Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Аналогичный мир - 3


Аналогичный мир - 3

Сообщений 551 страница 560 из 880

551

Хотя было ещё достаточно светло, но гуляющих уже нет: завтра понедельник, всем на работу. Джинни это устраивало. И то, что Андрей уехал, тоже. Всю дорогу в автобусе она вспоминала, заставляла себя вспомнить. Рядом было тёплое мягкое плечо Полины Степановны, и она рискнула. Ей говорили, сначала доктор Айзек, а потом врачи и психологи в лагере: «Не вспоминайте, оставьте это в прошлом, за чертой», – но сегодня она рискнула перейти эту черту. И вспомнила. Да, эти руки, жёстко сжимавшие её запястья, и подъём вверх из темноты, и навалившееся на неё сильное тяжёлое тело, и… Джинни покосилась на идущего ступенькой ниже Эркина и остановилась. Невольно остановился и Эркин, удивлённо поглядел на Джинни. И медленно, начиная догадываться, нахмурился.
– Послушайте, – Джинни сглотнула, – я хочу… Мне надо поговорить с вами.
Она говорила по-английски, и Эркин ответил ей на том же языке.
– Здесь и сейчас?
– Да, – твёрдо ответила Джинни. – Именно сейчас. И здесь.
Эркин хмуро кивнул.
– И что… О чём вы хотите говорить?
– Вы, – Джинни говорила медленно, явно подбирая слова, – Вы до освобождения были рабом, так?
– Да, – резко ответил Эркин и, вскинув голову, посмотрел ей в глаза. – Я был рабом, мэм, и что дальше?
И Джинни уже не стала проверять имена хозяев, название имения, нет, это не нужно, она не ошиблась.
– Вы помните меня? Помните, что случилось… в ту ночь?
Эркин отвёл глаза. Вот, значит, что.
– Да, помню, – и снова повернулся к ней. – Спрятал вас в скотной, а потом вытащил, и вы ушли из имения.
Джинни на секунду растерялась.
– Но… но я сама там спряталась.
Эркин невольно улыбнулся.
– Вас бык выдал. Он запах чуял и беспокоился. Я и задвинул брикет.
– Хорошо, – помедлив, кивнула Джинни. – Но… но когда вы… вытащили меня, вы помните, почему вы это сделали?
– Что? – угрюмо повторил Эркин. – Что вам непонятно?
– Ну, вы же… – Джинни запнулась. – Вы же хотели… – она не смогла произнести это вслух, – и не стали. Почему?
– Ничего такого я не хотел, – твёрдо ответил Эркин.
– Но… но вы же…
– Что я? – Эркин перевёл дыхание. Нет, он не отступит, да, пусть здесь и сейчас всё решится. – Что я сделал?
– Вы… трогали меня, – неуверенно сказала Джинни. – Я… я хочу понять. Зачем вы это делали? – и, так как он молчал, упрямо продолжила: – Наваливались, трогали и… и не сделали ничего, отпустили. Почему?
– Почему делал или почему не сделал? – решил уточнить Эркин.
Джинни удивлённо посмотрел на него и тряхнула головой.
– Я хочу знать правду. Всю правду.
Эркин вздохнул.
– Я не знал… кого прячу. А когда вытащил, подумал, что вдруг хозяйка. Вот и проверял, – она молча смотрела на него круглыми удивлёнными, но не испуганными глазами, явно не понимая, и он нехотя пояснил: – Хозяйка серьги носила, вот я и… трогал, проверял. А, когда понял, что не хозяйка, ушёл, – и наконец улыбнулся. – На вас у меня злобы не было.
Джинни задумчиво кивнула. Эркин молча ждал. Наконец, она сказала:
– Хорошо, я всё поняла. Но это… не вся правда. А если бы это была хозяйка? Что бы вы сделали?
И спокойный, страшный этим спокойствием ответ:
– Убил.
– Вы… – ошеломлённо пролепетала Джинни, – вы так ненавидели её? За что?
Эркин уже совсем успокоился. Самое страшное сказано, и вроде бы его поняли, а это… уже пустяки.
– Я её и сейчас ненавижу. А за что? – он зло улыбнулся. – Это долгая история. И не для вас.
Джинни поняла, что он ей больше ничего не скажет про миссис Кренстон, и спросила о другом:
– Я узнала вас только сегодня, а… вы? Когда вы меня узнали?
Эркин улыбнулся уже совсем по-другому: весело и открыто.
– На первом уроке. Когда услышал.
– Но, – удивилась Джинни. – Но мы же и раньше… встречались. И на беженском новоселье и потом…
– Но тогда вы по-учительски не говорили, – объяснил Эркин.
Разговор стал уже совсем другим, и они оба понимали это.
– А там? Разве там вы слышали меня?
– Ну да, – негромко рассмеялся Эркин. – Вы же приходили на скотную, про коровок и молочко рассказывали.
– А вы…
– А я в стойле у быка сидел и слушал.
Они уже не стояли, а поднимались по лестнице, шли рядом и говорили… как добрые знакомые.
– Я и не знала.
– А никто не знал, – весело хмыкнул Эркин. – Самое безопасное место в имении.
Они уже вошли в коридор своего этажа, и второго своего вопроса: почему тогда он не попытался… не захотел… неужели она ему настолько не понравилась? – Джинни так и не задала.
Их двери напротив, и остановились они одновременно. Эркин достал ключи.
– До свидания, мисс Дженнифер, – улыбнулся он ей. – Спокойной ночи.
– Да, – кивнула Джинни и протянула ему руку. – До свидания, спокойной ночи, и… и спасибо вам, Эркин.
Они обменялись рукопожатием, Эркин открыл дверь и вошёл в свою квартиру.
Алиса уже спала, но Женя ждала его.
– Я очень поздно, да? – виновато спросил Эркин, когда они уже сидели на кухне и пили чай.
– Ну что ты, Эркин?! – искренне изумилась Женя. – Когда у меня был выпускной, в колледже, мы до утра гуляли. И в школе тоже. Вы ещё рано закончили.
Эркин вспомнил разговоры в автобусе и усмехнулся.
– Кому мало, те догуливать пошли.
Женя охотно рассмеялась.
– И Андрей?
Эркин пожал плечами.
– Он поехал с Тимом, помочь тому с автобусом, ну, помыть, почистить… а потом… не знаю. Его дело.
– Конечно, – кивнула Женя. – Ты доволен, Эркин?
– Да, – Эркин счастливо улыбнулся. – Да, Женя, очень. Было очень хорошо, весело.
И вдруг он неожиданно для себя зевнул.
– Иди спать, Эркин, – рассмеялась Женя. – От радости тоже устают.
– Да-а? – удивился Эркин, но послушно встал. – Женя, твои пирожки так всем понравились.
– Ну и отлично. Тебе завтра ведь во вторую смену, да? Вот и выспишься.
– Ага, – согласился Эркин.
Душ, спальня… кажется, он заснул, ещё выходя из кухни, и всё остальное продела во сне и не проснулся, когда Женя легла рядом и поцеловала его, только вздохнул и улыбнулся.

