Набегавшаяся раскрасневшаяся Алиса ждала их в вестибюле. Эркин забрал из гардероба свою куртку и её сумку, оделся.
– Алиса, готова?
– Ага, – она уцепилась за его руку. – Андрюха, а ты чего, идём, да?
– Нет, племяшка, – улыбнулся Андрей. – Я к себе пойду. Эркин, завтра на вокзале?
– Идёт, – кивнул Эркин. – Кто первым придёт, билеты купит.
– Дело. Как тогда, да? Ну, заметано, я пошёл.
Алиса взглядом проводила его до дверей и снизу вверх посмотрела на Эркина.
– Эрик, а чего это он, а?
Эркин неопределённо пожал плечами. В конце концов, Андрей уже сам всё соображает и в няньках не нуждается.
– Пошли домой, Алиса, мама уже ждёт.
– Ага, – согласилась Алиса.
На улице заметно похолодало, но снега не было. Листва давно облетела, и улицы стали пустынными и прозрачными.
– Эрик, а давай через рощу пойдём, – попросила Алиса.
– Давай, – не стал спорить Эркин.
Алиса шла рядом с ним, изредка поддевая носком сапожка смёрзшиеся подушки листвы, и была чего-то такой тихой… Эркин сверху вниз посмотрел на неё.
– Алиса, что-то случилось?
Она совсем по-взрослому вздохнула и помотала головой.
– Не-а.
– Что? – повторил Эркин. – Я же вижу.
Алиса снова вздохнула.
– Эрик, ты… ты обижаешься на меня? Да?
– Что?! – изумился Эркин. – Из-за чего я обижаться на тебя буду?
– Ну, что я тебя не папой, а по имени зову. Тебе это обидно, да?
– Да нет, – растерянно пожал плечами Эркин. – Почему это обидно?
– Не знаю, – честно ответила Алиса. – Меня вот спрашивают. И… и дразнят, что ты чужой мне. Это же неправда? – закончила она неуверенным вопросом.
– Да, – медленно кивнул Эркин. – Ты мне не чужая.
– Ну вот! – обрадовалась Алиса. – Я всегда знала, что ты родной! Ты же поэтому тогда пришёл. Я помню, раненый. Ты же нас поэтому нашёл. Ну, в самый первый раз.
– Да, – уже твёрдо ответил Эркин. – Поэтому.
Алиса потянулась к нему, и он, бросив сумку и портфель на землю, взял её на руки. Алиса, обхватив его за шею, прижалась к нему так, что он через одежду чувствовал, как стучит её сердце.
– Эрик, ты же всё равно Эрик, да?
– Да, – понял он её невнятицу. – Только так.
Не отпуская её, он присел, подобрал сумку и портфель и выпрямился.
– Да, Алиса, а теперь идём домой.
Он шёл по тропе, неся Алису. Она уже успокоилась и весело оглядывала мир с высоты его роста.
Эркин не спешил, но роща всё равно кончилась слишком быстро. На краю оврага Эркин остановился и поставил Алису на землю.
– Дальше сама.
– Ага, – согласилась она со вздохом.
Они спустились к ручью по побелевшим от инея и тонкого льда ступенькам, перешли ручей и поднялись наверх. Было ещё совсем светло, и потому все окна «Беженского Корабля» оставались тёмными. Алиса пошарила по ним взглядом.
– Эрик, а мама дома? Ты не видишь?
Эркин пожал плечами.
– Дома, наверное.
Действительно, где ещё может быть Женя.
На лестнице Алиса побежала вперёд, и, когда Эркин подошёл к их квартире, дверь была уже открыта и Женя раздевала Алису.
– Вот и молодцы, вот и умники. Мойте руки и за стол, у меня всё готово, Эркин…
– Андрей к себе пошёл, – понял недосказанное Эркин. – Мы завтра на вокзале встретимся.
– Ну и хорошо.
