взгляд. Не злой, но очень внимательный. Повернул голову и увидел в шаге от себя младшего Мороза, Андрея, лагерника. А кастет – чёрт, как же забыл о нём – остался в куртке, не переложил, дурак, хорошо, хоть нож при себе.
– Классно водишь, – сказал Андрей. – Где выучился?
Тон его был безмятежен, так, простое любопытство, не больше, а похвала звучала вполне искренне. Тим медленно выпрямился, оглядел Андрея.
– Выучили, – поправил он, переходя на английский. – Раб не выбирает.
– Знаю, – серьёзно кивнул Андрей. – Я тоже себе не выбирал.
– За что сел? – открыто спросил Тим.
Губы Андрея дрогнули в злой улыбке.
– Посадили за что? А за отца. Он в Сопротивлении… был.
Тим почувствовал, как холодная волна поползла к сердцу. Вот оно, то, чего он и боялся.
– Мать с сестрёнками на допросах… погибли. А я, – и снова злая улыбка, – как видишь.
– Вижу, – глухо, через силу ответил Тим. – Ты… знаешь?
– Кто ты такой есть? Сообразил, не дурак. Зря ты к Эркину полез. Я бы не чухнулся, кабы не ты.
Тим досадливо поморщился. Он уже и сам думал об этом. Что поторопился, зря всполошил их.
– Ладно. Что было, то было, – с неожиданным для Тима миролюбием сказал Андрей. – А вот дальше что будет?
– Я про… твоего брата молчу, – твёрдо ответил Тим и усмехнулся. – И про мальца тоже. И про тебя.
– Ну, и мы молчим, – кивнул Андрей. – Ну что?
– Все своего хлебнули, и мало никому не было.
Они вздрогнули и обернулись. Занятые разговором, оба не заметили, когда подошёл и встал рядом Эркин.
– Ты… – растерянно спросил Андрей. – Ты когда подошёл?
– А что? Это важно? – Эркин оглядел их блестящими глазами. – Ну, Тим, решай.
Тим насмешливо скривил губы.
– А не много меня на вас двоих будет?
– Не задирайся, – остановил его Эркин и требовательно спросил: – Есть вам что делить?
Андрей пожал плечами.
– Я его не помню. Из-под нар смотрел. А они все были… как отштампованы.
Эркин перевёл взгляд на Тима.
– А ты?
– Я их не рассматривал, – буркнул Тим.
Андрей насмешливо сощурил глаза, но промолчал.
– Тогда всё, – по-прежнему требовательно сказал Эркин. – И хватит, – и по-русски: – Что было, то быльём поросло, так?
– Так, – решительно кивнул Тим.
– Пусть будет так, – помедлив, сказал Андрей.
– Ну, – Эркин протянул руку и, когда Андрей и Тим положили на его ладонь свои, ловко переплёл их пальцы между собой и со своими и через секунду распустил рукопожатие. – Всё. Андрей, ты здесь? Я к костру.
– Не бойсь, – ухмыльнулся Андрей. – Не потеряюсь.
– Я пригляжу, – серьёзно пообещал Эркин, уходя к костру.
Они остались вдвоём. И после недолгого молчания Андрей повторил фразу, с которой начинал разговор.
– А водишь ты классно, – и предложил: – Помочь?
Тим медленно кивнул и ответил по-русски:
– А ты что-то умеешь?

