Но в свите Георга пятеро поляков. Ума не приложу: каким таким ветром этих панов надуло в Грецию? Не должно их тут быть. Но факты – упрямая вещь: вот они – собственными персонами, ясновельможные до тошноты!
Гонору  у той пятерки – как у всей Греции. Даже больше.  А уж нахальства да наглости – как и у всего Балканского полуострова. Вот он, один из этой пятерки: пан Войцеховский. Собственной персоной пожаловали. Так-с: судя по помятой физиономии мы вечеряли с французскими шлюхами, запивая удовольствие французским же коньячком-с. Причем, и то и другое было дешевеньким. Ну а откуда этим нищебродам взять денег на что-то поприличнее?
 Ваше императорское ясновельможство! Пшепрашем, но я вынужден обратиться к вам с нижайшей просьбой.
Ну-с, и какого рожна вам надобно, любезный?
 Дело чести. Вы поймете меня как мужчина мужчину…
Понятно… Опять кто-то из этой шантрапы проигрался в пух или не может заплатить проститутке. Положим, здесь их принято называть куртизанками, но от названия суть не меняется…
 И почем же сейчас польская честь? – Как же вы меня, выражаясь языком ХХ столетия, достали, паны драные!
 Ваше высочество! – ишь ты, обиделся! – Честь польского дворянина не имеет цены! Но вот наш Анжей, – Боже ж ты мой! Как меня раздражают все эти Кшипшицюльские*!.. (*- такую фамилию выдумал М.Е Салтыков-Щедрин для обозначения мелкого полячишки, живущего в России, при этом абсолютно чуждого ее интересам) – Он… он познакомил меня вчера с очаровательной, совершенно очаровательной особой. Возможно, вы, ваше ясновльможство, помните… в театре…
А? Да, вроде помню. Такая вот миленькая девица, очень даже во вкусе конца ХIХ столетия. Пела еще очень ничего себе… Ну-с, и что же?
 Она запросила за свидание тысячу франков. Я не сдержался, и пообещал. Но теперь я ума не приложу: где мне взять такую пшклентую кучу пенензов?..
Понятно. Наврал девчонке с три короба, а теперь поджал хвост и в кусты. Знакомая ситуация. Господи! Ну почему все поганцы так похожи, хоть в ХIХ веке, хоть в ХХ, хоть до рождества Христова?!
 Девица где?
 Здесь, пся крев! Явилась требовать…
 Ну что же. Я сейчас встречусь с ней и заплачу ваш долг. Но прошу учесть: в следующий раз я попросту сдам вас парижским ажанам, и тогда уж разбирайтесь с ними: почем там польская честь…
Так. Вот и девица. Вроде бы не та, которая была вчера, но тоже очень симпатичная. Эх, если бы не Моретта… отставить! Благо Родины прежде всего. Да и подло это будет: любит ведь меня эта девочка.
Шелехов подает мне портмоне:
 Сударыня, вот ваша тысяча франков. И на будущее: польская честь – такая эфемерная штуковина, что…
О-па! А что это у нас глазки загорелись?!
 Государь!!! – истошный вопль сзади и тут же девица выхватывает из ридикюля короткорылый револьвер:
 Ще польска не сгинела!
Твою мать! Я шлепаюсь на пол и пытаюсь перекатом уйти с линии выстрела. Сзади меня Егор в прыжке  выбил ногой револьвер из рук Войцеховского, и теперь ногами же выбивает из него сознание. Но мне не до них. Проклятая девица палит из своего бульдога как заведенная. Уй, сука! Попала, тварь такая! Плечо сразу налилось свинцом и в него словно вонзили раскаленную спицу. Одно утешает: у этой гадины вроде должны были кончиться патроны…
 Государь! Государь! – на разные голоса крики с лестницы. Это мои бравые сподвижники несутся вниз с грохотом горного обвала. И вовремя, черт возьми! В коридоре еще двое поляков. Они одновременно выхватывают револьверы…
Грохочут выстрелы. Один из ляхов выронив оружие, сламывается пополам и оседает на пол. Ренненкампф и Эссен остановились и открыли огонь, прикрывая меня грешного. Шелехов тут же включился в перестрелку, заставив второго поляка укрыться за углом. Возле меня  появляются тяжело дышащие Махаев и Васильчиков, которые тут же ощетиниваются стволами и прикрывают меня собой.  Хабалов красивым прыжком выскакивает из-за кадки с пальмой и в два выстрела кладет польского террориста. Ну что, Бен Ладены недоделанные: не знали что за зверь такой контртерористическая подготовка?
