Суматошный послепраздничный день заканчивался обыденной вечерней рутиной.
Женя сидела у трюмо, расчёсывая на ночь волосы, а Эркин лежал в кровати, закинув руки за голову, и любовался сразу и ею, и её отражениями в зеркальном коридоре.
– Ты завтра как в школе? – спросила, не оборачиваясь, Женя.
– С утра, – вздрогнув, ответил Эркин. – Андрей же во вторую работает.
– Да, конечно, – Женя положила щётку и тряхнула головой, рассыпая волосы по плечам и спине. – Устал, милый?
– Не-а! – ответил Эркин с таким недвусмысленным энтузиазмом, что Женя рассмеялась.
Эркин ответно засмеялся и приглашающе потянулся, заставив одеяло сползти с себя.
Смеясь, Женя подошла к кровати и наклонилась над ним.
– Значит, та-ак?
– Ага, – согласился Эркин, обнимая её и мягко привлекая к себе.
Они немного побарахтались, перекатываясь по кровати, так что одеяло оказалось на полу, а Женя без рубашки.
– Ах, та-ак?!
– И даже этак, – смеялся Эркин.
Вчера они как легли, так сразу заснули, даже обняться не успели, зато сегодня… конечно, тоже суматоха, гости, беспорядок, но со вчерашним не сравнить. И они будто впервые, да нет, без будто, в самом деле впервые одни, и завтра не надо на работу, а школа… ну, это же не к семи на смену, успеем выспаться. Пальцы и губы Жени на его теле, её запах вокруг… Эркин дышал им, хватая его жадно открытым ртом, приникал губами к коже Жени. Волна несла его, то закручивая до хруста в позвонках, то ровным быстрым потоком. И, прижимая к себе Женю, он не понимал, а чувствовал, что она не просто рядом, а в той же горячей, обжигающе ледяной волне.
Наконец волна отхлынула, оставив их лежащими рядом, в поту и с бешено колотящимися сердцами. Эркин кожей чувствовал, как бьётся сердце Жени, и, мягко изогнувшись, он поцеловал её в грудь, прямо в сердце. Женя засмеялась, взъерошила ему волосы на затылке.
– Ох, Эркин…
– Ага, – согласился Эркин, снова целуя её уже в ложбинку между грудями. – Какая ты сладкая, Женя.
– Так бы и съел, да? – смеялась Женя, прижимая к себе его голову. – Пойдём, поедим…
– Ты голодная? – сразу встревожился Эркин.
– Да ну тебя, – Женя даже рассердилась. – Ты что, шуток не понимаешь?
Эркин виновато вздохнул.
– Не всегда.
Женя успокаивающе погладила его по голове, и Эркин, поддаваясь этому ласковому нажиму, потёрся лицом о её грудь. Потом мягко отделился от неё и встал.
– Сейчас одеяло подниму.
– Ага, – согласилась Женя. – Уже очень поздно?
– Наверное, – пожал плечами Эркин, укрывая Женю и подныривая под одеяло со своей стороны. – Тебе удобно?
– Да, – Женя потянулась, проверяя, укрыл ли он спину, погладила по спине. – Спим, да?
– Да, – Эркин мягко потёрся о неё всем телом, укладывая её так, чтобы ей было удобно и легко обнимать его.
Женя уже спала, и время за полночь перевалило. Эркин снова потёрся о Женю и закрыл глаза. Удивительно, как всё хорошо получилось: и праздник настоящий, и профессор довольный уехал, и Андрей остался. Андрей – молодец, и продумал всё, и сделал по-задуманному…
Еле слышно стукнула входная дверь, и Эркин, не открывая глаз, улыбнулся: Андрей пришёл. Ну, теперь-то точно всё в порядке.

Перед школой Андрей всегда ночевал у Эркина. Как-то успокаивает. И портфель с тетрадями и книгами у него здесь.
Братнина квартира встретила его сонной тёплой тишиной. Он бесшумно разделся и, не зажигая света, чтобы даже щелчком выключателя не нарушить тишину, пробрался к себе. Вышло удачно: ни на что не налетел.
В его комнате уже ничего не напоминало о празднике, всё, как обычно. Даже – он распахнул дверцы шкафа и удовлетворённо кивнул – да, даже в шкафу все его вещи разложены и развешаны как раньше. Будто и не было… профессора.
Андрей быстро приготовил всё на завтра, постелил себе – бельё Женя тоже сменила – и пошёл в ванную.
Как всегда, чисто, убрано и еле заметно пахнет лосьоном Эркина. Андрей быстро, стараясь не шуметь, вымылся в душе и перед тем, как одеться, оглядел себя в зеркале. И чего профессор тогда психанул? Нормально всё, а вот поглядел бы как оно той зимой было, так что? В обморок бы грохнулся? Не иначе! Андрей запахнул халат, подмигнул своему отражению и вышел из ванной, щёлкнув выключателем.
