Андрею хотелось проводить Эркина, но – как назло – под самый конец смены подвалила работа, и, если сегодня не сделать, то придётся выходить в субботу. Ну и… всё ясно-понятно, и не трепыхнёшься. Чертыхнувшись, Андрей побежал в инструменталку.
– В темпе давай, – крикнул ему в спину Василий.
А уж если Василий подгонять стал, значит, дело серьёзней некуда. Так что проводы накрылись медным тазом. И за Алиской он, похоже, тоже не успеет. Вот непруха-невезуха! Но о чём же Эркин собрался с профессором разговаривать? Какие-такие дела у них? Брат у него с характером, пока сам не скажет, ни хрена ты из него не вытащишь. Пробовали, знаем. Так ведь и отец… тоже помним. Вот кремень с кремнем и столкнутся, ох, и полетят искры во все стороны. Ругаться-то им, вроде, не из-за чего, он тогда отцу всё объяснил, должен был понять, профессор всё-таки. И на свадьбе всё прошло лучше и не надо. Чтобы Эркин решил чего-то попросить… так это и в письме можно, или до Святок подождать, нет ничего срочного.
Все эти мысли и рассуждения не мешали ему работать, внимательно наблюдая за Василием и другими мастерами. Учёба вприглядку – тоже учёба.
Закончили поздно. Чуть ли не двойную смену отпахали.
– Старшой, сверхурочные будут?
– Будут, когда сделаем.
– Так сделали же уже.
– Дурак, пока наряд не закрыли, не считается.
– А ч-чёрт! Андрюха, держи.
– Митроха, мать твою, не мельтеши!
Усталость уже ощутимо давала себя знать, но Андрей пока держался. Даже побалагурил в бытовке, пока переодевались. А на улице понял, что до дома он ещё добредёт, а на разговор сил не хватит. А завтра школа, хорошо, что уроки сделаны, или нет? Чёрт, ах в голове всё путается.
Он ещё думал, а ноги, как сами по себе, несли его по нужному маршруту. Перед школой он ночует у Эркина. И никак иначе.
– Здравствуй, – сказал ему кто-то.
– Здравствуй, – машинально ответил он, бездумно разминувшись с чёрной словно бесплотной фигурой.
И только через несколько шагов сообразил, что поздоровалась с ним… Манефа?! Андрей даже встал и оглянулся. Но в снегопаде уже ничего не разобрать. Но и не почудилось же ему.
Дальше Андрей шёл уже бодрее и улыбаясь. Надо же, поздоровалась. А чего её сюда занесло? Она же в Старом городе квартирует. Совсем интересно.
И до «Беженского корабля» как дошёл, даже и не заметил.
Как всегда, на площадке между первым и вторым этажами толпились курильщики, обсуждая новости, дела и не стоит ли хоть лавки сбить и поставить, ага, и бочку с водой, нет, с песком, как… Андрей постоял со всеми, потрепался, стряхнул с шапки остатки растаявшего снега и пошёл домой.
Всё равно дом Эркина – его дом. Что бы там у Эркина с профессором ни вышло, Эркин – его брат, он от брата не откажется. И Эркин от него тоже.
На стук двери выбежала в прихожую Алиса и вышла из ванной, вытирая руки, Женя.
– Андрюша, как хорошо! Сейчас покормлю тебя.
– От такого никогда не отказываюсь, – почти без усилия улыбнулся Андрей.
– Андрюха, а ты с работы?
– А откуда ж ещё!
Андрей дёрнул Алису за косичку и пошёл в ванную. Умылся холодной водой, прогоняя усталость и ненужные сейчас мысли.
На кухне его ждал накрытый стол. Андрей сел на своё место, огляделся и с искренним удивлением сказал:
– Женя, ну, как ты угадываешь, ну, всё моё самое любимое!
Женя засмеялась.
– А это просто, Андрюша. У тебя же всё любимое.
Андрей демонстративно задумался, углублённо поедая котлеты, и, наконец, кивнул.
– А ведь верно, Женя. Так оно и есть.
– А я конфеты люблю, – задумчиво сказала Алиса. – И остальное тоже.
– Правильно, племяшка, – кивнул Андрей. – Еду любить надо. Без неё не проживёшь. Спасибо, Женя, я за уроки.
– Конечно, на здоровье, Андрюша. Алиса, не вози по тарелке. А что ты так поздно?
– Сверхурочно работали, – Андрей встал из-за стола, собрал и сложил в мойку свои тарелки и чашку. – Женя, ты ложись, я себе, если что, сам возьму.
– Хорошо, – не стала спорить Женя, но тут же предложила: – Давай я тебе кофе сварю.
