Новая смена чайника и целых две чашки в молчании. Оба отдыхали после рассказанного и услышанного, делая свои выводы.
Наконец Михаил Аркадьевич «вынырнул» из раздумий и улыбнулся.
– Да, кое-что, кое-как, кое-где и кое-когда.
Гольцев охотно рассмеялся старинному присловью.
– И что интересного ещё услышал?
– Ну-у, – протянул, обдумывая ответ, Гольцев. – Конечно, там по мелочам и обмолвкам много, конечно, насыпалось. Не новое, а уточнения и дополнения.
– Суммируй, систематизируй и зафиксируй, – кивнул Михаил Аркадьевич. – Я посмотрю.
– Сделаю, – кивнул Гольцев. – А вот было раз... я пожалел, что Жарикова не позвал.  Как раз по его части.
– Ивана Дормидонтовича? – удивился Михаил Аркадьевич. – Он-то тебе зачем?
– Мне нет, а вот ему бы послушать тот разговор было бы интересно. И, я думаю, полезно.
– Вот даже как? – не так удивился, как –задумался Михаил Аркадьевич. – Ну, давай. Раз шагнул, так иди.
– Иду, – кивнул Гольцев и, отхлебнув чая, приготовился к рассказу...
... Очередная не первая и не последняя беседа у ночного костра. С чего начались воспоминания о детстве, о самом памятном, что повлияло на всё дальнейшее... да неважно. По кругу.
Фредди оглядел обглоданный хребет вяленой рыбки и сбросил его в костёр.
– Ну да, помню. Отца в очередной раз рассчитали, на новое место не устроился, так мы прямо на земле, вповалку рядком, попона вниз, попона наверх. И мать у костерка, воду в котелке кипятит. Я глаз из-под попоны высунул и смотрю: чего она засыпать будет. Если зерно, то жди пока разварится, а если хлеба, вроде как раз было в узелке, то болтушка быстро выйдет, а тут надо успеть. И тут отец идёт, пьяный, шатается, но идёт, не падает. Ну, думаю, щас мать его отпаивать горячим будет, нам только ложку да котелок облизать достанется. А он у костра плюхнулся и ругается. А мать ему, что приходили леди... патронессы. Что дескать, можно средних в приют отдать, старшие уже работать могут, младших прокормить легче. Так, думаю, я как раз посередине, а про приют разное болтают. Но если не понравится, сбегу запросто. Тут отец разорался и по дамам, и по... вплоть до Бога. Плюхнулся, чуть не прямо в костёр, орёт, за кольт хватается, что, дескать, он лучше прям сейчас сам весь приплод перестреляет, а пальцы пьяные, никак не ухватят.
Фредди усмехнулся и даже головой покрутил.
– Вот тогда я и понял, какая у выпивки мера. Пей, пока кольт ухватить можешь, а больше ни-ни, голым окажешься.
Все согласились дружными улыбчивыми кивками.
Аристов перекинул из руки в руку горячую картошку, усмехнулся.
– Да, и вот так потом всю жизнь за тобой тянется. Вот был у меня случай.
– И кого ты разрезал и выпотрошил? – поинтересовался Андрей, подмигивая всем сразу.
– Медведя, – ответил Аристов.
И уточнил:
– Плюшевого.
Все дружно грохнули хохотом.
– Ну, для пятилетки, – рассмеялся и Аристов, – самое оно. Ну, взял я оперированного медведя за заднюю лапу и к отцу в кабинет пошёл. Медведя, а он почти с меня ростом, за собой волочу. Дверь открыл, а смотрю себе под ноги и с порога заявляю. Что я брюшную полость вскрыл, всё удалил, а шовного-то у меня нет, не могу закончить. И тут как грянул хохот. Поднимаю голову, а у отца вся его кафедра сидит. Так, не поверите, меня до сих пор шовным материалом дразнят. Причём все. И кто знает, откуда пошло, и кто совсем не в курсах. Да чего там меня, Кирилла, на первом же практикуме, от только скальпель взял, так сразу. Кто учил? Аристов? А шовного не дал? Всё себе как всегда захапал?
– Кирилл это... – уточнил, не договаривая, Эркин.
–– Да, – кивнул Аристов. – Из парней. Хорошо идёт, уже ординатуру заканчивает. Перспективный.
Отсмеялись, покрутили головами, и вступил Бурлаков.
– Да, пять-шесть лет – это очень серьёзный возраст. Многое определяется. И слово взрослого в нужный момент значит очень много. Вот помню... – и интригующая пауза.
Все дружно изобразили, впрочем, вполне искренне нетерпеливое внимание.
– Не помню, с чего началось, что именно мне в кабинетной библиотеке понадобилось, но полез я туда за книгой. Выждал, пока в кабинете никого не будет, чтобы не мешали, и полез по полкам.
– Как обезьяна? – не удержался Андрей.
