Андрей старался сосредоточиться, но в голову лезло совсем другое, абсолютно не относящееся ни к русской грамматике, ни к физике. Нет, так он только ошибок насажает. Андрей достал учебники на завтра. Математика… брать алгебру или геометрию? Или оба сразу? Ладно, тяжесть невелика, так что оба, и две тетради тогда. Историй тоже две. История России и Мировая. Наверное, мировую, всё-таки мир древнее России, а начинать надо с древнейшего, старшие всегда впереди, и за пайком, и к стенке. И литература. По литературе тетрадь точно в линейку, а по истории? Схемы, таблицы – он ещё вчера на перемене просмотрел учебник –клетка будет удобнее.
Он перекладывал книги, надписывал тетради. Ученика Мороза Андрея… чёрт, как же не вовремя эта телеграмма. Теперь что, дома не ночевать? В облаву главное – на глаза не попасться, переждать, а своя ещё не приспособлена, спать на полу и есть из пригоршни неудобно, да и не в этом дело, имя-то его там прописано, по имени через Комитет найдут его запросто, значит, что? У девок ночевать? Каждую ночь в новой постели. Чтоб не высчитали, не выследили, зайцем солёным бегать. Да, докатился колобок. В аккурат до лисьего носика. Ну… поплясать – попляшу, надо – так и песенку спою, а там уж не обессудьте, мной и подавиться можно.
Андрей собрал на завтра портфель и подошёл к шкафу. Книг на полке прибавилось. Потихоньку подкупал летом. Надо будет как-нибудь в воскресенье в Сосняки смотаться, там всё-таки книжный не чета Загорью. Читать что-то серьёзное он сейчас не мог, и потому взял книжку рассказов. «И смех, и грех». Рассказики на страничку, много на две, но обхохочешься. Даже Эркину понравилось.
И только лёг на диван с книгой, только начал вчитываться и даже хмыкнул в одном месте, как зазвенел звонок.
Кого ещё там принесло?!
Андрей сердито хлопнул об диван книгой и побежал в прихожую, твёрдо уверенный, что шуганёт любого… от души. Кто б там ни был, но нашёл, сволочь, время по гостям шляться!
Из ванной смутно доносился шум воды – значит, Женя моет Алису на ночь. Ну, так тем лучше. Он крикнул, что откроет, и щёлкнул замком.

Бурлаков ошеломлённо открыл рот, но тут в комнату вошла Алиса.
– Здрасьте, – чинно начала она.
Вообще-то её уже уложили спать, но услышанное было настолько интересным, что требовало немедленного уточнения. Тем более, что открывались весьма радужные перспективы. И поэтому она вылезла из постели и отправилась на поиски истины.
– Здравствуй, – улыбнулся ей Бурлаков.
В первый момент Андрей даже обрадовался полученной передышке: надо было срочно выпутываться из западни, в которую он сам себя так опрометчиво загнал.
– А я вас помню, вы зимой приходили, – вела Алиса светскую беседу и уточнила: – С тортом.
– Верно, – Бурлаков любовался ею, румяной, беловолосой и голубоглазой, в розовой с оборочками пижамке.
Улыбался и Андрей. Чего Алиска не упустит, так это «тортовый интерес». Но следующие слова Алиски оказались настолько «не в масть», что он даже растерялся.
– Вы Игорь Александрович Бурлаков, – Алиса не хотела оставить никаких неясностей.
– Тоже верно, – кивнул Бурлаков.
– И вы Андрюхин папа.
Бурлаков схватил открытым ртом воздух, не в силах говорить, а Алиса продолжала:
– Вы же даже похожи, правда-правда. А раз вы ему папа, а он мне дядя, то мне вы дедушка. Правильно? – и сама ответила: – Всё правильно. Вот.
Бурлаков и Андрей посмотрели друг на друга и одновременно отвернулись, уставившись на Алису.
– Алиса! – в комнату влетела Женя. – Ты почему встала?! Немедленно в постель!
– Он мой дедушка, – стала объяснять Алиса.
Но тут пришёл в себя Андрей.
– Заткнись! – рявкнул он, ударом гася сигарету и хватая Алису в охапку. – Шас так врежу…!