Выслушав рассказ Джинни, Норма покачала головой.
– Джинни, ну, когда ты повзрослеешь? Ну, зачем ты полезла в берлогу?
– Мама, я не полезла, а упала, и потом Гриша сказал, что медведя там и быть не могло.
– Конечно, медведь – умное животное. В отличие от некоторых учительниц.
– Ну, мама! – рассмеялась Джинни. – Всё закончилось хорошо, а конец делу венец.
Последние слова она сказала по-русски, Норма не так поняла, как догадалась и кивнула.
– Немцы говорят: Ende gut – alles gut. Конец хорош, всё хорошо, – перевела она сама себя на английский. – Но, Джинни, глупость, окончившаяся благополучно, остаётся глупостью.
– Да, мама, помню, ты мне это столько раз говорила.
Джинни вскочила и со смехом расцеловала мать.
– Мамочка, всё хорошо, и я иду спать.
– Конечно, Джинни.
И, когда Джинни вышла, снова покачала головой. Но уже с другой улыбкой. Как хорошо, что её девочка выздоровела.
Уже лёжа в постели, Джинни блаженно потянулась и тихо засмеялась, вспоминая сегодняшний день. Как всё-таки было хорошо! И Мороз… Эркин Мороз… нет, она пока не станет рассказывать маме, надо самой всё это обдумать, кое-что выяснить. Интересно, а почему её вытаскивал Мороз, а не Громовой Камень, искал-то он. Не захотел дотронуться до неё? Непонятно. Ладно, всё завтра, всё потом. А сейчас – спать. Всё хорошо, можно спокойно спать. И завтра не надо на работу. Мирон Трофимович дал им всем отгул на один день. Потом два дня на документацию и отпуск до конца августа. И не забыть, что в среду Иван Купала, будет большой праздник, на траве у озера…
С этим она и заснула.

+2

552

Андрей шёл домой, любуясь рассветом. Хорошо, что сегодня ему во вторую смену. Сейчас в душ и часика четыре он возьмёт. Только от Алиски не забыть запереться.
А хорошо погуляли. И с Тимом всё утряслось, да так, что лучше и не надо. До чего ж мужик своё дело знает, у такого поучиться не грех, а удача…
…Когда они, высадив последних пассажиров у Старого города, остались вдвоём, Тим впервые оглянулся на него.
– Ну?
Он пожал плечами.
– На комбинат, куда же ещё.
Тим кивнул, и они поехали на комбинат. Он стоял, держась за ограждение кабины шофёра и смотрел на работу Тима. Фредди вёл по-другому, но… да, Тим, конечно, классный специалист.
– Нравится?
– Да, – вздрогнул он. – Классно водишь.
Тим заговорил по-английски, и он отвечал так же.
– И что? Всерьёз хочешь на шофёра?
– Всерьёз, – кивнул он. – Я уже говорил.
– Да, помню, – Тим сосредоточенно глядел перед собой.
Он чувствовал, что того разговора в лесу Тиму мало. Но и ему – тоже. Да, конечно, слова, данного Эркину, он не нарушит, но и не помешает им сейчас никто: время позднее, один на один будут. Решить-то решили, но по деталям стоит пройтись…
…Андрей поёжился, передёрнув плечами: прохладно на рассвете, а он в одной рубашке. Ну, ничего, осталось немного, а там в душе прогреется…
…Автобус отмывали до блеска, чистили салон и багажное отделение, а уж мотор чуть ли не заново перебрали и отрегулировали.
– Это ты всегда так? – не выдержал он.
Тим кивнул.
– Как ты к машине, так и она к тебе.
И он ответил памятным ещё с лагеря, с уроков Старика.
– Инструмент не живой, а руку чувствует.
И Тим улыбнулся.
– Сам придумал?
– Нет, слышал. Учил он меня. Ещё там, – и помедлив, всё-таки сказал: – Меня спас, а сам лёг.
И по лицу Тима увидел: тот всё понял правильно. Какое-то время работали молча. И уже сам Тим начал:
– Нас из всей десятки… Один я, похоже, остался.
Вот тогда и пришло ему в голову ещё раз проверить. Вдруг… ведь и сколько лет прошло, и действительно он их тогда не разглядывал.
– Слушай, вас всего десять было?
– Осталось, – поправил его Тим. – Начинало нас… вдвое, а может, и ещё больше.
Он кивнул.
– Что, так учили?
– А ты думал! – Тим резко крутанул болт, едва не сорвав резьбу. – Каждая тренировка сортировкой.
– Понятно. И что, – он задумался, подбирая слово, – все как ты? Ну, одного цвета?
Тим даже как-то удивлённо посмотрел на него.
– Да… слушай, верно, так и получилось.
И он, уже переводя дыхание, радуясь, что и память не подвела, и что личных счётов у них нет, решил всё-таки уточнить:
– Мулатов не было?
– Нет, – сразу твёрдо ответил Тим. – А… что?
– Тогда… я помню, там мулаты были, пятеро, наверное.
– Нет, – Тим уже сообразил и тоже заулыбался. – Было двое, но они быстро вылетели, ещё до выездов. И… давно это было?
Он нехотя кивнул.
– Давно. Я совсем малолеткой был. Ладно, не вы, значит, другие… – и остановился, не договорив: «такие же»,
Но Тим понял. И опять они работали молча. Но согласно. А отладив, вылизав машину, отмыли руки здесь же во дворе – бытовки-то закрыты, а бегать за сторожем, чтобы открыл, неохота.
– Ладно, – Тим стряхнул с рук воду. – Дома отмою.
И к выходу они шли вместе. Но Тим сразу ушёл, а его окликнула из своей будочки девчонка-диспетчер. А там…
…А там до утра проболтался. Ему нетрудно, а ей приятно. Легко всё прошло, по доброму согласию и в общее удовольствие. Ей тоже скучно, так чего ж… не позабавиться.
Андрей легко взбежал по лестнице на второй этаж и прошёл к своей двери. Ещё тихо, но уже чувствуется скорое утро. Верхний замок, нижний… смотри-ка, не закрыли, ждали его. Теперь лишь бы не разбудить никого, и до полдня отстаньте все от него.