Не зажигая света, прошёл к себе, сбросил на стул халат и лёг. Блаженно потянулся под одеялом. До чего же хорошо. Всё хорошо! И на работе, и… и везде! Что хотел, то и сделал, получилось не совсем по-задуманному, а может и совсем не то, но здоровско вышло. Теперь всё, со всех сторон он прикрыт, не голым на ветру и не в шеренге. И им он… ну, если и не подмога, то никак не помеха, это уж точно. А Томка – ничего девчонка. Правда, вот так, по-скорому, не отходя от пульта, даже наушников не сняла, во даёт, не впервой, видно, ей так, но зато без претензий и последствий… Мысли путались, уплывали, и Андрей, не стараясь удержаться на кромке сна и бодрствования, позволил себе расслабиться и уснуть. Не о чем ему теперь беспокоиться.

Спал Андрей крепко и без снов, так что Эркину пришлось его потрясти и пообещать облить холодной водой, чтобы проснулся. Андрей наконец разлепил глаза и сел на диване.
– Чего, утро уже?
– В школу опоздаешь, – ответил Эркин, отодвигая штору.
Андрей шумно, с подвывом зевнул и окончательно проснулся.
– Понял, брат. Женя встала уже?
– Чай делает, – Эркин улыбнулся, прислушиваясь. – Пошла Алиску будить.
Андрей ещё раз зевнул и встал.
– Всё, готов.
Эркин кивнул и ушёл.
Обычное, уже будничное утро. Обычные и такие приятные своей обыденностью хлопоты. И вот всё убрано, собрано, готово, и Женя целует, выставляя за дверь, Эркина и Андрея.
– Сейчас и мы пойдём.
– Ага, – без особого энтузиазма согласилась с неизбежностью Алиса.
Женя рассмеялась, быстро заматывая платок и проверяя сумку и сумочку – всё ли на месте.

На улице уже заметно посветлело, но до дня ещё далеко. Андрей шумно, всей грудью вдохнул и выдохнул холодный воздух. Эркин покосился на него и улыбнулся.
– Доволен?
– Ещё бы, брат. Скажи, как всё здоровско получилось.
Эркин согласно кивнул. Кое-какие сомнения у него были, но он даже самому себе не признавался в них. Он ещё не понял, в чём дело, что мешает ему полностью согласиться с Андреем, а пока сам не понял, никому другому ни знать, ни догадываться не стоит. Это его проблема, ему и решать.
– Интересно, сколько нас будет?
– Тим, вроде, во вторую сегодня, – Андрей нахмурился, соображая. – чёрт, у него график непостоянный теперь. Олег… тоже в первую, точно. Остальные…
– А Манефа? – невинным тоном спросил Эркин.
Андрей самодовольно хохотнул.
– Там всё впереди.
– Смотри, не заиграйся.
– Не боись, всё будет в порядке, – ответил Андрей по-английски и весело заржал.
Рассмеялся и Эркин. Вообще-то ему этот охмурёж на спор не нравился, что-то здесь не то, но что… ну, Андрей и не в таких переделках бывал, разберётся как-нибудь. А если и что, так он рядом. Если понадобится, переключит на себя. Не самое сложное.
На ступеньках Культурного Центра с весьма независимым видом курил Артём. Увидев Морозов, он сдержанно, по-взрослому, кивнул.
– Привет, малец, – легко взбежал по ступенькам Эркин.
– Привет, – улыбнулся Андрей.
Втроём они разделись и пошли в класс. Уже на лестнице их нагнал Тим и быстро, но очень внимательно оглядел искоса. Эркин невольно насторожился, но ни вопросов, ни высказываний не последовало.
Когда прозвенел звонок, Андрей незаметно и облегчённо перевёл дыхание: Манефы не было. Эркину этот спор не нравится, ему самому тоже чего-то не по себе, но и отступать нельзя – засмеют. А так… отсрочка, время подумать и определиться.

*   *   *

В хлопотах и беготне из квартиры в квартиру время прошло незаметно. А тут ещё Бурлаков позвонил и сказал, что постарается не задерживаться.
Мария Петровна отнеслась к этому спокойно: постарается не задерживаться – слишком неопределённо для закопавшегося в книги Крота, но, к её удивлению, Бурлаков и впрямь сумел выйти из библиотеки до её закрытия, и без пяти семь он вошёл в квартиру.
Услышав, как в замке проворачивается ключ, Мария Петровна выбежала в прихожую и сразу оказалась в его объятиях.
– Как долетела, Синичка?
– Господи, Крот, живой!
– Ну что ты, Синичка. Что могло со мной случиться?
Она оторвалась от него.
– Многое, Гаря, многое.
Но от голодного мужика толку не будет – давно известно, так что она захлопотала со столом. Всё у неё готово, что надо в холодильнике, что надо – в духовке и на плите.
