***
В следующие несколько дней никто Лизу не тревожил: ни Гриня – сукин сын, ни Петр, которому, слава богу, было нынче не до своей бывшей жены. Со службы, правда, через лечащего врача вежливо поинтересовались, когда и в каком составе ее можно будет навестить, но Лиза эту робкую попытку убила на корню.
- Виктор Павлович, - сказала она доктору Егоршину, - вы же не только мой лечащий врач, вы еще и молодой мужчина. А теперь посмотрите на меня и скажите, только честно, стоит мне нынче принимать гостей, или ну их!
Доктор посмотрел. Кивнул и, ничего к этому не добавив, ушел.
Лизу оставили в покое. Даже Надя исчезла, сославшись на форс-мажор в ателье, а с персоналом – со всеми этими нянечками, милосердными сестрами, докторами и фельдшерами, - Лиза старалась вести себя предельно сдержанно. Лишнего не говорила, предпочитая молчать везде, где это было возможно. Слушала, смотрела, старалась понять и запомнить. В общем, училась, и при этом изо всех сил старалась себя не жалеть. Получалось, впрочем, плохо. Особенно ночью, когда слезы не только подступали к глазам, но и текли из них потоком, стоило лишь вспомнить, кто она на самом деле, и что с ней произошло.
Себя было жалко до безумия, местную Лизу, впрочем, тоже. Судя по фотографиям, Елизавета Браге была высокой стройной женщиной. Не красавица, но скорее симпатичная, чем наоборот. Вернее, не так. "Симпатичная" – это не про нее. Эта женщина-пилот была интересная. Умная и с характером. Авиатор, герой… И все, что от нее осталось, это тело, в котором теперь жила другая женщина, от тела которой не осталось ничего. Это Лиза поняла не сразу, но со временем разобралась. Разумеется, физика процесса была ей известна лишь в самом общем виде, но и этого хватило. При "захвате" происходит синхронизация двух временных потоков, и значит, пролежав в коме семь месяцев здесь, там она, скорее всего, просто умерла.
"Или нет…"
***
В понедельник разрешили вставать с кровати, и целых пять минут выгуливали по палате. Теснота не мешала, наоборот – пугали расстояния. Ноги были слабые, с трудом выдерживали вес исхудавшего тела, и никак не желали идти. Однако, не зря говорится, что упорство и труд все перетрут. Лиза старалась изо всех сил. Потела, сходила с ума от тоски и боли, но все равно шла. Шаг за шагом – ведь капля камень точит, - вздох - выдох, усилие и еще одно. Прошла метр, осилила другой. Добралась до двери и упала в объятия Надежды.
– Молодец! – похвалила та, отволакивая Лизу обратно на кровать. – Пять минут отдыха, и вперед!
Напоила морсом – брусника с морошкой, - рассказала, как сдавала вечернее платье кинодиве Анни Кингисепп, и снова подняла на ноги. На этот раз удалось выйти в коридор и добраться до сестринского поста. Там отдохнули немного, и пошли обратно. Когда добрались до кровати, ноги дрожали и горели огнем.
– Лиха беда начало! – рассмеялась Надежда, чмокнула Лизу в щеку и принялась хлопотать над своими сумками.
В судках и термосах нашлись куриный бульон, осетрина холодного копчения, паюсная икра и салат из яблок, апельсинов и клубники.
– Ешь, Лизка! – приговаривала Надежда. – Ешь, а то никто замуж не возьмет!
– Надя, - спросила Лиза, прожевав очередной золотистый ломтик безумно вкусной осетрины, - осетров что, прямо с Волги везут?
– Зачем? – удивилась Надежда. – