Как он и планировал, проснулся Бурлаков к полудню. Вернее, проснулся он гораздо раньше, но до полудня валялся в постели, читая, почитывая и просматривая сваленные вечером на тумбочке и полу книги, журналы и газеты. Потом решил, что всё-таки пора вставать. Ещё с час пошлялся по квартире во всяких домашних мелочах и хлопотах. Потом побежал в Комитет, и вот тут всё и началось. Там только зайди и сразу навалятся дела и проблемы, которые без тебя, ну, никак и никогда. В Университет вырвался только вечером, хорошо ещё, что кафедра заседает в другой день. Он ещё пытался противостоять столичной суете, но Царьград ничьих резонов не признаёт, ему и кровь что вода, словом… словом, к себе он вернулся уже в темноте. Поужинал остатком Машиного пирога с чаем и сел в кабинете разбирать почту.
Письма не отсортированы, даже не подобраны по датам на штемпелях. Бурлаков улыбнулся: Маша хотела показать, что не вмешивается в его дела, письма-то лично ему, председателю пишут в Комитет. Он смотрел на эту груду и хотел одного: сгрести её и сжечь. Вот только где? Камина или печки нет, прямо на полу, скажем, в тазу в ванной или во дворе… во зрелище будет! Интересно, откуда раньше приедут по вызову соседей: из милиции или психушки?
Под эти мысли он брал письмо за письмом, смотрел обратный адрес, вскрывал конверт, быстро проскальзывал глазами по тексту и швырял. В лоток к ответу, хотя хотелось в корзину под стол. Отвечать неохота, но надо. Эти люди никак не виноваты в том, что ни один конверт не подписан Бурлаковым. Нет больше Бурлаковых. Он знал это и раньше, но справка из Центророзыска поставила точку. Как нет и Академической Деревни – квартала профессорских домов и особнячков, чуть ли не ровесников Университета, набитых старой мебелью и старинными книгами, где громоздились папки с рукописями, старились, превращаясь в антиквариат, вещи… как они горели в те бомбёжки. Он успел увезти Римму и детей. А потом… потом не успел. Думать об этом было нестерпимо.
Бурлаков загасил в пепельнице очередной окурок и взял следующее письмо. От кого? Гришка? Жив?! Этот, исписанный карандашом – полевая привычка не писать чернилами, чтобы не размыло случайным дождём – тетрадный листок он прочитал уже внимательно. Сашка уцелел? Великолепно! И Тришка? Ну… неужели вся их пятёрка выжила?! Он положил листок на стол и закурил. Да, Мишка, Гришка, Сашка, Тришка и он – Гошка, вся их неразлучная пятёрка из Академической Деревни, их отцы, деды и прадеды ссорились на Университетском Совете, собирались для преферанса или на музыкальные вечера и домашние спектакли. Тришкина мать была блестящей пианисткой, дед Сашки хорошим виолончелистом, да все в их Деревне играли, какой дом ни возьми, старая неистребимая закваска: пять языков в обязаловке, музыка, рисование и независимость мышления с детства, самое страшное оскорбление – компилятор, и приговор к высшей мере – плагиатор. И старая жёлто-белая, в классическом стиле – на левой колонне парадного портика отбита штукатурка – двухэтажная школа. Обычная официально «микрорайонная», а по-бытовому «академическая» школа, парты столетней давности и новейшие приборы, «твой папа тоже гуманитарий, но арифметику никогда не прогуливал», зажатый забором сад с аккуратными делянками для опытов по ботанике и общей биологии и старым корявым дубом, о котором говорили, что он старше Царьграда и что именно под ним стоял жертвенник древних волхвов. Он долго верил в эту легенду. Дуба тоже нет, расщепило в одну из бомбёжек, а обломки сгорели в печурках уцелевших домов. Ладно. Значит, Гришка в экспедиции, вернётся через год, понесло его на Равнину, хотя… где же ещё работать этнографу, там сейчас самое поле, непаханое. И Сашка-Камнегрыз, геолог – там же. О Мишке не знают, ладно, напишу им о Вояке, что, дескать, жив и… и больше ничего не надо, сами поймут. Тришка… стоп-стоп, Тришка в Царьграде, а это что за идиотство? «Зайди к нему в Монастырь». Монастырей в Царьграде всегда хватало, в иные времена и с явным избытком, но без названия, просто Монастырём всегда был один – старейший, резиденция первых митрополитов, а потом патриархов, пока не был выстроен Спасов, уже который век патриаршая резиденция, а Монастырь остался местом для думающих о Боге, а не о власти. Интересно, значит, Тришка всё-таки ушёл туда, хотя… куда же ещё мог попасть Богомол.