– Машенька, божественно. А почему ты загорыши не поставила?
– Это то, что в фольге?
– Ну да.
– Хорошо, сейчас.
Она встала из-за стола и подошла к холодильнику, достала пакет из фольги и обернулась.
– Этот?
– Наверное, Маша. Там во втором должны быть пирожки с изюмом и орехами, но в котором… – он с улыбкой пожал плечами. – Разогрей оба.
– Хорошо, – кивнула она и достала второй пакет.
Засунув оба пакета в духовку и включив малый огонь, Мария Петровна вернулась к холодильнику и достала блюдце.
– Гаря, а это что за историческая реликвия?
Бурлаков с удовольствием расхохотался.
– Точно, Машенька, точно. Конечно, реликвия. Я знал, что ты всё поймёшь.
– Всё не всё, – она улыбнулась, скрывая горечь. – Но ты ничего не хочешь мне объяснить?
– А что объяснять, Маша?
– Хотя бы, – она поставила блюдце на стол. – Эту реликвию. И фотографии. В спальне и в кабинете. Что-то случилось, Гаря?
– Случилось, Маша, – кивнул Бурлаков. – Но… но это радость, Маша. Даже счастье.
– Так поделись, – она постаралась улыбнуться. – Не жадничай.
– Ну что ты! Я, – он вдруг улыбнулся так непривычно смущённо, что она встревожилась. – Я просто не знаю, с чего начать.
– Либо с начала и доказывай последовательно, либо с конца и доказывай от противного.
– Хм, – Бурлаков изобразил глубокую задумчивость. – Заманчиво, соблазнительно… Честное слово, Маша, теряюсь.
– Вот и начни тогда с этого, – она передвинула блюдце с расковырянным пирожком в центр стола. – С реликвии.
– Идёт! – обрадовался Бурлаков. – Это пирожок.
– Неужели?! – изумилась Мария Петровна. – Никогда бы не подумала.
– Будешь перебивать, не стану рассказывать, – внушительно изрёк Бурлаков. – Так вот. Женя напекла гору пирожков на свадьбу и что осталось дала мне с собой. А пока она их упаковывала, Алечка выбрала сбоку начинку, а, чтобы не заметили, сверху прижала. Видишь, ладошка отпечаталась?
– Вижу, – кротко кивнула Мария Петровна. – С ним всё ясно. А кто такие Женя и Алечка?
Бурлаков вздохнул.
– Нет, видимо, придётся с другого конца.
– Давай.
– Ты… ты помнишь, я весной ездил в Джексонвилль? На могилу.
– Да, – сразу насторожилась Мария Петровна. – Ты мне говорил.
– Так вот, Маша. Вышла… ошибка, понимаешь?
– Это… был не он?
– И да, и нет, Маша. Что Андрей Мороз, он же Эндрю Белёсый и есть мой Серёжа, это да, а вот похоронили под его именем другого. Он выжил, Маша, представляешь?!
Она молча смотрела на него, будто не понимая, и он порывисто вскочил на ноги.
– Сейчас, сейчас я принесу, – и, уже выбегая из кухни, крикнул: – Достань из духовки, слышишь, горят.
Как автомат, она бездумно выполнила распоряжение, выключив духовку и поставив на стол оба фольговых свёртка. Но развернуть их не успела. Потому что в кухню быстро даже не вошёл, а ворвался Бурлаков с охапкой фотографий и двумя конвертами и торжественно вывалил их на стол.
– Вот, Маша, смотри, это Женя написала в марте… а это… пришло в мае, а я был в поле, представляешь?! В сентябре приехал и нашёл…
Она кивала, читая, вернее, проглядывая письма, привычно выхватывая из текста ключевые главные слова и фразы.
– Тебя не было. Я как прочитал, так и сорвался туда. Ну и… – он почти свободно улыбнулся. – Получил классическое атанде.
– Ну да, – кивнула она. – Написали в мае, а ты приехал в сентябре, конечно, обиделись, – и быстро вскинула на него глаза. – Так это я виновата? Мне надо было сразу сообщить, телеграммой? Это моя вина, да?!
– Ну, что ты, Маша? – растерялся Бурлаков. – Я и секунды так не думал. Ты… что ты, ты нив чём не виновата. Клянусь.
– Утешил, – ей удалось сдержать слёзы. И вдруг догадалась: – Так тогда, в лагере, в Атланте тот уголовник…
– Да, Маша, он самый.
– Господи, – она всплеснула руками. – А ты его так отшил…
Бурлаков усмехнулся.
– Отплатил он мне полной мерой. Приложил, повозил и выкинул.
Мария Петровна сочувственно вздохнула.
– Ну, я утёрся и уехал.
– А мне ни слова?!
– Ну, Маша, ну, как я мог об этом рассказывать? Что родной сын не хочет меня признавать? Что я его не узнал тогда?