*   *   *

1998; 16.03.2015

+1

553

ТЕТРАДЬ ДЕВЯНОСТО ВТОРАЯ

*   *   *

Нет, здорово, что они не стали завязываться с пахотой, это ж какую ещё головную боль на себя бы повесили. И так… как попадаешь в имение, так и не присядешь, столько хлопот и забот. Джонни за неделю чернеет и худеет.
– Как это раньше лендлорды такими беленькими да рассыпчатыми были, а?
– Это было раньше, Фредди.
Они сидят у камина, наслаждаясь не так теплом огня, как тишиной и спокойствием. Джонатан благодушно вздыхает, расслабленно оседая в кресле.
– Бегали надзиратели, работали рабы, а теперь…
– Теперь мы крутимся, – кивает Фредди. – И бегаем, и работаем. Слушай, зачем нам посёлок?
– Мне бидонвилль на моей земле не нужен, – твёрдо отвечает Джонатан.
Бидонвилль – сляпанные из чего попало лачуги – сооружали себе бывшие рабы по всем имениям, где сгорели или разрушились бараки.
– Допустим, – Фредди задумчиво отпивает. – Ну, а барак куда? Снесём? Он же ещё крепкий, раз. И наши из него не особо рвутся, это два.  И что это даст нам, три. Достаточно?
– Вполне. Отвечаю не по порядку, а по существу. С полного обеспечения они перейдут на зарплату.
– Это выгоднее?
– Безусловно, – и по-прежнему разнеженно: – Вычеты эффективнее с зарплатой. Барак малость подремонтируем, и это жильё для временных работников и гостей. И когда они в бараке – они вместе, а в посёлке каждый сам за себя. И ещё аренда за дом и прочее будет капать.
– Без выкупа? – поинтересовался Фредди.
Джонатан хмыкнул.
– Резонно. Нужен стимул. Двадцать лет увеличенной аренды, и дом твой. Но без земли.
– Резонно, – очень похоже хмыкнул Фредди. – Но учти, с понедельной оплатой будем привязаны хуже прошлого выпаса.
Джонатан хмуро кивнул.
– Верно. Надо продумать.
– Вот и займись, – Фредди допил свой стакан и встал, – а то в мелочёвке вязнешь. Я на боковую.
– А думать не собираешься? – съязвил Джонатан.
– Я – ковбой на контракте, – Фредди поставил свой стакан в бар и потянулся, упираясь кулаками в поясницу. – Ковбою думать вредно: скорость на стрельбе теряется. А на контракте и незачем. На то лендлорд есть. Какой никакой, а пусть своим делом занимается.
– Ла-адно тебе, – Джонатан тоже допил свой коктейль и встал. – Иди, ковбой, я уберу.
– Хоть такая от тебя польза.
Оставив последнее слово за собой, Фредди вышел.
Джонатан негромко рассмеялся ему вслед.
Но, в принципе, Фредди прав. В Колумбии у них на зарплате двое основных и временные почасовики, зарплатой ведает Грымза, и у неё – мисс Джулии Робертс – комар носа не подточит. Раз в месяц проверяешь счета и выписываешь новый, а дальше она сама. С Грымзой им повезло. А здесь… задействовать можно только Стефа. Так… оставить ему наличку в конвертах, а к Рождеству всё равно конечный перерасчёт. Нет, не получится. Вешать на Стефа вычеты за обеспечение и штрафы нельзя. Это надо самому. Ладно, всё равно в этом году будет прежняя система. Для посёлка пока только место подбирается, чтобы всех устраивало и хозяйству не мешало. Тут не до переезда, до стройки ещё далеко. Ладно, это в полном смысле слова не горит. А вот скотную подремонтировать к зиме надо, особенно стойло для Монти. Уже вполне приличным быком смотрится и вообще… на перспективу.
С мыслями о Монти Джонатан и заснул.

*   *   *

+1

554

И двух дней не прошло – снова праздник. Иван Купала. Грех не отпраздновать.
– Конечно, Андрюша, – согласилась Женя. – Но на всю ночь…
И Эркин сразу замотал головой.
– Нет, Андрей, мы-то отоспимся с утра, А Жене в первую. И вообще… нам баба Фима рассказывала, интересно, конечно, но… – он замялся.
– Холостяцкий праздник, понял, – кивнул Андрей. – Как раз для меня, – и с увлечением продолжил: – Сразу после смены и пойду, как раз успею.
Женя рассмеялась.
– Ох, Андрюша…
– Ага, – согласился он, вставая. – Я такой. И ох, и ах, и ой-ё-ёй!
Рассмеялся и Эркин, невольно любуясь братом. Хорошо как всё у него получается. И с девчонками уладилось. Письмо от них пришло, что всё хорошо, рады за Андрея, что тот выжил, вернулся на Родину и родню нашёл, и что, как будете в наших краях, то заезжайте. Хорошо им Андрей написал. И не поссорился, и сказал, что к ним не вернётся. И те всё правильно поняли.
– Ну, кто куда, а я на боковую, – закончил Андрей своим обычным присловьем. – Эркин, ты в душ?
– Иди, – улыбнулся Эркин. – Я потом.
– Понял. Женя, спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Андрюша, – улыбнулась Женя и, когда Андрей вышел, протянула руку и погладила Эркина по плечу. – Ты хотел пойти на праздник?
Эркин перехватил её руку и поцеловал.
– Нет, Женя, ты же не можешь пойти, а без тебя и мне там делать нечего, – Женя молча смотрела на него, и он продолжил: – Я на выпускном об одном жалел. Что тебя нет. Правда, Женя.
– Но… но, Эркин, у тебя же должна быть своя жизнь, ты же не можешь…
– Жизнь без тебя мне не нужна, – твёрдо ответил Эркин, перебив Женю.
Прислушался и встал.
– Андрей закончил, я пойду.
И вышел.
Так твёрдо, даже жёстко Эркин говорил очень редко. Она по пальцам одной руки могла бы пересчитать, когда он перебивал её, или о чём-то просил, или не соглашался с ней. Но Женя так же твёрдо знала, что, он, решив что-то, уже от своего решения не отступает. Ох, ёжик, ёжик… Она убрала со стола, приготовила всё на завтра, чтобы с утра спросонья не суетиться лишнего.
В ванной, как всегда после Эркина, чистота и порядок. Только халатов нет, его и Андрея. А на полочке в душе приготовлены её мочалка и мыло. Это, конечно, Эркин позаботился. Сейчас она быстренько обмоется и ляжет. Жаль, конечно, что на праздник они не пойдут. Как им рассказывали, это должно быть очень интересно – она даже хихикнула, вспоминая кое-что из рассказов, – но… но на работу же надо с утра. Нет, конечно, работа важнее. Она же не договорилась заранее об отгуле. Когда Андрей приехал, ей без звука дали, но это же были действительно «особые обстоятельства», а не гулянка как сейчас…
Женя вздохнула, повесила полотенце на место и оглядела себя в большом высоком зеркале. А она очень даже ничего-о-о. Не хуже других была бы. Но нет, правильно решила. И не в работе дело, а в Эркине. Он ревнивый, а там купания эти и прочее, кто-нибудь посмотрит не так, а он ведь горячий, не дай бог… тогда он же чуть не убил Рассела.
Когда она вошла в спальню, Эркин уже спал. Женя сбросила халат на пуф, достала из-под своей подушки и надела ночную рубашку, быстро расчесала волосы и заплела косу, выключила лампу и нырнула под одеяло.
Эркин сонно, не открывая глаз, вздохнул и потянулся. Женя осторожно, чтобы не разбудить, погладила его по груди.
– Спим, милый.
И тут же заснула сама.

