Уютно потрескивает огонь в камине, за окном ветер перебирает ветви деревьев, тишина и покой.
– Хорошо-то как!
– Рад, что сбагрил их в посёлок? – хмыкает Фредди.
– А что, тебе одиноко? – отвечает вопросом Джонатан.
Фредди одобрительно отсалютовал ему стаканом.
К их возвращению стройка в посёлке практически закончилась, и ждали их разрешения переселяться. Из барака потихоньку перетаскивали ту мебель, что решили взять с собой. Сэмми без устали мастерил кровати, столы, стулья и табуретки. Стеф проверял немудрёную, но для многих незнакомую технику, заодно объясняя и инструктируя. Весь сушняк в окрестностях и совсем не нужные щепки и обломки из Большого дома стаскивались в сарайчики – у каждого дома свой! – на зиму. И наконец приехал священник из «цветной» церкви Краунвилля и торжественно благословил каждый домик и семью, живущую в нём, чтоб жили в достатке и согласии. Опустевшие выгородки вымыли и…
– И что же здесь теперь будет, масса?
Мамми вытерла руки о фартук и посмотрела на Джонатана.
– Комнаты для приезжих, – сразу ответил Джонатан.
– Это как Чак, что ли, масса? – изобразила мыслительное усилие Мамми.
– Да, Мамми, – улыбнулся Джонатан. – Ну и для сезонников, если понадобятся. Вот и сделаем как у Чака. Кровать, стол, два стула или табуретки, и для вещей.
– Ага, ага, масса, – закивала Мамми. – А у Ларри выгородку тоже не трогать?
– Пусть, как есть– кивнул Джонатан. – И Чака тоже.
– Ну да, масса Джонатан. Слышал, Сэмми?
– Это не к спеху, – остановил её рвение Джонатан.
К удивлению Фредди, Вьюн и Лохматка не переселились в посёлок, а остались жить в конуре у конюшни. И кошка на кухне осталась.
Теперь после обеда имение затихало, и они с Джонатаном оставались вдвоём. Как той зимой, когда они только-только приехали и начали обживать руины…
…– Жить здесь будем.
Фредди не спрашивал, но Джонатан хмуро кивнул.
– Больше негде.
Они стояли в рабской кухне – единственном не разорённом месте.
– А в чём проблема, Джонни? У плиты хуже, чем у костра?
Джонатан вздохнул.
– Нет, конечно.
В самом деле, рабство отменено, они здесь вдвоём, и спать на дворе только потому, что кухня эта рабская, просто глупо. Здесь в окне даже стёкла сохранились, рама, правда, очень щелястая.
– Давай, Джонни, – подтолкнул его Фредди. – Надоело под снегом спать.
Заделать щели, хотя бы самые заметные, проверить дымоход и пустить обломки рабских нар на растопку. Целы бак для воды, котлы для каши и кофе, листы противней. Они распахнули для света дверь и разбирали завалы. Здесь не били и не ломали, просто разбросали как попало и куда попало.
– Джонни, проверь колодец, а я затоплю.
– Мы же его уже смотрели.
– Тогда бери ведра и таскай воду. Я лохань нашёл.
– Она течёт.
– Пока ты воды наносишь, я её заделаю.
Когда ковбою что приспичит, то спорить не только бесполезно, но и опасно. В Аризоне это и лошади, и люди знают. Лошади с рождения, люди – если выживут. Джонатан выжил, поэтому взял вёдра и пошёл к колодцу.
К его возвращению в плите пылал огонь, а Фредди придирчиво осматривал на просвет большую лохань для рабской стирки. А когда бак был наполнен, в кухне стало настолько тепло, что они сняли куртки.
– Грейся, я холодной принесу.
– Ты мыться, что ли, вздумал?
– Можешь ходить грязным, – великодушно разрешил Фредди, надевая куртку. – Но упустишь кофе, вздрючу по-тогдашнему.
Джонатан подошёл к плите. От открытой – для света и тепла – топки и чугунных кругов конфорок шёл ровный сильный жар. На кофейнике задребезжала крышка. Он выдернул из джинсов рубашку и, обернув полой ладонь, отодвинул кофейник на кирпич. Не остынет и не выкипит. Вошёл Фредди с вёдрами.
– Тихо. Можем расслабиться.
Джонатан усмехнулся.
– Расслабляйся. Я послежу.
Время и места такие, что спать и расслабляться лучше по очереди и автомат держать под рукой.
– Грейся, – буркнул Фредди, щупая бак.
И он не смог уйти, оторваться от этого тепла.
Лохань была достаточно поместительной, чтобы мыться сразу двоим, но на такое безрассудство они не пошли. Он залез в парящую воду первым. И Фредди молча согласился с такой очерёдностью: после горячей ванны выходить с автоматом на холод – не для его спины такие фокусы.
Горячая вода, жёлтая едкая – он прямо чувствовал, как отслаивается от тела грязь – пена, красные отсветы от огня в топке на стенах. Джонатан сидел в лохани и мылся собственным бельём – старая ковбойская хитрость, как совместить мытьё и постирушку.