Гришкино письмо Бурлаков положил отдельно, в старую кожаную папку. Такая же была у деда и тоже для личной переписки, он потому и купил её у старьёвщика, что похожа, очень похожа.
Опять письма от прошедших через их лагеря, благодарят, рассказывают об успехах, зовут в гости. Ответить надо, конечно, не за что обижать их молчанием.
А это? Чёткий красивый почерк, каждая буковка отдельно, как в монастырских летописях, тамошние хронисты так и не признали новомодной – всего-то шестьсот лет, как появилась – скорописи и упрямо ведут свои записи так же, как и тысячу лет назад, только чуть-чуть изменив лексику. Но этот почерк не монастырский, скорее, да, чертёжный. Обратный адрес… Загорье? А! Вспомнил. Ну, у какой гадалки она на этот раз побывала?
«Уважаемый Игорь Александрович! У нас большая радость…» Ну-ну, и что там у них стряслось? «…приехал Андрей, живой и здоровый…» Какой Андрей? Её родственник, что ли? Рад за них, но он-то здесь с какого бока? «…оказывается, его только ранили. Его подобрали, спрятали от погромщиков и вылечили. Он долго болел, виза оказалась просроченной, и Андрюша два месяца заново ждал…» Андрей… то же имя, нет, это совпадение, только случайное совпадение, распространённое имя, мало ли тёзок, однофамильцев… «Андрюша устроился на работу в автокомбинате, пока рабочим, но будет учиться на шофёра. Эркин Вам рассказывал, что Андрюша всегда хотел быть шофёром. И будет ходить в школу для взрослых вместе с Эркином…» Нет, нет, не может быть, мёртвые не воскресают.
Бурлаков рывком, оттолкнувшись от стола, встал и пошёл на кухню. Кофе? К чёрту кофе! Чаю, крепкого, до черноты, профессорского чифиря, и плевать, что сердце зайдётся, сейчас выпьет и перечитает уже спокойно. А пока не успокоится, из кухни ни ногой. Загорье… прямого сообщения нет. Чёрт, поездом до Ижорска как тогда и там на «зяблике», ещё расписание дурацкое, он помнит, ладно, позвонит в Центральную справочную, и ему подберут маршрут. А письмо… чёрт, он же его так там на столе и оставил…
На чайнике задребезжала крышка, и Бурлаков быстро, будто каждая секунда была решающей, заварил себе в большой пол-литровой кружке чай и пошёл в кабинет.
Письмо никуда не делось, по-прежнему лежало на том же месте, где он его и оставил.
Бурлаков сел к столу, отхлебнул обжигающе горячей горькой черноты и взял листок. Ну, а теперь спокойно, строчку за строчкой, не пропуская слов, это не статья на рецензию, тут надо внимательно.

*   *   *

Возле школы, как и в день экзаменов, толпилось множество людей. Но сегодня родители оставались за оградой, а в школьном дворе стояли учителя, собирая свои классы.
– Мам, вон мой класс, – показала Рут.
– Не показывай пальцем, некрасиво, – остановила её Эстер. – Я вижу. Марк, а ты?
– Да. Вон, мама, мистер Кроуфорд, он в синем костюме.
– Да-да, вижу. Ну, – Эстер невольно вздохнула. – Ну, дети, счастливо. Ведите себя хорошо.
