Последний ряд они заканчивали при длинных, через весь луг, чёрных тенях, красное, уже не слепящее солнце медленно спускалось к горизонту. Медленно, не так от усталости, как от предвкушения отдыха, они пришли к костру, и Эркин сразу захлопотал. Развёл сильный огонь, достал мясо, нарезал и засыпал его в котелок.
– Сейчас прогреется, и поедим. Андрей, давай за водой на чай.
–Так пока вскипит… В обед надо было…
– Вот и сделал бы, а не дрых, – сердито ответил Эркин.
Он едва не обжёгся, возясь с котелком – всё-таки с решёткой куда удобнее. Андрей взял закопчённый чайник и пошёл к ручью.
– А пока холодненького, – Колька достал флягу с холодным чаем.
– Самое оно, – одобрил Миняй, усаживаясь поудобнее.
Эркин ещё раз перемешал кашу с мясом и снял котелок с огня. Андрей повесил на место котелка чайник, подправил огонь и полез за мисками.
– Ну, надо же, – хмыкнул Миняй. – Как скажи, в ресторанте.
– А чего ж и нет, – ухмыльнулся Колька.
Ложка у каждого своя, Андрей разложил кашу по мискам, Миняй нарезал хлеб, перекрестился и первым начал есть.
Первые ложки прошли в молчании: уж очень устали. Но, беря второй кусок хлеба, Колька сказал:
– А кашеваришь ты, Мороз, здоровско.
– Мясо хорошее, – улыбнулся Эркин. – И крупа чистая.
– Ага, – Андрей хоть и с полным ртом, а не промолчит. – И дурак, значит, кашу наварит, когда крупа есть?
– У тебя же получалось, – спокойно, только глаза блеснули, ответил Эркин.
Все заржали.
– Так его молодого, – кивнул Миняй. – Чтоб не зарывался.
– Эх, все-то на меня, на младшенького, – хмыкнул Андрей, накладывая себе ещё каши.
Колька фыркнул, едва не поперхнувшись.
Пока ели кашу, закипел чайник, и Колька заварил чаю.
– По-флотски. Чтоб в кружку налил, и дна не видно.
– Это что ж, – Миняй повёл носом, – чифирь вроде?
– Нет, – мотнул головой Андрей. – Чифирь крепче.
Чай пили вприкуску, не спеша, наслаждаясь вечерней прохладой и отдыхом.
– Не думал, что за день смахнём, – Колька, блаженно отдуваясь, допивал кружку.
– В охотку-то, – хмыкнул Миняй. – Ну, и выложились, конечно. На то она и страда, день год кормит.
Эркин кивнул.
– А хватит этого на зиму?
– Сено хорошее, – возразил Миняй. – А ежели соломки подмешивать…
– Если уж мешать, то концентраты, – возразил Эркин.
– Эка хватил! Концентрат-то кусачий! – Миняй потёр пальцами воображаемые деньги. – Купил мешок, да и остался без порток.
– Зато молоко с него, знаешь, какое? Дуешь, а оно не брызгается, во, в два моих пальца сливки.
– Ну, это ты загнул, я таких коров не видел.
– Ты, может, и не видел, а я доил. День постоит бидон, и ложкой не пробьёшь, а горловину потом не отмоешь.
– Это что за коровы такие?
– Шортгорны называются.
Миняй недоверчиво покрутил головой, и Эркин улыбнулся.
– Раз говорю, значит, знаю.
– Ну… ну да, – Миняй ухмыльнулся. – А у козы какие сливки? Тоже знаешь?
– Нет, – вздохнул Эркин. – Коз там не держали, только… Коза – не корова, конечно, но и её. Как покормишь, так и подоишь.
Молча слушавшие их спор Колька и Андрей дружно заржали.
– Ай да, братик!
– Ну, умыл!
Рассмеялся и Миняй. Ну, в самом деле же, завёлся, будто о его корове речь.
– Эркин, – отсмеялся Андрей. – А летом мы кого пасли?
Эркин удивлённо посмотрел на него.
– Фризов. Забыл, что ли?
– А ну да, они мясные, так?
Эркин кивнул.
– Ну и имена, – покрутил головой Колька.