– А… подожди, так этот парень, что к тебе на приём через Церберуню прорвался…
– Точно, Машенька! – голос Бурлакова зазвенел торжеством. – Точно! Приехал. Сам. И пригласил на свадьбу к Эркину. Понимаешь, они же как братья, даже документы оформили.
– А мне опять ни слова?!
– Машенька, клянусь, я хотел, я решил: съезжу и расскажу, я… я сглазить боялся.
– Ври больше, – совсем по-кошачьи фыркнула Мария Петровна.
– Не вру, чистая правда! Вот, смотри, вот это Женя, а это Алечка…
– А это отец Алечки. Кто он, Гаря?
Бурлаков вздохнул.
– Это Джонатан Бредли. М-м… делец. Весьма… разносторонний.
– Представляю. А это?
– Фредди. Его… м-м, компаньон, пожалуй, скорее даже партнёр. Во всех делах.
– У него глаза убийцы, Гаря. Вот здесь, посмотри…
– А он и есть убийца, самый знаменитый киллер Империи. Да и сейчас… промашек не делает.
– Гаря, я серьёзно.
– Я тоже. А вот Серёжа. А это мы все вместе.
– Это… Эркин. Правильно?
– Да.
Она кивала, перебирая фотографии.
– А это что за безобразие?
– Это? – Бурлаков с удовольствием расхохотался. – Это Алечка с Серёжей из-за конфет дерутся. Представляешь, её уже спать уложили, сидим, пьём коньяк, ну, и всё, как положено, и вдруг Алечка входит. Ей торт приснился, и она пришла. Где её кусок с самой большой розой. А Серёжа стал её дразнить, что съел и из себя не вынет. Я её взял на руки, она увидела бутылочки и обеими руками в вазу, а Серёжа как раз напротив, ну и… смотри сама.
– Ужас кошмарный! – смеялась Мария Петровна. – Ты, конечно, не вмешался. Тебе лишь бы скандал погромче получился.
– Без скандала – не гульба, – согласился Бурлаков.
– Кошмар! И кто же прекратил?
– Эркин. Ну, Алечка съела одну бутылочку и заснула, я её отнёс, уложил… чудная девочка.
– Да. А кто снимал?
– Фредди, Он привёз «поляроид», карманную версию, и вот снимал.
Мария Петровна кивнула.
– Понятно. А зачем ему это?
Бурлаков вздохнул.
– Не знаю. Я уже думал. Понимаешь, Синичка, есть в этом какая-то… странность. Так легенду делают. Прикрытие. Женечка Джонатана явно впервые увидела, подарка Алечке он не привёз, и вообще… Они, Джонни и Алечка, действительно очень похожи, но Фредди это так подчёркивал, прямо навязывал. Зачем это ему? Не знаю. Пока не знаю.
– Но… но он же не увезёт девочку? – с надеждой спросила Мария Петровна.
– Джонатан? Нет, конечно, у него этого и в мыслях нет. Его самого старания Фредди удивили. Правда, при нас он разборку устраивать не стал, нет, предварительной договорённости у них не было. И в планы Фредди, похоже, не входит. Нет, тут, я думаю, можно не беспокоиться.
– Ну, хорошо, – кивнула Мария Петровна. – Допустим. Но если что…
– Если что, всех задействуем, – голос Бурлакова стал угрожающе спокойным.
Мария Петровна хорошо помнила, что означают эти интонации, и успокоилась.

Мать Моны приехала в Колумбию в середине сентября, когда по расчётам Моны до родов оставалась неделя, но наступил октябрь, а всё ещё ничего… Найджел бы совсем потерял голову, если бы не Айрин.
– А как же папа? – спросила Мона, услышав от матери, что уж рождения внука она не пропустит, ну, и ещё неделька-другая, и вообще там видно будет.
– Я договорилась с Мери Сайлз, – спокойно ответила Айрин.
Мона кивнула. Она хорошо помнила добродушную старую деву, истово ухаживающую за больными, одинокими и всеми, кто – по её мнению – нуждался в помощи, иногда даже назойливой, но всегда искренней. Мери – белая, но всегда твердила, что все люди – божьи дети, и лечила даже рабов, но, разумеется, с позволения хозяев, и к ней, как к местной безобидной достопримечательности, ни местная полиция, ни СБ не цеплялись. А уж теперь-то… Так что отец будет и присмотрен, и ухожен.
И потянулись друг за другом почти безмятежные дни…
…В маленькой уютной – потому что она своя собственная – гостиной чисто и спокойно.
– Как ты думаешь, мама? – Мона погладила себя по животу. – Ещё долго?
– Ему там хорошо и удобно, – Айрин была полностью занята вязанием и говорила, не поднимая головы. – Вот он и не торопится.
– Найдж так волнуется…
– Мужчине положено, – Айрин снова пересчитала петли. – Главное, чтобы ты была спокойна.