Мирон Трофимович оглядел застолье и поднял свой стакан с коньяком. Все почтительно затихли.
– За вас, – он широким жестом обвёл застолье, как бы чокаясь с каждым. – За ваше упорство и терпение, за вашу победу над собой.
– Спасибо, – нестройно, но очень искренне ответили ему.
Все выпили и дружно накинулись на еду. Эркин как обычно ограничился одним глотком, но Андрей выпил до дна.
– Не захмелеешь? – тихо спросил Эркин.
– Меня редко берёт, – отмахнулся Андрей, впиваясь зубами в бутерброд с толстым куском сала.
– Ну, как знаешь.
Эркин на секунду задумался: какой огурец – свежий или солёный – предпочтительнее, и взял оба.
Колбаса, рыба, огурцы, грибы, капуста, картофельные пирожки с грибами…
– Это загорыши, – объяснила Полина Степановна. – У нас их спокон веку стряпают.
– Вкуснота! – причмокнул Андрей.
С ним дружно и громко согласились. Решив, что первую достаточно плотно закусили, Андрей снова взялся за бутылку. Глядя куда-то в сторону и безмятежно жуя, Эркин ткнул его локтем под руку, и наполнить стакан доверху Андрею не удалось. Он удивлённо посмотрел на Эркина и кивнул.
– Понял.
– Строго ты брата держишь, – хмыкнул сидевший напротив Трофимов.
– На то он и старший, – ответил Андрей, передавая ему бутылку с остатком водки.
Оглядев застолье и убедившись, что у всех налито, Андрей легко встал.
– А теперь главный тост, – звонко, перекрыв гомон и заставив всех смотреть на себя, начал он. – За учителей.
Продолжить он не смог: таким дружным одобрительным рёвом его поддержали. Все повскакали с мест, тянулись через скатерти, чтобы чокнуться. Андрей махнул рукой и присоединился к остальным.
После толкотни и суеты с чоканьем, все выпили и закусили. Эркин с удовольствием отметил про себя, что Женины пирожки с луком и яйцами всем понравились. Хотя и всё остальное тоже очень вкусно.
Дав всем немного отдохнуть после второй, Громовой Камень встал.
– Мясо готово, – и озорно улыбнулся. – Пошли к костру.
– Кутойс, – сразу откликнулся Андрей, – стаканы с собой?
– С собой, – рассмеялся Громовой Камень.
Подойдя к костру, увидели, что прутья почти выпрямились, а костёр уже подёрнулся серым пеплом, лишь чуть-чуть подсвеченным изнутри красным. Громовой Камень, готовя мясо, нарезал его маленькими кусками: ведь и ножи не у всех будут, а «по-индейски» есть тоже надо уметь, – и теперь опасался, что мясо пересохло. Но всем понравилось. Да и что могло не понравиться в лесу, среди запахов травы и листьев.
– Гриша, – Джинни смущённо тронула Громового Камня за рукав. – А почему тебя называют… кутойс? – с запинкой выговорила она.
– Кутойс – это учитель, – ответил Громовой Камень. – Вон те трое…
– Морозы и Чернов?
– Да. Они ходят ко мне на занятия.
Джинни кивнула.
– Они и у меня отлично учатся.
К их беседе не прислушивались, но незамеченной она не осталась.
– Смотри-ка, училка индея охмуряет.
– А тебе-то что?
– Сам виды имеешь?
– Куда нам. С суконным-то рылом да в калашный ряд.
– Тогда помалкивай.
Мясо всем понравилось. Учительницы наперебой расспрашивали Громового Камня, в чём и как замачивал и нельзя ли так на сковородке или костёр обязателен
Опустошённые прутья аккуратно сложили, чтобы потом – если захочется – развести снова костёр уже просто так посидеть, и не спеша вернулись к скатертям. Последовал неизбежный, как давно убедился Эркин, тост за победу и воевавших, вернувшихся и не вернувшихся. На этом тосте Эркин допил свой стакан и, уже зная обычаи, поставил его перед собой вверх дном в знак, чтоб ему не наливали. Артём, пивший, как и он, глотками, тоже перевернул свой стакан.
– Вы чего это? – удивился Никонов.
Его круглое чёрное лицо мокро блестело от пота.
– Нам хватит, – спокойно ответил Эркин.
Да и остальные уже отваливалась от еды, сыто отдуваясь.
– Отдохнуть надо.
– Да уж, пройтись, растрястись.
– А то чай с пирогами не влезет.
– У меня-то?!
– Ну, ты бездонный, все знают.
– Эй, мужики, гармошки где?
– Споём, братцы.
– Моя в чехле была, куда положили?
Эркину все песни уже знакомы: не первый день он в Загорье, и застолье у него не первое. Пел с удовольствием, но не пытаясь взять песню на себя.