Это уже не игра, и Алиса завопила тоже всерьёз:
– Пусти! Я Эрику скажу, он тебе всё на хрен оторвёт!
– Алиса?! – ахнула Женя.
– Я тебе сейчас всё сам оторву, – пообещал Андрей, унося ругающуюся сразу на двух языках Алису.
Женя беспомощно посмотрела на Бурлакова и выбежала следом. И почти тут же вернулся красный взлохмаченный Андрей.
– От меня научилась, – обиженно бурчал он. – Я один, что ли, на весь город…
И это бурчание было так знакомо Бурлакову, что он рассмеялся.
– Что, влетело?
– А ты не встревай! – тут же огрызнулся Андрей. – Принесло тебя. Четыре месяца думал, примеривался и на тебе, заявился.
– Вы что, телеграмму не получили? Я был в командировке, в поле.
– Ага, в Поле, с Полей, на Поле и под Полей, – издевательски заржал Андрей. – А может, с Машей. А ещё с Катей, Дашей и Глашей. И как там травка? Мягонькая?
– Ты что несёшь? – этого Бурлаков не мог спустить. – Ты с кем разговариваешь?
– С профессором, – немедленно отпарировал Андрей. – Знаем мы это… как ты аспиранток консультируешь.
– Ты…? Ты откуда это…? Вы же спали. Мы никогда при вас… Мама…
– Маму не трожь, – голос у Андрея внезапно охрип, в нём заклокотали невыплаканные ещё тогда слёзы. Всё равно он прокололся, ну так игры закончены, и получи своё, сполна и от души. – Она жизнь за тебя положила. Ты-то выжил, наверху теперь, это нас по тюремному полу размазали, на трамваях прокатили, а ты… жируешь, отсиделся в своём подполье и сейчас… ты… – он задохнулся и замолчал.
Трамваи, при чём тут трамваи? Бурлаков внезапно понял при чём, о чём ему сказал Серёжа. Его… его детей и жену… нет, этого не может быть, нет!
– Серёжа… сынок…
– Заткнись, – ломая спички, Андрей закурил, глубоко, чтоб до самого нутра дошло, затянулся, медленно выпустил дым и повторил: – Заткнись.
И пока Женя вносила и расставляла чашки с блюдцами, тарелку с печеньем, тарелку с бутербродами, вазочку с конфетами и чайник с заваркой, они молчали. Андрей курил, привычно спрятав сигарету в кулаке, чтоб ни огня, ни дыма снаружи не углядели, а Бурлаков смотрел на него.
Всыпав Алисе, отругав Андрея и немного поплакав в ванной, Женя уже успокоилась, по крайней мере – внешне.
– Андрюша, кипяток принеси, пожалуйста.
Андрей, вздрогнул и, погасив сигарету, вышел со словами:
– Сейчас, Женя.
– Игорь Александрович, – Женя постаралась улыбнуться. – Вы извините нас.
– Ничего-ничего, Женечка, – машинально ответил Бурлаков. – Всё нормально.
– Игорь Александрович, вы не переживайте так, Андрюша, он…
– Вот и я, – Андрей внёс чайник, пытливо оглядел Женю и Бурлакова. – И об чём тут речь?
– О тебе, – улыбнулась Женя. – Какой ты хороший.
– Ну, Женя, это уж совсем лишнее, – Андрей поставил чайник на стол и, передвигая чашки, продолжил, демонстративно игнорируя Бурлакова. – Про себя я всё сам знаю, ещё ты и брат мой, а остальным незачем, – и, будто только сейчас увидев, насмешливо Бурлакову: – Садитесь, чай пить будем.
Женя немного суетливо разлила чай, вздрагивающим голосом предложила Бурлакову бутербродов и печенья. Он покачал головой, благодаря и отказываясь. Андрей насмешливо прищурился.
– Что, профессор, не по нутру?
Бурлаков поднял на него глаза, но ответила Женя.
– Андрей, прекрати!
– А чего? – немедленно заблажил блатным плаксивым голосом Андрей. – А чего я такого сказал?! Они-то, прохфессора, и едят не по-нашенски, им везде лафа, кому война – тётка зла, а им так и мать родна.
