Раньше двадцатого августа в методкабинете делать нечего. Это Громовому Камню объяснили ещё на педсовете. И он старательно копил деньги на поездку. Поездом очень неудобно, придётся ночевать в Ижорске, а автобус намного дороже. Джинни на совместную поездку согласилась, так что… ладно, выберемся и прорвёмся, где пробежим, а где и проползём, это по обстрелу глядя. Пока что у него всё получалось, даже в кино сходили. Как раз новый фильм, зал битком и так вышло, что каждый сам за себя платил.
И самое главное – эта пятёрка. Встретились на улице раз, другой, переглянулись, перебросились приветствием. Сначала они приняли его за «асфальтового», но разъяснилось всё быстро. Они работали на заводе и стройке, грузчиками и разнорабочими, жили все вместе в бараке. А потом он пришёл к ним в гости…
…Длинное одноэтажное и от этого кажущееся ещё более длинным деревянное здание. Когда-то его покрасили голубой краской, но это было очень давно. На вытоптанной в пыль серой траве у дома валялись какие-то обрывки и обломки, и кто-то спал, так и не добравшись до своей койки. На крыльце сидел Маленький Филин. Как самый младший он встречал гостя. Увидев Громового Камня, он встал.
– Я тебя вижу.
– И я тебя вижу, – улыбнулся Громовой Камень.
По длинному полутёмному коридору сквозь запахи скисшей капусты, дешёвого табака и перегара они прошли в комнату, где жили заводские.
Три кровати, стол, табуретки, на стене планка с гвоздями вместо вешалки, кровати небрежно покрыты тёмными безузорными одеялами.
– Да будет крепким ваше жилище и удачной охота, – поздоровался Громовой Камень, входя в комнату.
– Садись к нашему огню и поешь с нами, – ответили ему столь же ритуальной фразой.
Громовой Камень сел к столу, звякнув медалями. Да, он специально пришёл не в племенном, а в форме. Ему нечего ни стыдиться, ни стесняться. Его медали и нашивки не хуже вражеских скальпов и орлиных перьев с надсечками. За храбрость, за личное мужество, за боевые заслуги… и похоже, если не поняли, то догадались.
После недолгого ритуального молчания Громовой Камень выложил на стол пачку сигарет. Все взяли себе по сигарете, и пошёл неторопливый разговор. Ни об охоте, ни о погоде… ни одна стойбищная тема здесь неважна, и потому говорить о ней не нужно. А о чём тогда? О деньгах? Об этом они говорить не умели и не хотели. Но больше-то не о чем. Денег мало, тратятся они быстро и как-то… без толку. Вроде и пьют они… не больше других, скажем так, а…
– Ты пьёшь? Ну, – и по-русски: – с получки?
Громовой Камень покачал головой.
– В праздник со всеми, а сам по себе нет, – и, помолчав, продолжил, поневоле вставляя русские слова: – На фронте перед боем давали, сто грамм на человека. Были такие, что не пили сразу, а копили, чтобы потом сразу много получилось, чтоб напиться. Но таких мало было.
– Ты сам пошёл? Ну, на русскую войну.
– Да, – голос Громового Камня стал жёстким. – Добровольцем. Я думал, что это и моя война.
– И сейчас? – Перо Орла, старший из заводских требовательно смотрит на него сквозь сигаретный дым. – И сейчас так думаешь?
– Да. Русские воевали с Империей и за нас. Ты слышал о резервациях?
– Старики рассказывали, – кивнул Одинокий Волк. – И эти, приехавшие. Но… неужели это всё правда?
– А Мороз, – вдруг сказал Маленький Филин, молчавший до сих пор, как и положено младшему, – говорит, что резервация не самое плохое. Бывает ещё хуже.
– А ты больше верь «асфальтовому»! – обрушились на маленького Филина со всех сторон. – Ему-то откуда знать?! Он с Равнины ещё когда сбежал, совсем от племени отбился! Даже языка, видите ли, не знает! Под бледнолицего заделался!
– Язык он учит, – спокойно возразил Громовой Камень. – А насчёт резервации и худшего… может, он как раз и знает.
– Откуда? – насмешливо повторил Медвежонок.
Громовой Камень не говорил с Эркином о его прошлом, но на выпускном заметил, что у всех негров и мулатов были цветные татуировки-номера над правым запястьем. Что в Империи рабов клеймили как скот, рассказывали ещё в школе и в армии на политинформациях, так что… скорее всего Мороз был рабом, потому не знает языка, но знает о резервациях и рабстве. Но объяснять свои догадки Громовой Камень не стал: если Мороз об этом молчит, то нечего по-женски, нет, по-бабьи трепаться и сплетничать.