– О! Это дело! Спасибо, Женя, – восхитился Андрей и тут же перешёл на английский. – Оно самое и есть с устатку.
– Ой, – удивилась Алиса. – Андрюха, это как?
– А вот так! – Андрей подмигнул им обеим сразу и вышел.
У себя в комнате Андрей с силой растёр лицо ладонями и сел за стол. Не шевелится только мёртвый, а он живой, и школу ему никто не отменял, и дураком себя на уроках показать нельзя. А Эркин вернётся. Никуда он от Жени и Алисы не денется. Так что, не психуйте, Андрей Фёдорович, а делом займитесь.

Работы было много, но Громовой Камень не только не тяготился, а даже упивался ею. Ведь это то, о чём он мечтал, за чем он бежал с Равнины, да нет, не бежал, а шёл, как охотник за добычей. Открытые внимательные глаза, склонённые над тетрадями головы, старательный хор голосов, повторяющих за ним слова древних сказаний и названия предметов. И, может, именно поэтому заметно меньше болит нога, нет головокружений, даже рубцы не ноют. И никаких проблем. Ни с жильём, ни с одеждой, ни с… Джинни.
Нельзя сказать, чтобы он уж так много думал о Джинни или мучился сомнениями. Как раз сомнений у него и не было. Джинни его устраивает во всём. Он её… судя по её поведению, тоже. Но… но вот как им сказать об этом друг другу? И остальным? Бродить вечерами вокруг её дома, наигрывая традиционный мотив на свирели из птичьих костей, он не станет. Никто этого не поймёт. Ни она, ни её мать, ни соседи. Устроить, как делают сиу, скачки с погоней… коня у него нет, ездит ли Джинни верхом, он не знает, и опять же – не поймут. Согласия на похищение Джинни не давала, но он, правда, и не спрашивал. А если бы согласилась… Громовой Камень представил, как он ночью прокрадывается в дом Джинни, заворачивает её в одеяло и уносит, взвалив на плело… нет, не получится, нога не выдержит. Ну, тогда тащит за волосы. Она плачет, а её мать – больше родни у Джинни нет – с криком и проклятиями преследует их. Всё как положено. Русские любят говорить: «Не нами заведено, не нам и ломать». Так что традиции он не ломает. И это все поймут. И соседи тоже. И вызовут милицию. И те тоже всё поймут. Интересно, какой срок и по какой статье он получит? И потом… Джинни никак не показала ему, что согласна на… гм, переход от маленьких развлечений к постоянным отношениям. Да, они целовались и всё было как опять же положено, но для бледнолицых это не доказательство, вернее, недостаточное доказательство.
Все эти размышления никак не мешали ему работать, проверять тетради, болтать в учительской и за общим столом в пансионе. И, кстати, вот ещё, как говорят местные, закавыка. Своего дома у него нет. Даже если Джинни согласится на семью, куда он её приведёт? Придётся уйти из пансиона и снимать квартиру, уже семейное жильё. Потому что мужчина, переселяющийся к жене, с самого начала ставит себя в подчинённое положение. А «семейка» куда дороже пансиона для одиночки.  А он отправил пятьдесят рублей в племя. Как раз: мука, сахар, чай, табак, патроны, новые капканы, одеяла… Пятьдесят рублей – большие деньги, мужчины соберутся у вождя и решат, на что потратить. Решать будут долго, спорить, передавая по кругу трубки и чашки с крепким до черноты чаем. Жалко, что он не услышит рассуждений на тему, как и где хромой может столько добыть, но… но представить приятно.
Как всегда, вечер пятницы посвящался бане. Конечно, в пансионе есть душ и даже о ванне можно договориться, но баня, вернее, парилка – это не так мытьё, как времяпровождение, как пивная или трактир. В субботу баня только с утра, в воскресенье закрыта, значит – вечер пятницы.
Бань в Загорье было две. Одна в Старом городе, но маленькая, старая и тесная, а другая в Новом, уже по-городскому, с буфетом, душевым залом и семейными номерами. Сманил Громового Камня в баню ещё летом один из соседей по пансиону. Сосед этот быстро нашёл себе женщину и съехал, а Громовой Камень приохотился и даже пристрастился, так что теперь каждую пятницу он с работы шёл домой, обедал, немного отдыхал и отправлялся в баню. Его уже знали и старик, продававший веники у входа, и банщик. И компания уже подобралась подходящая: любители хорошего пара и разговоров. По-разному, кто больше, кто меньше, но все воевали и сейчас налаживали свою жизнь тоже по-разному. И ему с ними легко и просто. Понятны шутки и намёки, общие воспоминания и сходные планы на будущее. И хотя после бани он не всегда успевал к ужину, самовар с плюшками или с иным шедевром Ефимовны его ждал. Чай после бани – святое дело.