+1

555

Ночь на Ивана Купала. Да, он читал и слышал, но вот участвовать… это же совсем другое дело.
– Пойдёте за цветком папоротника?
Лёгкая насмешка в голосе Аристарха Владимировича не обидела Громового Камня.
– Да, я никогда не видел, как цветёт папоротник. На Равнине он размножается спорами.
Мирон Трофимович с удовольствием рассмеялся.
– В одиночку его не найдёшь, – улыбнулась Агнесса Семёновна.
– Мы с Джинни пойдём, – он подмигнул ей. – Вы согласны?
Джинни покраснела и кивнула.
– Ну, тогда всё в порядке, – рассмеялась Полина Степановна. – Чтоб Джинни, да не нашла!
– Да уж, – Галина Сергеевна оторвалась от своих бумаг. – В нашем лесу медвежью берлогу найти…
– Да ещё с персональной ванной! – фыркнула Калерия Васильевна.
Теперь смеялись все.
Учителя собирались в отпуск, разбирая скопившиеся бумаги, ученические работы, методички… это с ума сойти, сколько хлама, и откуда он только берётся?
– Коллеги, не забудьте про отчёты.
– Я тебе, Мироша, первой сдала, и где он?
– Поля, первой ты мне сдавала отчёт на педпрактике.
– Дцать лет тому назад, – кивнул Аристарх Владимирович, роясь в листах гербария. – Был такой случай в твоей жизни, но он остался единственным. Агнесса, клевер у тебя?
– Да, держите.
У Громового Камня тоже была своя полка в одном из шкафов, правда, почти пустая. Вернее, совсем пустая. Но он положил туда аккуратно переписанные конспекты проведённых уроков и бесед, несколько рисунков «на индейские темы», сделанных в младшей группе, три листка итоговой работы у взрослых… Ничего, это только начало. А пойдёт он опять в племенном. Форма неуместна, брюки и рубашку жалко: костры, поиски кладов и прочее… веселье, а ничего другого у него просто нет. Отпускные дадут в пятницу. Немного, но ему должно хватить до сентября, до полной нагрузки в школе и часов в Культурном Центре. Интересно, сможет ли он выкроить на костюм? Не на «тройку», конечно, но хотя бы брюки и пиджак, и ещё две рубашки, и галстук… К сентябрю надо собрать. На чём он сможет сэкономить? Да, отчёт сдать. Хиленький отчёт, конечно, но у него и часов было… кот больше наплачет.
– Мирон Трофимович, вот отчёт.
– Спасибо, Гриша.
– Встречаемся в четверг?
– Да, в десять.
– Я зайду за вами?
– Да, спасибо. В семь?
– Да. Пока дойдём, будем вовремя.
Расходились весело, будто отпуск уже начался. А разве нет? Осталось-то…  в четверг итоговый педсовет, в пятницу зарплата, и до двадцать пятого августа…
Громовой Камень шёл уверенно, но медленно и покинул Культурный Центр последним. Пологое широкое крыльцо уже опустело. Как и площадь. Ну, что ж, до семи он успеет сходить в школу, вернуться домой и переодеться… По времени – да, лишь бы нога не подвела. Ему ещё всю ночь ходить. Или в школу в четверг, после педсовета? Но он уже спустился по ступеням, пересёк площадь и пошёл в нужном направлении. Теперь второй переулок налево.
У школьной калитки Громовой Камень остановился, оглядывая просторный из-за пустоты двор. Здесь будут сад, цветник, огородик, а там спортплощадка, а вон там – площадка для игр. Ну и что, что пусто, школа только начинается. Проект он видел, с директором говорил, двадцатого августа он придёт сюда, в свой класс, и уже не почасовиком, а учителем. Он пересёк двор, снова поднялся по ступеням, нет, вполне терпимая крутизна, толкнул дверь.
Гулкий, пустой и светлый вестибюль, пустые и очень тихие раздевалки с рядами шкафчиков, пустые доски объявлений и расписания. О! Нет, два аккуратных листка. Он остановился и внимательно изучил незамысловатые тексты. Запись в школу в канцелярии, с десяти до семи, а в субботу с десяти до трёх. Родительские собрания по классам двадцать седьмого августа в шесть вечера. Всё правильно, всё как надо.
На стук его палки и шагов из канцелярии выглянула русоволосая маленькая женщина в очках. Громовой Камень уже знал её – Анна Алексеевна, секретарь – и весело поздоровался.
– Здравствуйте, Анна Алексеевна.
– Здравствуйте, Громовой Камень, – ответно улыбнулась она. – Пришли посмотреть?
– Да.
– Возьмите ключ, – позвала она его.
– Спасибо.
Он вошёл в канцелярию, и Анна Алексеевна сняла с доски и протянула ему ключ с деревянной биркой.
– Мебель ещё не привезли.
– Я знаю.
Она понимающе и немного грустно улыбнулась.
– Просто подышать?
Громовой Камень молча кивнул.
Да, он знает, что такое пустая школа. Тогда, в Эртиле, в школе шёл ремонт, а они помогали, их – старшеклассников – попросили остаться на каникулы помочь, и он не поехал в стойбище, тогда и научился малярничать, класть штукатурку и ещё многому другому, а когда ремонт закончился и все ушли, он так же бродил по пустой школе и воображал. Он уже знал, что пойдёт в педагогический класс. И готовился. И были ещё школы. В обломках мебели и осколках стёкол, и трупах. И те школы были не пустыми, а мёртвыми.
Громовой Камень открыл дверь и вошёл в класс, очень пустой и очень светлый. И даже доска уже висит. Он встал спиной к ней и оглядел открывшееся перед ним, ожидающее его слова пространство. Ну вот, это его школа, его класс. Мебель завезут, цветы на окнах… плакаты, таблицы… Да, за этим надо будет съездить в Ижорск, в методкабинет при департаменте. Лишь бы в Царьград в представительство не пришлось мотаться. Такую поездку он не потянет. Нет, школа пустая, а не мёртвая, он чувствует это…
…Разговор у костра, мужской разговор, разговор равных.
– Я буду учителем.
Отец откашливается и кивает.
– Ты сможешь, я знаю.
Он ждал возражений, что мужчина – воин или охотник, а учитель – это так, для слабых… и вдруг отец согласен. Почему? Отец замечает его удивление и улыбается.
– Кутойс выше охотника, – и, глядя уже не на него, а в костёр, продолжает: – Охотник делает то, что делали до него. Гитчи Маниту создал зверей, птиц и охотников, рыбу и рыболовов, и они не меняются от века и не изменятся во веки веков. А Кутойс делал всегда новое, небывшее до него, брал рождённое людьми и делал человеком.
Он готов слушать дальше, кто такой Кутойс и почему его именем теперь называют учителей, но отец снова заходится в кашле…
…О Кутойсе отец рассказал ему уже в другой раз. И когда к ним в школу приехал знаменитый этнограф (имя потом вставлю, там будут ещё завязки, надо продумать) и попросил записать известные им сказки, легенды, просто рассказы о старине, он написал про Кутойса.
Громовой Камень подошёл к окну. Здесь будет сад. А пока… две берёзки, клён и старая липа. Строители постарались сохранить деревьев насколько возможно. А с другой стороны уцелели кусты шиповника и барбариса, и даже ограду сделали плавным изгибом, чтобы не потревожить ещё не слишком старый, но развесистый дуб. Уже что-то, уже покажет ученикам вживую, а не на листах гербария. Да, гербарий нужен, обязательно, и с надписями на трёх, нет, четырёх языках. Латынь, русский, шауни и английский. Как было в эртильской школе. Ну и кое-что он сам нарисует, склеит, это он умеет. А теперь надо идти, а то точно не успеет.
Громовой Камень ещё раз оглядел класс и вышел. Запер за собой дверь, прошёл по коридору к лестнице и спустился вниз. Он бы поговорил ещё с Анной Алексеевной о наборе, но та была занята разговором с женщиной, пришедшей записывать своего «неслуха» в пятый класс, и Громовой Камень отдал ключ, попрощался и ушёл.
Теперь домой. Пообедать, отдохнуть немного, переодеться и в «Беженский Корабль» за Джинни, а уже оттуда… сразу к озеру.

+1

556

Джинни перебирала свои кофточки, не зная, на что решиться. И хочется выглядеть получше, и жалко самую нарядную, ведь лес, костры, поиски папоротника…
– Мама, наверное, лучше вот эту?
Норма улыбнулась.
– Ты собираешься, как на бал.
– А чем это не бал? – весело удивилась Джинни.
Она стояла перед зеркалом в трусиках и лифчике, прикладывая к себе белую в голубую полоску футболку.
– Как, мама? И к джинсам, и к глазам, правда?
– Правда, – согласилась Норма. – И очень похоже на тельняшку.
– Ну и что, мама? Это модно.
Сочтя этот аргумент решающим, Джинни бросила футболку на кровать рядом с джинсами и стала запихивать не прошедшее отбора обратно в шкаф. Норма улыбнулась.
– Бал в джинсах… Оригинально.
– Ну, мама, ты же знаешь, это в лесу, у озера, будем прыгать через костёр, искать папоротник…
– И медведей, – продолжила за неё Норма.
Джинни скорчила обиженную гримаску, но рассмеялась.
– Ну, мама… – и, посмотрев на часы, ойкнула: – Ой, уже без пяти, он сейчас придёт.
Она засуетилась, одновременно одеваясь, причёсываясь и собирая разбросанные по кровати и стульям вещи. И тут зазвенел дверной звонок.
– Иди, встречай, – улыбнулась Норма. – Я сама уберу.
Джинни метнулась в прихожую, распахнула дверь.
– Здравствуйте, – улыбнулся ей Громовой Камень. – Вы готовы?
– Да, – она отступила, приглашая его войти. – Здравствуйте, заходите, выпьете чаю?
Громовой Камень переступил порог, улыбнулся вышедшей в прихожую Норме.
– Добрый вечер, – и уже Джинни: – Спасибо, но чая не надо.
– Добрый вечер, – улыбнулась и Норма. – Может, всё-таки…
– Нет, мама, – Джинни торопливо натягивала кроссовки. – Мы пойдём. Не беспокойся.
– Ну, ты же не одна, – улыбнулась Норма. – Мне не о чем беспокоиться.
Она сама не ожидала, что сможет так сказать по-русски.
– Спасибо за доверие, – очень серьёзно сказал Громовой Камень. – Всё будет хорошо.
– Всё, – взмахом головы Джинни высвободила из-под воротника курточки волосы. – Я готова. Мама, мы пошли.
– До свидания, – попрощался Громовой Камень.
Когда за ними закрылась дверь, Норма вздохнула. Конечно, она бы желала Джинни другого поклонника, но… Да, он – индеец, воевал, и, возможно, именно он убил Майкла, да, это вполне возможно, но… Но он образован, вполне окультурен и… надёжен. Да, вот подходящее слово. И самое главное – он нравится Джинни. Разумеется, муж Джен красив, и, пожалуй, самый красивый мужчина если не в городе, то в их доме, но чужой муж и грузчик на заводе, только-только научившийся читать и писать, а Громовой Камень холост и дипломированный учитель, так что… Нет, если благодаря ему Джинни оставит свою влюблённость в мужа Джен, это уже будет очень хорошо и даже полезно.
О том, что именно будет происходить этой ночью у озера, Норма старалась не думать. В конце концов, она же сама сказала Джинни, что они должны теперь жить по местным обычаям. И Джинни не одна, а не мальчишка с ней, а взрослый мужчина, учитель… Норма снова вздохнула.

+1

557

Как всегда, во вторую смену Эркин шёл домой с Миняем, разговаривая на всякие хозяйственные темы. Лето – варенья, соленья всякие, надо успеть побольше заготовить, пока всё дёшево.
– Твоя-то как, варит?
– Да, – улыбнулся Эркин. – Клубничного уже три банки. И малины.
– Ну, вся малина ещё впереди, – Миняй хмыкнул. – А зимой малина – первое дело.
Эркин кивнул.
– А у тебя на лоджии как? Растёт?
– Н-ну! – самодовольно ухмыльнулся Миняй. – Скоро урожай будет. Хоть горсточка, да своя. А ты? Посадил чего?
– Цветы в ящиках, знаешь, навесные такие.
– Где брал? У Филиппыча?
– Зачем? С Андреем сами сделали. А землю и рассаду во «Флоре».
– Дорого там.
– Зато без обмана, – возразил Эркин. – Слышал же, как нагрели одного.
– А то нет. На то и рынок, чтоб ушами не хлопал, – кивнул Миняй. – И всё цветами засадил?
– Комнатную цветами, а на кухонной травы всякие. Ну, там укроп, петрушка…
– И хорошо растёт?
– Знаешь, – Эркин смущённо улыбнулся, – я с этими экзаменами так замотался, что и не смотрел.
– Ну, это понятно, – согласился Миняй. – Навесные – это, конечно, здоровско. По всей длине сделал?
– Ну да.
Они уже подходили к дому. Эркин нашёл взглядом свои окна. Светилось кухонное, значит, Женя ждёт. Он попрощался с Миняем и вошёл в свой подъезд, поднялся по лестнице. Дом спит. Как всегда, в это время. Жене завтра рано вставать, а она его ждёт, не ложится. Он совсем про всё забыл, как в тумане жил, только про учёбу и помнил, а остальное… Ведь делал эти ящики, покупал рассаду и семена, сажал, и всё будто мимо него прошло. Он открыл свою дверь и вошёл.
Всюду темно, только в кухне свет. Эркин повернул защёлку верхнего замка и, не зажигая света, стал раздеваться.
– Эркин, ты? – позвала его из кухни Женя.
– Да, Женя, – готовно откликнулся Эркин. – Я сейчас, только руки вымою.
В ванной светло, нарядно, приятно пахнет любимым мылом Жени. Эркин вымыл руки, ополоснул лицо, разгоняя сонливую усталость.
На столе оладьи, сметана, чай, конфеты в вазочке. Эркин сел к столу и улыбнулся Жене.
– Женя, я…
– Поешь сначала, – улыбнулась Женя. – Ведь всё хорошо, так?
– Так, – кивнул он. – Всё хорошо. Но… я, – он ел и говорил сразу, – я как будто спал, а сейчас просыпаюсь. Женя, всё хорошо, но я… я обидел тебя, да?
– Ты что? – удивилась Женя. – Ничем ты меня не обидел. И не спал ты, ну, ты же всё делал, и работал, и по дому, и с Алиской возился, и с Андреем вы сколько сделали. Что ты выдумываешь, Эркин?
Эркин неопределённо повёл плечом. Он не знал, как объяснить Жене, что иногда на него… находит. И ведь в самом деле всё хорошо. Даже с Джинни, с мисс Дженнифер Джонс всё обошлось. И, вспомнив об этом, он улыбнулся.
– Да, Женя, всё хорошо. Даже… – он вдруг запнулся, сообразив, что тогда не рассказал Жене всего.
Она, улыбаясь, ждала, и Эркин, густо покраснев, опустил голову, сглотнул ставший вдруг безвкусным кусок оладьи.
– Женя, я… я не сказал тебе тогда… всего не сказал. Ну… ну, с Джинни…
– Я помню, – кивнула Женя. – Ты говорил, она была в том имении, где ты… жил.
– Да, – и как всегда, говоря о прошлом, он перешёл на английский. – И вот, понимаешь, в день, ну, когда нам Свободу объявили, хозяева сбежали, а она… то ли забыли её, то ли бросили, но она прибежала на скотную и за брикеты, ну, сена, спряталась. А я пришёл и услышал, что бык беспокоится. Бык злой был, кидался на всех.
Он рассказывал спокойно и обстоятельно. Женя слушала его, поставив локти на стол и подперев подбородок кулачками.
– Я уже вытащил её и вдруг подумал, что хозяйку спасаю, – Эркин смущённо улыбнулся. – Даже испугался. Ну, и стал ощупывать. А она отбивается, я сжал её, придавил. А как я узнаю? Ни по одежде, ни по чему ещё, я ж хозяйку не знал, видел только издали, да и то, по разам пересчитать можно. А в скотной темно. И тут вспомнил, что хозяйка серьги носила. Пощупал, а пальцы загрубели, не чувствуют ничего. И я, – он улыбнулся, – языком попробовал, ну, мочки ушей.
К его удивлению, Женя рассмеялась, и он тоже весело закончил:
– Понял, что не хозяйка, и ушёл. А она уже сама слезла с брикетов и ушла из имения. Ну вот, а тут я её встретил. И, – он перешёл на русский, – на уроке, когда она по-учительски заговорила, узнал. И испугался. Ну, что она меня тоже узнала.
– Эркин! – у Жени распахнулись глаза. – И чего ты испугался? Ты же её спас!
– Ну, Женя! – удивился её удивлению Эркин. – Это же… это как насилие.
– Что-что?! Эркин, да ты что, это же какой дурой надо быть, чтобы на тебя и такое подумать!
– Она подумала, – вздохнул Эркин. – Но… на выпускном, ну, когда она в яму провалилась, я её вытаскивал, – Женя кивнула. Она эту историю уже слышала, даже дважды. Сначала от Андрея, а потом от Нормы. – Ну, и она вспомнила, узнала меня. И потом мы поговорили, я… я объяснил ей. Как смог. Кажется, она поняла. Я… я не хотел её насиловать, у меня и в мыслях такого не было. Понимаешь?
– Конечно, Эркин. Ну, всё же уладилось?
– Д-да, – и более уверено: – Кажется, да.
– Ну и хорошо.
Эркин понимал, вернее, чувствовал, что Женя не поняла его, не совсем поняла, но не знал, как объяснить. И потом… если он начнёт настаивать, подробно рассказывать, говорить о насилии – это напомнит Жене о том, джексонвилльском. Нет, не надо. Женя забыла и пусть не вспоминает. Он облизал ложку и отодвинул тарелку.
– Уф, спасибо, Женя, как вкусно всё.
– На здоровье, – улыбнулась Женя. – Ещё чаю?
Эркин кивнул. И когда Женя налила ему вторую «разговорную» чашку, улыбнулся.
– Женя, я нижний замок не закрыл, вдруг Андрей придёт.
– Ну, конечно, – кивнула Женя и улыбнулась. – Хотя, я думаю, он раньше утра не уйдёт оттуда.
Эркин рассмеялся.
– А как же! У нас из бригады тоже пошли. Петря с Серёней и Колька, они – холостяки все, так что… да, Женя, мы с Андреем, может, в субботу или в воскресенье к Кольке пойдём, крольчатник делать. Ничего?
– Конечно, идите, – горячо согласилась Женя. – Посмотрим, может, и мы с Алиской придём. Эсфирь, ну, Мама Фира звала варенье варить.
– Вот здорово! – обрадовался Эркин. – Значит, мы все вместе, да?
– Ну да, – Женя потрепала его по голове и встала, собирая посуду. – Иди, ложись, Эркин, уже поздно.
– Да, – он ловко перехватил её руку, поцеловал и тоже встал. – Да, Женя, – и вышел.
Убирая и готовя всё на завтра, Женя прислушивалась. Но озеро слишком далеко и с другой стороны, так что песен не слышно. Жаль. А может, и к лучшему. Нужно будет выбрать день и сходить на озеро. Позагорать, выкупаться, вода уже должна была прогреться. В это воскресенье вряд ли, а если в субботу? Наверное, так. А то вдруг дожди зарядят. Тогда надо зайти купить купальник Алиске, а Эркину и Андрею плавки и… и себе она посмотрит. А то её старый, ещё с колледжа, и немодный, и сидит уже наверняка не по-прежнему.
Когда она пришла в спальню, Эркин уже спал, и Женя решила, что расскажет ему о своей идее потом. Это же не срочно. Она сбросила халат, надела ночную рубашку и легла. И Эркин сразу, не просыпаясь, подвинулся к ней. Женя тихо засмеялась, обнимая его. Они так и заснули, в обнимку.