За обедом Алиса доложила о всех своих подвигах и победах, Эркин ограничился тем, что у него и Андрея тоже всё в порядке, одни пятёрки. Об инциденте на уроке шауни, как и о разговоре с Алисой об именах, он решил Жене не рассказывать. Пока та впрямую не спросит. Женя видела, что Эркин о чём-то не договаривает, но расспрашивать – может, он при Алисе не хочет, мало ли что – не стала.
После обеда Алиса отправилась спать, а Женя быстро, как всё делала, мыла и расставляла на сушке посуду. Эркин, сидя за столом, молча любовался ею.
– Эркин.
– Да, – он вздрогнул и будто очнулся. – Что, Женя?
Женя, улыбаясь, стояла перед ним.
– Устал?
– Нет, – удивлённо ответил он. – Мне не с чего уставать, что ты, Женя.
Она ласково покачала головой.
– Я же вижу. Пойди, отдохни.
– Слушаюсь, мэм.
Эркин тяжело, словно поднимая на себе неимоверную тяжесть, встал, шатнулся. Женя подалась к нему, чтобы удержать, подхватить, но вдруг оказалась у него на руках.
– Ах ты…!– задохнулась она сразу от возмущения и смеха.
– Провокатор, я знаю, – очень серьёзно закончил за неё Эркин, выходя из кухни с Женей на руках. – В спальне тебе будет удобней меня придушивать, правильно? – и сам ответил: – Правильно. Пятёрка мне. За правильное решение.
– Да-а? – Женя, болтая ногами, плотнее обхватила его за шею. – А пятёрка чего?
– Всего, – тихо рассмеялся Эркин и уточнил. – Чего захочешь.
– Тебе пятёрка того, что я захочу, – задумалась Женя.
– Ага, – согласился Эркин, разворачиваясь в дверях спальни, чтобы ненароком не задеть косяк. – Вот так. Сейчас я закрою дверь, и ты мне скажешь.
– А если не скажу?
– Сам догадаюсь.
Эркин положил Женю на кровать и, целуя, стал раздевать. Женя так смеялась, что не раздевала его, а только теребила на нём одежду. Раздев Женю, Эркин выпрямился и улыбнулся своей «настоящей» улыбкой.
– Я угадал?
– Ещё одно правильное решение, – смеялась Женя, – ещё одна пятёрка? Да?
– Ага, – готовно согласился Эркин, стаскивая с себя рубашку.
– Какой ты красивый, Эркин, – мечтательно вздохнула, любуясь им, Женя.
Эркин понимающе кивнул и, шагнув в сторону, встал в зеркальный коридор.
– Женя, тебе видно? Подвинься тогда.
– Ага-ага, – Женя подсунула себе под спину подушку. – Вот так. Мне отлично видно.
Эркин негромко запел и, плавно изгибаясь, стал раздеваться. Женя, любуясь им, захлопала в ладоши, отбивая ритм.

Деревья вдоль дороги сплошь жёлтые и красные, зелёных листьев почти не осталось, а трава яркая, как летом, и небо чистое. Не погода, а подарок. Чак гнал машину, опустив стекло, чтобы продувало осенним прохладным ветром, и курил, наслаждаясь пахучим дымом дорогой сигареты. А что, может себе позволить! Не прежнее время. Сейчас были бы деньги и голова на плечах, чтобы знать край, и можешь себе позволить, если не всё, то очень многое и куда больше, чем раньше. Всё у него прекрасно и ва-аще! Он лихо вписал машину в поворот, искоса посмотрел на карту и, проверяя себя, на часы. Всё точно. На ленч ему по маршруту полчаса, а он ещё шестнадцать минут выгадал. По хорошей дороге и умеючи… всё можно!
Из-за деревьев мелькнула сверкающая новой кровлей крыша, и он повёл машину к стоянке.
Машин было немного, и левая терраса, где сидели цветные, пуста, хотя… внутри все, наверное: осень всё-таки, прохладно. Чак вышел из машины, снисходительно кивнул подбежавшим к нему мальчишкам с ведрами и тряпками – да, пусть помоют – и без особой спешки, независимо вскинув голову, пошёл к террасе, поднялся по выложенным шероховатой плиткой ступеням.