Фредди поставил перед топкой принесённый из Большого Дома стул и устроился, как у камина.
– Подошвы не подпали.
– Поучи меня. Пошарим завтра по соседям. Может, чего и валяется. Без присмотра.
– Здесь ты уже всё видел?
Фредди хмыкает.
– Думаешь, корову мы здесь в кустах найдём?
– Резонно.
Он ещё немного посидел в остывающей воде и вылез. Сток оказался не забит, и опорожнить лохань удалось без помех.
– Давай, твоя очередь.
– Угу, – Фредди, качнувшись, снял ноги с плиты и встал. – Низко вешаешь.
– Быстрее высохнет.
Джонатан расправил на натянутой над плитой верёвке свои вещи и вздохнув, стал одеваться. Фредди уже наполнил лохань и с мечтательно предвкушающим выражением на лице расстёгивал рубашку. Стул он переставил к лохани, чтобы, не вставая, дотянуться до оружия. Джонатан застегнул пояс с кобурой и взял свой автомат.
– Пойду пройдусь
Фредди сбросил на пол к сапогам джинсы и полез в лохань. Шумно выдохнул сквозь зубы – вода оказалась несколько излишне горячей – и сел, почти исчезнув в клубах пара.
– Валяй.
Выходя из кухни, Джонатан плотно прихлопнул дверь. Было уже совсем темно, но отсвечивал иней, затянувший белёсой коркой землю и стены. В загоне фыркали и переступали лошади. Сена им задали вволю, так что не замёрзнут. Скрипят, сталкиваясь под ветром, ветви в саду. Интересно, хоть что-то там уцелело, или всё выжгло? А в остальном – тишина. Мёртвая тишина. Но Фредди прав насчёт коровы и всего остального. Хозяйство должно быть хозяйством. Иначе из прикрытия оно станет косвенной и от того более неприятной уликой.
Обойдя дом и службы, Джонатан вернулся в кухню. И первое, что увидел сквозь клубы пара – это торчащие из лохани голые ноги Фредди и над ними нацеленный точно ему в лоб глазок дула.
– Закрой дверь, сквозит, – сказал Фредди, опуская и откладывая кольт на стул.
– Как это ты через дверь не выстрелил?
– Подозревал, что знаю входящего. Как там?
– Тихо, как в могиле.
– И в могиле неплохо, когда не ты в ней покойник, – философским тоном ответил Фредди, глубже опускаясь в воду.
Джонатан пристроил автомат, чтоб не мешал и был в пределах досягаемости, снял и бросил на табурет куртку, взялся за кофейник.
– Налить?
– Сделай хаф-на-хаф. Бутылка в мешке.
Джонатан достал из мешка Фредди бутылку дрянного виски.
– Кофе пьют с коньяком, Фредди.
– Кофе, а не эту бурду. Наливай, Джонни.
Джонатан налил в две кружки до половины горячего кофе и долил из бутылки.
– Держи. Говорят, для прогрева хороша русская водка.
– А мне говорили, что её пьют холодной, – Фредди отхлебнул из кружки. – А ничего, главное, что горячее.
Джонатан кивнул и сел у плиты. Что ж, могло быть и хуже. От мелкой банды они отобьются, а крупной здесь уже делать нечего. Есть крыша над головой, кой-какая утварь… для начала вполне достаточно. Жар от выпитого разливался по телу, смешиваясь с печным.
– Подлить горячего?
– И туда, и туда.
Джонатан поставил кружку на край плиты и встал. Зачерпнул из бака ковш кипятка.
– Вставай, а то ошпарю.
Фредди, кряхтя, втянул в лохань ноги и встал во весь рост. Джонатан аккуратно влил с краю горячую воду.
– И хватит с тебя, а то сваришься.
– Угу, – Фредди, стоя, допил свою кружку, сел обратно и отдал кружку Джонатану. – Только горячего теперь сделай, – и блаженно вздохнул: – Это я к загробной жизни готовлюсь.
– Понял, – кивнул Джонатан. – В следующий раз я тебе лохань на плиту поставлю. Для полноты ощущений.
– Она деревянная, не нагреется.
– Зато загорится.
– Спасибо, Джонни, – задушевно поблагодарил Фредди, принимая кружку с дымящимся, как и лохань, кофе.
И потянулись минуты тишины, наполненной треском огня в топке, бульканьем воды в баке и шумом деревьев за стенами.
Наконец Фредди отставил кружку, встал и собрал своё плавающее в воде бельё, вздохнул ещё раз и вылез из лохани. Джонатан снял ноги с плиты и встал. Фредди кивком поблагодарил его, развешивая бельё. Лохань опорожнили в сток, Фредди оделся, и они снова сели у плиты допивать кофе.
– Завтра в город смотайся. Возьми крупы, муки. Ну, обычный набор. Кастрюли, вроде, целы.
– Резонно. Но по одиночке пока лучше не ездить и не оставаться. А припасы попробуем и здесь поискать.
– Думаешь, не всё выжрали?