*   *   *

+1

558

Школа была в Алабино, и в дни занятий Андрей возвращался домой последним автобусом, а то и вообще ехал на попутке до поворота, а дальше шёл пешком. Напрямик, через луга и рощу, по узкой тропинке, так что брюки до колен намокали от росы. Пахло травой и отдыхающей от дневной жары землёй, в роще свистели и щёлкали птицы. Он уже знал, что это соловьи. Колюня ему много птиц показал.
Андрей улыбнулся, покрутил головой. Надо же, как он психанул тогда. А зря. Никуда Колюню не увезли, и маманя… как она целовала его, благодарила, крестила и плакала. Будто он и её… и ей не чужой. Снимает теперь комнату в Алабино и работает санитаркой в госпитале. Чтоб к Колюне поближе, ну, и зарплата всё ж-таки. А он сам, как и раньше, ходит к Колюне. Поболтать. И вообще…
Из-за заборов его облаивали собаки, но без особой злобы, так… для порядка. Но ивинские собаки не злые, а которые злые, так те на цепях и заботы там другие.
А вон и его проулок. И дом. Окна тёмные, все спят. Поздно же. Но калитка не заперта, как и входная дверь. Его ждут. Входя, он аккуратно запирал за собой двери. В тёмной прихожей, не зажигая света, разулся и босиком, неся ботинки в руках, поднялся к себе. И только, закрыв за собой дверь, включил свет. На столе стакан молока и тарелка с нежно-золотистым коржиком. Его ждали.
Андрей положил у двери сумку с книгами, быстро разделся, убрал свои вещи в шкаф и в одних трусах сел к столу. Что его кто-то увидит с улицы, он не боялся, хотя и не задёрнул занавески. Поздно уже, да и если увидят – не страшно. Вон у Серебрянки на пляже загорают каждый день. А в воскресенье там и шагу ступить негде. И все почти что нагишом, и никого это не волнует. А стакан надо отмыть, нехорошо, если присохнет.
Он взял посуду и по-прежнему в трусах и босиком пошёл вниз. Опять же не зажигая света, скользя, а не шлёпая босыми ступнями по полу, прошёл на кухню. Воду открыл еле-еле, чтоб не журчала. Вымыв стакан и тарелку – хотя, чего там мыть: ни соуса, ни жира – он поставил их на сушку и пошёл к себе. В душ он сходил после смены, так что сейчас вполне обойдётся. Теперь книги.
Андрей выложил на этажерку учебники и тетради, завёл будильник, быстро разобрал постель, скинул прямо на пол трусы и нырнул под одеяло. Всё, день закончен.
Он вытянулся на спине, привычно закинув руки за голову. Всё хорошо, всё спокойно, всё безопасно. В открытое окно тянет ночными запахами листвы и травы, где-то лениво взлаивают собаки, птицы уже умолкли. Завтра у него вторая смена, он с утра всё успеет. Школа послезавтра, он в первую, так что завтра надо всё к школе сделать. Что там у него? Русский, как всегда, историю он прочитал уже, математика. Ну, это всё легко. Ладно, можно спать. В воскресенье… в Царьград… нет, он уже два воскресенья пропустил, не ходил в церковь, надо будет сходить, а то переживают за него. Ладно, ему нетрудно, а им приятно. Они-то всё для него делают. Они… любят его. Теперь-то он это понимает. И жизнь у него теперь, как у всех. И семья… почти, как у всех. Ну, всё. Подвёл итог, убедился, что всё хорошо, теперь можно и спать.
Он потянулся, поёрзав спиной и ягодицами по простыне, сдвинул одеяло к груди, чтоб не давило. Если вот так, под такие мысли засыпать, то и сниться ничего не будет. И хотя ему ни Паласы, ни хозяева уже давно не снились, он старался засыпать так, как его учил Иван Дормидонтович, доктор Ваня. По правилам.
Внизу, в гостиной, отбили полночь часы. Обычно он у себя их не слышал, но сейчас так тихо… Да, а помолиться на ночь он опять забыл. Ладно, с утра двойную прочитает. Бог простит. Андрей улыбнулся, не открывая глаз. А может, он и в самом деле уже спал.