Разговор прервал стук в дверь.
– Эй! – крикнул из-за двери насмешливый женский голос. – Индеи, чайник свой спасайте! Он уже ж плавится на хрен!
Перо Орла грозно посмотрел на Маленького Филина, и тот мгновенно вылетел из комнаты, едва – судя по донёсшейся ругани – не сбив кого-то с ног в коридоре. Двукрылый поставил на стол чашки и выложил кулёк с крупным кусковым сахаром.
Одинокий Волк и Медвежонок вышли и тут же вернулись с литровой бутылкой водки, а Маленький Филин внёс чайник, обернув проволочную ручку тряпкой. Нашлась и коврига хлеба. Ещё бы мяса, скажем, копчёных оленьих рёбер, чтобы как дома…
– Пишут, этот год лучше будет, – Маленький Филин встряхивает головой, рассыпая по плечам слипшиеся пряди. – А денег просят. Чтоб прислал. Как же так, а?
– А! – отмахивается Медвежонок. – Как весна, так сытого года ждём, а дичи совсем мало стало. У нас…
– Не скули, – бросает Одинокий Волк. – У всех так. И всегда. Послать денег… а самим что жрать? Ты, Громовой Камень, смотри, мы же работаем, а в чём приехали, в том и ходим, всё это, – он широким жестом обводит комнату и сидящих за толом, – в долг взяли, и не расплатиться никак.
– А зайдёшь за чем, швыряют тебе, – Медвежонок жадно рвёт зубами кусок хлеба. – А чем мои деньги хуже?!
– Точно. К чёрным, и то лучше…
Громовой Камень слушал эти жалобы и не знал, вернее, знал, что сказать, но… Нет, не здесь и не сейчас.
Жалобы, похвальба, какие-то старые счёты, угрозы выдуманным врагам – всё вперемешку. Громовой Камень слушал, кивал, особо не соглашался, но и не спорил: всё равно каждый только самого себя и слушает. Себя он пьяным не ощущал, да и полстакана – не его доза, пообедал он хорошо, а по полному желудку водка не бьёт, и вообще… он и раньше замечал, что берёт того, кто хочет набраться. «Огненная вода» – враг индейца, и с ней как с врагом – не доверяя, используя и не подчиняясь.
Водка кончилась быстро, по полстакана пришлось, денег на новую бутылку нет, да бутылки на шестерых всё равно мало, так что в эти же кружки и стаканы налили горячего, заваренного прямо в чайнике крепкого чая, взяли по куску твёрдого желтоватого сахара.
– О! – вырвалось у Громового Камня. – Хорош чай.
Медвежонок улыбнулся.
– Это с травами. В Старом городе одна есть, травница, вот у неё и купил.
– Дорого?
– Рубль стопка, по щепотке в магазинный подмешиваем.
Громовой Камень кивнул, подумав, что эту Травницу надо бы найти и поговорить, русские травы он знает плохо, хотя травами вообще всегда занимались женщины, мужчины знали только то, что нужно для охоты или битвы. Маленький Филин снова упомянул о письме домой. Как переслать деньги?
– Пропей лучше, – посоветовал одинокий Волк. – Всё равно на почте зажилят.
– Как это? – поинтересовался двукрылый.
– А просто. Адрес будут тебе писать и наврут. Письмо и пропадёт, а с ним и деньги.
– В тот же раз дошло, – возразил маленький Филин.
– В тот раз ты без денег посылал, а…
– Адрес мне Мороз писал, – перебил его Маленький Филин. – И обратный тоже. Он по-русски здорово знает.
– Ну да, а на родном-то он хоть слово помнит? Или брезгует? – Одинокий Волк резко стукнул стаканом о стол. – Скажешь, нет? Постригся, умылся, одежду сменил и язык забыл. Ненавижу таких! Смог бы, он и кожу поменял.
– А ты это не нам, – предложил Двукрылый, подмигивая Громовому Камню. – А ему скажи. А мы посмотрим.
– На что? – не понял Одинокий Волк.
Заводские дружно рассмеялись.
– А как он тебя будет по земле размазывать, – ответил Двукрылый. – Только скальп валяться и останется.
Перо Орла кивнул.
– Да, так.
– Пусть попробует, – буркнул Одинокий Волк.