И сегодня всё было, как обычно. Парная, разговоры, неспешный отдых с лёгкой выпивкой и закуской каждому по своему вкусу и снова в парилку. После третьего захода Громовой Камень стал прощаться. У них завтра выходной, а у него работа.
На улице ясно и морозно. Снегопад кончился, и в разрывы между неотличимыми от чёрного неба тучами проблескивают звёзды. Громовой Камень шёл, с удовольствием дыша холодным, но ещё приятным, не режущим горло воздухом, и слушал скрип снега под ногами. Недаром пар считают лекарством от всех болезней, и устраивали парильные шатры и шалаши задолго до знакомства с русскими и их баней. Нога совсем не болит, а голова с лета не беспокоит. Нет, всё хорошо, а будет… ещё лучше. А следующую полусотню он пошлёт в племя весной. Весна – трудное время, самое голодное.

Спасибо.
1-е исправила.
А 2-е проверяла на "грамоте.ру", так как привыкла произносить, а, следовательно, и написала через "о" - заковыка. Оказалось, надо через "а".

Отредактировано Зубатка (04-12-2015 17:47:24)

Сквозь сон Эркин почувствовал приближение утра. Вагон ещё спал, но чьи-то шаги и редкие негромкие разговоры были уже не сонными. Эркин осторожно потянулся и открыл глаза. Памятный ещё с того поезда белый от снега за окном свет. И всё же… всё же лучше встать.
Эркин взглядом нашёл свои бурки. Всё в порядке. На соседних полках ещё спали, и он мягко не спрыгнул, а соскользнул вниз. Обувшись, взял мыльницу и полотенце предусмотрительно оставленные им так, чтобы легко достать, не залезая обратно на полку, и вышел из отсека никого не разбудив.
Поезд плавно замедлял ход, останавливаясь. Эркин как раз был в тамбуре и прочёл название на краснокирпичном здании: «Демировск». Рядом с окном в рамочке расписание маршрута, и, проверяя себя, Эркин посмотрел на часы. Точно: семь ноль три. Стоянка две минуты. Ещё по той поездке он помнил, что на остановках туалет не работает, и теперь спокойно смотрел в окно, хотя смотреть особо не на что.
– Дай пройти, – его легонько толкнули в плечо.
Эркин подвинулся ближе к окну, рассеянно проводив взглядом щуплого вертлявого парня в кожаной куртке. Его вихлястость заставила Эркина нахмуриться: шпаны он никогда не любил, но парень вышел из вагона, и Эркин мгновенно забыл о нём. Поезд тронулся, и Эркин вошёл в уборную. А когда, приведя себя в порядок, умывшись и обтёршись до пояса, вышел, в тамбуре уже образовалась очередь из женщины с мальчиком на руках и пожилого мужчины. А по дороге к своему отсеку он разминулся с девушкой, бережно несущей кружку с горячим чаем. Чай – это хорошо, но если в его отсеке ещё спят, то пить придётся стоя или сидя на своей полке. Тоже не слишком удобно.
Он вошёл в свой отсек, закинул мыльницу в сетку и потянулся повесить полотенце.
– Уже Демировск?
Эркин посмотрел на голос. Женщина, немолодая, спутанные полуседые волосы падают на лицо и из-под них блестят тёмные глаза.
– Только что проехали, – ответил Эркин.
– Да, – вздохнула она. – Пора. Я заняла ваше место? Извините.
– Ничего, – улыбнулся Эркин. – Пожалуйста.
Она повозилась под одеялом, откинула его и встала, одетая в такой же, как у него, спортивный костюм. Эркин отступил на шаг, чтобы не мешать ей. Она очень быстро и ловко скатала свою постель в рулон и заткнула его в угол, взяла из сетки полотенце и мыльницу.
Эркин посторонился, пропуская её, и стал убирать свою полку. Спать он уже точно не будет, а просто полежать и так можно. Достал кружку и приготовленный Женей свёрток. Оставив его на углу столика, где громоздились явные остатки вчерашнего пиршества, он с кружкой пошёл за чаем.
В отличие от того зимнего поезда, у проводника был не только чай, но и маленькие пакетики с сахаром и печеньем. Но Эркин знал, что сахару, и сладкого Женя ему положила, так что от пакетиков он отказался.
– Ну, как знаешь, – сказал проводник. – И, если спать не будешь, постель принеси. Тюфяк с подушкой оставь, а бельё и одеяло сюда.