– Угу, – согласилась Мона, разглядывая своё вязание. – Мама, не велика?
– Ну, так будет на вырост.
Спокойствие матери иногда раздражало Мону, но… без мамы она сама, конечно, ни с чем бы не справилась.
Айрин посмотрела на часы – гордо красовавшийся на каминной полке подарок Кена, Митча и Дика на новоселье – и собрала свою корзинку для рукоделия.
– Пора накрывать, Мона. Вот-вот Найджел придёт.
Мона кивнула и отложила вязание на столик.
– Мама…
– Убери в корзинку, а не бросай, где попало.
Мона только собралась заявить, что она – не маленькая девочка, а взрослая женщина, как вошёл Найджел.
– Привет! Ну, как…?
– Привет, – улыбнулась Айрин. – У нас всё в порядке. Сейчас будем обедать.
– Да, спасибо, – рассеянно ответил Найджел, подходя к Моне.
Она храбро улыбнулась ему.
– Ты сегодня рано, ничего не случилось?
– Нет, всё в порядке. Как ты?
– Так же, – она невольно вздохнула.
Найджел осторожно обнял её за плечи, коснулся губами виска.
– Всё будет хорошо, Мона. Я знаю.
– Откуда?
– Знаю, и всё, – он осторожно, кончиками пальцев поднял за подбородок её лицо. – Посмотри на меня. Я – твой муж, и я говорю, что всё будет хорошо. Ты должна мне верить.
– Верю, – улыбнулась Мона.
И за обедом благодаря Айрин всё было спокойно и буднично. Как в любой другой день….
…И так день за днём, неделя за неделей. Айрин уже перезнакомилась со всей Новой улицей, и даже Найджел перестал волноваться, когда всё началось.
Найджел как всегда утром поцеловал Мону, попросил её быть осторожной, заверил, что всё будет хорошо, и ушёл на работу. Мона помахала ему вслед с крыльца и пошла на кухню.
– Я помогу, мама?
Айрин с улыбкой посмотрела на неё.
– Хорошо.
Мона потянулась к полотенцу, чтобы вытереть уже вымытые тарелки, и вдруг замерла с протянутой рукой. Айрин посмотрела на неё и, бросив в раковину губку, быстро вытерла руки о передник.
– Идём, ляжешь.
– Мама, – наконец выдохнула Мона. – Это оно?
– Идём, – повторила Айрин. – В любом случае тебе лучше лечь.
– Да-да… мама… мама…
– Всё в порядке, Мона, вот так, сюда…
Она довела Мону до спальни, уложила… да, надо послать за Тётушкой Кики, все говорили, что у неё лёгкая рука… и за врачом… мой Бог, Моне надо переодеться… мой Бог…
Кто известил Тётушку Кики, славившуюся на весь Цветной квартал своей «лёгкой рукой», так и осталось неизвестным. Та просто вдруг появилась в спальне и, не теряя ни секунды, всё привела в порядок, и роды пошли… как им и положено, когда мать и ребёнок здоровы, повитуха знает своё дело, и никто не путается под ногами и не лезет с непрошенными советами. Айрин, соседки, помощница Тётушки Кики, даже Мона, – все её слушались, делали, что она говорила, и мальчишка вышел… прямо на загляденье. Крепенький, горластый, в мамкину родню цветом, и крупный, в отца с дядьями, те тоже не мелкие, и красивый, вот подрастёт, так девки табуном за ним бегать будут. Племянник Тётушки Кики, или кем он там ей приходится, тоже вовремя оказался под рукой, и его послали известить Найджела.
И когда Найджел влетел в дом, всё было уже в полном порядке. Айрин, Тётушка Кики, Эстер и ещё двое соседок пили кофе в гостиной и встретили Найджела дружным хором:
– А вот и папочка!
Стоя в дверях, Найджел умоляюще смотрел на них, задыхаясь от бега и не в силах что-либо сказать.
– Вот все они так, – засмеялась Тётушка Кики. – Всё в порядке, парень. Сынок у тебя что надо.
– Мона…? – наконец выдохнул Найджел.
– Она в порядке, – улыбнулась Айрин.
– Я…где она?
– Идём, – встала Айрин. – Берите ещё печенья, – предложила она гостьям.
– Конечно… конечно…
Эстер с улыбкой кивнула и потянулась к кофейнику, чтобы налить всем остальным ещё кофе.
Мона дремала, но, когда Найджел вошёл, открыла глаза и улыбнулась ему.
– Привет, Найдж.
– Мона…
В два шага он подошёл к кровати и опустился на колени у её изголовья.
– Ну, что ты, Найдж, – Мона погладила его по голове. – Всё в порядке. Малыш просто чудо. Хочешь посмотреть на него?
– Да… Конечно… Где он?
– Да вот же.