– Ты его в деле не видел, – улыбнулся Маленький Филин. – Перед весной тут, как это по-русски, да, масленица, бои были, так он всех посшибал.
Двукрылый кивнул.
– И там не всерьёз было, а вот на заводе один ему сказал что-то, из его же бригады, так он его взял за горло и поднял. Одной рукой. И подержал.
– И не придушил? – насмешливо спросил Одинокий Волк.
– И за мозгляка бледнолицего в тюрьму сесть? – насмешливо ответил вопросом Перо Орла.
Громовой Камень вспомнил Мороза на выпускном, его налитый силой торс, неожиданную для «асфальтового» ловкость в лесу и задумчиво кивнул. Да, он верит, что Мороз мог одной рукой взять за горло и поднять на воздух взрослого мужчину.
– А что учится он, – Маленький Филин как-то неуверенно вздохнул, –так, может, это и не зря. Грамотному всё-таки легче.
Громовой Камень не ждал такого поворота, но… хотя, нет, ничего сейчас не получится. Хоть выпили и немного, но всё равно… Но что зашла об этом речь – уже хорошо!

Мария стояла у окна, рассматривая быстро темнеющий сад. Ну вот, вот и всё, нет, она ни о чём не жалеет, всё получилось даже лучше, чем она ожидала, могла ожидать. И больница оказалась нестрашной, и самое главное – с мужем уладилось. Почти уладилось. Доктор Ваня уговорил дать телеграмму, помог сочинить, а деньги дал Михаил. Сказал, что в долг. Ну, с Михаилом она сама сочтётся, он свой, всё понимает, а с мужем…
…В кабинете у доктора Вани всегда светло и спокойно.
– А если он приедет?
– Поговоришь с ним, – доктор Ваня смотрит на неё серьёзно, без насмешки. – Всё объяснишь.
– Нет, нет…
– Я помогу.
– А… а может, вы с ним поговорите, – с надеждой просит она.
Доктор Ваня улыбается.
– Поговорю, обязательно поговорю, но не вместо тебя.
Она кивает. Спорить с доктором Ваней или не слушаться его невозможно…
…Мария вздохнула и отошла от окна. Темно уже совсем, надо ложиться спать. У неё отдельная комната, с уборной и душем, называется – бокс. Смешное название. И совсем не похоже на камеру. Ну, ночь уже, пора ложиться.
Свет она включать не стала: занавесок нет, мало ли кто в саду окажется и увидит, а голышом походить тоже хочется, привычней так.
Мария быстро привела себя в порядок, откинула одеяло и легла, прикрыв только ноги. Тепло же, и не давит. Ну вот, ещё день прошёл. Завтра… завтра самое страшное – гинеколог. Он одного названия всё внутри дрожит. Да ещё и женщина. Женщина-врач – хуже этого ничего не было. Хотя здесь… здесь, может, и по-другому. Доктор Ваня обещал пойти с ней. Странно: беляк, а как всё понимает. И не расспрашивает особо, а ты сама всё ему рассказываешь.
Она вздохнула и потянулась, закинув руки за голову. Может, и вправду обойдётся. Михаил говорил, что врачи здесь другие. И остальные парни, и элы, и джи… Может, и не врали. Кто её уже смотрел, больно не сделали, ни один, и не лапали, тоже ни один. Но гинеколог – это совсем другое. Хотя… что ей, перегоревшей, могут сделать? Только убить. Всё остальное – уже пустяки, да и неважно это. Степана жалко, он ей зла не хотел, если и обижал, то по незнанию. И она его… тоже не со зла. Он её, можно сказать, из смерти вытащил, а потом… хозяйка она никакая. Стирка, готовка – всему учиться пришлось. Степан терпел, учил, злился, конечно, но не гнал. Она старалась как могла, хорошо ещё, что Степан на работе уставал и не каждую ночь лез.
Мария снова вздохнула и уже закрыла глаза, когда послышались лёгкие скользящие шаги. Ближе, ближе… замерли у двери. Уже догадываясь, кто это, Мария приподнялась на локте и позвала по-английски.
– Это ты? Заходи.
– Да, я, – так же по-английски ответил, входя, Майкл. – Не спишь ещё?
– Нет, – улыбнулась Мария.
Её улыбка блеснула в темноте, и Майкл пошёл на эту улыбку, как на свет. Он был в белом халате и шапочке, и Мария спросила:
– Работаешь сегодня?