– Посмотрим…
…Так началась их жизнь в имении. На следующий день припёрлась какая-то плохо сбитая банда. Пятерых они уложили, а одному – раненому – дали ускакать, чтобы навёл шороху. А тех закопали рядом с двумя из Большого дома. А потом появился Сэмми. И пошло, и поехало…
…Джонатан глубоко вздохнул, расслабленно оседая в кресле.
– Ну да, так оно и было – кивнул Фредди. – Помню. На выставку поедем?
– А чего нет?
Приглашение на осеннюю выставку собак ждало их в имении, когда они вернулись, уладив все дела в Колумбии и других штатах. Прочитав короткий, но весьма вразумительный текст, Фредди сразу пошёл на конюшню к Роланду.
– Знаешь?
– Да, масса, – Роланд, сидя на полу, перебирал шерсть Лохматки, выпутывая набившиеся туда колючки.
Фредди сел на ларь с овсом, с интересом разглядывая Роланда. На языке вертелось: не был ли Роланд рабом у хозяйки питомника, но спросил Фредди о другом.
– И что ты знаешь об этой выставке?
– Она каждую осень, масса, когда собаки к зиме обрастут. Ну, как лошадиные, только вместо скачек – травля. Сто крыс запустят в ящик, к ним собаку и смотрят, за когда она их всех передушит, – Рол вздохнул. – Большие деньги можно выиграть, масса.
– Ну, где выигрывают, там и проигрывают, – хмыкнул Фредди. – А как готовят собак к выставке, знаешь?
Роланд снова вздохнул.
– Немного, масса. Так-то они маленькие ещё, на сотню рано пускать. И это… тримминговать их надо, масса.
– Тренировать? –Фредди решил, что Рол переврал именно это слово.
– И это, масса, но вот то… мисси Бетси сама это делала, а к большой выставке нанимала ещё. Я-то держал только, ну, подавал, что велели, и купал. А, – и снова: – тримминговала она сама.
– Понятно, – кивнул Фредди. – И когда их… обрабатывают? – опасаясь споткнуться на новом слове, Фредди удачно его избежал.
– Ну-у, масса, – замялся Рол. – Ну… недели за две.
– А выставка в ноябре, успеем – встал Фредди. – А Вьюна ты уже? – он кивком показал на лежавшую животом кверху Лохматку.
– А как же, масса, – гордо ответил Роланд. – Ежели не запускать, то это не трудно, масса.
Странно всё-таки, что Вьюн и Лохматка не ушли с Роландом. Хотя конуру, правда, Рол соорудил – загляденье.
– Ну, так как, Джонни?
– А отчего ж нет, – повторил уже не вопросом, а утверждением Джонатан. – Когда само плывёт, грех отказываться. Свяжемся с этой… председательшей, подготовим собак и поедем.
– На много не рассчитывая.
– Понятное дело. Но попробовать можно. И стоит.
Фредди кивнул.
И снова тишина. И покой. Эндрю уже должен был получить открытку. Парень умён, сообразит. Со Стэном рассчитались. Недёшево, конечно, обошлось, но ведь не принесёшь вот так запросто даже не конверт, а чемоданчик, пришлось и остальных полицейских подкормить. Сто тысяч инвалидам-полицейским, оставшимся на службе обществу. А их всего пятеро. Двадцать тысяч от анонимного жертвователя – вполне понятно. Для знающего. Как и открытка «Привет из Алабамы». И с Колченогим всё уладилось…
…День только начинался, и в «Утренней звезде» – баре Колченогого – было тихо и пустынно. Он прошёл к столику в углу и сел, упираясь спиной в кирпичную кладку. Расторопный официант, ни о чём не спрашивая, подал кофе и ушёл к стойке. И почти сразу из тёмной двери в углу – больших денег стоило Колченогому это английское стекло, зеркально-чёрное с одной стороны и прозрачное с другой – вышел сам Колченогий и захромал к нему через зал.
– Рано встаёшь, Фредди.
– Ты тоже не залёживаешься, Рип.
– Хочешь делать дела, – усмехнулся Колченогий, – поменьше спи.
Главного вопроса; чего такой гость припёрся в такую рань – благоразумно не задавали, но от ответа он и не собирался уклоняться.
– Не проспи Луизиану, Рип.
Колченогий сглотнул.
– А что? Есть свободный пай?
– Сколько возьмёшь, всё твоё.
Колченогий снова сглотнул, взял из стаканчика на столе бумажную салфетку и промокнул выступивший на лбу пот.
– Кто ещё?
– Ты первый.
Теперь надо дать собеседнику проглотить и переварить новость, а пока выпьем кофе. Хороший, кстати, и совсем не фуфло, а настоящий.
– И чего ты хочешь, Ковбой? – совсем тихо спросил Колченогий.
– Забудь о лагернике, Рип.
Колченогий молча смотрел на него, и он, добивая, сказал:
– Его не было, нет и не будет. И заказа не было.
Наконец, Колченогий всё понял и кивнул.
– Как скажешь, Ковбой…
…Нет, здесь проблем не будет. И две недели они могут спокойно отдыхать.