Было очень тихо, а от луны и костра светло. Андрей со вздохом подвинулся и прилёг, опираясь на локоть. Эркин улыбнулся.
– Устал?
Улыбнулся и Андрей.
– Не смертельно.
Миняй хмыкнул.
– А ты злой на работу, Мороз. Неужто и там, – взмахом головы показал куда-то в сторону, так же уродовался?
– Там, это в Алабаме? – уточнил Эркин, переходя на английский. – Так и не так. На беляков работал, это было. А скотина-то не причём, понимаешь? Я её не подою, у неё вымя распирать будет, загорится… – и видя, что Колька не понимает, а Андрей встревожился, оборвал фразу и продолжил по-русски: – Взялся – делай, а не можешь, так и не берись.
– Боишься – не делай, делаешь – не бойся, – подхватил Андрей. – Верно, брат.
И вдруг привстал на колени.
– Ты чего? – удивился Колька.
– Девок услышал– сразу догадался Миняй и заржал. – И сна уж ни в одном глазу.
– Да, какой тут сон, время-то детское, – возмутился Андрей, вскакивая на ноги и заправляя рубашку. – Кольк, айда.
Колька покачал головой.
– Полежу.
– Давай, парень, – ухмыльнулся Миняй. – Твоё дело холостое, самый твой час, наше уже отгуляно.
– Ну, как хотите.
Андрей быстро обулся, снова прислушался.
– Там, вроде, поголосистее будут, – и уже уходя: – и посисястее.
Его провожал дружный хохот.
– Ох, – Миняй вытер глаза и налил себе ещё чаю. – Ну, чисто кот мартовский. Слышь, Мороз, ты в парнях, ну, до свадьбы, тоже гулял?
Помедлив, Эркин кивнул.
– Небось не один десяток перепробовал, – поддержал Миняя Колька.
– А я не считал, – так же, со спокойной ленцой в голосе, ответил Эркин.
Разговор о бабах – неизбежный мужской разговор, и он уже знал, что можно и не врать, главное – до конца не договаривать. Правда, но не вся.
– Ну, Колька, ты и щас не промах.
– Я ж Моряк, ржёт Колька. – А на суше моряки – всегда победители.
– Хороша-то вдовушка? – подмигивает Миняй.
– Чисто сахарная.
– Много сахару зубы портит.
– А у меня и перчик припасен.
– Видал я твой перчик, – Миняй пренебрежительно сплёвывает. – Селёдка заморенная. Нет, я, брат, помясистей люблю.
– Белорыбицу, что ль? – смеётся Колька. – Рыбка хороша, да больно дорога.
– Это да, – соглашается Миняй. – Такая тебе живо карман растрясёт и вытрясет.
– Было бы чего трясти, – мрачнеет Колька, но тут же улыбается. – А сам-то? Тоже ведь… не всю правду жене сказываешь.
– А ты думал, – Миняй даже как-то обиженно смотрит на Кольку. – Я что, не мужик?
– Мужик, – кивает Эркин. – Дверью хлопнешь, так всё крыло вздрагивает.
Миняй оторопело смотрит на него.
– Это как в крыле? Я же в башне…
– В башне своей ты, может, и не хлопаешь, – очень серьёзно, только глаза блестят, отвечает Эркин. – Не знаю, не слышал, – и обращаясь к Кольке: – Я в семьдесят седьмой живу, а как он в пятидесятой хлопнет, так весь этаж слышит и знает.
Миняй молча широко открытым ртом хватает воздух, а Колька катается, хохоча и стуча кулаками по земле.
– Ну уж, – забормотал Миняй, – ну уж и весь, ты, Мороз, того…
У Эркина так и вертелось на языке, что у пятидесятой дверь хлопает часто и каждый раз по-другому, но, поглядев на Миняя, решил промолчать. Пусть Миняй думает, что он у неё один.
– Ну, Мороз, – отсмеялся Колька, – ну, ты и хват.
Миняй, наконец, сообразил, что ему тоже лучше рассмеяться. Знать-то люди всегда всё знают, главное, чтоб не звонили. Жена да семья – это одно, а мущинское его дело – это уж совсем другое.