Терраса пуста, столы без скатертей и даже стулья не отодвинуты, а так и стоят на передних ножках, прислонившись спинками к столам. Чак пересёк террасу и открыл дверь. А вот здесь всё, как и положено: людно, весело и шумно. У стойки не протолкаться, гремит музыка из автомата в углу, суетятся Пегги и Гвен, весело отругиваясь от шлёпающих их по крутым задикам шофёров, блестит потная коричневая лысина бармена Тедди.
– Ленч? – бросила на бегу Чаку Пегги.
– Точно, – подшлёпнул он её. – И побыстрее.
– Успеешь! – увернулась она.
Чак подошёл к стойке и втиснулся между молодым мулатом в новеньком ярко-красном пиджаке и седым негром в старой рабской куртке. Те покосились на него и подвинулись, давая место. Тедди кивнул ему с привычной улыбкой.
– Привет, парень, как обычно?
– Привет, Тедди, а как же ещё.
Тедди поставил перед ним стакан с пузырящейся содовой, отпустил подходящее замечание насчёт погоды и, что сегодня баранина у них особенно хороша.
– Давай, – кивнул Чак, припадая губами к стакану.
Не так уж сегодня жарко и пыльно, но спиртного ему нельзя: за рулём, а содовая – это не обычное дешёвое пойло для цветных, а рангом повыше.
Чей-то взгляд ощутимо лёг ему на затылок. Чак проглотил сразу ставшую безвкусной воду и небрежно обернулся, быстро оглядел зал, готовясь поймать прячущееся движение. Но от него и не думали прятаться.
В углу, откуда просматривался весь зал, дверь и через окно стоянка, удобно расположился со стаканом виски с содовой Гэб.
– Давай, Тедди, – повторил зачем-то Чак и, оттолкнувшись от стойки, пошёл к Гэбу.
Коротко кивнув ему, Чак сел за стол, не напротив, а сбоку, чтобы прикрыть спину и заставить противника поворачиваться для удара.
– Привет, – равнодушно сказал Гэб.
– Привет, – так же ответил Чак.
Гэб покосился на его стакан и понимающе хмыкнул.
– За рулём?
Чак кивнул.
– А ты?
Гэб самодовольно ухмыльнулся.
– Когда деньги есть, самому баранку крутить незачем.
Теперь изобразил понимание Чак.
– Ссуду, значит, проедаешь. Ну-ну.
– Лучше на беляка ишачить, как ты?
Подошла Пегги с подносом, и Чак промолчал. И пока она расставляла тарелки, быстро думал. Гэб – жадина и вот так шиковать без выгоды не будет. Значит, что? Только одно. Либо подсадка, либо слежка. И, когда Пегги, пожелав приятного аппетита, упорхнула, спросил с небрежной насмешкой.
– На полицию работаешь?
– Стану мараться! – рявкнул Гэб. И всё-таки не утерпел, похвастался: – В частном агентстве, понял?
– Один хрен, – ответил Чак, разрезая отбивную.
Гэб, к его удивлению, не стал заводиться, а спокойно отпил из своего стакана, вернее, поднёс к губам, наклонил и дёрнул кадыком, будто глотает, а содержимое стакана, как заметил Чак, не уменьшилось. Совсем интересно. Раньше Гэб такого не умел. Заглатывал всё сразу, и ещё пайковый кусок в глотке стоит, а он уже по чужим мискам шарит. Смотри, как выучился. Грин тогда так и бросил тупаря, не стал доламывать, а новый хозяин, значит, довёл… до нужной кондиции.
– Много пороли, пока блефу научился?
– Шофёришь? – ответил вопросом Гэб.
– И автомехаником, – уточнил Чак. – А ты топтуном или подсадкой?
Гэб покосился на него, оглядел зал и миролюбиво – с чего бы это? – ответил:
– Как для дела нужно, так и работаю.
– Такой ты трудяга? – удивился Чак. – С чего это у тебя?