– Конечно, мама, – Марк взял Рут за руку. – Идём, я тебя отведу.
Он помог сестре перелезть через низкую каменную ограду, отделявшую школьный двор от улицы, и они пошли по газону к немолодой с сильной проседью в чёрных прямых волосах женщине, рядом с которой красовалась табличка с крупно выведенным «1 А».
– Добрый день, миссис МакКензи, – храбро поздоровалась Рут. – Я была Рут Чалмерс, а теперь я Левине, а это мой брат, Марк, он в третьем «Б».
– Здравствуйте, – вежливо склонил голову Марк.
– Здравствуйте, – улыбнулась им МакКензи. – Молодцы, что пришли, – она быстро отметила что-то в своём листке. – Оставайся здесь, Рут.
Марк понял, что его миссия закончена, поклонился ещё раз и побежал к своему классу.
В руках Сиднея Кроуфорда трепетал на ветру такой же листок – список их класса – понял Марк. Учитель тоже похвалил Марка, что пришёл. К удивлению Марка, ему не пришлось представляться. Оказывается, его помнили!
Стоя вместе с другими родителями за оградой, Эстер смотрела, как полнится двор, вон первые классы повели в школу. Она помахала Рут, но та была занята разговором с другой девочкой и не обернулась. А Марк увидел и помахал в ответ.
Вторые классы… третьи… В дверях Марк обернулся ещё раз… Эстер достала из сумочки платочек и аккуратно промокнула глаза. При детях она держалась, а сейчас…
– Оу! Это ты, Чалмерс?!Вот здорово!
Эстер вздрогнула и обернулась.
– Майер?
С Сюзи Майер она когда-то вместе работала. Сюзи была подчёркнуто корректна, но на столь же демонстративной дистанции и так блюла свою «белизну», что Эстер всегда подозревала некие нелады с происхождением у соседки по бухгалтерии. Но сейчас это всё уже не имеет значения. Эстер улыбнулась, соглашаясь на предложенный приятельский, почти дружеский тон.
– О, рада тебя видеть. Как ты?
– О, всё великолепно, – Сюзи улыбнулась несколько смущённо. – Привела своего, во второй класс. А… ты?
– Тоже, и даже двоих, –и, увидев изумление Сюзи, рассмеялась. – Я вышла замуж. Вторично. И теперь у меня двое детей.
– Ты… разошлась с… Эдом, кажется?
– Эд погиб, – вздохнула Эстер. – Перед самой капитуляцией.
– О да, извини, – Сюзи облизнула губы. – Как ты смотришь на идею чашки кофе?
– Вполне положительно, – улыбнулась Эстер. – Кстати, здесь недалеко очень симпатичное кафе-мороженое.
– Ну, конечно, – Сюзи снова облизнула губы. – Кстати, я видела твою фамилию в списке школьного Совета.
Эстер всё поняла, но продолжила разговор в прежнем тоне.
– Да, понимаешь, они просто не внесли, что я теперь Левине.
– Оу! – это восклицание и раньше заменяло Сюзи множество слов и выражений.
Но Эстер чувствовала, что Сюзи только изображает удивление и явно знает гораздо больше. Ну, что ж, ей нечего ни скрывать, ни стыдиться. Летний костюмчик от Колетт сидит безукоризненно, туфли и сумочка выдержаны в стиле и хоть не от Монро, но ей это и незачем, в ушах скромно изысканные серёжки с крохотными чистыми бриллиантиками – подарок Ларри на день рождения – под кольцо, маникюр и помада сдержанно розовые, причёска скромная, но тщательная, нет, она вполне на уровне. Сюзи смотрится даже несколько вульгарно, но особым вкусом та и раньше не отличалась.
Болтая о всяких пустяках вроде погоды и политики, они дошли до кафе и заняли угловой столик на двоих в саду. Мороженое, бисквиты, кофе… всё, как принято и как положено. Раньше она не могла себе такое позволить, но теперь… теперь совсем другое дело.
– И где вы познакомились?
