Американская Федерация
Атланта
«Старое кладбище»
142 год
Начало ноября

На кладбищах всегда тихо особой тишиной, которую не нарушают любые шумы и звуки. Место упокоения. Последний приют. И так далее.
Десять лет в один и тот же день на кладбище появлялась монахиня. В полном облачении и с сумкой, набитой всевозможными средствами и приспособлениями для уборки. Она открывала своим ключом дверь старинного склепа и приступала к внутренней уборке. Наружную, как и положено, и оплачено, раз в месяц делали кладбищенские работники.
Сестра Мириам давно и вполне успешно не вспоминала своё прежнее имя, но только здесь, на кладбище, убирая фамильный склеп Говардов позволяла себе... побыть Мирабеллой, нет, не Кренстон, а Говард. Последней из Говардов. И ей некому завещать священную месть. Кому мстить? Всем, так или иначе причастным к краху и уничтожению её семьи. А сама она... ничего не может. Да и не хочет. Бесполезно и опасно.
Да, Хэллоуин, тот самый, давний, получивший сразу две отметины как «резня» и «роковая ошибка», и был именно ошибкой, которая хуже, чем преступление. Она это ещё тогда не понимала, а чувствовала, ощущала душой и телом, что не только возврата к прежней жизни не будет, не будет самой жизни, будет долгое мучительное умирание. Агония.
Так оно и было.
Жалкие остатки когда-то могущественной семьи. Умирающий пустеющий дом. Потому что уже тогда пришлось продавать картины, вазы, статуэтки, портьеры и скатерти. Потому что Маргарет нужны деньги, и дедушка согласился выплачивать Маргарет её долю уже сейчас, при его жизни. Она тогда не сразу поняла и даже обиделась. Но дедушка ей всё объяснил одной фразой: «Волк, попавший в капкан, отгрызает себе лапу и уходит, чтобы продолжить охоту».
Монастырский пансион вместо колледжа был неожиданным, но – она понимала это – наиболее приемлемым решением. Как и последовавший в день её совершеннолетия постриг с передачей всего причитающегося ей имущества в монастырь. Другого способа сохранить её и – главное – остатки былого не было. Отправку в пансион Маргарет горячо поддержала, а вот постриг...
Мирабелла улыбнулась воспоминанию. Сестрица тогда показала себя во всей красе. И вежливое равнодушие сестёр-монахинь, их снисходительное презрение тогда завершили её образование. И, приезжая на каникулы, а потом регулярно навещая деда – это было частью её послушания – и ухаживая за ним, она не столько помогала вести дом, сколько сидела рядом с дедом и слушала. Его рассказы, воспоминания и беседы с редкими и потому особенно значимыми посетителями. Она подавала им чай или кофе и молча сидела с вышивкой на диване, улыбалась, когда дед или его гость на неё смотрели, но никогда не вступала сама в разговор, отвечая на редкие вопросы вежливо и кратко. И никогда после ухода гостя ни о чём не спрашивала. Дед рассказывал сам. В основном, о выигрышах. Но изредка и о проигрышах. Подробно разбирая, где, в чём и кто ему помешал. «Я могу быть неправ, но я никогда не ошибаюсь». Любимая фраза деда. И ещё. «Переоценка своих сил – это плохо. Но недооценка противника – ещё хуже.» Всё так. И свои отношения с Маргарет – своим единственным настоящим врагом – она строила именно так. Пока был жив дед, тщательно сохраняя свою репутацию слабенькой доверчивой простушки.
После смерти деда они остались втроём. Две сестры и их дядя. Светская львица, но, правда, уже весьма потасканная, монахиня и пожизненно осуждённый.
Хэмфри вполне благополучно отбывал своё пожизненное, пока Маргарет не затеяла свою авантюру. Никто ничего не докажет, но та нелепая драка в тюремном дворе... И вообще... Как пожизненно осуждённый оказался на общей прогулке с мелкоуголовной швалью?! Общая свалка, раненые, побитые и два трупа. Один из которых – Хэмфри. И издевательски сочувственные объяснения, что это обычные сведения счётов, что к Хэмфри у... этих претензий не было, так... подвернулся, стоял не на том месте. Они сидели вдвоём в кабинете начальника тюрьмы, и Маргарет – ну какая же дура! – не скрывала своей радости, что помеха её планам устранена. Чужими руками, не понимая, не желая понимать, что она – следующая.
Мирабелла невольно вздохнула и покачала головой. Задумка была, по сути, неплохая, но требовала совсем других исполнителей. И самая большая глупость, нет, ошибка, ставшая фатальной, это, конечно, попытка связаться с остатками Старого Охотничьего Клуба. И это, зная, что Бредли отправил дочку в Россию, а со Старым Охотничьим Клубом плотно работают русские, а, значит, против Бредли русские играть не будут, вот и... получилось, как получилось.
Да упокоятся с миром – она провела взглядом по ряду отмытых до блеска надгробий и памятных досок – её родные. Дальние, о которых она знает только по именам и фотографиям в старых семейных альбомах, и то не всех. И не обо всех там хранится информация. И близкие. Доски с именами матери и дяди, а отец, он – Кренстон, его доска в склепе его семьи, если там хоть кто-то остался и пожелал упокоить родственника. И два надгробия – деда и сестры. Да, при всех своих сумасбродствах Маргарет была и навеки останется Говард. А вот её собственного надгробия здесь не будет, её место на монастырском кладбище. А склеп останется навеки пустым. Потому что она – последняя Говард. Бредли победили в этой многолетней, нет, многовековой войне. Но на всё воля Божья. И она знает вполне достаточно историю этой войны, чтобы оценить и мудрость деда, и милосердие Бредли, оставивших ей жизнь и вполне достойный уровень комфорта.