Остальные посмотрели на него не так с осуждением, как с укором: дескать, не мешай. Бурлаков только хмыкнул, немного нарочито показывая, что воздержался от более резкого ответа, и продолжил:
– То ли я не за ту книгу взялся, то ли полки на меня были не рассчитаны, но полетел я вниз, а все книги на меня посыпались. Шум получился знатный. Сразу сбежались взрослые, завал разобрали, меня вытащили, ощупали, убедились, что ничего не сломано и не вывихнуто, а дед Егор... – Бурлаков невольно по-детски поёжился, – ну, сразу к делу. Что мне там понадобилось? Я и ответил фразой, которую часто слышал, в ходу она в доме была. Что это я свою концепцию искал.
Все дружно рассмеялись.
– Во-во, – кивнул Бурлаков, – все также заржали. А дед... отсмеялся и серьёзно так мне сказал. «Запомни. Свою концепцию в чужих головах не ищут».
– Головах? – удивлённо переспросил Андрей.
– Ну да, – сразу опередил Бурлакова старший Гольцев. – Что в голове, то и на бумаге, – и грозно посмотрел на внука.
– Это так, – кивнул Джонатан. – Нужное слово в нужный момент значит много. Вот у меня тоже было. Мне тогда лет пять, ну, с половинкой, не больше. И вот, принесли мне ланч. А там каша банановая, я её терпеть не мог. Пришла бабка.
– Бабушка? – уточнил Андрей.
Джонатан усмехнулся.
– Нет, жена деда. Мой отец, – новая усмешка, – незаконнорожденный усыновлённый. А о той... бабушке никто никогда ни словом. Ну, это неважно. Ну так эта... пришла и решила взяться за моё воспитание.
Джонатан весьма ловко изобразил жеманный и претендующий на «королевский английский» говор.
– Джонатан, если вы будете хорошим мальчиком, то я вам покажу кое-что очень интересное.
Все рассмеялись.
– Во-во, кивнул, смеясь, Джонатан. – На сладости там или игрушку меня было не купить, а на «кое-что интересное» я покупался однозначно. Ну, она ушла, няньки поставили мне рядом с тарелкой двух солдатиков и машинку. Я, так и быть, доел эту гадость, заодно солдатиков накормил и машинку нагрузил.
– Кашей? – искренне удивился Фредди.
– Ну да, чтобы самому поменьше досталось.
Андрей хохотнул, а Фредди осуждающе молча покрутил головой: от еды отказываться, это ж... глупость, если не хуже.
– Ну вот, – продолжил Джонатан. – Меня умыли, переодели и спать уложили. Я честно глаза сразу закрыл. Может, и заснул, не помню. Но проснулся сам. И сразу вспомнил об обещании бабки, не стал звать нянек, вылез из кроватки и как был, в пижаме и босиком, пошёл к ней.
– И не остановили? – удивился Андрей.
– Пытались, – хмыкнул Джонатан. – Так и засуетились, так и забегали вокруг. «Масса Джонатан, вы куда?» «Масса Джонатан, туда нельзя.» «Масса Джонатан, вернитесь к себе.» Ну я одно в ответ: «Мне надо». И иду. Дошёл до её половины, вхожу. И через будуар прямиком в её спальню. Вхожу. И вижу. Она на ковре. Голая. И два её спальника. Голые. Оба в ней. Я и говорю. Вежливо, как учили. «Мэм, это то интересное, что вы обещали показать?»
Все дружно заржали.
– И что она? – еле выговорил сквозь смех Андрей.
– Она? – переспросил Джонатан. – Ну, выдержка у неё была... семейная. Урождённая Говард...
– Чего-чего! – в один голос изумились слушатели.
– А того, – хмыкнул Джонатан. – Старых, по-настоящему старых семей не так уж много. Связи переплетались, обрывались, восстанавливались, вражда с дружбой то переменно, то одновременно... Но тут чем дальше, тем меньше документов. Говорят, Америка вообще началась с двух пиратских кораблей, мужского и женского. Переженились, породнились, и... – Джонатан открыто подмигнул Бурлакову, – тогдашние договоры и соглашения не записывалось в силу неграмотности большинства участников.
Бурлаков задумчиво кивнул.
– Ну вот, – продолжил Джонатан. – Она одного выплёвывает, второго на себя кладёт, прикрылась, так сказать, и мне. «Джонатан, я занята. Придёте позже». Я ей спокойно. «Я подожду». – Все снова рассмеялись. – Ну, сажусь на ближайший пуф и смотрю. Сзади какой-то шум, я не оборачиваюсь, чтобы ничего не пропустить, интересно же. И тут меня сзади хватают за бока и поднимают на воздух. Я было дёрнулся, но... это дед! А его я... ну, не то, чтобы боялся, но уважал. Я и повис тряпочкой. Он меня вынес в будуар, дверь в спальню ногой захлопнул, и отдал нянькам. Всё молча. И те... молчком меня быстро унесли, умыли, переодели и к деду в кабинет отвели. А там... Как всегда, но и по-новому. Камин, дед и отец в креслах перед ним. И третье кресло стоит. Пустое. Отец поставил свой стакан на подлокотник, встал, подошёл ко мне, за руку подвёл к третьему креслу, усадил в него. Плотно, на всё сиденье. Потом сходил к бару и принёс мне стакан. Такой же, как у себя и деда, но с апельсиновым соком.