Любопытство Сюзи было настолько искренним и по-женски понятным, что Эстер ответила так же искренне.
– На заседании школьного Совета. Представляешь?
– Как неромантично! – фыркнула Сюзи. – И кто он? Ну, чем занимается?
– Он ювелир, – спокойно ответила Эстер. – У него салон на Маркет-стрит.
– Салон Левине?! Но… я слышала, так тот высокий… – она на секунду запнулась.
– Негр, – с вежливой ехидцей подсказала Эстер. – Да, это он. Ты заходила в салон?
– Только посмотреть, – вздохнула Сюзи.
Эстер понимающе кивнула. Ах, как ей это знакомо.
– Как ты решилась? – после недолгого молчания тихо спросила Сюзи.
Эстер поняла вопрос.
– Он очень хороший человек.
– Но… но ты теперь навсегда… в Цветном.
Эстер улыбнулась.
– С ним, где угодно.
– Даже так?! – ахнула Сюзи.
– Да. И потом… теперь всё по-другому. У нас свой дом на Новой улице, – и улыбнулась мгновенной гримаске зависти, мелькнувшей на лице Сюзи. – А как твои дела?
Сюзи заставила себя улыбнуться.
– Так же. Работаю и ращу сына. Мой муж… словом, Джек и Роби не слишком ладят.
– А… отец Роби?
Сюзи неожиданно твёрдо посмотрела ей в глаза.
– Он поклялся, что исчезнет из нашей жизни, чтобы… не помешать, нет, не навредить Роби и мне. И он сдержал слово. К счастью, Роби похож на меня.
Эстер кивнула.
– Роби знает?
– Я сказала, что его… отец мёртв. Погиб, защищая Отечество. Ему этого хватило, – и кивнула невысказанному. – Пока хватило, я знаю, а когда он спросит о подробностях, к тому времени я успею всё придумать.
– Правду так и не скажешь?
– Знают двое – знают все. А пока знаю я одна, я спокойна. Ты же тоже, не всё рассказываешь своему мужу. Как и он тебе.
Эстер не стала возражать, хотя про себя вспомнила слова Дэвида, что лучшая защита от шантажа – это знание правды. Сюзи, вполне удовлетворилась этой, как она подумала, победой. Потом они поболтали уже о действительно важном: модах, всяких хозяйственных хитростях и уловках, – и расстались вполне дружески. В конце концов их дети учатся в одной школе, делить им некого и нечего, когда-то вместе работали – что ещё нужно для дружбы?!

«Мулен-Руж» не считалось варьете, но кроме обычного оркестра здесь была и концертная программа, небольшая, но хорошо продуманная и растянутая на всю ночь. Хочешь посмотреть – сиди до утра, так что и заказывай соответственно.
Столик Джонатан заказал в маленьком, похожем на театральную ложу полузальчике, открытом на низкую сцену и танцевальную площадку перед ней. Они всё видят, их, в принципе, тоже, но за спиной глухая стена и разговора никто не услышит.
Рассеянно любуясь, изгибавшейся на сцене под невероятными углами девушкой в блестящем глухом трико под змеиную кожу, Джонатан спросил:
– Как тебе это удалось?
– Фортуна слепа, Джонни, – Фредди столь же небрежно, но внимательно оглядел зал. – У Чипа новая, видел? И опять невысокого класса. Хоть и в брюликах.
– Его всегда тянуло к дешёвым шлюхам, не отвлекайся.
– Угу. Я поехал по Страусовым точкам. Очередная в… этом захолустье, – подслушивать их вряд ли кто рискнёт, но лучше без имён и названий. – Уладил всё, подписал, договорился и пошёл пройтись. Добрёл до площади с этим обелиском. Решил выпить пива. Сижу, пью пиво и смотрю, как этот фотограф ловит клиентов, – Фредди мечтательно улыбнулся. – И увидел.
– Окликнул?
– Я не поверил увиденному, но тут они меня увидели.
– Всё ясно, – кивнул Джонатан. – Они умнее и сразу поверили.