*   *   *

2000; 9.08.2015

Широко шагая, Андрей шёл прямо к вокзалу. Сейчас на поезд и до Ижорска. Маршрут он просчитал, срывов быть не должно. В Царьграде он будет завтра без десяти восемь вечера, а в Комитете приём до девяти. Он успеет. Как раз, в первую субботу месяца принимает председатель. Приём по личным вопросам. То, что и нужно, вопрос-то, ну, уж очень личный.
До отправления ещё пятнадцать минут, но поезд уже стоял у перрона, а народ плотно набивался в вагоны. Завтра суббота, базарный день, а выгоду грех упускать. Андрей забежал в кассу, ругая себя, что лопухнулся и не побеспокоился заранее, отстоял очередь и бегом обратно на перрон. Все ехали не в первый раз и знали, на какой станции какой вагон удобнее. Самым полупустым оказался предпоследний, где Андрей и приткнулся, закинув сумку на полку над окном. И только сел, как паровоз зафыркал, загудел и, раскачивая, задёргал вагоны. Продолжалось это несколько минут. Потом прозвучал второй гудок, и толчки стали сильнее. И наконец, свисток, слившийся с ударом станционного колокола, и перрон за окном медленно сдвинулся и поплыл назад.
– Ну, в добрый час, – перекрестилась сидевшая напротив Андрея женщина.
Андрей посмотрел на часы: семь минут «кукушка» примерялась. Если она так на каждой остановке будет телепаться, то точно опоздает. Хорошо, что запас есть: на Царьград, кроме основного, ещё транзит идёт без десяти полночь, так что хоть на час «кукушка» опоздай, он успевает.
В разрывы между облаками иногда проглядывало солнце, и деревья под его светом вспыхивали золотом осенней листвы. Убранные побуревшие поля, ярко-зелёная не по сезону трава на лугах, деревни, городки… Поезд идёт медленно, раскачиваясь, вздрагивая и словно вздыхая от усталости.
Нудьгу трёхчасового переезда Андрей помнил с весны и потому взял с собой книгу. Толстый и пухлый от затрёпанности роман про войну. И время занять, и мозги не перетрудятся, роман же, не монография и не учебник, и Ланька-битблиотекарша хвалила. Выпендрёжная, конечно, девчонка. Все Светланы – Светки, а она – Ланька. Хотя лань из неё… тёлка тёлкой. Ну, это ему по фигу. А в книгах Ланька разбирается, это есть, не самоучка, библиотечный техникум в Ижорске кончала. Читал Андрей, как и в окно смотрел, рассеянно, но время всё-таки пошло незаметно.

К удивлению Андрея, «кукушка» почти не опоздала, ну, совсем на чуть-чуть, на полчаса с небольшим. Вывалившаяся из вагонов толпа неожиданно быстро рассосалась, видно, все знали, куда идти. Да и родственники или знакомцы у всех. Андрей поправил ремень сумки на плече и пошёл к кассе.
Зал ожидания был пуст, только в углу прямо на куче мешков и ящиков спали двое. Андрей склонился к окошку кассы.
– Не помешаю?
Кудрявая пухлая блондинка, такая яркая, что естественным цветом это быть никак не могло, оторвалась от журнала и нехотя улыбнулась.
– Чего тебе?
– Один до Царьграда.
Она отвернулась, и Андрей услышал щелчки, будто нажимали клавиши на пишущей машинке.
– На экспресс-транзит?
– Да.
– Есть только в мягком. Тридцать восемь рублей сорок копеек.
В её голосе прозвучало сомнение и, не дожидаясь его ответа, она продолжила:
– Или на прямом в понедельник, там плацкарта в общий, четырнадцать семьдесят.
– Нет уж, – комично вздохнул Андрей. – Давайте на транзит.
Теперь на него поглядели с гораздо большим интересом. Видно, такое слышали нечасто.
Ну вот, билет на руках – уже спокойнее. Теперь чем бы занять время до срока? Сейчас… Андрей сверил свои часы с вокзальными. Ну, можно считать, что уже девять, так что у него почти три часа. Можно со вкусом спокойно поесть и… и всё, больше никаких развлечений не предвидится. Слышал и не раз, что вокзальные рестораны как раз такое место, чтоб время до поезда скоротать. Вот и проверим.
Ресторанный зал был щедро украшен лепниной, позолотой, бархатными шторами и неожиданно полон. Похоже, многие здесь сидели, ожидая несуществующего поезда. У входа к Андрею подошёл пожилой мужчина в странном пиджаке с открытой грудью, вежливо склонил голову.
– Добрый вечер, – ответно улыбнулся Андрей.
– Поесть, погулять или поезда дождаться? – с необидной насмешкой уточнило мужчина.
– Поесть я всегда готов, – в тон ответил Андрей. – Поезда тоже дождаться надо, а погулять уж как получится. У меня два с лишним часа. Успею?
– Вполне. Сюда пожалуйста.