– Да, дежурю, вот отпросился, держи, – он полез под халат и вытащил большое яблоко.
– Оу! – тихо засмеялась Мария. – Спасибо. Ты садись. Тебя на сколько отпустили?
– Успею, – усмехнулся Майкл.
Мария покатала в ладонях яблоко, понюхала.
– Ты как? – тихо спросил Майкл. – В порядке?
– Да, – кивнула Мария. – А ты?
– У меня всегда порядок, – буркнул Майкл.
Он сам не понимал, что с ним, вернее, не хотел понимать, и потому срывался. Мария снова засмеялась и вздохнула.
– Мне завтра к гинекологу идти.
– Это доктор Барби? Варвара Виссарионовна? – уточнил Майкл. – Не бойся, она добрая.
– Много ты в гинекологах понимаешь! – фыркнула Мари я.
– Здесь все врачи хорошие, – упрямо ответил Майкл и, помедлив, предложил: – Хочешь, я с тобой пойду. Сменюсь, и пойдём.
– Спасибо, – кивнула Мария. – Доктор Ваня сказал, что отведёт меня. Он на тебя не заругается? Ну, если и ты пойдёшь.
– Думаю, нет.
– Он что, тоже… добрый?
– Ты ж его видела. И говорила с ним. Он…
Майкл запнулся, подбирая слова, и она закончила фразу за него.
– Понимающий, так?
– Да, – обрадовался находке Майкл. – Это ты точно. Знаешь, меня когда привезли прошлой зимой, в самую заваруху, я сначала не давался, думал, лучше пусть сразу пристрелят, чтоб не мучиться.
– Ты горел уже? – перебила она его.
– Нет, я только раненый был, ну, побили меня сильно, кожу порвали, сзади и на лице.
– Лицо у тебя чистое, – возразила Мария.
– Это мне под волосы шов утянули. Я теперь на лоб счёсываю. И разрез был не рваный, такие хорошо заживают, а сзади меня здорово попортили. Я же джи, – Майкл вздохнул. – Гореть я уже здесь начал. Так, когда привезли меня, сначала буйным посчитали и связали, так доктор Ваня пришёл, санитаров выгнал и развязал меня, – Майкл снова вздохнул.
– Ты за хозяина его посчитал, да? – жадно спросила Мария.
– Да нет, –усмехнулся Майкл. – Я и не надеялся на это. Грязный весь, вонючий, морда в крови, задница порезана. На хрен такой спальник нужен. Да и по нему ж видно, что ему джи без надобности.
– Ну, не скажи, я в большом Паласе была, навидалась. Парня и девку за раз брали, и ни хрена.
Майкл кивнул.
– Я такое тоже видел, – и по-русски: – Бисексуал называется, – и тут же снова по-английски. – Но тут… Знаешь, он развязал меня, ну, мне только петлю на руки накинули, на запястья, стянуть даже не успели, он петлю снял, в угол откинул. Я стою перед ним и жду. Куда ударит. А он на меня смотрит, и тут, – Майкл как-то недоверчиво улыбнулся. – Тут он меня, понимаешь, меня спрашивает. Хочу ли я умыться. И рукой на раковину показывает. А там мыло лежит, белое, и полотенце рядом.
– Ты небось и кинулся, – засмеялась Мария.
– Ага, – так же радостно засмеялся Майкл. – А мыло щиплет, я и ойкнул. А он говорит, давай посмотрю, что можно сделать. Тут и доктор Юра зашёл. Юрий Анатольевич.
– Это очкастый, что ли?
– Да, хирург. И забрал меня зашивать. Понимаешь, доктор Ваня мне сказал, что делать надо сейчас, а то края разойдутся, и шрам тогда широкий будет. Понимаешь, будто он знал, будто они не врачи, а… а за меня, чтоб я на сортировке не вылетел.
Мария задумчиво кивнула, доедая яблоко.
– Зашили тебя хорошо. А гореть…
– Ну, пока зашитый лежал, и начал. Ладно, – тряхнул он головой, едва не уронив шапочку, и встал. – Пойду. Спи давай.
– Ага, – улыбнулась Мария. – Спасибо, – и по-русски: – Спокойной ночи, так?
– Это тебе спокойной ночи, – обернулся у двери Майкл. – А мне тихого дежурства.
– Хорошо. И удачи.
– Всем удачи, –попрощался, выходя, Майкл.
В коридоре он прислушался и бесшумно побежал в свой корпус.