К его удивлению, Фредди не огрызнулся, продолжая разнеженно улыбаться.
– Та-ак, – Джонатан отпил вина и присоединился к аплодисментам, провожая танцовщицу. – Так, ковбой, раскалывайся, что ещё ты там отмочил?
– Язык у тебя, лендлорд, – Фредди укоризненно покачал головой. – Где ты только воспитывался?
– У твоего костра, – не замедлил с ответом Джонатан, окончательно переходя на ковбойский говор. – Кончай выдрющиваться.
– А пошёл ты… – так же по-ковбойски ответил Фредди.
На танцевальной площадке томно переминалась с ноги на ногу пара наёмных танцоров. Джонатан быстро внимательно оглядел зал и улыбнулся.
– Ладно тебе, так что было?
– Ла-адно, – смешно передразнил его алабамский говор Фредди. – Так и быть, цитирую. Ты уж прости меня, Фредди, я дураком был.
Джонатан ахнул.
– Быть не может! Это ж… врёшь, индейцы не извиняются.
– А он извинился! – Фредди с видимым удовольствием приложился к своему бокалу. – Знаешь, мне понравилось, как он объяснил… тогдашнее.
– Цитируй, – требовательно сказал Джонатан.
Фредди кивнул.
– Слушай. Ты по одним правилам играл, а я тебя по другим судил.
– Крепко сказано, – по-ковбойски одобрил Джонатан, поднимая бокал. – За них.
– Согласен и присоединяюсь.
Выпив, они какое-то время ели молча.
– В той Системе парни сильно увязли?
– Я понял, что они в стороне.
– А тот игрок?
– Лагерное знакомство. Говорит, что просто пошли посмотреть город. Похоже, – Фредди усмехнулся, – действительно простое совпадение.
– Бывает, – согласился Джонатан. – Редко, но бывает.
– Так и решим. А так… работает грузчиком на заводе и доволен жизнью… до полного обалдения.
– Думаешь, не хочет большего?
Фредди пожал плечами.
– У каждого свой потолок, Джонни. Постоянная работа, свой дом, жена и дочка, денег хватает… Чего ещё желать?
– Денег хватает, – повторил Джонатан и усмехнулся: – Ты думаешь, это надолго?
– Такую ссуду за год не проешь, а с его аппетитом хватит не на один год и даже на десяток.
– У женщин аппетиты покруче.
– Когда не надо что-то искать на стороне, и аппетит не растёт. А у парня такая квалификация, что на сторону глядеть ей не захочется.
Джонатан улыбнулся и кивнул.
– Ну, пусть и так. А второй?
– Пока работает в цеху, но хочет шофёром.
– Это реально?
– Там для них всё реально, Джонни. Ни в одном городе Цветного квартала не видел. Правда, и цветных… похоже, только те, кто после Хэллоуина смылся.
– Их проблемы, – отмахнулся Джонатан. – Меня это не колышет.
– Меня тем более. Что ещё… Учатся оба, сдали за начальную и теперь пойдут на трёхлетний курс на аттестат.
– Семь за три? Круче, чем в ковбойской.
– Ну, у нас там и ветеринария была, вспомни, и ещё набиралось.
Фредди улыбнулся воспоминаниям. Улыбнулся и Джонатан.
– Ну, удачи им.
– И нам тоже, – кивнул Фредди. – А с остальным… съезжу, разберусь.
– Фредди, не что он захочет рассказать, а вся, понимаешь, вся информация. Для него это мелочь, а нам наводка.
– Не учи. Двоих, я думаю, мы вычислили, нужен третий или связка.
Джонатан задумчиво пригубил вина.
– А если тоже… совпадение?
Фредди пожал плечами.
– Всегда лучше пере-, чем недо-.
– Тогда чего ждём?
– Займись, Джонни, – ласково сказал Фредди.
– В принципе уже, но чтоб тыл не открыть.
– Для того и поеду, – кивнул Фредди.