И ему указали на столик в левой половине зала. Андрей прошёл к маленькому столу на четырёх человек и сел так, чтобы видеть зал и маленькую эстраду с оркестром и пятачком для танцующих перед ней. На столе вазочка с хризантемами, массивная хрустальная пепельница и меню. Книжкой с глянцево блестящей обложкой. На обложке летящий по мосту над равниной поезд. Андрей ещё раз оглядел зал и открыл книжку. Та-ак… цены соответственно билету, но ничего. Шиковать не будем, а побаловать себя можно. Ассорти рыбное, ассорти мясное… возьмём рыбное… салат ижорский… тоже… жульен… фиг его знает, что за хрень, всю ночь животом маяться неохота…. Первое побоку, щи он сегодня уже ел…
– В затруднении, юноша?
Андрей вскинул глаза. Осанистый, даже вальяжный – сразу вдруг выскочило когда-то слышанное слово – немолодой мужчина в дорогом костюме стоял у его стола, положив руку на спинку стула напротив.
– Свободно?
– Да, пожалуйста, – Андрей достаточно приветливо улыбнулся. – Садитесь.
Мужчина сел и с небрежной уверенностью протянул руку к меню. Андрей, решив подождать и не лезть сразу в драку, отдал с улыбкой книжку.
– Пожалуйста.
– Благодарствуйте, юноша.
Неспешные, необидно свысока рассуждения вслух. Барин – вдруг понял Андрей, не лендлорд, а именно барин. В каждом слове, каждом жесте уверенность, что иначе и быть не может, снисходит, но не высокомерен, естественен, но не прост. Интересный тип. Такой ещё не встречался, хотя всяких повидал. Андрей решил – из чистого интереса – подыграть и посмотреть, что получится.
Очень естественно «барин» представился Степаном Медардовичем, с небрежной неопределённостью упомянув о каких-то своих делах в Ижорске. Андрей привычно назвался только именем. Степана Медардовича это устроило. И только они закончили обсуждение меню – обоим оказалось на один поезд – как подошёл официант. Но заказывал каждый отдельно. Они же не друзья и даже не приятели, угощать друг друга не собираются, а кто заказывает, тот и платит, сам за себя и сам по себе.
За ужином продолжался тот же приятно необременительный разговор. Собеседником Степан Медардович оказался интересным, знал и видел многое, говорил обо всём с той же необидно насмешливой снисходительностью и расспрашивал с живым, но неназойливым интересом. Услышав о репатриации Андрея, и удивился, и посочувствовал.
– Удивительно, как вам удалось так сохранить язык. Я уже сталкивался с репатриантами, большинство говорит с акцентом, даже смешивая языки.
Андрей улыбнулся.
– Старался держаться своих. Ну, и следил за собой, конечно.
– Да, вы правы, Андрей, держаться своих – только в этом спасение.
Андрей с улыбкой кивнул: приятно, когда с тобой соглашаются.
Еда вкусная, выпивка – Андрей заказал сто граммов водки, чтобы не выделяться, а то все столы уставлены бутылками и графинчиками – в меру, оркестр играет громко, но не шумно, и певица даже симпатичная. Словом, жизнь прекрасна. О себе Андрей честно сказал, что репатриант – а то бы возник вопрос, почему в армии не был, на малолетку-то он уже никак не смотрится – и живёт в Загорье, рабочий, не уточняя где именно, а едет в Царьград.
– Столицу посмотреть, ну, и себя показать, – улыбался Андрей.
– Конечно, – кивнул с улыбкой Степан Медардович. – В Царьграде есть на что посмотреть.
Андрей понял непрозвучавшее: «А есть что показать?» – и невольно рассмеялся. Что ж, всё правильно, а на правду только дурак обижается. Кто он для столицы, для… ладно, не будем об этом. Пока не будем.
За ужином и разговором время пролетело незаметно. Они расплатились и вышли из зала. Андрей надел куртку и повесил на плечо сумку, Степану Медардовичу швейцар подал шляпу и элегантное пальто, а появившийся как из-под земли носильщик подхватил тёмно-коричневый кожаный чемодан.
На перроне по-ночному пусто и тихо. Большой – Андрей такого ещё не видел – поезд плавно втягивался под крышу перронного навеса. Гнусавя и подсвистывая, заговорил вокзальный репродуктор. Не слушая его, Андрей быстро пошёл вдоль поезда, отыскивая свой вагон. Ага, номер пять, вот он. К его удивлению, не спешивший Степан Медардович тоже уже подходил к этому вагону, и проводник, стоя в дверях, приветливо улыбался ему.
– Доброго здоровья вам, позвольте помочь.
– И тебе здравствовать, Арсений, спасибо.
Степан Медардович вошёл в вагон, проводник принял у носильщика его чемодан и удивлённо посмотрел на Андрея.
– А тебе чего?
Андрей молча, сдерживая себя, показал билет. Проводник медлил, и Андрей очень спокойно, угрожая этим спокойствием, спросил:
– И в чём проблема?
– Проходи-те, – наконец выдохнул проводник, отступая вглубь тамбура.
Андрей вошёл в вагон, и сразу же поезд дрогнул и двинулся, набирая ход.