 Государь, все в порядке? Вы ранены? Не двигайтесь, сейчас наложу повязку, – галдят мои друзья-защитники. Да все в порядке, ребята, не поднимайте паники. Лучше вон, проконтролируйте, чтоб Шелехов в простоте душевной пленного не прикончил… Мама моя, императрица!..
Некий человечек во фраке, коего я  счел кем-то из обслуги отеля, с разбегу бросает в нас НЕЧТО. И пусть меня повесят, если это нечто – не бомба!..
Время словно замедляется. Я отчетливо вижу, как, кувыркаясь, летит к нам  тяжелый сверток, из которого тоненькой струйкой тянется дымок от химического запала. Вот сейчас она прилетит и все…
Великие небеса! Такое я видел только однажды, в далекой прежней жизни. В старой кинохронике вот так же Лев Яшин…
Хабалов прыгает под невероятным углом и извернувшись в полете ногой отправляет бомбу назад, отправителю. Вот это да! Фантастика! Если у нас когда-нибудь в этом мире будет футбол, тоя точно знаю, кому стоит доверить тренировать нашу сборную!
Тяжелый грохот разрыва  ватной кувалдой толкается в уши. Мимо нас пролетает обломок стойки портье. И, кажется, сам портье тоже. Частично…А что ж это так дышать-то тяжело?
 Махаев, братишка! Князь, убедительно прошу вас: слезьте с меня! Я же сейчас задохнусь.
 Государь, вы живы? Цел, батюшка?
 Жив и цел. Но если вы немедленно не слезете с моих ребер, последнее утверждение может оказаться ложным. Да первое тоже – дышать не могу!

Через пару минут, я, заботливо перевязанный, присутствую при первом допросе пленного Войцеховского. Учитывая тот факт, что пленника, скорее всего придется отдать сотрудникам Сюрте, прибытие которых ожидается с минуты на минуту, допрос идет в бешенном темпе, с полным и абсолютным несоблюдением норм гуманности и права.
Войцеховский выглядит сейчас… Ну, в общем, раньше он выглядел лучше. На много. Шелехов и Махаев на полном серьезе обсуждают возможность посажения оного Войцеховского на кол, собираясь использовать для этой цели ножку рояля. Технически подкованный Эссен бурчит то-то о возможности применения гальванизма, в то время как кавалеристы Ренненкампф и Хабалов стоят за старые надежные хлысты и нагайки. И только умница Васильчиков, не отвлекаясь на внешние раздражители, гонит допрос в темпе allegro vivacious («живо  весело»).
 Кто послал? От кого получены деньги? Как держали связь? Говори! Говори! – и хлесткие удары.
 Батюшка, дозволь… - Шелехов просительно смотрит на меня.
 Не дозволю. Не мешайте Васильчикову работать.
 Да мы ж помочь хотим…
 От вашей «помощи» он загнется, как хрен на сковородке, а нам сведения нужны, – эх, ладно, помощь-то все же требуется. В общем, есть у меня кое-какой опыт...
От полученного совета Васильчиков изумленно кашляет, но потом, совладав с собой, берется за дело. Через секунду пан Войцеховский уже без штанов и прочей одежды ниже пояса, а еще через мгновение он пронзительно визжит, сообразив, для  чего его мучитель собирается использовать замечательную клинковую бритву.
 Не! Не надо, панове! Прошу, не!
 Говори, а то живо выхолощу!
В подтверждение своих слов Васильчиков чуть-чуть ведет бритвой там, где поляк и ожидает. Истошный визг подрезанного поросенка только что не взрывает парижский отель. Но сразу же после визга Войцеховский начинает выкладывать такое…

Через два часа, когда поляк уже увезен сотрудниками Сюрте, а с нас, с предельной вежливостью сняты самые подробные показания, мы все вместе снова собираемся в зале у камина. Разумеется без Георга и его греков, которые битых двадцать минут ломились к нам дабы выразить свои самые искренние соболезнования и заверить в том, что они к этому безобразию не имели ни малейшего отношения. Но сейчас не до них. Надо переварить все то, что мы услышали от пленного.
 Ну вот, князь, и наступил тот самый момент, о котором я вам говорил ранее. Думаю, вам следует подумать об адекватном ответе.
 Непременно, государь, – Васильчиков встает – Ваше императорское высочество. Дела службы вынуждают меня отправиться в Лондон. Прошу выдать мне соответствующие документы.