Дружно допили чай, Эркин остатком кипятка залил миски, заглянул в чайник.
– Кольк, воды принеси.
– Это зачем? – удивился Миняй.
– А чтоб утром чаю не ждать.
– Ну и хозяйственный же ты мужик.
– Костёр-то всё равно на всю ночь, – пожал плечами Эркин, быстро отмывая миски. – Хлеба сколько осталось?
– На завтра хватит, – хмыкнул Колька. – Тебе б каптером быть.
– А это кто?
Выслушав объяснение Кольки, Эркин кивнул:
– Понятно.
Ну вот, костёр налажен, в чайнике тихо греется вода, в котелке мирно ждёт утра остаток каши, сохнут перевёрнутые вверх дном миски. Можно и на боковую. Ночь тёплая, но они легли по-походному: в куртках. У Миняя тёмно-синяя, в угоне у всех такие были, у Эркина такая же, только тускло-чёрная, рабская, а Колька принёс свою зимнюю робу. Поёрзали, посопели, укладываясь, и Миняй с Колькой дружно захрапели. Эркин улыбнулся, не открывая глаз. А хорошо было. Сладко ноют натруженные мышцы, вокруг тихие ночные шорохи и свисты, громко стрекочет невдалеке, вроде, сказали, сверчок.

Когда такая дорога, то ни по сторонам глазеть, ни болтать не будешь. Шли молча и ровно, как заведённые, не сбивая дыхания болтовнёй. Может, под песню было бы и легче, да им такое и в голову как-то не пришло.
Вёл их Колька не дорогой, а тропами, напрямик через луга, большей частью уже выкошенные, уставленные стогами, а кое-где и стогов уже нет: свезли, – через картофельные, покрытые тёмно-зелёной ботвой поля, а вон уже и огородные загородки пошли, и не тропа уже, а проулок, из-за заборов голоса и смех, мычат коровы, что, уже и стадо пригнали? Да, сумерки уже, ну, надо же как маханули, а вон и Колькин проулок.
И только свалив в сарае косы и грабли, они поняли, что и в самом деле сдюжили, смогли. Эсфирь пригласила их зайти поесть и, выслушав их вежливый, но решительный отказ, метнулась в дом и, вернувшись, мгновенно накрыла стол под яблоней.
– Тогда хоть молока выпейте, козьего.
И, не дожидаясь их ответа, снова убежала и вернулась с кувшином.
Они сели вокруг стола, к Кольке на колени сразу забрался Колобок, разглядывая гостей.
– Братан мой, – объяснил Колька Миняю.
Тот молча кивнул. Андрей состроил Колобку рожу, и малыш радостно засмеялся, запрокидывая кудрявую голову. Улыбнулся и Эркин.
Козье молоко он пил впервые и от усталости не мог понять: нравится ему или нет. Как-то незаметно на столе появился пирог с вареньем, ещё что-то.
Эркин дожевал пирог, толкнул под столом Андрея. Тот кивнул и вытряхнул в рот последние капли из стакана. Кивнул и Миняй.
Встали из-за стола они одновременно.
– Спасибо хозяевам за ласку и почёт, – поблагодарил за всех Миняй.
– Вам спасибо за помощь, – встал и Колька, ссадив на землю Колобка.
И неожиданно для Эркина, шагнув вперёд, крепко обнял Миняя, затем его и Андрея.
– Спасибо вам… спасибо…
– Ладноть тебе, – буркнул, скрывая смущение, Миняй. – Бывайте здоровы, айда, мужики, время позднее.
– Айда, – согласился Андрей. – До свидания всем. Мама Фира, пирог потрясный, в жизни бы не ушёл, да на работу надо.
– До свиданья, – улыбнулся Эркин, легонько подталкивая Андрея.
Вроде только пришли и сидели недолго, а уже вечер к ночи прислоняется. Старый город затихал, готовясь ко сну, и, когда они подошли к переезду, сзади стояла ночная тишина, хотя небо ещё светло-синее.
– Ну что, – Миняй с улыбкой посмотрел на зевающего Андрея, – какое время? Детское? Или как?
Андрей ещё раз зевнул.