Отдуваясь, Андрей вышел из круга, шлёпнув по плечу Артёма.
– Здоровско пляшешь, малец.
– Ага, – выдохнул Артём.
Что Эркин – и чего до сих пор имя не поменял, за индейство своё цепляется? – называет этого беляка своим братом, Артём знал и потому не опасался.
– Андрюха, выпьем, – окликнул Трофимов.
– Не всё сразу, – улыбнулся Андрей.
Поискал взглядом Эркина – пляшет ещё. Ну, и пусть. А пить сейчас – это сердце сорвать. Огурец, что ли, схрумкать? Ага, а вон и помидоры лежат, скучают. Он взял огурец и помидор и, понемногу откусывая то от одного, то от другого, вернулся к пляшущим.
Но гармонисту тоже захотелось отдохнуть, да и плясуны, наконец, уморились.
Эркин вытер рукавом лоб, отобрал у Андрея остаток огурца и засунул себе рот.
– Смотри, лопнешь.
– До чего братик у меня заботливый! – восхитился Андрей, торопливо доедая помидор.
Кто пошёл ещё поесть, кто спустился к воде умыться…
– Ну, чего там? С самоварами?
– Пыхтят.
– Заваривать?
– Успеешь. Выпивка ещё есть?
– Н-ну!
– Не все, как ты, без оглядки хлещут.
– Запас иметь – великое дело.
– Это да. Без тылового обеспечения никакой фронт не держится.
– Знаток!
Возвращались уходившие в лес, подсаживались к скатертям. Веселье стало ровным, спокойным.
Проходя по краю поляны, Громовой Камень заметил наброшенную на куст курточку из синей плотной ткани, отстроченную по всем швам белыми нитками. Кажется… да, Джинни была в ней, да, точно, её. Спрятать и разыграть? А сама-то она где? Он огляделся, но не увидел её у скатертей. Наверное, тоже пошла в лес… прогуляться. Вот и отлично. Он снял курточку с ветки и аккуратно запихнул под куст. Вот так. Сразу е заметно, так что… Прятать девчоночью одежду, особенно на купанье – любимое развлечение стойбищных мальчишек. Конечно, это ребячество, детская глупость, но… но почему бы и не созорничать? В такой-то день!
Громовой Камень ещё раз огляделся, проверяя, не заметил ли кто его хулиганства, и захромал к скатертям. Самое время перекусить.

Очнувшись, Джинни никак сначала не могла понять: где она и как здесь оказалась. Болела голова. И нога. И вокруг сумрачно и сыро. И очень противно пахнет гнилью. Джинни зашарила руками по склизким не осыпающимся, а оползающим стенкам, попыталась встать, но ногу прострелила острая боль, и голова сразу закружилась. Ойкнув, она села обратно, прямо в густую грязь. Надо посидеть, ус покоиться и… и что-то придумать.

Пили уже без общих тостов, вразнобой, маленькими компаниями, а то и сами по себе.
– Гриша, коньяку выпьешь?
Громовой Камень с улыбкой покачал головой.
– Спасибо, Мирон Трофимович, но я уж водки, – и пояснил: – Я с ней с фронта знаком, её пить умею.
Понимающие кивки и улыбки.
– Тёмка, тебе налить?
– Хватит мальца спаивать.
– За собой смотри.
– Да ладно вам.
Выпив и зажевав водку парой загорышей и горбушкой с салом, Громовой Камень снова огляделся. Где же Джинни? За чем бы она в лес не уходила, пора бы уже вернуться. Остальные учительницы… все здесь. Странно.
– Ищешь кого, кутойс?
Громовой Камень поглядел на присевшего рядом на корточки Эркина и кивнул.
– Ты… Джинни давно видел?
– Ну, когда мы тянулись, она со всеми была, – Эркин сосредоточенно хмурился. – А потом… потом, вроде бы, в лес пошла. А что? Думаешь, что-то случилось?
Помедлив, Громовой Камень кивнул.
– Леса она совсем не знает, – сказал он по-русски и продолжил как про себя на шауни: – Чужая она лесу, не примет он её.
Громовой Камень решительно оттолкнулся рукой от земли и встал.
– Пошли, посмотрим, – опять по-русски. И совсем тихо: – Не шуми пока.
– Понял, кутойс.
Они отошли от скатертей, и Громовой Камень повёл Эркина вдоль края поляны, внимательно оглядывая траву и кусты. Эркин шёл за ним, стараясь не мешать. Сам он ничего в следах не смыслил и отлично понимал это. Вроде никто на них внимания не обратил.