Мария легла поудобнее. Смешно: пришёл, яблоко принёс. Что ж, если удастся со Степаном развязаться, то прилепиться ей есть к кому. А Михаил… он сам ничего, и понимает всё, с ним нетрудно будет. Лишь бы гинеколога пройти, а там уже всё пустяки. С этим она и заснула.

*   *   *

Лёгкий стук в дверь не заставил её оторваться от записей.
– Кто там? Входите.
– И как дела, Варенька?
– Как всегда, Ванечка. Садись, я сейчас закончу.
Жариков опустился на стул, с удовольствием разглядывая Варвару Виссарионовну Шарыгину, Варьку-Синеглазку, или, как точно её прозвали парни, Доктора Барби. До чего же хороша. Всё на месте и ничего лишнего, смотреть приятно.
– Ваня, не играй глазками, – попросила, не поднимая головы, Шарыгина.
– Неужто отвлекаю? – удивился Жариков. – Ты ж привычная.
– Ага, – согласилась она, явно не слушая.
Наконец поставила точку и отложила ручку.
– Ну, Ваня, ты о Марии поговорить пришёл, ведь так.
Она не спрашивала, а утверждала. Жариков кивнул и улыбнулся.
– Больше ж ни о чём ты говорить со мной не станешь.
– Ваня, у меня такая смена была, что давай без подходов.
– А также терминов и подробностей, – подхватил он. – Попроще. Я тоже после смены.
– Ясно. Ну, я её и посмотрела, и поговорила. Справку я тебе по всем правилам к субботе сделаю, а по-простому… – Варвара вздохнула. – Родить она не сможет, никогда.
– Родить или…? – осторожно спросил Жариков.
– Или, Ваня. Не образуются яйцеклетки. Менструации отсутствуют. Яичники на месте, размеры на верхнем пределе нормы, а овуляции нет.
Жариков кивнул.
– Понятно. У парней «мёртвое семя», а здесь, значит, так. Понятно. Но она перегорела. Какие изменения, Варя?
Шарыгина кивнула.
– Я ж её до этого не смотрела, динамику проследить не могу. Но что есть сейчас… То самое и есть. Выжжено всё. Сухое… как наждак.
– Значит…
– Да, Ваня, смазка не выделяется. И она говорила, что всё как парализованное. Я проверила, ну, никакой тактильной реакции, кроме боли и неприятных ощущений, – Шарыгина кивнула, отвечая на непрозвучавший вопрос. – Ла, нормальная половая жизнь невозможна, – и, не выдержав, ударила кулаком по столу. – Какие же вы все сволочи!
– Ну-ну, Варя…
– Что «ну», Ванька?! Ух, моя бы воля, я бы вас всех, кобелей проклятых…!
Она ещё раз стукнула кулачком. Жариков спокойно пережидал. Женская солидарность – явление не новое, как, впрочем, и мужская. Сам он с Юркой тоже кричали так же о бабах – сучках ненасытных, шлюхах и стервах, когда поняли, что и для чего сделали с парнями. Ладно, сейчас Варя выплеснет всё, успокоится, и можно будет продолжить разговор.
Глубоким вздохом Шарыгина выровняла дыхание и заставила себя улыбнуться.
– Ну, Ваня, ты уже придумал?
– Что именно?
– Что делать с Марией. Будешь её уговаривать вернуться к мужу?
– Сначала поговорю с ним.
Шарыгина понимающе кивнула.
– Вызвал его?
– Он сам позвонил. Узнать, как у неё дела. Ну, я и перемолвился с ним.
– Понятно. Но решать будет она. Понял, Ваня?
– Варя, не учи меня работать. Она, кстати, уже решила. Ты же знаешь.
Он не спрашивал, но Варвара кивнула. Жариков улыбнулся.
– Ну вот, а я посмотрю, как ей помочь. Чтобы она потом не жалела о решении.
Варвара вздохнула.
– Ты уж постарайся, Ваня.
– Постараюсь, – очень серьёзно ответил Жариков и встал. – Спасибо, Варя, я пошёл. Справочку, значит, как договорились.
– Да-да, иди, Ваня, пока, – Шарыгигна снова уткнулась в бумаги.
От Шарыгиной Жариков пошёл к Марии. Время между процедурами и ужином – самое удобное для приватной беседы. И если она пошла прогуляться в сад, то тем лучше. Но сначала заглянем всё-таки в палату.