И только после её жеста Найджел увидел корзинку-колыбель. Откуда она?
– Это нам подарили. Правда, красивая?
– Да…. Но малыш лучше.
Мона рассмеялась.
– Ты же не видел его.
– Почему? – нагнувшись, Найджел рассматривал крохотное личико. – Вижу. Он чудо, Мона. Но… он такой маленький…
– А Тётушка Кики сказала, что настоящий великан. Десять фунтов без малого. Дай мне его, Найдж.
Найджел растерянно обернулся к ней.
– А… а как?
Айрин, всё это время стоявшая в дверях и с невольными слезами умиления смотревшая на них, быстро подошла.
–Смотри, это делается так.
С её помощью Найджел достал из корзинки ребёнка.
Снизу доносились голоса, и Айрин поспешила туда, оставив их наедине. Мона протянула руки, но Найджел медлил, держа на руках ребёнка и рассматривая его.
Так их и застали Роберт и Метьюз, осторожно войдя в спальню.
– Привет, – улыбнулась им Мона и сразу ответила на ещё не прозвучавший вопрос: – Я в порядке.
– Видим, – улыбнулся Роберт. – Ты молодец, Мона.
– Отлично выглядишь, – подхватил Метьюз.
– Спасибо.
– Ну-ка, Найдж, покажи, – Метьюз неожиданно ловко взял у Найджела ребёнка. – Смотри, Роб, какой парень, а?
– Да! – согласился Роберт. – Мет, аккуратней.
Услышав за дверью шаги, Метьюз восхищённо сказал:
– Найдж, Мона, вы молодчаги. Отличного парня сработали.
– Посмотрели? – в спальню решительно вошла Тётушка Кики. – А теперь вон отсюда живо. И папаша, и дядья. Успеете и налюбоваться, и наиграться.
Спорить с ней было невозможно, да и незачем. Метьюз отдал ребёнка Найджелу, и тот хотел отдать его Моне, но Тётушка Кики велела положить малыша в колыбель и выметаться.
– Спит и пусть спит.
– А он… не голоден? – рискнул спросить уже от двери Найджел.
Тётушка Кики фыркнула.
– Как проголодается, так сразу услышишь! И дверь за собой закрой.
За дверью Найджел ошалело посмотрел на братьев. Метьюз ободряюще похлопал его по плечу, а Роберт сказал:
– Завтра тогда не выходи. Как-нибудь мы перекрутимся.
Найджел перевёл дыхание, тряхнул головой и улыбнулся.
– Спасибо, Роб, но завтра у меня постоянных навалом.
Помедлив, Роберт кивнул.
– Ладно, Найдж. Но если что…
Они спустились вниз. Соседок уже не было, ушла и помощница Тётушки Кики. Найджел указал братьям на маленький бар рядом с камином.
– Возьмите себе сами.
И пошёл на кухню, где Айрин мыла посуду после кофе и доваривала обед.
– Айрин…
– Всё в порядке, Найдж. Телеграмму я уже отправила.
– Да, спасибо. Я о другом… ну… – он вдруг забыл, о чём хотел спросить.
Айрин ободряюще улыбнулась ему.
– Всё уладится. Я ещё недельки две у вас поживу.
– Спасибо, – обрадовался Найджел. – А то я совсем ничего не знаю.
– В первый раз всегда так, – рассмеялась Айрин. – После третьего всё пойдёт как по маслу. У вас всё впереди.
Она стояла спиной к Найджелу и не видела скользнувшей по его лицу тени.
– Да, – очень спокойно сказал Найджел и даже улыбнулся. – У нас всё впереди.
Может, надо было ещё что-нибудь сказать, но у него уже не хватило на это сил. Он вернулся в гостиную, где Метьюз сразу протянул ему стакан.
– На, выпей.
Он глотнул, не чувству вкуса.
Сверху спустилась Тётушка Кики, оглядела их с лёгким неодобрением, велела Мону пока не беспокоить, заглянула ненадолго к Айрин на кухню и ушла.
– Идите обедать, – позвала Айрин.
Но Роберт и Метьюз отказались от обеда, сказав, что пойдут к себе, они же так пришли, просто узнать, на них же не готовили, спасибо, конечно, но… попрощались и ушли.
Айрин удивлённо посмотрела на Найджела, тот молча пожал плечами в ответ. Айрин на секунду задумалась и улыбнулась своим мыслям.
– Иди, поешь.
– А… а Мона?
– Ей надо отдохнуть. Потом я, – и тут же поправилась, – ты ей отнесёшь.
Найджел кивнул и сел за стол. От еды он отказаться не мог. Ни при каких обстоятельствах.
Он ел механически, думая о своём, и Айрин невольно любовалась им, его красивыми уверенными движениями. Неудивительно, что Мона так влюбилась, удивительно, что Роберт и Метьюз ещё холостяки. Хотя… кое-что она слышала, и, похоже, там тоже дела на мази.