Нога болела уже меньше, и Джинни снова попыталась встать. Надо за что-нибудь ухватиться, подтянуться и вылезти. Как глупо. Чтоб тебе провалиться… и ты проваливаешься. В какую-то берлогу. А… а если это и в самом деле берлога?! И сейчас явится её хозяин – медведь?! И… Джинни невольно всхлипнула. Может, покричать, позвать на помощь? Но… но она же так далеко ушла, что никого не слышала, значит, и её не услышат. И… и вдруг уже все уехали, а она так и останется здесь, в этой яме, с медведем? Она снова всхлипнула и тихо заплакала.

Они уже углубились в лес, когда их нагнал Андрей.
– Вы это куда?
Эркин не успел ответить. Громовой Камень недовольно оглянулся, и Андрей, покраснев, сам пришлёпнул себе губы ладонью.
Громовой Камень шёл впереди, очень медленно, вглядываясь в кажущуюся одинаковой поросль. И только когда он делал следующий шаг, Эркин и Андрей замечали обломанную ветку, примятую траву, отпечаток подошвы кроссовки на полузасохшей лужице. След был извилистый, с неожиданными поворотами, но ясный.
Когда начался ветровал, Громовой Камень пробурчал что-то неразборчивое, проигнорировав вопросительные взгляды Эркина и Андрея, и полез через стволы. Догадавшись, что учитель выругался и потому не стал переводить, Андрей широко ухмыльнулся и про себя повторил услышанное: надо запомнить, вдруг пригодится, такие знания лишними не бывают.
Перелезая через очередной ствол, Громовой Камень ушиб раненую ногу и еле сдержался. Ну…! Ну, куда эту дурёху понесло? Ни ягод, ни чего ещё, что любят искать и собирать девушки, здесь и быть не может. Мощный какой ветровал. А ч-чёрт!
Он бы упал, если бы Эркин не подхватил его сзади. Громко хрустнул под Андреем тонкий высохший ствол.
– Что она здесь искала? – тихо спросил по-русски Эркин.
– Найдём и спросим, – так же тихо ответил Громовой Камень и, не оглядываясь, бросил Андрею на шауни: – Не шуми.
– Уг, – камерным шёпотом ответил Андрей.
Громовой Камень застыл, прислушиваясь. Эркин и Андрей даже дышать перестали, чтобы не помешать ему. Сами они слышали только птичий гомон, не различая в нём отдельных голосов.

Джинни услышала тяжёлый хруст и замерла. Медведь? Идёт сюда? Уже?! Мама, мамочка, не надо! Она попробовала крикнуть, но только слабо, по-мышиному, пискнула.

Громовой Камень вытянул руку, указывая направление.
– Там, – и качнулся, едва удержав равновесие на скользком стволе.
– Я пройду, кутойс, – сразу сказал Эркин, взмахом руки остановив Андрея.
Он тоже услышал этот всхлип и увидел, уже сам увидел следы. Она шла здесь, поскользнулась и упала, значит, там яма. Его тот ствол не выдержит, надо обойти.

Запрокинув голову, Джинни с ужасом смотрела, как подрагивают нависающие над её убежищем концы стволов. Идёт, он идёт…