На полу ковёр, на окнах белоснежные, топорщащиеся от крахмала занавески, все двери закрыты. Ну да, время позднее, все спят, здесь не какая-нибудь шушера-мушера, а господа, вроде Степана Медардовича, их беспокоить ни-ни. Вот и четвёртое купе, места семь и восемь. У него – Андрей посмотрел зажатый в пальцах билет – восьмое, и он спокойно взялся за дверь. Она не открывалась, а откатывалась вбок, и он не сразу с ней справился.
Двухместное купе было пустым. Два пухлых дивана, застеленных белым, как и занавески, бельём, а одеяло даже в пододеяльнике, на маленьком, но со скатертью столике вазочка с цветами, пачка дорогого печенья, пакетики с сахаром… всё для чаепития. Ну, ладно. Андрей огляделся ещё раз, опустил сумку на пол и снял куртку. Ух ты, не только крючки, но и плечики к ним предусмотрены, для верхнего, для пиджака и брюк отдельно. Андрей невольно нахмурился. Этого он не предусмотрел и во что переодеться не взял, потому и поехал в джинсовом, чтоб не бояться помять во сне. Ну… ладно, пока он один, то и это без проблем.
В купе заглянул проводник.
– Билет, пожалуйста.
Андрей протянул ему билет, чтобы тот убрал его в свою сумку-планшет.
– Чаю принести?
– Андрей улыбнулся. Ни тебе пожалуйста, ни извольте, но ссора с проводником никак не входила в его планы, и потому ответил он нейтрально-дружелюбно.
– Спасибо, хорошо.
– Сейчас будет.
Проводник ушёл, и Андрей стал устраиваться. Выложил из сумки свёрток с бритвенным прибором, вот чёрт, сменку-то он взял, всё-таки на три дня поехал, а вот чтоб переодеться-переобуться не захватил. Но под диваном, куда он заглянул в поисках ящика для багажа, обнаружились тонкие, похоже, что разовые шлёпанцы с фирменным знаком. – похожим на рельсы с крыльями, ну, ты смотри, как здоровско. Андрей быстро расшнуровал ботинки и сбросил их. Шлёпанцы казались безукоризненно чистыми, и он снял и носки, засунул их в ботинки, а те поставил на место шлёпанцев. Нашлось и место для сумки. Проводник принёс ему стакан тёмно-янтарного дымящегося чая в серебряно-блестящем подстаканнике с такой же эмблемой.
– На здоровье вам, – уже уверенно пожелал проводник.
– Спасибо, – Андрей кивком показал на второй диван. – А сюда когда подсядут?
– Не могу знать. Но до Демировска можете спать спокойно. Если понадобится что, вот, вызовите меня.
Андрей выслушал объяснения, какая кнопка для чего предназначена, и, поблагодарив за пожелание спокойной ночи, наконец остался один. Дверной замок не показался ему особо надёжным, хоть он и нашёл блокировку, но вряд ли поездные воры так уж внаглую будут шуровать.
Закончив обследование двери, Андрей сел к столу и распечатал пачку печенья. Есть особо не хотелось, но раз положено и за всё заплачено…

…Выпив чаю, Андрей решил укладываться спать. Уже догадываясь, что убирать посуду – дело проводника, а не его, Андрей взял полотенце и пошёл в уборную.
Туалет в мягком вагоне оказался таким же, как и в плацкартном, разве только мыло лежит хорошее, туалетная бумага получше и бумажные полотенца есть тоже в рулоне.
Умывшись, Андрей посмотрел на себя в зеркало и провёл ладонью по щеке. Щетина ощутима, но не видна, и бритьё можно отложить до утра.
Как он и предполагал, стакан из-под чая уже убрали. Всё, закрыть дверь и завалиться. До семи – проверяя себя он посмотрел на лежащий на столе листок расписания – правильно, Демировск в семь ноль три, стоянка три минуты, можно спать спокойно. Андрей достал и сунул – на всякий случай – под подушку кошелёк, снял и повесил рубашку и джинсы, оставшись в трусах и майке, откинул одеяло и лёг. А, чёрт, свет забыл! Щёлкнул выключателем и прислушался.
Перестук колёс под полом, неясный шум за окном. Диван мягко пружинит, приятно покачивая, а не тряся. Ну что, Колобок, не лежится тебе на подоконнике? А не к лисе ли на нос ты катишься? Да нет, к лису, матёрому да хитрому, что не таких, как ты, на один зуб брал. Без десяти восемь вечера приедем, приём до девяти, адрес известен, взять такси, чтобы не плутать лишнего? Посмотрим по обстоятельствам. Доберёшься, войдёшь в кабинет и… я от лагеря ушёл, я от Найфа ушёл, я от Империи ушёл, а от тебя… да нет, сам к тебе качусь, вот тут Колобка ам – и съели. Эх, Колобок, румяный бок, выжить ты выжил, а ума не нажил. Ладно, дело сделано, раз шагнул – так и иди, боишься – не делай, делаешь – не бойся, не делаешь – сам в гроб ложись и крышкой прикройся. Спи, Андрей Фёдорович, больше тебе пока делать нечего.