– Прекрати, – тихо сказал Бурлаков.
Андрей пренебрежительно хмыкнул, но замолчал.
– Игорь Александрович, вы надолго к нам? – дав сделать несколько глотков, начала Женя.
– Как приехал, так и уедет, – твёрдо сказал Андрей. – Вот сейчас чаю напьётся, на халяву, Женя, и уксус сладок, и умотает, и скатертью ему дорога, чтоб нам век его больше не видеть.
– Андрей! – не выдержала Женя. – Ну нельзя же так. Он же твой отец! Игорь Александрович…
– Женя! – не дал ей договорить Андрей. – Это ещё доказать надо, это раз…
– Что? Что тебе надо доказывать?
– Мне? Мне, Женя, ничего, а вот ему, – Андрей взмахом головы показал на Бурлакова, – ему надо. Он должен доказать.
– Андрей! Вы же похожи даже.
– Сходство ещё не доказательство, аналогия – не тождество! – Бурлаков вздрогнул и как-то странно посмотрел на Андрея, но тот не заметил этого и продолжал: – И мало ли кто на кого похож. Или не похож. Ну, вот, Женя, смотри. Мы с Эркином братья, а сходство есть? То-то!
Андрей победно улыбнулся и стал допивать свой чай. Бурлаков, к удивлению Жени, явно успокоился и даже будто повеселел. Он тоже взял себе бутерброд и стал с аппетитом есть, прихлёбывая остывший чай. Ложечку он оставил в чашке и, отпивая, придерживал её указательным пальцем, прижимая к краю рядом с ручкой. Его благодушие насторожило Андрея. Он подозрительно оглядел Бурлакова, задержался взглядом на его руках, потом посмотрел на свою, державшую чашку с ложечкой так же, и медленно густо покраснел. Но заставил себя спокойно допить и поставить чашку на стол.
– Андрюша, ещё…
– Спасибо, Женя, потом. И, – он улыбнулся, – я у себя дома, захочу, сам налью. Ну, так как, профессор?
Бурлаков улыбнулся с не менее ехидной насмешкой.
– Жалко, что ты на Эркина не похож. Он умный.
– Та-ак, –угрожающе протянул Андрей. – Ты смотри, какой шустряк. Так ты что, и сюда лапу тянешь?
– Раз Эркин тебе брат, то мне он сын, – твёрдо ответил Бурлаков.
Женя изумлённо ахнула. Андрей проглотил готовое сорваться с языка ругательство и тихо со злобой ответил:
– А это как он решит.
– Я подожду, – кивнул Бурлаков.
– Тогда я вам чаю налью, – храбро улыбнулась Женя и потянулась к чайнику.
Андрей дал ей наполнить чашку Бурлакова и взялся за чайник. Налил себе чаю. Да, лопухнулся он, чего там, прокол за проколом, но ещё не всё потеряно. Эркин за него, это точно, увезти себя он не даст, и сказал он профессору-председателю ещё не всё, терять уже нечего, можно отпустить душу.

Ещё подходя к дому, Эркин заметил, что свет горит во всех окнах, кроме Алискиной комнаты. С чего это? Ну, Женя его ждёт, но либо на кухне, либо в спальне, ну, у Андрея свет, зачитался, наверное, как обычно, а в большой-то почему? Плотные шторы не давали разглядеть внутренность, и он начал тревожиться. Взбежал по лестнице, подошёл к своей двери и, доставая ключи, прислушался. Вроде слышались голоса, но… но там что-то странное, и, тревожась всё сильнее, открыл дверь.
Одновременно он услышал голос Андрея, злой, на той грани, где слова уже не важны, а достают нож, и тут к нему на шею кинулась Женя.
– Женя, что случилось?!
– Он приехал! Эркин…
– Кто?! Женя, кто?
– Он. – Женя как-то забыла, что Эркин даже о телеграмме не знает. – Он, Бурлаков, Андрюшин отец.
Отец? Эркина вдруг шатнуло, он даже ухватился за дверной косяк, чтобы устоять.
– И… – он выталкивал слова сквозь сведённое судорогой горло. – И что теперь?
– Андрей… он как не в себе, он… успокой его.