На сцене опять танцевали. Зал полон, но ровно настолько, чтобы не показался тесным. Ровный гул разговоров за столиками не мешал музыке. Чуть заметно прищурившись, Джонатан оглядывал зал. Что ж, вечер удался на славу. И посидели, и всё обговорили.
– Надо дать знать, – Фредди провёл ладонью по воздуху, словно проворачивая колесо инвалидной коляски.
Джонатан понял и кивнул. Но тут же возразил:
– Не лучше ли сначала всё закончить?
– Я обещал сообщить, если первым приду к призу.
Тон Фредди исключал любые возражения.
– Пойдёшь к нему?
Помедлив, Фредди покачал головой.
– Нет, Джонни, незачем светить.
– Думаешь, он нам ещё понадобится?
– Кто знает, где конь споткнётся, – ответил по-ковбойски Фредди. – Так что надо подумать, Джонни.
– Ты с ним говорил, тебе виднее.
После трёхсекундной паузы, Фредди кивком показал на сцену.
– Смотри, Билли-Бой ещё выступает.
Там гримасничал, отпуская весьма рискованные шутки, маленький сморщенный человечек в безукоризненном смокинге, но с большим и преувеличенно ярким цветком в петлице.
– Живчик, – с одобрительной насмешкой хмыкнул Джонатан.
И, словно услышав, знаменитый комик посмотрел на них и подмигнул. Фредди с удовольствием рассмеялся финальной «убойной» шутке, а артист, кланяясь залу, ещё раз отдельно поклонился им. Они вместе со всеми проводили артиста аплодисментами.
– Придумал уже?
– Самое простое, Джонни, это дать денег. Чтобы он смог их открыто взять и не засветиться. Я его не покупал, мы договаривались.
Джонатан хмыкнул:
– Гробовой долг?
– Мм-м… Да, Джонни, фактически так. Но как это сделать здесь?
«Гробовой долг» – старый незыблемый обычай Аризоны, когда в дом погибшего ковбоя сходятся все, кто его знал, слышал о нём, просто оказался рядом, подходят поочерёдно к вдове и, говоря скупые слова сочувствия, заканчивают практически ритуальной фразой: «Я там одалживался у него, вот привёз долг, чтоб между нами счётов не было», – и из кармана без раздумий и счёта вытаскивается горсть купюр или мелочи – это у кого что по карманам водится – и отдаётся вдове. И та принимает так же, не считая и не заглядывая в лицо сказавшего.
– Анонимное пожертвование, – пробормотал Джонатан. – Без адреса, чтобы не засветить.
– Но, и чтобы дошло.
– Я сказал, не учи. Ладно, проверю один нюанс. Таких ведь немного. Он догадается?
– Не дурак же. А подходящий фонд есть?
– Точно, Фредди. Но я проверю.
– Проверь, – милостиво разрешил Фредди.
Джонатан рассмеялся.
Было уже сильно за полночь, но веселье не ослабевало. Здесь собрались те, кому давно без разницы, какое время суток за стенами.

*   *   *

1999; 05.07.2015

Сразу после смены Андрей пошёл смотреть квартиру.
Как и «Беженский Корабль» «Холостяжник» стоял на окраине Нового города, но с другой стороны. Деревья, пока строили, вокруг вырубили, а, может, их и вовсе тут не было, но сдвоенная старая берёза уцелела, и, подходя к дому, Андрей уже прикидывал, что стол для задушевных бесед и домино – нового поветрия в Загорье – лучше ставить именно там. А, может, и беседку, чтобы дождь не мешал.
Коменданта искать не пришлось. Крепкий мужик в полувоенном, похожий на Ванина, только руки-ноги целы – как их скажи, штампуют где-то – стоял у подъезда, разговаривая с молодой парой. «Не иначе, соседи», – с удовольствием подумал Андрей, доставая из кармана смотровой ордер – голубую бумажку-талон с номером квартиры и печатью Комитета.
– Здрасьте, – весело улыбнулся он сразу всем троим.