– Ладно, – кивнул Эркин, поудобнее перехватывая горячую кружку.
В вагоне становилось всё оживлённее, и, пожалуй, если бы не его ловкость, он бы по дороге и расплескал, и обжёгся. Но всё обошлось благополучно.
Женщины ещё не было. Эркин поставил кружку и развернул свёрток. Достал сахар, сэндвич – они так и решили, что в дороге сэндвичи удобнее бутербродов и пирожки, а ты смотри-ка, в фольге и впрямь ещё тёплые. Женя говорила: круглые с мясом, а длинные с изюмом. Вот по одному возьмём и приступим.
Зашевелился, закряхтел кто-то на верхней полке. Как скажи, еду учуял – усмехнулся Эркин. Садиться он медлил, ожидая возвращения попутчицы, и решил пока собрать постель. Ну, раз просили, то почему бы и нет. Одеяло, простыни, наволочка с подушки… и полотенце? А как же… ладно, своё достанет. Приготовив стопку белья, он закатал подушку в тюфяк и уложил его в изголовье полки.
Вернулась женщина, и Эркин посторонился, пропуская её.
– Спасибо, я помешала вам? Да вы садитесь, ешьте, я за чаем пойду, – говорила она, быстро расправляя на вешалке полотенце и пряча мыльницу в сетку.
– Мам, мне с сахаром, – вдруг раздался бас из-под одеяла на нижней полке.
Эркин даже вздрогнул от неожиданности, а женщина спокойно ответила:
– Я знаю, – достала три кружки из-за свёртков и банок и ушла.
Так они все вместе, что ли? Ну, не его это дело. Эркин сел и принялся за еду, вежливо глядя в окно, пока на полках сопели, кряхтели и ворочались. За окном снежная равнина и лес, какие-то маленькие городки… Наконец тот же бас сказал:
– Ну, с добрым утром.
И Эркин посмотрел на попутчиков. Оба молодые, вряд ли старше него, светловолосые, светлоглазые, с пухлыми какими-то детскими губами, в военной форме без погон и петлиц, но с нашивками. О смысле нашивок Эркин догадался, вспомнив гимнастёрку кутойса, да и у Кольки такие же, да, ему же сам Колька как-то и объяснял, что жёлтые за лёгкие ранения, а красные за тяжёлые.
– И вам доброго утра, – сдержанно улыбнулся Эркин.
У спавшего на нижней полке нет левой ноги, а у того, что на верхней всё, вроде, на месте, но нашивок много, и через всю голову между короткими волосами извивается длинный красный шрам. Смотрели оба на Эркина почему-то не слишком дружелюбно, и он невольно насторожился.
– И откуда ты взялся? – спросил «верхний».
– Сел в Ижорске, – очень спокойно ответил Эркин.
– А по-русски хорошо знаешь? – поинтересовался «нижний».
Эркин посчитал вопрос глупым: они, что, не слышат? И потому ответил чуть резче.
– Мне хватает.
Вошла женщина с дымящимися кружками, поставила их на стол и скомандовала:
– Раз проснулись, вставайте и умывайтесь, – и Эркину: – Да вы к окну подвиньтесь, и вам, и мне удобнее будет.
– Во, маманя у нас, – хохотнул «верхний», беря полотенце. – Она и с тараканом на вы. Айда, Мишаня.
– Иначе мы не могём, – согласился «нижний», пристёгивая протез и вытаскивая из-под стола палку. – Антеллехенция, понимашь.
– Марш! – коротко приказала женщина.
И, когда оба парня ушли, улыбнулась Эркину.
– Не обращайте внимания. Молодые ещё.
Помедлив, Эркин кивнул. В самом деле, впрямую ему ничего не сказали, завестись, конечно, можно, но вот нужно ли? Нужен ему скандал? Нет.  Ну, так и промолчим, не в первый раз ему, и не такое глотал и утирался.
Женщина насыпала в одну кружку сахару из двух пакетиков, размешала и стала делать бутерброды.
Эркин снова отвернулся к окну, чтобы она не подумала, будто он на угощение напрашивается. Ел он своё, ел спокойно, не спеша, но вкуса прежнего уже не было. Конечно, разговоры про тараканов, что поползли на Россию, он слышал, но почему-то не ждал, что вот так столкнётся с этим в лобовую. Да ещё от фронтовика.
– А вот бутерброды, булочки, молоко, кефир, – нараспев приговаривала полная женщина в белой куртке, пробираясь по проходу со столиком на колёсах.
Эркин искоса посмотрел на неё и снова уставился в окно. Еды у него достаточно, прикупать незачем.