+1

559

Работа, школа, да ещё хозяйство… Никогда ещё Крис так не уставал. Но усталость была приятной. И Люся на его отлучки совсем не обижается. Или просто не показывает своей обиды?
– Люся…
Они уже лежали в постели, и голова Люси на его плече.
– Да, Кирочка, – тихо откликнулась она.
– Люся, – повторил он и запнулся, подбирая слова. – Ты… тебе хорошо? Со мной.
– Ага, – счастливо вздохнула Люся.
И Крис решил больше не спрашивать. Если сильно приставать, то услышишь правду. А может, и впрямь… так положено. Чтоб жена мужа дома ждала, а не наоборот. И не то, чтобы он, как говорится, гулял на сторону. Всё ж по делу. И работа, и учёба… Повернув голову, он коснулся губами лба Люси.
– Спи, Люся. Ты устала, спи, отдыхай.
– И совсем я не устала, – ответила, не открывая глаз, Люся и хихикнула. – Что ты, Кирочка, от этого не устают.
– Хочешь ещё? – обрадовался Крис.
И, не дожидаясь её ответа, мягко повернулся к ней, дотронулся до груди. Но тело Люси уже засыпало, и он погладил её, успокаивая, усыпляя поглаживанием. Люся сонно вздохнула, обнимая его.
– Как хорошо, Кирочка. Как же мне хорошо, когда ты со мной. Я самая счастливая, Кирочка.
– И мне, – ответно выдохнул он, хотя она ни о чём его не спрашивала, наверное, потому, что уже спала, и Крис, засыпая, всё-таки договорил: – И мне хорошо. Я тоже счастлив, Люся.
Сонная тёплая тишина, дыхание Люси, её тело рядом, кожа к коже. На мгновение ему стало тяжело дышать, и Крис несколько раз широко открытым ртом схватил воздух, но позы не изменил, не потревожил Люсю. Он никак не мог до конца поверить, что Люся… что он и Люся вместе. Люся с ним, и он защитит её от всего. Здесь всё хорошо, к ним хорошо относятся. Он так боялся, что над ними будут… смеяться, вышучивать Люсину беду, но всё обошлось. В глаза никто ничего, а если что за спиной, то они же этого не слышат, а, значит, этого и нет. И на работе всё хорошо. Хоть у него и краткосрочные курсы, но Юрий Анатольевич согласился, чтобы он работал в хирургии. Ничего, за начальную школу он сдаст, с сентября пойдёт на трёхлетний курс за среднюю школу. А потом в институт. В Военно-медицинскую Академию, ВМА, там учился Юрий Анатольевич. И другие врачи. Через год он получит гражданство, и в Академию – она же военная, студенты под присягой – его примут. Всё будет хорошо…
…Он сидит напротив Юрия Анатольевича, стараясь не отводить глаз и в нарушение всех вбитых ещё в питомнике правил смотреть прямо в глаза, но его смелости хватает ненадолго, и он снова рассматривает разделяющий их стол.
– И что дальше?
Он молчит, но доктор Юра смотрит на него так, будто слышит его вопрос, и он нехотя спрашивает вслух.
– Что дальше, сэр?
Ответ неожиданный, так что он, забывшись, вскидывает глаза и смотрит открыто.
– Решай сам.
– Что, сэр? – потрясённо переспрашивает он. – Что вы сказали, сэр?
За такое доктор Юра должен его ударить, а не улыбаться. Он быстро опускает глаза, следя из-под ресниц за руками доктора. А доктор Юра говорит:
– Как тебе дальше жить, ты должен решить сам.
Он из последних сил сдерживается, чтобы не закричать:
– Я раб, мне нельзя решать!
Но он уже знает, что говорить этого не стоит. Всё равно ответ будет один:
– Рабство отменили, ты свободен.
Он уже слышал это, и не раз, но не верил. И сейчас не верит. Рождённый рабыней рождён рабом и всегда раб. Номер на руке, и ты – раб, навечно и до смерти. Рождён рабом, живёшь рабом и умрёшь рабом. Но этому, сидящему напротив, человеку он дал клятву, сам, никто не заставлял. Он должен верить каждому слову, даже непроизнесённому.
– Чего ты хочешь?
– Остаться здесь, – сразу отвечает он.
И облегчённо переводит дыхание. Потому что доктор кивает.
– Хорошо. Оставайся. Будешь работать.
– Да, – сразу соглашается он. – Да, сэр.
Да, конечно, он будет работать, делать всё, что ему скажут, и тогда его не выгонят, оставят. Он уже понимает, что его клятву не приняли, он только ещё не понял, почему, но это неважно. Он остаётся здесь, с доктором Юрой. И с ней…
…Крис улыбнулся. Тогда он ещё не знал её имени и не понимал, что с ним происходит, вернее, боялся понимать, но всё это в прошлом. Люся теперь его жена, и Юрий Анатольевич разрешил ему работать рядом с собой. Нет, всё хорошо, на самом деле хорошо. А что было раньше… так оно ж было. Было да прошло.
За окном приглушенно зашумели деревья. Дождь? Да, дождь. Ну и отлично: завтра меньше поливать. Ночью дождь, а днём жара – говорят, это самое оно, что нужно для огорода. Не проспать бы, а то под дождь хорошо спится.