Комендант кивнул, продолжая говорить:
– В Управу идите, у неё полдома, а половина у Комитета. Моё дело – принять и показать. Ну, и оформить, если согласны, а сам я не решаю, не я хозяин.
– Спасибо, – вздохнула женщина. – Но… но вы хоть знаете, есть ещё квартиры?
– Есть, – кивнул комендант. – Идите в Управу, – и, считая разговор оконченным, повернулся к Андрею. – Давай ордер.
– Пожалуйста.
Бросив короткий взгляд на ордер, комендант спросил:
– На шестой пойдёшь?
– А что, – очень спокойно ответил вопросом Андрей, – эта уже занята?
По номеру, как он сразу просчитал, его квартира могла быть не выше четвёртого этажа. Что на шестой этаж охотников мало, он ещё в Комитете услышал. В принципе его высота не смущала, но если другие не хотят, то чего он туда полезет?
– Да нет, – комендант внимательно оглядел его. – На последнем квартплата ниже.
– Интересно, –хмыкнул Андрей. – Но сначала эту посмотрим.
– Ладно, – не стал спорить комендант. – Пошли.
Парень от Комитета, значит, с ссудой, и одет хоть куда, так что этим его не прельстить, а о будущем думать – молод ещё, копить позже начинают. Когда ума прибавится.
Квартира, как и рассчитывал Андрей, была на четвёртом этаже. Двадцать третий номер. Комендант открыл дверь, и они вошли в солнечную гулкую тишину пустой квартиры.
Андрей оглядывался с таким завороженным видом, что комендант рассмеялся.
– Ясно, парень. Берёшь.
– А? – очнулся Андрей. – Да, конечно, спасибо.
– Ладно, пойду за документами, осмотрись пока.
Андрей молча кивнул.
Когда за комендантом закрылась дверь, Андрей тряхнул головой и даже протёр глаза, будто просыпаясь. Неужели это его, в самом деле, его квартира, его дом? Да, Эркин – его брат, Женя и Алиска – его семья, но у человека должен быть свой, только свой дом. Вот эта комната, просторная, светлая, с жёлтым паркетом и весёлыми обоями, на двери, косяках и оконной раме блестит белая краска… Андрей подошёл к окну. Лоджии нет, а вид из окна хороший, и видно-то как далеко. Нет, не надо ему другого. Не гонись за лучшим – хорошее упустишь.
К возвращению коменданта Андрей уже обошёл и осмотрел всю квартиру, проверил краны в ванной и на кухне. Он подписал все бумаги, расписался в книге учёта и получил связку ключей от двери, газовый ключ от плиты и книжку квартплаты.
– Плата с сегодняшнего дня пойдёт.
– Понял, – тряхнул шевелюрой Андрей. – Как платить?
– До пятого числа за прошедший месяц.
– Ясненько. Вам платить?
– Мне. Можешь прямо в банке, а мне квитанцию сдавать.
– Обойдусь без банка, – отмахнулся Андрей. – Думаю, в воскресенье новоселье делать.
– Это уж твоё дело, когда переедешь.
Комендант попрощался, и Андрей остался полновластным хозяином своего дома. Он вышел на кухонную лоджию, осмотрелся. Здесь он тоже… и тут же решил: нет, не будет спешить. Впереди осень и зима, особо ему лоджия не понадобится. Так, только ящик для ледника поставить, не больше. Андрей вернулся в кухню, тщательно закрыв за собой дверь на все три задвижки.
Он ещё походил по квартире, проверил, как работают конфорки у плиты, прикинул, где что поставит и сделает. Завтра школа, так что за всеми покупками в пятницу и в субботу после школы. Ладно. Спешить ему некуда, вся жизнь впереди. Он разобрал ключи. Пару Эркину, пару Жене, пару на свой брелок. Надо будет ещё один комплект сделать, чтобы был запасной. Сам он, пожалуй, не справится, ладно, и это успеется.
Уходя, он тщательно закрыл оба замка и, перепрыгивая через ступеньки, побежал вниз по лестнице. Он ещё в школу за Алиской успеет.