Эркин кивнул, заставил себя перевести дыхание и, как был, не переобуваясь и не сняв джинсовой куртки, вошёл в гостиную.
Стол выдвинут и накрыт для чая. Андрей в дверях своей комнаты, загораживает её, а за столом седой, памятный ещё по лагерю…
Увидев Эркина, Андрей радостно улыбнулся.
– Во! Здравствуй, брат.
– Здравствуй, – кивнул Эркин.
Бурлаков повернулся к нему и встал.
– Здравствуйте.
Ему, улыбаясь, протягивали руку, и Эркин ответил на рукопожатие, тоже улыбнулся. Но глаза его оставались встревоженными.
Вбежала Женя с чашкой.
– Эркин, садись, ты с работы, чаю…
Помедлив, Эркин кивнул.
– Да, Женя, я сейчас, – и Бурлакову: – Извините.
В прихожей он снял и повесил джинсовку, переобуваться всё-таки не стал, мало ли что, да и неудобно при таком госте в шлёпанцах, вымыл руки и вернулся в гостиную. Женя ему уже налила чаю, и он сразу, едва сев за стол, отхлебнул горячей сладкой с приятной горчинкой жидкости.
Сел к столу и Андрей.
– Вот, брат, смотри, кто приехал.
– Вижу, – ответил Эркин.
Он не знал, как спросить о самом главном: когда Бурлаков заберёт Андрея и можно ли будет им потом если не видеться, то хотя бы писать друг другу, он же только грузчик, да ещё бывший раб, а Андрей теперь не простой работяга, репатриант из угнанных, каких сотни и тысячи, а сын председателя всесильного Комитета. И спросил о другом. Но тоже важном.
– Вы получили письмо? Женя написала вам тогда, весной.
– Да, – кивнул Бурлаков. – Получил. Но я был в поле, в экспедиции и прочитал, когда вернулся.
Он видел, что Эркин не понял его слов про поле и экспедицию, но не место и не время объяснять. Парень чем-то сильно встревожен, почти напуган.
– Как на работе?
– Спасибо, – вежливо улыбнулся Эркин. – Всё в порядке, – посмотрел на Андрея и решил попробовать выяснить не впрямую, а с подходом. – Ты уроки все сделал?
– Русский весь, и физику. По биологии почитать ещё надо. А ты?
– Русский сделал, – Эркин улыбнулся Жене, успокаивая не так её, как себя: ну, раз Андрей говорит об уроках, значит, завтра он ещё здесь, а за ночь они обо всём договорятся.
Эркин пил чай и смотрел на Андрея. Будто запоминал, будто в последний раз видит. Андрей почувствовал, понял этот взгляд и сразу напрягся. Нет, гнать этого придурка к чёрту, пока, в самом деле, до ножей не дошло.
– Ну, брат, как он тебе?
– Кто? – не понял вопросы Эркин.
– А вот сидит. Четыре месяца думал, надумал и припёрся. Он, вишь ли, отец и права имеет.
– Какие права? – глухо спросил Эркин.
– А любые. Помнишь, читали?
Похолодев, Эркин кивнул. Эти статьи читали всем «Кораблём». Даже те, кто газету ни на завёртку, ни на закрутку не возьмёт, эти читали, передавая из рук в руки. Что родители ищут потерянных в войну детей, находят и забирают, что если нет документов, то по воспоминаниям, по родинкам опознают, что лучше, чем с родными, нигде и никак не будет, что родная кровь всего сильнее, а права родительские нерушимы… Словом, все тогда перепугались. Ведь половина, а то и больше приёмные, записанные, кого в угоне, а кого прямо на дороге подобрали. И не местный писака сочинил, а из столичных газет перепечатали. Это от власти, не прямой приказ, но предупреждение: готовьтесь, дескать. Они тогда решили, что им бояться особо нечего: Алиса Жене родная, кровная, он – муж Жени и в метрику Алисе отцом вписан, а от Андрея отец – по словам самого Андрея – отказался, так что… рано радовались, выходит. Не понял чего-то, значит, тогда Андрей, вот и… Заявился. Прямо, как писали, что приезжают и… с концами. И у него все права. Он – отец.