*   *   *

+1

560

Прошлое неповторимо. Новодел – всегда имитация. Как бы точно ни копировался подлинник, копия останется копией, искусственно наведённая патина может обмануть зрителя, но не исследователя. Бурлаков дописал строчку и привычно охватил быстрым взглядом всю страницу. Так, сегодняшние находки отмечены, описаны и заинвентаризованы. Работа для студента, от силы практиканта. Ну, а кто вы, профессор, после стольких лет перерыва? Так что… получил, что хотел. Угу. Профессор, доктор наук, руководитель, гм, ну, об этом можно и не вслух, едет рядовым работником в одну из множества рядовых археологических экспедиций куда-то в глушь, куда и почта не добирается, а связь только по рации, никаких перспектив для славы… какая скромность, какая научная самоотверженность, слёзы умиления и кручение пальцем у виска. Угу. Что и требовалось доказать. И показать кое-кому…
…Безликая гостиничная комната, на столике два нетронутых стакана и полупустая бутылка дорогого, но не роскошного, а точно под стать комнате спиртного.
– Тебе придётся исчезнуть.
Мишка смотрит спокойно, тон деловит, но не напряжён.
– Причина?
– Тебя ищут. Хотим отследить маршруты поиска. И лучше, чтобы тебя на виду не было.
– Именно меня?
– Рассчитывают так выйти на твою сеть. Не беспокойся, твоих «крысок» мы прикрыли. Ну, кроме…
– Кто уже на свету, – кивает он. – Но те либо не знают, либо умеют молчать.
– А некоторые, – усмехается Мишка, – говорят. Но так, что поиск становится невозможным. Из-за обилия возможных, но неизменно ложных направлений.
– Да, – улыбается он. – Учитель это умеет.
– Читал его интервью?
– Конечно. Он молодец. И школа его…
Мишка кивает.
– Там, – и неопределённый кивок на стену, – там у тебя всё налажено. А здесь…. Поработают без тебя месяц-другой. А если до них и дойдут… Кадры проверенные, знают, что, где и как.
– Да, – кивает он. – Лагеря всё равно сворачиваем. Да, практически, только в Атланте и остался. Имущество частью вывезем, частью распродадим. Покупателей твои отследят.
– Правильно, – соглашается Мишка. – И пусть твои идеалисты-бессребреники туда не лезут, только помешают.
– А выручка вся твоя?
– А как же! – ухмыляется Мишка. – И нечего было такие щедрые ссуды давать. Знаю, знаю я все твои расклады и аргументы. Изящно было сделано, не спорю. Но уже сделано. Закончилась та игра, Гошка. Другие начались. Послевоенные.
– Предвоенные, Мишка, – поправляет он. – Послевоенными мы занимались до нашей Победы и ихней Капитуляции. А что начинается после войны, это уже предвоенные к следующей. Азбучная истина, между прочим.
– Азбучная, – соглашается Мишка. – Так что давай, линяй из Царьграда на всё лето. Обоснованно, эффектно и эффективно…
…Бурлаков закрыл дневник и встал. Лагерь археологов жил обычной вечерней жизнью. Голоса, смех, тявканье приблудного щенка с бессмертным именем Шарик. Что ж, обоснование оказалось действенным для всех, достаточно эффектным, а эффективность просчитаем, как и положено считать – по осени.
– Игорь Александрович, – позвали его снаружи. – Ужинать…
– Спасибо, Галя, – отозвался он. – Иду.
И, выйдя из палатки, окунулся в так знакомый, любимый мир. Да, прошлого не вернуть, но разве это не подлинность? Сбитый из досок походный стол на козлах, каша с лесным дымком, чай с брусничным листом, деревенский ноздреватый хлеб и самое главное – разговоры. Где житейское и научное, воспоминания и предсказания, острые на грани приличия шутки и глубокомысленные изречения, – всё вперемешку. То, что он всегда любил больше всего, что помнил с детства с чайных и не только вечеров в дедовском доме, и по чему так тосковал, а что главным за столом Вениамин Строков, его собственный – когда-то давным-давно – студент и аспирант, так это жизнь повернулась этаким Макаром. И он не в претензии, могло быть и гораздо хуже. Блаженное чувство свободы, не безопасности, а безответственности. И лекционное турне от него никуда не денется, Мишка, наверняка его уже тоже в свои планы включил. Да, он – уже не студент, и юность не вернуть, и не войти дважды в одну и ту же реку, потому как изменились и ты, и река, но он живёт, и не заново, а дальше… Молодые смеющиеся и хмурящиеся лица, необидные сейчас шутки и подначки…. Чёрный камень с ровными строчками… нет, не надо, не хочу. Да, Серёжа мог быть за этим столом, мог… если бы не эта проклятая война и трижды проклятая Империя. И, как всегда и всюду, неизбежный разговор о войне. Всех ведь затронула, по каждому шипастым катком прокатилась.
– Игорь Александрович, а как же там было? В Сопротивлении?
Все лица обращены теперь к нему: он единственный знает и может рассказать. Бурлаков медленно кивнул. Да, это надо, но…
– Даже не знаю, с чего начать, – и улыбнулся, заметив понимающую усмешку Строкова. – Спрашивайте.
Они смущённо переглядывались, как-то не то что неловко, но…
– Игорь Александрович, – Галя смотрит на него, до предела распахнув свои обычно узкие, словно прищуренные глаза. – Ведь это уже не тайна? Всё уже известно?
– В истории всегда известно только что-то, – негромко, как про себя, говорит Строков.
– Да, – кивает Бурлаков. – Абсолютно полное знание невозможно, – и улыбается Гале. – Да, многое уже не тайна. Но известно далеко не всё. И если собирать информацию, то надо это делать сейчас. А источник один – люди и их память.
Стол взрывается многоголосием.
– Но, Игорь Александрович, ведь «врёт как очевидец».
– И неужели ничего материально?!
– А имперские архивы?!
– Ничего бесследного нет!
– Хоть что-то, но должно же было уцелеть!
Бурлаков слушал этот взволнованный гомон, соглашался, спорил и пояснял. Да, в архивах СБ кое-что уцелело, там можно искать и кое-что найти. А у кого сейчас хватит сил читать протоколы допросов с отстранённым вниманием историка? С архивами СБ и вообще имперскими сейчас работают. Но не историки и с другими целями. Да, вы правы, исследование начинается с вопроса, ответ получают в результате поиска, а не ищут подтверждения уже готовой гипотезе. Да, цель не оправдывает средства, она их определяет, и замена средств меняет и цель. И многое уничтожалось вполне сознательно и целенаправленно. По отсутствию источника можно реконструировать, какие именно вопросы не хотели услышать. А расспрашивать людей? Как это делают фольклористы и этнографы? Да, каждое высказывание субъективно, но если опросы массовые, то можно вычленить статистическими методами. Но ведь и уцелевших немного. Для статистики маловато будет. Все дружно смеются, услышав давно ставшую крылатой фразу из какого-то старого, но всеми любимого фильма. А разговор продолжается. И как вы планируете эти расспросы? Расскажите, как у вас на глазах пытали вашего друга, а вы изображали, что видите этого человека впервые и вообще всей душой за Империю и рабство? Так? И что вам ответят?
– И не забывайте. Навыки конспирации въедливы. Будут отказываться и молчать просто по привычке.
– Точно, – кивнул один из студентов в гимнастёрке с нашивками за ранения и следами от погон. – Военная тайна! И всё тут.
Многие закивали, соглашаясь.
– Да…
– Кто служил, тот знает.
– А раз знает, то лишнего не скажет.
– И не спросит!
– Да, – кивает Строков. – Даже о революционном движении до сих пор нет объективного исследования.
– Но тех ветеранов всех опросили. Ещё когда!
– И результаты опросов положили в архив!
– Там же до сих пор архивы закрыты! – возмущается кто-то. – И зачем?! Столько лет прошло!
– Видимо, – усмехнулся Бурлаков, – Это ещё современность.
– А о войне…
– О войне ещё рано писать, – студент в гимнастёрке даже ладонью по столу прихлопнул. – Какая это история, когда боль живая.
– Так что?! Ещё сто лет ждать?! – возмущается Галя.
– Мы раньше вымрем, – отмахнулся он от неё. – Тогда и пишите. Что хотите. Из могилы не поспоришь.
На секунду ошеломлённое молчание и тут же возмущённый взрыв. Что считать историей? А что истиной? И возможна ли истинная история? Бурлаков с наслаждением окунулся в этот кипящий бестолковый и упоительно безоглядный спор, изредка переглядываясь со столь же наслаждающимся Строковым.
Спорили, болтали и пели уже у традиционного костра и засиделись бы до рассвета, но в раскоп надо идти выспавшись, а то ещё череп с берцовой перепутаешь.
Вернувшись в свою палатку, Бурлаков ещё немного посидел над своими записями. Вот от чего он совершенно отвык, так это от дневников. Отвыкал мучительно, вернее, приучал себя вести дневник только мысленно, без записей. И вот… опять можно писать. Даже странно. Да, и Маше письмо. Почта… через два дня. Почтальон оставит письма и заберёт готовые к отправке. Ждать, пока прочтут и напишут ответы, не будет, ну, часок его за чаем продержат, но не дольше. Так что, пишем сейчас, а тогда только приписочку в конце по обстоятельствам. Вот так. И не думать о прошлом, как это ни трудно. Не думать. Когда-то ты умел держать себя в руках. Вот и держи. Вот и молодец.

*   *   *

+2


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Аналогичный мир - 3