Уже в коридоре он услышал смех и голоса. Это кто же у Марии? Ну, Майкл, понятно, здесь клиника явная, а вот кто ещё…
Дверь оставили приоткрытой, и Жариков, лёгонько стукнув костяшками пальцев по косяку, вошёл. Мария в зелёном госпитальном халате сидела на подоконнике распахнутого окна, с двух сторон, как торжественный эскорт, Майкл и Эд, ещё тут же Андрей и… Крис? Совсем интересно!
Увидев Жарикова, Мария ойкнула и пришлёпнула себе рот ладонью, но парни – все без халатов, как и положено посетителям – дружно заулыбались.
– Здравствуйте, Иван Дормидонтович.
Жариков улыбнулся.
– Здравствуйте, парни, здравствуй, Мария. Не помешал?
– Вы никогда не мешаете, – ответил по-английски Андрей.
– Спасибо, – серьёзно ответил Жариков и продолжил тоже по-английски: – Как дела, Мария?
– Всё в порядке, – старательно улыбнулась она. – Совсем больно не было.
– Так уж и совсем? – уточнил Жариков. – Ну, раз так, то совсем хорошо.
Парни переглядывались, явно решая: уйти или остаться. И Жариков только сказал Марии, чтобы она завтра пришла к нему после завтрака, попрощался и ушёл.
Мария вздохнула.
– Думаете, обойдётся?
– Уже обошлось, – фыркнул Андрей. – Неужто до сих пор не поняла.
– Плохо объясняешь, Михаил, – усмехнулся Эд. – Что же ты так?
Майкл смущённо дёрнул плечом. Мария тихо засмеялась.
– Он хорошо объясняет, – заступилась она за Майкла с чуть-чуть преувеличенным жаром. – Это я непонятливая.
– Ничего, – улыбнулся Крис. –Всё поймёшь. Мы тоже не сразу сообразили и поняли.
– Ты долго горел?
Крис даже тихонько присвистнул, а ответил за него Андрей.
– Дольше всех.
– Я ещё раненый был, – улыбнулся воспоминанию Крис. – Меня в Паласе в бомбёжку засыпало, там и гореть начал. Солдаты услышали, как я ору, и вытащили.
– Да, – задумчиво кивнул Андрей. – Нас всех русские солдаты спасли.
Эд и Майкл быстро переглянулись. Интонация Андрея им не понравилась.
– Андрей, – осторожно спросил Эд, – случилось что?
– С твоим сержантом, – вдруг догадался Крис. – Да?
Андрей нехотя кивнул.
– Расскажи, – вдруг сказала Мария. И по-русски: – Слезой горе выходит.
Андрей оглядел их, вздохнул.
– Да, так, –и продолжил, перемешивая английские и русские слова. – Случилось давно, это я вот только узнал. Недавно. Погиб сержант. Я всё ждал, что он приедет, ну, хоть напишет, не верил, что он забыл про меня. А всё нет и нет. Я и написал сам.
– Ему?
– Нет. Запрос написал, ну, как положено, как все делают, когда ищут. Служба есть такая, специальная, в войну многие друзей, родственников там потеряли, вот и… Я и написал туда. И ответ получил. Что погиб сержант Кузьмин, Андрей Трифонович. Ещё там, в Алабаме. По датам сверил. Я у доктора Юры свою карточку брал. Вот и получается, что привёз он меня и через два дня…
– Так… – Эд напряжённо свёл брови. – Так тебя ж когда привезли, боёв же уже не было.
– Не знаю. Просто сказано: погиб. А как? Не знаю.
– Слушай, – Майкл вдруг удивлённо, даже подозрительно посмотрел на Андрея. – А как это тебе доктор Юра твою карту дал? Он же их никому…
– Угу, – кивнул Андрей. – А мне надо было. Что, заложишь меня?
– Стану мараться! – пренебрежительно изобразил плевок Майкл. – Но как ты это сделал?
– Когда приспичит, сам сообразишь, – насмешливо улыбнулся Андрей.
Парни явно ещё раздумывали над тем, как к этому отнестись, когда Мария спросила:
– Мою карту ты тоже смотрел?
– Зачем? – Андрей уставился на неё с искренним изумлением. – Я только свою посмотрел.
– Тогда ладно, – сразу сообразил Крис. – Но если соврал…
– Умирать будешь долго, – серьёзно закончил за него Эд.
– Испугал! – Дёрнул плечом Андрей. – Может, ты мне про врачебную тайну ещё скажешь?
– Я тебе ничего говорить не буду, но распустишь язык – убью.