– Время какое, спрашиваешь? А перед сменой.
Миняй рассмеялся.
– Вывернулся, паря. Ты завтра в какую?
– А, как и вы, в первую.
– Новый город догуливал выходные, мостовые и стены домов отдавали накопленный за день жар. По-прежнему ровным размеренным шагом уже при фонарном свете они добрались до «Беженского Корабля». Миняй протянул руку Эркину.
– Ну, до завтра, Мороз.
– До завтра, – ответил Эркин.
Улыбчиво кивнул Андрей, и они разошлись.
Молча поднялись по лестнице, вошли в тихий, уже спящий коридор. У своей двери Эркин полез в карман за ключами, но дверь распахнулась сама, и Женя обняла их, сразу обоих, и буквально вдёрнула в квартиру.
– Наконец-то… всё в порядке, да? Сейчас чаю… поедите… – быстро говорила она, целуя обоих.
– Женя, – Эркин с трудом вклинился в её скороговорку, – сейчас в душ и спать, мы сыты, правда.
– Точно, братик.
Андрей сгрёб их мешки, куртку Эркина и забросил всё в кладовку.
– Завтра разберу. Женя, спасибо, но только спать.
– Завтра в первую, Женя, – виновато сказал Эркин и поцеловал её в щёку.
– Да, – сразу кивнула Женя. – Да, конечно.
Расстёгивая на ходу рубашку, Андрей прошёл мимо них в ванную.
– Братик, догоняй.
– Да-да, Эркин, иди, конечно, – Женя ещё раз поцеловала его и легонько подтолкнула в спину.
Андрей уже ухал и кряхтел под душем. Эркин быстро разделся и, осторожно раздвинув занавеску, чтобы не набрызгать, протиснулся в щель.
– Эркин, ты? – Андрей яростно намыливал голову.
– Да, я. Подвинься.
Горячие сильные струи били их по головам и плечам, разлетаясь брызгами и от занавески снова на них.
– Ох, хорошо-о! Играться не вздумай!
– Отстань. Помять тебя?
– Нет, спасибо, брат. Завтра, ладно?
– Ладно.
Они, несмотря на тесноту, всё-таки потёрли друг другу спины и выключили воду.
– Ох, щас завалю-усь…
– На смену не проспи.
– Да ни в жисть, братик. Готов? Открываю.
Андрей щёлкнул задвижкой на двери.
В квартире тихо и темно, только под дверью спальни узкая светящаяся полоска. Эркин машинально, засыпая на ходу, повернул задвижку на двери, сбросил халат на пуф и лёг. Женя сразу отложила на тумбочку со своей стороны журнал, выключила лампу и повернулась к нему.
– Устал, милый? Спи, Эркин, спи, мой родной.
И уже во сне Эркин ответил:
– Ага, Женя, я сплю.
Женя тихо засмеялась, целуя его в щёку и в висок, погладила по груди. Эркин протяжно вздохнул и улыбнулся, не открывая глаз.

*   *   *

1999; 15.04.2015

Она шла так же быстро, как все, и одета, как все, но он не мог ошибиться. Чёрные кудри до плеч, плечи, талия, бёдра… и… да нет, дело не в волосах и фигуре, а в том, как она идёт, танцуя, играя бёдрами и спиной, не завлекая, не разжигая, а просто иначе не умеет.
Майкл прибавил шагу, побежал, ловко лавируя между людьми. Догнал, почти догнал, поравнялся и пошёл рядом. Она думала о своём и не замечала, что её разглядывают, или настолько привыкла к чужим взглядам. Тёмная, темнее мулатки, но не чёрная. И джи, не элка. Надо же, и чего её в Россию понесло, спальницы все устроились и гореть не стали, а эта чего?
Она по-прежнему не замечала ничего и никого, и Майкл тихонько свистнул по-питомничьи.
Она вздрогнула и остановилась, будто налетела на невидимую преграду. Остановился и он. Теперь они стояли и рассматривали друг друга, а толпа обтекала их. Оба высокие стройные, и оба как негативы: светлая одежда и тёмные лица и руки.
– Еды тебе, – улыбнулся Майкл.