– Получаю сдельно, – исчерпывающе ответил Гэб.
Чак понимающе кивнул.
– А ты? – снова изобразив глоток, спросил Гэб.
– Я на окладе. Ну, и сверхурочные, премию на конец года обещали.
– Ну, раз обещали, то жди, – насмешливо ответил Гэб.
Ни ругать, ни, тем более, хвалить хозяев Чак не хотел и пренебрежительно промолчал, занятый едой. Из-за стены смутно донёсся шум: похоже в «белом» зале драка, но никто и головы не повернул. У белых свои дела, а у нас свои. Чак доел баранину и овощи и сыто откинулся на спинку стула.
– Всем доволен, значит?
– Живу, как хочу, – кивнул Гэб.
У Чака вертелся на языке вопрос о руках, работают ли у Гэба руки, но удержался. А то самому придётся на такой же отвечать. А этого совсем не хочется. Он посмотрел на Гэба, натолкнулся на внимательный настороженный взгляд и понял: у Гэба всё так же. Как и у него. А значит, и говорить не о чем. Чак молча допил свой стакан и встал.
– Ну, бывай.
– Бывай, – кивнул Гэб.
Чак подошёл к стойке, расплатился за ленч и вышел.
Гэб в окно видел, как он прошёл к машине, заплатил мальчишкам-мойщикам, сел, уехал… всё! Гэб перевёл дыхание и отхлебнул всерьёз. Пронесло. Сволочь Чак редкостная, хуже любого беляка, вот кого бы пришил с радостью и в полное удовольствие, так ведь этот дьявол всегда быстрее всех на стрельбе был. Машина у него шикарная, на кого же Чак работает? Номера колумбийские, а там… чего и кого там только нет. Хуже Колумбии только Атланта. Там Он… Несмотря ни на что, Гэб и про себя не рисковал называть ненавистное запретное имя. Мало ли что доктор наболтал. Беляк – он всегда беляк, и верить ему себе дороже. А Чак… Просто шофёр отбивные на ленч не жрёт и рубашек таких не носит. Значит… так платят за стрельбу, ну, и за всякое прочее, значит у Чака всё восстановилось, везёт сволочам, а ты… ладно, пока обходилось и дальше обойдётся. Та-ак, ну вот и дичь, пришлёпал паскуда, никуда не делся, эту заезжаловку никто не минует.
Гэб прищурился, будто задремал от выпитого, зорко рассматривая в щёлку между веками подошедшего к стойке высокого негра в «разовом» костюме. Такие, с виду дорогие «белые», но дешёвые и расползающиеся под первым дождём и просто от недельной носки, обычно покупают те, кто хотел наскоро пофрантить или не хотел засвечивать свою обычную одежду. В левом ухе поблескивает маленькое колечко под золото – новомодный прикол. Дурак: шмотки сменил, а примету оставил. Ну, подождём и посмотрим, может, кое-что и увидим.

Чак гнал машину по шоссе, хотя в график укладывался и спешить было некуда и незачем. Частное агентство… та же полиция, только без формы. Ну, и хрен с ним, и с деньгами его. Но если Гэб теперь так и будет там сидеть, то придётся другой привал искать. Жаль, хорошая едальня. Была. С кем другим из их десятка он бы, может, и поладил. Но не с Гэбом, сволочь тот, гнусняк, всегда устраивался лучше всех, все вкалывали, а он жрал первым.
Чак выплюнул в окно окурок и резким выдохом перевёл дыхание. Ладно, восстановилось у Гэба вряд ли, а то бы был с оружием, сам он именно поэтому ни ножа, ни пистолета не носил, хотя достать – не проблема, и полиция к нему ни разу не привязывалась, даже с весны больше не допрашивала. Видно, нашли того лагерника. Или шлёпнули на месте. Лучше бы шлёпнули. Страшнее лагерника ничего нет, хуже зверей, хуже… беляков, хорошо, что их всех кончили. Вообще, чем меньше беляков, тем лучше, а уж когда они сами друг дружку мочат…
Чак уже спокойно закурил и сверился с картой. Всё в порядке, впереди всё равно полицейский пост, и скорость лучше сбросить заранее.