Эд говорил без злобы, со спокойной уверенностью. Выслушав его, Крис кивнул.
– Согласен. Учти, Андрей, ты слышал.
– Не глухой, – буркнул Андрей.
– Ну, и ладушки, – Эд легко оттолкнулся от стены. – Пошли. Кир, Андрей, идёте?
Он спрашивал, но тоном, исключающим отказ. Андрей кивнул.
– Иду. Михаил, Мария, до завтра.
Попрощались и Крис с Эдом.
Когда они, все трое, вышли, Мария улыбнулась Майклу.
– Хорошие парни.
– Да, – кивнул Майкл. – Здоровские парни. Ты… ты не бойся, всё будет хорошо. Ну, хочешь, я сам с ним, ну, твоим мужем, поговорю? Ну, чтоб не лез к тебе. Шугану как надо.
– И в тюрьму сядешь? – горько улыбнулась Мария. – Смотреть же не будут, за дело или так, посадят, и доктор Ваня не прикроет. Спасибо, но я сама. И доктор Ваня обещал помочь. И знаешь, эта, ну, ну, гинеколог, её ещё так зовут, что не поевши не скажешь.
– Варвара Виссарионовна? – уточнил Майкл и, когда Мария кивнула, улыбнулся. – Доктор Барби.
Мария засмеялась.
– Похожа. Ну вот, и она, понимаешь, тоже обещала помочь. Сказала, чтоб если что я его к ней привела. Ведь баба, беляшка, а смотри…
– Она врач, – внушительно ответил по-русски Майкл.
Они сидели рядом, и Мария искоса рассматривала его. Нет, она специально ничего не делает, не привязывает его, он сам… прилепляется. Она только не отталкивает. Это же… не вина. Она не лжёт, не распаляет его, даже не молчит, он – не Степан, всё знает о ней, сам горел, так что… Нет, она не будет спорить с судьбой, это же судьба, она шла по улице, и он сам окликнул её, это судьба, с судьбой нельзя спорить.
Майкл так же искоса посмотрел на неё, улыбнулся. И Мария ответила ему такой же улыбкой. Они поняли друг друга. Но ни о чём говорить сейчас нельзя. Пока не приедет её муж, Степан Мухортов. Без него ничего решать нельзя, он – муж Марии, он спасал её в горячке и в чёрном тумане, сделал её своей женой, и решать должен он. А там будет видно.
–Тебе не холодно? А то уже вечер.
– Нет, нормально.
Но Майкл всё-таки встал.
– Давай прикрою. Спину продует, тебе это надо?
– Не надо, – засмеялась Мария, слезая с подоконника. – Посидишь ещё?
Майкл вздохнул, закрывая окно.
– Ужин уже сейчас, нет, пойду, отдыхай.
По коридору уже скрипели, приближаясь, колёсики. Майкл подошёл к двери и открыл ей перед Деном.
– Привет, Денис.
– Привет, – он вкатил нагруженный тарелками столик. – Бери ужин, Мария. Мишка, мотай, пока не застукали, посещения ещё когда кончились.
– Кто на входе?
– Орлов. Через забор не советую.
Майкл кивнул на прощание Марии и убежал. Мария переставила тарелки с ужином к себе на стол.
– Ешь спокойно, мне по всем боксам сегодня, – сказал Ден, уходя.
Мария кивнула и села к столу. Есть в одиночку, не спеша, когда никто не заглядывает в рот, и благодарить никого не надо… какое же это счастье. Только бы хватило силы со Степаном развязаться, только бы не сорвалось.

*   *   *

1999; 28.04.2015

Август, к удивлению Эркина, прошёл очень быстро. Наверное, из-за затеянного Андреем строительства. Но как-то и оглядеться не успел, а вечера прохладные, листва зелёная, а то на одном, то на другом дереве хоть по одному жёлтому листу заметно. Осень? Нет, они и на озеро ещё несколько раз ходили, и ещё всякое было, и вроде ещё лето, а Женя уже перебирает, пересматривает в кладовке и спальне зимние вещи.
– Эркин, – Женя подвинула Андрею масло, –ты помнишь про родительское собрание?
Едва не поперхнувшись, Эркин кивнул.
– Да, Женя, завтра, правильно?
– Да, я думаю…
– Оба идите, – вмешался Андрей. – А я за Алиской пригляжу.
– Ой, – засмеялась Женя. – Спасибо, Андрюша. А квартира уцелеет?