– И тебе от пуза, – кивнула она, настороженно оглядывая его. – Джи?
– Да, – согласился с очевидным Майкл.
Она усмехнулась.
– И кто тебя привёз?
Её вопрос и удивил, и как-то обидел его.
– Я сам приехал.
– Ловок, – кивнула она. – А меня привезли, – и вдруг: – Пожрать купишь? А то, – и по-русски: – Ни копья.
– Хорошо, – кивнул он. – Пошли.
Они шли рядом, но не касаясь друг друга. Майкл замедлил шаг у первого же кафе, но она покачала головой. – Слишком шикарно. Дорогое заведение.
Он упрямо мотнул головой.
– Деньги есть.
– Ну, как знаешь, – пожала она плечами и повторила: – У меня ни копья.
– Я слышал.
В кафе они сели за столик, и он взял листок меню.
– Ого-о! – протянула она, видя, как он водит глазами по тексту.
– А ты думала, – гордо хмыкнул Майкл. – Так тебе как, полный обед?
– Спрашиваешь!
К ним подошла официантка, и Майкл заказал два обеда. Его бойкая русская речь тоже произвела впечатление.
– Здоровско ты! – сказала она, когда официантка, спрятав свой блокнотик в карман фартучка, отошла.
Майкл самодовольно улыбнулся.
– А чего ж нет. Слушай, а ты чего так? Ну…
– Без денег? – она усмехнулась. – Приехала на неделю, полторы протянула, а теперь всё… как ни тянула… работы нет. Перегорела я, – и твёрдый насмешливый взгляд.
Майкл выдержал его и кивнул.
– Я тоже. Я Майкл, тьфу, Михаил. А ты?
– Ну да, – кивнула она. – Раз перегорел, то имя можно. А я Мария, по-русски – Маша. Чем живёшь?
– В госпитале, медбрат и массажист.
– Ого! Это ж…
Она не договорила, потому что им принесли салат. Майкл не собирался так рано обедать, но сидеть и смотреть, как другой ест, тоже не хотел.
– Здоровско устроился, – заговорила Мария.
– Не жалуюсь. А ты?
Она вздохнула.
– Было хреново, стало дерьмово. Я ведь… сбежала.
– Чего-о? – изумился Майкл. – Ты что?! Свободе уже… полтора года, а ты…
– А я вот только сбежала. Да не от хозяина. От мужа.
Майкл окончательно онемел. Но им принесли окрошку. С мясом, яйцами и сметаной. К половине тарелки Майкл немного пришёл в себя.
– Он что? Обидел тебя? Ну…
– Да нет, – Мария вздохнула, доедая окрошку. – Это я его обидела. Ладно. Ты как, один?
– Да нет, нас с госпиталем, знаешь, сколько приехало.
– С госпиталем? – переспросила она. – Слушай, как же ты исследования проскочил? Ведь трепали, что всех наших, ну, кто уцелел, на исследования вывозили.
– Трепотня, она и есть трепотня. Лечили нас, ну, кто раненый был, из горячки, из чёрного тумана вытаскивали, это да.
Она невольно поёжилась, как от холода.
– Чёрный туман… да, горячку ещё выдержишь, а из чёрного тумана в одиночку не встанешь.
Поджаристые котлеты с мелко нарезанными жареными картошкой и луком надолго прекратили их разговор. Завершал обед яблочный компот.
– Спасибо тебе, – взяла она стакан. – А то…
– Ладно тебе, – отмахнулся Майкл. – Если мы не за себя, то кто за нас.
Мария улыбнулась.
– Здоровско.
– И куда ты теперь? – спросил Майкл, когда они вышли из кафе.
Она пожала плечами.
– Не знаю. Наверное… – и не договорила.
– Вернёшься?
– К мужу? – уточнила она. И вздохнула. – А больше некуда.
– Он что? – повторил свой вопрос Майкл.
– Он-то ничего, – Мария сердито повела плечом. – Он… а! Я это, понимаешь, моя вина. Вот уехала, сказала на неделю, а сегодня двенадцатый день. Нельзя мне возвращаться. Нельзя и всё. И жить здесь не на что и уехать некуда, и… – она усмехнулась. – И подушку просить не у кого.