Он лежал, улыбаясь, но улыбка была злой и напряжённой.
Поезд шёл ровно, без остановок, и редкие гудки не будили пассажиров мягкого вагона. Постепенно расслабился и Андрей, лицо его стало мягким и по-детски безмятежным.
И так он разоспался, что проснулся только когда из-за двери донеслось звонкое:
– Бутерброды, молоко, кефир, яички варёные…
Андрей зевнул, потянулся и замер, не услышав, а ощутив рядом чьё-то дыхание. И уже осторожно открыл глаза и повернулся набок. На соседнем диване сладко спали, повернувшись лицом к стене. Из-под одеяла виднелись тёмные с сильной проседью коротко стриженые волосы. Значит, в Демировске подсели, а он и не чухнулся. Хреново. Но поправимо. Андрей под одеялом бесшумно перебрался в конец дивана и сдёрнул с вешалки свою рубашку. Ноги у него меньше пострадали. Надев рубашку, он уже спокойно откинул одеяло и натянул джинсы, нашарил ступнями шлёпанцы и встал. Достал из-под подушки и сунул в карман джинсов кошелёк. Всё, кажется, не разбудил.
Андрей неслышно откатил дверь и выглянул в коридор. Полная женщина в белых халате и шапочке катила перед собой двухъярусный столик на колёсиках, певуче приговаривая6
– А вот булочки, бутерброды, молоко, кефирчик кому.
Увидев Андрея, она улыбнулась:
– С добрым утром, чего на завтрак желаете? А то и заказать можно.
Андрей взял молока, бутерброд с колбасой и булочку с изюмом. Всё ж таки деньгами особо сорить не стоит, кто знает, что и как там в Царьграде будет. Молоко было в высоком картонном стакане, запечатанном бумажной крышкой, а булочка и бутерброд на тоже картонных тарелочках с гофрированными краями. И за всё полтинник. Терпимо. Андрей поставил покупки на столик со своей стороны, расправил аккуратно одеяло и, захватив полотенце и бритвенный набор, вышел из купе.
По дороге в туалет разминулся с проводником.
– Доброе утро.
– Доброе утро, – ответно улыбнулся Андрей.
– Спать больше не будете? Постель можно убрать?
– Пожалуйста, – согласился Андрей.
И когда он, уже умытый, выбритый, в заправленной в джинсы рубашке, вернулся в купе, его диван был уже убран, а постель… куда-то же её спрятали или проводник к себе унёс? Но… ладно. Андрей повесил полотенце, положил бритвенный прибор в закрытый шкафчик – вчера проводник показал – и сел к столу. Отодвинул со своей стороны шторку. За окном стремительно летел назад золотой белоствольный лес. Солнца нет, но светло. Андрей посмотрел на часы. Почти восемь. Что ж, неплохого храпака даванул. Он сорвал со стакана бумажную крышечку, отпил. Молоко в меру холодное, сладковатое. Вот и отлично.
Из-за двери донеслось:
– Газеты, журналы…
Андрей встал и выглянул в коридор.
– Газетку не желаете? – весело обратился к нему молодой, едва ли старше него, вихрастый парень в форменной куртке.
– А свежие?
– Только со станка, горяченькие ещё.
Андрей охотно рассмеялся и купил «Столичный досуг». Теперь он завтракал со всеми удобствами.
Завозился, вздыхая и ворочаясь, сосед. Андрей вежливо продолжал читать газету и опустил её, только услышав:
– Ну, доброго утра всем.
– И вам доброго утра, – улыбнулся Андрей и снова укрылся за газетой, давая попутчику возможность спокойно одеться и привести себя в порядок.
Но попутчик ещё покряхтел и, заявив, что утро доброе, но раннее, снова заснул.
Андрей, не спеша, со вкусом позавтракал, сбросил стаканчик и тарелки в ящик под столиком и спокойно дочитал газету.
В отличие от плацкартного вагона мягкий вставать не спешил. Андрей снова взял расписание. Следующая остановка – Лугино, в двенадцать тринадцать и двадцать минут стоим, как раз выйти ноги размять, а пока… смотри в окно, любуйся на Россию. Книга в сумке, да неохота за ней лезть, к тому же… не стоит при чужом человеке, как бы тот крепко ни спал, вещи ворошить и показывать где у тебя что лежит. Сам себя береги – не забывай, ты смотри себе в окно, смотри. Тогда он ехал весной, а сейчас осень. У них, в Загорье, уже листопад вовсю, а здесь смотри-ка – листва жёлтая, а держится. Золотая осень? Похоже, она самая.
Иногда лес расступался, открывая равнину, усеянную маленькими городками, пологими холмами, с извивами рек и дорог. И лес уже похоже не сплошняком, а полосой вдоль дороги, ну да, Ижорье они уже давно покинули, пошла центральная, срединная Россия, Исконная Русь. Со свистом пролетел мимо какой-то городок, может, и побольше Загорья, а они сквозь него… здоровско всё-таки вот так сидеть и смотреть, мимо глаз пропускать.