– Он твой отец, – тихо сказал Эркин.
– Ага, – неожиданно легко согласился Андрей. – А ты мне кто? – и, не дожидаясь слов Эркина, сам ответил: – Брат. Значит, и тебе он отец.
– Что-о?! – Эркин даже вскочил на ноги, сжав в кулаке ложечку.
Оторопело посмотрел на Бурлакова, снова на Андрея. И Андрей, увидев, как медленно исподволь темнеет и тяжелеет лицо Эркина, решил, что игра сделана и надо добивать.
– Что? – он издевательски улыбнулся Бурлакову. – Замандражировал, профессор?
К его удивлению, Бурлаков радостно улыбнулся. Андрей понял, что опять прокололся, не то слово выпустил, и решил быстренько поправиться, да и фразу надо закончить.
– Отказываешься?
– И не думаю, – рассмеялся Бурлаков. – Ни мандражировать, ни отказываться не буду. Твой брат – мне сын.
– Так что, папаня это твой теперь, Эркин, – нарочито заржал Андрей. – Люби и почитай.
Звякнув, упали на стол обломки ложечки. Медленно, как-то деревянно, Эркин повернулся и вышел из гостиной. В наступившей тишине было слышно, как хлопнула дверь спальни. Андрей растерянно посмотрел на Бурлакова, на Женю.
– Чего это он?
Бурлаков не понял, из-за чего сорвался Эркин, что это за разговоры о родительских правах, но что произошло нечто резко, а может, и непоправимо изменившее ситуацию, это-то он понял.
Женя сорвалась со стула и выбежала. Снова хлопнула дверь спальни.
Андрей уже не улыбался. На глазах Бурлакова играющий, придуривающийся мальчишка стал настоящим битым, опытным блатарём. Он видел таких. И в Сопротивлении, и раньше, в экспедициях.
В гостиную вошла Женя, бледная, с тёмными глазами на пол-лица.
– Иди к нему. Он лежит и плачет.
Эркин? Плачет?! Андрей швырнул на стол ложку, рывком встал и вышел. Женя прошла к столу и села.
– Игорь Александрович, – она говорила очень спокойно, но с убеждённостью правоты. – Я думаю, вам лучше уехать.
Бурлаков молча смотрел на неё, и Жене стало его нестерпимо жалко. И как глупо, нелепо всё получилось. Ведь можно было по-хорошему договориться. Что Андрей останется жить в Загорье, хотя бы на три года, пока не закончит школу, получит аттестат, квалификацию… А Андрей устроил такой безобразный скандал. И Эркин теперь, господи, с Эркином-то что делать? Андрей пошумит и успокоится, бывало же уже, а Эркин – она-то уж его знает – будет ещё месяц сам не свой ходить. Но и Бурлакова жалко. Услышать такое от сына… после такой разлуки… Ведь если все, вся семья погибла, и они одни вдвоём, то надо держаться друг за друга, а не гнать. Ну, с Андреем она уладит, постарается уладить, не такой уж он дурак, как представляется.
– Игорь Александрович, я постараюсь успокоить Андрюшу, но вам… нет, понимаете, Андрей не уедет из Загорья. Здесь его дом, они, в самом деле, с Эркином как братья, нет, просто братья.
– Я понимаю, – кивнул Бурлаков. – Вы думаете, мне лучше уйти?
– Сейчас, да, – твёрдо ответила Женя. – Потом… Я напишу вам.
Бурлаков снова кивнул, взял свою чашку. Чай давно остыл, он глотнул и поставил её на стол. Теперь они сидели и молча ждали, когда вернутся Эркин и Андрей.

Обратный маршрут ему не рассчитывали, но Бурлакова это и не заботило. Утром в Сосняки и оттуда самолётом. Прямого рейса на Царьград нет, опять придётся на перекладных. Но это всё неважно. И что до утра хоть на вокзальной скамейке поспать, тоже. Да… да и зачем вокзал, когда он может пойти к Асе. И это не гостиница, после которой неизбежны всякие разговоры, слухи и толки.