– И незачем, – твёрдо ответил Майкл. – Пошли.
– Это куда? – насмешливо спросила она, но послушно пошла рядом.
– Увидишь, – пообещал Майкл. – Не бойсь, всё будет нормально. Выдумала тоже… подушку. Дура. Кто выжил, тот и победил. Я, знаешь, каких видел… без рук, без ног, глаза выжгло, и живёт, а ты… всё же на месте.
Он говорил быстро и сердито, но тихо, по-камерному. И она так же отвечала ему.
– Без рук, без ног… так он же беляк. А мы… я ж перегорела, кому я, такая, нужна?
– И я перегорел. Да чего там, мы все, кто в госпитале, перегорели. И живём.
– И кому вы нужны? – съязвила Мария. – Ну, вот ты, кому ты нужен?
– Я? – на мгновение растерялся Майкл, но тут же нашёлся, вспомнив, как однажды спорили ещё там, в Спрингфилде. – Я сам себе нужен.
– А зачем?
На этот вопрос он ответить не смог и угрюмо буркнул.
– Ничего, вот я сведу тебя, он тебе на все вопросы ответит.
– Поп, что ли? – фыркнула Мария.
– Нет, он психолог.
– Кто-о?! Это что ещё за хренотень?
Майкл улыбнулся покровительственной усмешкой знающего.
– Увидишь. Он нас из чёрного тумана вытаскивал. Так что… ты только не ври ему. А плохого он не посоветует.
– Это беляк-то?!
– Он русский, – внушительно ответил Майкл. – Это раз. Он врач и давал клятву Гиппократа, это два. И он… мой крёстный, это три.
В их разговоре всё чаше проскакивали русские слова, и незаметно для себя Майкл, а за ним и Мария, полностью перешли на русский.
– Крёстный? – удивилась Мария. – Ты крестился?
– Ну да. Когда решили уехать, – весело объяснил Майкл, – ну, в Россию, мы все себе русские имена взяли. И крестились.
– Иначе не пускали? – уточнила Мария.
– Да нет, – так же удивлённо ответил Майкл. – Просто мы решили. Едем в Россию, должны быть как русские. Сами решили, понимаешь?
Она задумчиво покачала головой.
– И много вас?
– Здесь? – уточнил он. – Двадцать четыре.
– И все джи?
– Все перегорели, – поправил он её. – А так-то элов больше.
– Ну, как везде, – кивнула Мария. – И что, все в госпитале?
– Ну да.

В кабинете Мария сама прошла вперёд и села к столу. Жариков отметил про себя, что обстановка: шкафы и полки с книгами, обтянутый тёмной кожей диван и кресла, большой письменный стол и прочие причиндалы – не удивила и не смутила её.
– А… а как мне вас называть, сэр? – спросила она по-английски.
– Иван Дормидонтович, доктор Иван, просто доктор, – ответно улыбнулся Жариков. – И говори, как тебе удобнее.
– Спасибо… доктор, – ответила Мария по-русски и на мгновение опустила ресницы, сделав лицо детски-смущённым. – Я не всё могу сказать по-русски, – продолжила она по-английски.
– Говори, как тебе удобно, – повторил Жариков. –Я пойму.
Мария медленно кивнула. Он – беляк, врач, ему нельзя верить, но… но почему-то врать ему тоже не хочется. И начала она сама, не дожидаясь вопросов. Когда сама говоришь, то сама и решаешь, о чём и как сказать, а о чём и умолчать.
– Михаил правду сказал. Я сбежала. Сказала, что уеду на неделю, он мне денег дал, а я уехала… и не вернулась. Нельзя мне возвращаться. Он… он хороший, не подумайте чего, это я… обманула его.
– Кто он? – мягко спросил Жариков и, видя, что она замялась, уточнил: – Ну, как зовут, где живёт…
Мария вздохнула.
– Ох… зовут его… Степан Му-хо-р-тов, живёт в Корчеве, и… – она снова вздохнула и совсем тихо: – Он мой муж.
Жариков на секунду онемел, но только на секунду, а она продолжала, перемешивая английские и русские слова.