Снова закряхтел сосед. Андрей посмотрел на висящую на плечиках тёмно-синюю, похоже, морскую форму и подумал, что не стоит сидеть вот так. Мало ли чего человек смущается. Может – он мысленно усмехнулся – ему протез пристегнуть надо. Ну, решил – делай. Он взял сигареты и вышел в коридор, хотя на столе была пепельница. Другого-то предлога у него нет.
В коридоре он с трудом разминулся с весьма осанистой дамой в фиолетовом халате с жёлтыми драконами и пунцовыми цветами. Дама окатила его испытывающе заинтересованным взглядом. Андрей вежливо улыбнулся ей, про себя охарактеризовав слышанным от Эркина. Было у них как-то на перегоне… У костров шныряли девки-дешёвки, цветных они игнорировали, да и те от них предусмотрительно шарахались. А к их костру одна подкатилась, Эркин как раз у стада был. Фредди шлюху шуганул, а тут и Эркин подошёл, и та сразу умоталась. А у них зашёл разговор о шлюхах, стервах и дурах. Это по Фредди. У Эркина классификация оказалась куда побогаче и поинтереснее. Они животики надорвали, Фредди чуть шляпу в костёр не уронил.
В тамбуре ощутимо тянуло холодом по ногам, будто он опять… босиком на снегу. Андрей быстро выкурил сигарету, выкинул окурок в щель под колёса и вернулся в вагон. Да, похоже, все проснулись. Дамы в халатах, мужчины в… да, правильно, пижамах, и все такие сытые да холёные, точно говорят, что кому война – это тётка зла, а таким война – так и мать родна. Бегал проводник, разнося чай и убирая постели. Андрей прошёл к своему купе, на секунду запнулся: стучать или нет, и вошёл, не постучав.
Сосед, в синем мундире без погон и с орденскими колодками на полгруди, сидел за столом, аппетитно прихлёбывая чай и читая газету. Увидев входящего Андрея, поинтересовался:
– Не возражаешь?
– Пожалуйста, – пожал плечами Андрей, проходя и садясь на своё место.
За окном всё та же равнина, каждое мгновение другая, но неизменная.
– И далеко едешь?
Андрей вздрогнул и оторвался от окна.
– До Царьграда.
Сосед удовлетворённо кивнул.
– По делу или так, прошвырнуться?
Уверенность, с которой его расспрашивали, не понравилась Андрею, но он позволил себе только чуть прищуриться и отвечал спокойно и простодушно.
– Столицу посмотреть охота.
– Ну, и погулять заодно? – сосед подмигнул ему, по-свойски щёлкнув себя по кадыку.
– А где и гульнуть, как не в столице, – подыграл Андрей.
Сосед – Андрей про себя назвал его Моряком – не представился, и Андрей предпочёл остаться безымянным. Моряк пустился в рассказы о чудесах и развесёлых местах Царьграда. Андрей охотно ахал, восторгался и расспрашивал. Он чувствовал, что трёп не простой, а его ведут. Интересно, куда, а главное – зачем. Ну, когда дойдём до конца, будем знать больше, чем в начале. На правой руке Моряка между большим и указательным пальцами татуировка – якорь. Как у Кольки… нет, другой якорь. И что-то когда-то он об этих якорях слышал. Становится совсем интересно.
Дверь Андрей, когда входил, не задвинул до конца, и были видны проходившие по коридору люди. Замелькали костюмы и платья. Значит, утро закончилось – сообразил Андрей. Ну-ну, так что дальше? А разговор уже добрался до казино и игорных домов.
– Бывал когда-нибудь?
– Откуда? – хмыкнул Андрей.
Весёлая злость, желание разыграть этого каталу, что посчитал его за лоха-малолетку, студента-желторотика, подталкивала, и он в открытую полез в западню.
– Играть-то играл, конечно. А вот так, в казино, ни разу.
Он ждал предложения сыграть, но, видимо, его сочли ещё недостаточно разогретым, и Моряк стал рассказывать о казино и его порядках.
Мимо купе прошёл вертлявый худой парень в кожаной куртке, шаря по сторонам ищущим взглядом. Андрей заметил, что Моряк и Вертлявый перемигнулись, и понял: значит, не один, бригада. Поездные каталы, ему ещё в спецприёмнике об этом рассказывали, втроём работают, да, значит, здесь бригада и будут полную игру собирать, три на три, чтобы не так заметно, и чтоб времени до Царьграда хватило. Ну, ладно, у него школа покруче, а играть – только в «очко». «Двадцать одно» им по вкусу будет: и азартно, и передёрнуть не проблема, а со своей колодой и вовсе no problem, ухватятся. Так, расклады… Моряк его держит, пока вся кодла не соберётся. В себе и своём мастерстве Андрей был уверен. Пока что это только забавляло его. Игралось в охотку, легко. И чем в окно пялиться, да перебирать варианты будущего разговора с профессором, лучше уж так… позабавимся, повеселимся, ох, и обломаю я вас, мне – на веселье, вам – на память.