– Очень вкусно, Айрин, спасибо, – встал из-за стола Найджел. – Я наверх.
– Конечно-конечно. Я потом тоже поднимусь.
И, когда Найджел убежал, занялась неизбежной домашней рутиной.
Когда Найджел вошёл в спальню, Мона полулежала на подушках и кормила малыша грудью.
– Ты вставала? Разве можно…?
– Пустяки, Найдж. Я в полном порядке. Посмотри, он прелесть, правда?
– Конечно, – согласился Найджел, усаживаясь на край кровати.
– Как мы назовём его, Найдж?
– Мы же уже говорили. Что мальчика Чарльзом. Как твоего отца, – Найджел улыбнулся. – Ему будет приятно. И Айрин тоже.
– А тебе?
– Конечно. Чарльз – красивое имя. И… мне нравится твой отец. Если малыш станет таким, будет очень хорошо.
Мона благодарно улыбнулась ему, но возразила:
– Он будет таким, как ты.
– Но, Мона…
На этих словах в спальню вошла Айрин.
– Из-за чего вы спорите? Вы же помешаете малышу.
– Мама, мы решили назвать его Чарльзом.
– Отлично, – Айрин была согласна с любым вариантом. – Но мы об этом уже говорили. О чём вы спорите?
– Ни о чём, – улыбнулся Найджел. – Мона, тебе надо поесть.
– Потом. Ой, вы только посмотрите, Найдж, мама, он жмурится, сладкий мой, конфетка моя, – упоённо заворковала Мона.
И Айрин невольно подумала, что, неужели и она была такой тогда… И Чарльз так же любовался ими… Странно, но она не помнит… многого…

*   *   *

ТЕТРАДЬ СТО ДЕСЯТАЯ

*   *   *

Как решили, так и сделали. Поляроидные фотографии нестойкие, два-три года – и тускнеют, а им они и потом понадобятся, и Джонатан переснял их в хорошей студии. Так что теперь действительно всё по правилам: в бумажнике, на столе в офисе и в альбоме. Куда дел свои фотографии Фредди, Джонатан не спрашивал. Придумано было классно и выполнено неплохо. Даже не ждал такого от ковбоя.
Но долго размышлять об этом было некогда. Водоворот дел по точкам, имению и играм всё сильнее затягивал и закручивал их.
Из Колумбии поехали в имение, но не прямо, а кружным путём, навещая нужные точки и прокручивая неизбежно накапливающуюся мелочёвку, среди которой попадались и весьма перспективные дела. В Атланте был прежний бардак, но их это не касалось. Свои границы они блюли, а расширять территорию имеет смысл, когда выгода больше расходов. С Атлантой всё наоборот. Пока. Когда изменится… Тогда и будем думать.
А сейчас они встретились на подъезде к Краунвиллю. Войдя в купе первого класса, где Джонатан в приятном одиночестве наслаждался чтением газеты, Фредди бросил свой кейс в сетку и сел в кресло напротив. Джонатан опустил газету.
– Чистая мистика.
– И не говори, – хмыкнул Фредди. – Порядок?
– А ты как думал. У тебя?
– Так же.
Джонатан удовлетворённо кивнул.
– Полежим с месяц.
– Весь ноябрь? – удивился Фредди. – Хотя… можно. Тогда недели две в декабре, Рождество дома и на святки в Колумбию.
Джонатан счастливо улыбнулся: имение стало домом и для Фредди.
– Вполне резонно. Да, письмо отдал?
– А как же.
– Ну?!
Фредди мечтательно улыбнулся воспоминанию.
– Малость прибалдел, – ответил он по-ковбойски.
– Представляю. Напишет?
– Его дело.
Джонатан кивнул.
Мерное покачивание вагона, осенний пейзаж за окном. И странно уже вспоминать, как они ездили в третьем классе или ещё хуже…
Фредди посмотрел на благодушно обозревающего окрестности за окном Джонатана. Чем бы сбить с него спесь? Или пусть расслабляется?
– Расслабься, ковбой.
– За стадом младшие приглядят, – согласился Фредди.
И Джонатан невольно рассмеялся.

А в имении… въехали-то они на такси, городскими щёголями, и сразу как завертелось всё…
Переодевшись, Фредди прошёлся по конюшне, оглядел лошадей, обсудил с Роландом накопившиеся за его отсутствие проблемы и пошёл к Стефу. Возле котельной крутился младший сынишка Эйба. Увидев Фредди, он нырнул в кусты.
Фредди усмехнулся и толкнул дверь. Стеф оглянулся на стук двери.
– А! Привет.
– Привет, – кивнул Фредди, усаживаясь за столик в углу и быстро оглядывая котельную. – Как дела?
– Как и положено, – хмыкнул, щёлкая регуляторами, Стеф. – Трубы воют, проводка искрит, масло льётся. Чего ещё?