*   *   *

На улице было ясно и холодно, под ногами похрустывал ночной ледок. Небо только посинело – поздно как солнце встаёт теперь – горят редкие фонари, и улицы пусты: все ещё спят. На пустой привокзальной площади у автобуса ждал Андрей, одетый тоже по-осеннему, с чёрной кожаной сумкой на плечевом ремне.
– Крепко спишь, братик, – встретил он Эркина.
– Главное – проснуться вовремя, – ответно улыбнулся Эркин и посмотрел на часы.
Андрей кивнул.
– Ещё десять минут. Похоже, одни поедем.
– И чем это тебе мешает? – хмыкнул Эркин.
– Чтоб рейс не отменили, – помрачнел Андрей.
– А что? – сразу стал серьёзным Эркин. – Бывает такое?
Андрей неопределённо пожал плечами, и они стали молча ждать. Было тихо, и в безветрие холод даже радовал. Андрей сбил на затылок свою вязаную шапку, а потом и вовсе её снял и засунул в карман.
– Смотри, мозги застудишь, – предостерёг его Эркин.
Но ответил за Андрея подошедший к автобусу водитель.
– Не бойсь, ему студить нечего. Здорово, Мороз.
– Здорово, – рассмеялся Эркин.
– Ну, – изобразил негодование Андрей. – Ну, спасибо, Семёнов.
– Кушай на здоровье, – ответил Семёнов, влезая в кабину со своей стороны.
Мягко чмокнув, открылись двери.
Эркин и Андрей вошли в салон и сели, как и тогда, примерно в серёдке, Эркин у окна, а Андрей рядом, у прохода. Следом за ними вошли ещё пятеро. Закутанные в платки уже по-зимнему две женщины и трое мужчин в таких же, как у Эркина и Андрея, осенних куртках, только коричневых. Их лица показались Эркину знакомыми, но он уже полгорода в лицо знает. Обменялись молчаливыми, но улыбчивыми кивками, расселись. Торопливо подбежал – вернее, он думал, что бежит – худой старик в армейской зимней куртке и вытертой ушанке, влез в автобус и сел спереди. Вышел из кабины в салон Семёнов проверить у пассажиров билеты.
– Всё, отправляемся, – вернулся он к себе в кабину.
Эркин уже привычно устроился поудобнее и повернулся к окну. Улицы Загорья, бурые поля, голые деревья, тусклое серо-голубое, будто так толком и не рассвело, низкое небо. Неприглядно, а смотреть почему-то приятно. Но он не задумывался над этим, а просто смотрел. Сквозной, но всё равно сумрачный лес, убегающая вбок размытая дорога, пустынный луг… Почему ему это нравится? В декабре Алабама такая же, да нет, совсем это не Алабама, там было всё чужое, и он был чужим, а здесь… да, он и в ту поездку об этом думал, так что, у него всё-таки есть Родина, родное место, родная земля?
Въезжая на очередной холм, автобус натужно ревел мотором, и Андрей невольно сдвигал брови и напрягался, подаваясь вперёд, будто этим мог помочь преодолеть подъём. Эркин покосился на него и снова отвернулся к окну. Но Андрей заметил и откинулся на спинку сиденья. Улыбнулся.
– Всё в порядке, брат.
– Я знаю, – серьёзно кивнул Эркин.
Андрей глубоко вздохнул и озорно улыбнулся.
– Слушай, может, к нам перейдёшь, тоже на шофёра выучишься, будем вдвоём ездить, а?
Эркин медленно покачал головой.
– Спасибо, брат, но… нет.
Андрей понимающе кивнул.
– Не хочешь надолго уезжать, я понимаю.
Эркин улыбнулся.
– Да.
Они говорили тихо, по-камерному, хотя автобус полупустой и рядом с ними никто не сидит.