Эркин осторожно попробовал носком кроссовки ствол. Трухлявый, не выдержит. А вон тот? Да, крепкий. А яма? Ага, вон, как раз под ним и…
– Я её вижу, – бросил он назад на шауни и громко позвал по-английски: – Хей, мисс Джинни!
– Оу! Это вы? Да, вы нашли меня?!
Сзади радостно заржал Андрей.
– Да, сейчас.
Эркин осторожно опустился на колени и лёг так, чтобы опираться на ствол грудью, опустил вниз руки.
– Хватайтесь, мисс Джинни, – он по-прежнему говори л по-английски.
И когда она потянулась к нему снизу, схватил её за запястья и потянул вверх, на себя: сама же она подтянуться не сможет.
Жёсткие бугристые ладони сдавили её руки. Она видит лицо, смуглое, улыбающееся, знакомое. Это Мороз, её ученик, сосед по дому, муж Джен, но… но это уже было! Её уже так вытягивали, беспомощную, перепуганную, властно поднимали, это было! Когда? Где? Почему ей сейчас так страшно?! Её же спасают.
Поднимая Джинни, Эркин боялся, что ствол, хоть и казался крепким, но не выдержит двойного веса, обломится. Но спешить тоже нельзя, надо плавно, без рывков. Потом ему казалось, что это длилось очень долго, а Андрей говорил, что он раз дёрнул – и всё! «Ты ж её как репку из грядки выковырял!»
Прижимая Джинни к себе, Эркин плавно, чтобы резким движением не обрушить подгнившую кучу, выпрямился и попятился по стволу от ямы. Она молчала, глядя на него круглыми испуганными глазами.
Когда они уже вчетвером выбрались из ветровала, Громовой Камень покачал головой.
– Как же это вас угораздило, Джинни?
– Я шла и упала. И ударил ась. Очень больно.
Джинни говорила очень медленно, будто по обязанности. Будто думала о чём-то другом, из-за чего перепачканные промокшие джинсы, ссадина на лбу, подвёрнутая лодыжка, ушибленный локоть – всё это уже совсем не важно.
– Джинни, – Андрей вдруг заговорил по-английски. – Вы в порядке?
– Да, – она остановилась, поправила волосы, тронула ссадину.
– Не трогайте, – перехватил её руку Громовой Камень. – Придём и промоем, а то загноится. Как нога, идти сами можете?
Он говорил по-русски, и она так же отвечала ему.
– Да, – она попробовала переступить и повторила: – Да.
Эркин сразу отпустил её и пошёл чуть сзади и сбоку, чтобы подхватить в случае чего.
– Я, – Джинни говорила по-русски с усилием, будто преодолевая что-то, мешающее ей. – Я в порядке. Я… испугалась.
– Понятно, – кивнул Андрей. – Идёшь и проваливаешься. Тут любой испугается.
Громовой Камень улыбнулся.
– Джинни, а почему вы не позвали на помощь?
– Я испугалась, – Джинни говорила уже свободнее. – Ну, что придёт медведь.
– Медведь? – удивился Громовой Камень. – Почему?
– Ну, это же его… дом, его, да, берлога.
К изумлению и даже обиде Джинни, Громовой Камень захохотал.
– Ох, Джинни, – наконец с трудом он выговорил сквозь смех. – Ну, какая же берлога в такой сырости? – и снова засмеялся.
Фыркнул и Андрей, а за ним, помедлив с секунду, наконец засмеялась и Джинни.