– И этого хватит, – рассмеялся Фредди. – Тебе привет.
– От Ларри?
– Ну да.
– Как он там?
– Нормально. Пишет он тебе?
– А как же, – улыбнулся Стеф. – Не заносится, что городской теперь. Больше-то ему писать некому. Да и мне тоже. А письмо написать да получить… человеку это нужно.
Фредди задумчиво кивнул. Что жена Стефа умерла, пока он в тюрьме сидел, Стеф упоминал и иначе, как покойницей, её не называл. А о детях молчал вмёртвую. Не обмолвился ни разу. Как и об остальной родне. Ну, у каждого своё, конечно. Статья-то у Стефа была страшная, и, чтоб за пособничество и попустительство не притянули, отречёшься и забудешь. Сейчас-то дело другое, но видно так по живому пришлось, что не срастается. Сам он о родне не тосковал – одинокий волк добычливее, и делиться не надо, и под пулю никого не подведёшь, а Стефа, видно, всё-таки царапает. Тяжело одному. Хотя и жена у него теперь, и дети растут, и дом почти что свой, и в посёлке ему почёт и уважение, а всё-таки…
Они ещё поговорили о топливе и маслах, хватит ли напора, чтоб на скотной воду не в вёдрах таскать, а кран поставить.
– Лить без счёта будут, – с сомнением покачал головой Стеф. – Колодца может и не хватить. Вот если артезианскую поставить и ветряк…
– Видел такое, – кивнул Фредди.
В Аризоне на этом все водопои держатся, но здесь… Странно, но в Алабаме он почти не видел их. Ветряки иногда попадались, но с артезианской… Почему? Надо прокачать.
– Хорошая идея, Стеф. Но, надо думать.
– Не подумавши, не делай, – улыбнулся Стеф. – А то переделывать придётся.
Рассмеялся и Фредди.
– Делать дорого, а переделывать дороже. Это Эйба младший тут крутится?
– Толковый пацанёнок, – кивнул Стеф. – Но… там видно будет.
– Посмотрим, – согласился Фредди и встал.
Здесь всё в порядке, но он и не думал, что у Стефа могут быть какие-то проколы или огрехи. Что на него можно положиться, они с Джонни сразу ещё тогда увидели…
…Провести электричество, наладить душевую и всё остальное, это тебе не приблудную тёлку проклеймить, за час не управишься. Но и мыться по очереди в лохани, которая на всё про всё, тоже надоело. Хозяйство разрастается, народу много стало, и вообще…
– Жить надо по-человечески.
– Согласен. Но ты представляешь, какая это махина.
Джонни хмуро кивает, разглядывая блестящий от свежей краски, но явно потрёпанный мотор.
– Хорошо, хоть строить не надо. Коробки целы.
Да, и душевая, и котельная целы, вернее, есть целые пустые коробки под них, но всё равно работы там непочатый край.
– Джонни, из дерьма делать, так дерьмо и получится. Смотри, его ж только покрасили сверху.
– А этот?
– Слабачок. Всё наше хозяйство он не потянет.
– А для этого станина нужна!
– Станина не проблема, – прозвучало сзади.
Они дёрнулись, оборачиваясь и хватаясь за кольты. Но немолодой мужчина в рабской куртке поверх тюремного комбинезона не испугался и не отступил.
– И что? – спросил Джонатан.
– Работу ищу, – ответил мужчина.
– Какую?
– Механик, электрик, машинист.
– Какая статья? – спросил он.
Мужчина усмехнулся.
– Политический. Сто семнадцатая без примечаний.
Вот почему рабская куртка! Потерял расу, но, похоже, о потере особо не тоскует. Что ж…
– До лагеря не дошёл, – мужчина бесстрашно улыбался. – Срок не досидел.
– Родные есть?
– С такой статьёй родных не бывает.
– Месяц испытательного срока, и, если подойдём друг другу, контракт до Рождества. Жильё в бывшем бараке, стол общий.
– Идёт, – кивнул мужчина и протянул Джонатану руку. – Стефен Уордсворт, Стеф.
– Джонатан Бредли.
– Фредди.
– Ну, – сразу приступил к делу Джонатан. – Какой брать?
– Здесь никакой. Лучше поискать армейский, – Стеф усмехнулся. – Пока русские всё не забрали. Если пошарить в бункере, можно английский найти.
– Дело, – сразу согласился Джонатан. – Бункер далеко?
– Если зайти с тыла, то не очень.
– Пошли…
…Интересно, а почему Стеф выбрал их? Ведь наверняка тоже искал и приглядывался. А получилось удачно. И для Стефа, и для них. А то, как Стеф уцелел при ликвидации тюрем, покрыто мраком неизвестности, ну, так этого им и тогда узнавать не хотелось, а сейчас и вовсе не нужно.