– А я поезжу, – упрямо сказал Андрей. – Хочу Россию посмотреть, понимаешь?
– Понимаю, – кивнул Эркин. – Только… накочевался я. Вот если всем вместе…
– И так можно, – сразу подхватил Андрей. – Называется, тур, ну, по разным местам, купим путёвку и в отпуск, а?
– Давай, – согласился Эркин.
О путёвках он читал в газете, так что…
– Это ещё… экскурсия? Так тоже называется, да? – решил он уточнить.
– Ну да, – тряхнул шевелюрой Андрей.
– Опять ты оброс, – улыбнулся Эркин.
– К воскресенью подстригусь, – согласился Андрей. – Скиссорс хорошо стриг, помнишь его?
– Помню, – ответил невольно по-английски Эркин. – Убили его.
Андрей, помрачнев, кивнул.
– Жаль, хороший был мужик, – теперь он тоже говорил по-английски. – Слушай, как… всё-таки было?
– Бои были, – вздохнул Эркин. – Мы завал сделали, а свора лезла. Ну, от пуль мы за завалом прятались, а близко подойдут, в ножи брали.
Андрей кивнул.
– Понятно. А меня прижали, лопухнулся я, в тупик загнали, а там… – Андрей заставил себя остановиться. – Там меня и шандарахнуло.
Они впервые заговорили об этом, и обоим хотелось о многом умолчать, но и вовсе, чтоб ни слова, будто и не было, тоже уже невмоготу.
– Кто ещё погиб?
– Проныра.
– Чёрт, – Андрей досадливо стукнул кулаком по колену. – А ещё?
Эркин называл имена и прозвища, Андрей кивал, переспрашивал о ком-то, уточнял.
– А потом?
– Потом русские пришли, – Эркин улыбнулся. – Всё-таки успели. Нет, что в тюрьму меня со всеми упекли, это понятно, им тоже разобраться надо было. А вот с гада этого меня сняли, не дали додавить, об этом жалею. Но и я дурак, душить стал. Мне б его сразу заломать, а я…
– Не жалей, – посочувствовал Андрей. – Всех не замочишь, да и вся жизнь впереди, может, и встретитесь.
– Да нет, мы здесь, а он там, – возразил Эркин.
– Кто знает, как оно ещё повернётся, – философски заметил Андрей.
Эркин тихо рассмеялся горловым смехом.
– Разве что так.
За разговором незаметно доехали до Ровенек. Автобус сразу заполнился, стало шумно и даже, вроде, теплее. Кто с товаром, кто за покупками, а кому и то, и другое, так что разговор о ценах стал общим. Эркин не вмешивался, но слушал с интересом. Конечно, за картошкой или, скажем, селёдкой ему в Торжище на ярмарку ездить не с руки, но знать, сколько он на этом теряет, тоже надо. Выяснилось, что немного, чуть больше цены билета до Торжища и обратно, он же не воз покупает, а мешок. Андрей, поглядев на его сосредоточенно удовлетворённое лицо, улыбнулся.
– За морем телушка по полушке, да рубль перевоз. Так, брат?
– Полушка – это полкопейки? – уточнил Эркин и кивнул. – Тогда точно.
Как и тогда, в Торжище автобус почти опустел, до Сосняков ехали немногие: уж больно там всё дорого. Посветлело, но небо по-прежнему серое и низкое, поля и луга пустынны, облетевший, просвечивающий насквозь березняк и сумрачный тёмный ельник. В Шаврове сели двое: похоже, муж с женой, и тоже за покупками. Андрей продолжал следить за дорогой, Эркин смотрел в окно. Оказывается, он помнил дорогу! Вон – ещё в тот раз приметил – изба с высокой двускатной крышей и резным коньком, а вон колодец у самой дороги. И этот мостик он помнит. Надо же, никогда раньше он дороги не запоминал. Разве только на выпасе и перегоне прошлым летом, а раньше… нет.
Показался аэродром, и снова Андрей, наваливаясь на его плечо, жадно рассматривал светлые, огромные даже на расстоянии машины.