– Непросто, конечно, – кивнул Андрей. – Но я постараюсь.
Эркин засмеялся сосредоточенному тону Андрея.
– А в субботу, – деловым тоном продолжила Женя, – вы поедете в Сосняки. За большими покупками.
– Ага, – кивнул Андрей. – Как скажешь, Женя. Список составь, и мы прямо по списку.
Сначала Женя хотела возразить, но тут же сообразила, что лучшего способа заставить Эркина купить что-то себе, у неё нет.
– Строго по списку, – подтвердила она.
У Эркина хитро заблестели глаза.
– А больше, ну, чего в списке не будет, можно?
– Можно, – засмеялась Женя.
О Сосняках, какие там потрясающие магазины, говорили и даже в газете писали. В Ижорске – власть, а богатство – в Сосняках, за чем надо, туда и езжай. Правда, поезд в Сосняки неудобен, но пустили автобус-экспресс, дорого, правда, два с полтиной в один конец, но зато и закупиться можно по-крупному.
– Андрюша, тебе нужны джинсы.
– Мне много чего нужно, – кивнул Андрей. – Вот в Сосняках и куплю. У «Страуса».
Что знаменитая фирма открыла магазин в Сосняках, они тоже прочитали в газете.
– Женя, а ты не поедешь? – спросил Эркин.
– Тогда и Алиску брать, а с ней не походишь. Нет, поедете одни.
– Ладно, – Андрей допил чай и встал. – Кто куда, а я баиньки.
– Спокойной ночи, Андрюша, – улыбнулась Женя.
Андрей, как всегда, вымыл свою чашку с блюдцем и ложкой, рассовал их на сушке и вышел из кухни, хлопнув по дороге Эркина по плечу.
У себя в комнате Андрей быстро разобрал постель и прислушался. Вроде, Эркин пошёл в ванную, ладно, успеем. Андрей подошёл к книжному шкафу, провёл пальцем по книжным корешкам. Ну вот, до библиотеки, конечно, далеко, даже до той, грязинской, которую называли «малой», а большая, да, правильно, мелькала в разговорах цареградская, или основная, ну, так до той, как до неба на карачках, но кое-что… А в библиотеку тогда… в пятницу. Завтра ему с Алиской сидеть. Ну, так это не проблема. У него вообще проблем нет. Всё тип-топ и лучше не надо. Даже день рождения Серёжки-Болбошки отпраздновал. Купил торт, шоколадных конфет, хороших консервов. Андрей улыбнулся воспоминанию…
…Эркин был уже дома, поэтому Алиса гуляла во дворе и, увидев его, бросилась навстречу.
– Андрюха, это что?
– Торт, – рассмеялся он. – Не узнаёшь разве?
Алиса хитро посмотрела на него.
– А я с ним ещё не познакомилась.
Ну, до чего ж пацанка ушлая! Он дёрнул её за косичку и пошёл домой. Эркин надраивал ванную, но, услышав стук двери, окликнул:
– Андрей, ты?
– А кто ж ещё. Смотри, чего принёс.
Эркин вошёл в кухню, увидел его покупки и присвистнул:
– И что празднуем?
Он уже открыл рот, но тут же сообразил, что Эркину о Серёжке-Болбошке, Серёже Бурлакове знать не стоит, вернее, Эркин и так знает, но напоминать об этом не надо, нельзя. И ответил залихватски, правду, но не всю.
– А у меня настроение хорошее!
– А что, у тебя и другое бывает? – очень серьёзно спросил Эркин…
…Андрей тихо рассмеялся. Только Эркин так умеет: серьёзным тоном, только глаза блестят. А Женя пришла, он и ей то же самое сказал. А Алиска и не спрашивала. Торт – он сам по себе праздник. И хорошо как получилось. От души посидели. Ну вот, вроде Эркин спать пошёл, так что сейчас быстренько в душ и на боковую.
Андрей ещё раз провёл ладонью по книжным корешкам и пошёл в ванную. Раздевшись, он с удовольствием оглядел себя в зеркале. А ведь и в самом деле ничего. Не сравнить с тем, как было. Он даже повертелся перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон. И загорел он прилично. Шрамы, конечно, заметны, но это уже так... для знатока. Так что и показаться не стыдно, видела б мама… а то всё волновалась, что из-за войны заморышем станет, а он вон каким вымахал.
Андрей подмигнул своему отражению и задёрнул за собой занавеску.
Когда он вышел из ванной, в квартире было тихо по-ночному.