Асин адрес он помнил и шёл уверенно. Итак… Серёжа жив, это первое, нет, первое, что этот парень, Андрей Мороз, и есть его Серёжа, ладно, неважно, Серёжа жив, всё помнит, а ведь Эркин тогда, зимой, говорил, что Андрей всё забыл и никогда не говорил об отце. Врал? Вряд ли, парень кажется предельно честным, да и вообще ложь «не в национальном характере», хотя Гришка говорит, что индейская правдивость такой же миф как русское гостеприимство и американская скупость, ладно, по хрену, нашёл о чём думать, его Серёжа жив, господи, да хочет мальчик жить в этом захолустье, пусть живёт, может, это даже и к лучшему, тихая размеренная жизнь, где все всех знают и сегодня, как вчера, а завтра, как сегодня, после всего перенесённого это даже полезнее, чем цареградская суета. Здесь о нём заботятся, он учится, крыша над головой, друзья – всё у мальчика есть.
Он старался не думать о беспощадных, жестоких словах, об обвинениях, в которых ему не оправдаться, не думать о том, что сын выгнал его, сказал, что без него лучше, что… да пусть говорит, что хочет, нет, он не может думать об этом, не хочет, нет, не сейчас. И почему мальчик Фёдорович? Фёдор… Фёдор Мороз, кто он, усыновивший его Серёжу и давший ему своё имя? Вот кого тоже надо бы найти, узнать…
Бурлаков невольно усмехнулся: давненько у него не было соперников. Пожалуй, ещё с жениховских времён, когда он отстаивал внимание Риммы, а потом… при малейшей заминке он сам уходил, а чаще соперников просто не было. И может, да, скорее всего, реакция Серёжи объясняется благодарностью к тому, Фёдору Морозу, попросить, что ли, Мишку поискать того по своим каналам, хотя бы следы, самому шарить по архиву уже некогда. Серёжа… Серёжа жив, это главное, и не думай больше ни о чём. Сглупил, конечно, сорвавшись, но пока живы, всё поправимо.
А вот и Асин дом – обычный провинциальный стандарт на четыре квартиры, кирпичный низ, деревянный верх. Квартира… да, она говорила, второй этаж, слева. Деревянная лестница заскрипела под его шагами. Есть звонок. Отлично. Короткий, длинный, два коротких, второй длинный, пауза до пяти и ещё три коротких. Она не могла забыть.
Первый же звонок разбудил Селезнёву, но ей казалось, что она ещё спит. Короткий, длинный, два коротких… она села в кровати, зажимая рукой бешено заколотившееся сердце. Что это?! Почудилось? Приснилось? Это же сон, нет, это только сон. Но после пятисекундной паузы три коротких звонка. Не приснилось и не почудилось. Она встала и, как была, в одной рубашке, не зажигая света, пошла к двери. И вместо нормального: «Кто там?» – сказала:
– Как сердцу выразить себя?
Из-за двери знакомый голос ответил:
– Другому как понять тебя. Это я, Ася.
Она распахнула дверь.
– Входи, Крот.
Пароль исключал любые расспросы, и Селезнёва просто ждала его слов, готовая ко всему.
– Мне надо в Сосняки утром. Я отдохну у тебя.
– Конечно, вот на диване. Раздевайся и ложись. Я сейчас.
В крохотной гостиной – она же столовая и кабинет – стоял старый, но вполне крепкий диван. Бурлаков снял и повесил на спинку стула пиджак, опустил узел галстука и расстегнул манжеты. Он, сидя на диване, расшнуровывал ботинки, когда Селезнёва, уже в халате, принесла подушку, две простыни и одеяло.
– Ага, спасибо, Ася. Простыни лишнее, обойдусь.
– Я же сказала, раздевайся. Сменки нет? Ну вот. Я хоть наскоро простирну и выглажу. Поедешь в приличном виде.
Он медлил, и она засмеялась.
– Ты никак стесняешься, Крот.
– Нет, – улыбнулся Бурлаков. – Просто устал.
– Тогда ложись и спи. Тебя когда будить?
– Сам проснусь. Ты-то сама когда уходишь?
– В семь.
– Годится, – кивнул Бурлаков, развязывая галстук.
Когда Селезнёва вышла, он быстро разделся, постелил себе и лёг. И войдя забрать его вещи, она застала его уже спящим.