– А у них что? – с интересом спросил Андрей. – Коньяк?
– Бренди или виски, – ответил за Джонатана старший Гольцев.
Бурлаков кивнул, а Эркин пояснил:
– Ну да, коньяк же в рюмках.
– Бывает и в жестяной кружке, – ухмыльнулся Андрей.
Фредди кивнул, и Джонатан продолжил:
– Ну, все сделали по глотку. И отец сказал: «Запомни, Джонни. К леди входят, только постучавшись и получив разрешение». Сделали по второму глотку и уже дед. «Прежде, чем войти, подумай, как будешь выходить. После увиденного». Вот так.
Рассказ произвёл впечатление. У Андрея явно вертелось на языке множество вопросов, но он промолчал. И после недолгой паузы, заполненной выпивкой и закуской, тряхнул головой и начал:
– Ну, мне много чего говорили, а вот самое первое... – Андрей одновременно и улыбнулся, и нахмурился. – Помню... Ёлка, игрушки, и я под ёлкой сижу. Ногами грузовик с кубиками держу, во рту яблоко, не откусить, а выплюнуть жалко, в одной руке кукла, в другой книжка. Книжку Анька отнимает, что тебе незачем, ты ещё читать не умеешь. Куклу Милочка тянет ревёт, что куклы для девочек. А мне ни отбиться, ни отругаться. Ну и, – Андрей покосился на сидевшего с опущенной головой Бурлакова, и явно сказал что-то не то, придуманное непосредственно здесь и сейчас. – Ну, меня и вразумили, что чужого не хапай, без своего останешься.
– Тоже по делу, – кивнул старший Гольцев.
Эркин слушал, кивал, улыбался вместе со всеми, но молча и явно думая о своём. Но проигнорировать общее ожидание он не смог и, тряхнув головой, принял решение.
– Значит, самое первое и самое важное, что потом выжить помогло?
Что-то в его голосе заставило остальных насторожиться.
Как всегда, Эркин, говоря о прошлом, перешёл на английский
– У кого что, а я в пять, нет, всё-таки уже в шесть в первый раз человека убил. Своего. Такого же, как я. Спальника. Только года, я теперь думаю, на три-четыре постарше.
И притворяясь, а, может, и в самом деле, не замечая сгустившейся тишины и напряжения слушателей, продолжил, глядя не на людей, а в костёр.
– Ночь или день не важно. Велено спать, ну и сплю. Лежу как положено. И тут услышал. Шаги. Кто-то мимо моей койки прошёл. Не надзиратель. Ну, не в ботинках, босиком. Значит, свой. Мне интересно стало. Малец совсем был, глупый ещё. Вот и открыл глаза. Ну и... Большой, ну, сейчас думаю, ему лет десять было, не больше, трёхкровка, а тогда... Заметил и ко мне. Прошипел: «Не спишь? Видишь? Так делай.» Сдёрнул меня с койки, подвёл к дальней, а там... Трое лежащего за ноги и руки держат, а четвёртый ему лицо подушкой накрыл, а прижать не может. Дёргается тот, вот-вот выкрутится. Тот, что меня привёл, взял меня за руки, положил их на полушку и моими руками её прижал. Тот ещё разок чуть дёрнулся, и всё, – Эркин снова усмехнулся. – Дальше подушку тому под голову подсунули, по своим койкам разошлись и заснули. – новая усмешка. – Все спали, ничего не видели, ничего не слышали.
– И за что? – после недолгого общего молчания спросил Андрей.
Эркин пожал плечами.
– Мне не сказали, а я не спрашивал. Но тоже... на всю жизнь урок. И как делать, и как молчать, – небольшая пауза, скользнувшая по губам улыбка. – Потом под моей подушкой никто не трепыхнулся. А уж кто сам просил... в побеге помочь – святое дело. Даже важнее, чем стукача или другую сволочь придавить.
– Это да, – согласился Андрей. – Помощь... она разная бывает.
Задумчивый кивок старшего Гольцева...
...Михаил Аркадьевич покачал головой.
– Ну да, – согласился Гольцев. – На языке, конечно, вертелось и сколько таких у него было, и у всех ли так, но... никто и ни о чём и слова не сказал. Даже Андрей. Помолчали, выпили по стакаше, не чокаясь, и уже простой трёп пошёл.