Когда они вышли на поляну, оказалось, что их отсутствие заметили и уже беспокоились.
Полина Степановна, Калерия Витальевна, Агнесса Семёновна и Галина Сергеевна сразу занялись Джинни: промывали ссадину, заклеивали её пластырем, утешали и успокаивали. Спасителям тут же торжественно налили.
Громовой Камень, поблагодарив, взял свой стакан и тяжело сел, незаметно потёр ушибленную ногу. И невольно улыбнулся: настолько живописен был рассказ Андрея.
Эркин равнодушно, не почувствовав вкуса, выпил водку и так же равнодушно, как по обязанности, жевал что-то. Он выдал себя, сам, полез сдуру, и теперь она, конечно, узнала его, вот сейчас выплачется на плече Полины Степановны и расскажет, не могла она не узнать, не вспомнить. И тогда… не хочет он думать, что будет тогда. Да, повеселились, нечего сказать. И чего он полез? Андрей бы её отлично вытащил, и всё было бы в порядке, а теперь…
От водки Джинни отказалась, и ей налили горячего чая. Грея руки, захолодевшие от пережитого страха, о стакан, она оглядывалась и то и дело наталкивалась взглядом на хмурое лицо старшего Мороза. Чем он недоволен? И… и почему она его испугалась? Он же её спас. Нет, она ничего не понимает. Но… но это ощущение на руках, это жёсткое, сжимающее запястья кольцо, властно отрывающая её от земли сила – это же всё было, но… но когда? Неужели… нет, она не хочет сейчас думать об этом. Ей нельзя это вспоминать. Тряхнув головой, она отбросила, заставила себя отбросить эти мысли. Потом, она всё обдумает потом.
Горячий чай, сладкие пирожки и пироги, маленькие рассыпчатые кексы, конфеты, танцы и песни под гармошку… И, поглядев на уже смеющуюся над своим нелепым приключением Джинни, Эркин вдруг подумал, что всё обойдётся, она не вспомнит. Если сразу не узнала, то… то, может, и пронесёт, как раньше проносило. И он уже по-иному оглядел стол, отыскивая, чего он тут ещё не пробовал. Вроде… вон того пирога, и чаю бы ещё. Он налил себе заварки и со стаканом в одной руке и пирогом в другой пошёл к самоварам за кипятком.
Танцующий в круге Андрей поймал краем глаза улыбку Эркина и успокоился: теперь-то уж точно всё в порядке.
Натанцевавшись, снова пили чай и уже не ели, а доедали. Солнце уже уходило за кроны деревьев, и праздник сам по себе стал сворачиваться. У костра решили не сидеть: ещё ж обратно ехать, а в темноте выбираться из леса непросто.
Громовой Камень разобрал очаг. Прутья воткнули в землю под кустами: там сыро, а они живучие, могут и корни пустить. Камни снесли обратно к реке, где и брали. А потом положили на остывшее и политое водой кострище дёрн, и будто ничего здесь и не было.
– И никаких следов! – восхитился Артём.
Громовой Камень улыбнулся ему.
– Следов много. Смотри, как всё истоптано. На высокой траве следы очень заметны.
Артём смущённо покраснел.
– Ну… ну, это же не важно,
– Да, – кивнул Громовой Камень. – Здесь и теперь не очень важно.
И пошёл к скатертям, куда всех звали, чтоб доесть и допить: не везти же обратно. Но особо упрашивать и уговаривать никого не пришлось. Отсутствием аппетита никто из присутствующих не страдал.
Тим допил свой чай и, жуя на ходу пирожок с вареньем, ушёл к автобусу прогревать мотор, а то скоро темнеть начнёт. Из самоваров сливали последние капли и вытряхивали золу. Собирали посуду, корзинки и кастрюльки. Громовой Камень, ловко орудуя ножом, вытесал из ящичной доски лопатку выкопал ямку.
– Шелуху, скорлупу и прочее сюда. А объедки под кустами разбросайте, разберут.
– А кости?
– В яму, – и улыбнулся. – Кто любитель, тот сам себе отроет.
– Правильно, – кивнула Агнесса Семёновна. – А бумагу и прочее несъедобное ко мне вот в этот мешок. Чтоб никакого мусора за нами не оставалось.
И уже уходя к автобусу, Громовой Камень поднял из-под куста курточку Джинни.
Разместили в багажнике опустевшие корзинки, кастрюльки, самовары, ящики и мешки. Тоже оказалось непросто. Чтоб не помялось и не побилось в дороге.
Войдя в автобус одним из последних, Громовой Камень, проходя к своему месту, бросил на колени Джинни её курточку.
– Оу! – удивилась Джинни. – Спасибо, я совсем забыла о ней. Где вы её нашли?
– Не в берлоге, – рассмеялся Громовой Камень.
Джинни покраснела. Кажется, её теперь будут долго этим дразнить. Конечно, им и особенно ему смешно, но она-то всерьёз испугалась.
Убедившись, что никого и ничего не забыли, Тим мягко стронул автобус и со светлой, ещё солнечной поляны они въехали в полупрозрачный предвечерний сумрак. Кто-то пробовал ещё петь, но большинство сидело тихо, а кое-кто, сморенный выпивкой и весельем, задремал.
Эркин сидел рядом с Андреем, с бездумной отрешённостью глядя в окно на царапающие стекло ветви. Кажется, и в самом деле всё обошлось: его не узнали. Как же хорошо было. И повеселились, и подурачились, и поели вкусно и досыта. Сколько же он выпил? Два стакана, точно. И не пьяный, не очень пьяный. А Андрей? Эркин посмотрел на брата. Андрей спал, откинув голову и улыбаясь во сне. Джинни сидела впереди, Эркин её не видел и поэтому сейчас о ней не думал. Не то, чтобы забыл, а просто не думал.