– Он меня из чёрного тумана вытащил, в Россию привёз, я ж горела ещё, он-то думал, что тиф, не побоялся заразы, а я… что я ему, ни родить, ни ублажить как следует не могу, перегорела же, ему жену нужно, настоящую, чтоб семья и детки, а я… неродиха, вот и сказала, что к врачу поеду, по женским делам… а сама… сюда… я не вернусь, пусть что хочет думает, его там уже обхаживают, пусть ему хорошо будет.
Она замолчала, заплакав. Жариков уже не раз видел этот плач, беззвучный, с широко открытыми глазами и струйками слёз по щекам. Он встал налить ей воды и, пока шёл к столику перед диваном, где стоял графин с водой и двумя стаканами, наливал воду, закрывал графин и нёс ей стакан, всё решил.
– Вот, выпей.
– Ага, – всхлипнула она. – Спасибо.
Она смотрела на него снизу вверх с доверчивой готовностью. Жариков улыбнулся, и Мария сразу ответно улыбнулась, блестя ещё мокрыми глазами.
– Сейчас пойдём на кухню, попьём чаю и поедем в Алабино, в госпиталь, – она, завороженно глядя на него, кивала, – там пройдёшь обследование, так что и никакого обмана не будет, – она ахнула, и он засмеялся её радостному удивлению. – Да-да, всё будет в порядке. А сейчас пошли на кухню.
Она послушно встала.
На кухне их встретили накрытый стол и встревоженные лица парней. Мария храбро улыбнулась Майклу, и тот сорвался с подоконника к ней.
– Как ты?
– Я в порядке.
– Всё в порядке, – кивнул Жариков. – Сейчас попьём чаю и поедем.
– Куда? – живо спросил Андрей.
– В Алабино, – ответил Жариков.
И парни сразу понимающе закивали. Ну, конечно, в Алабино, в госпиталь. Им там помогли, помогут и ей.
– Чай уже готов, – улыбнулся Андрей. – Наливать?
– Да, спасибо, – улыбнулся им всем Жариков. – Михаил, ухаживай за Марией.
– Можно? – удивлённо вырвалось у Майкла.
– Нужно, – серьёзно ответил Жариков.
– Я сыта, – тихо сказала Мария. – Меня Михаил накормил. Обедом.
– Чай – не еда, а удовольствие, – весело ответил Майкл.
К чаепитию приступили дружно и с видимым общим удовольствием.
Убедившись, что Мария и парни успокоились, Жариков встал из-за стола.
– Пейте на здоровье, позвоню в госпиталь, что мы приедем.
Парни снова закивали, демонстрируя понимающее согласие.
Когда он ушёл, Мария камерным шёпотом спросила:
– На исследовании… сильно режут?
– Не исследование, а обследование, – поправил её Майкл.
– Щупают, смотрят, – поддержал его Майкл.
– Как на сортировке, что ли?
Парни переглянулись
– Ну, не совсем, – не очень уверенно сказал Майкл. – Но не обработка.
– Больно не будет, – кивнул Андрей. – Ты не бойся. И не ври, когда спрашивают.
– А чего врать, – вздохнула Мария. – Ты ж сам, Михаил, ему всё сказал. Я ж перегорела, теперь-то уж всё. Мне, – она усмехнулась, – бояться уже нечего.
– Давно горела? – спросил Андрей.
– Да в заваруху, а ты?
– В госпитале уже, меня солдаты, русские, у банды отбили и в госпиталь привезли. – Андрей вдруг помрачнел.
Майкл удивлённо посмотрел на него и решил уточнить:
– Это сержант твой…
– Да-да, он, – резко ответил Андрей и мягче добавил: – Не время сейчас.
В кухню вошёл Жариков, быстро оглядел их, но если и догадался о чём, то вида не подал.
– Всё в порядке, нас ждут.
Мария тряхнула головой, разметав кудрявые пряди.
– Тогда поехали, чего тянуть.
Андрей взялся было за посуду, но Жариков отмахнулся.
– Оставь. Приеду, всё сам уберу.
И они ушли, бросив все как было на столе. В самом деле, чего тянуть? Шагнул – так иди.

*   *   *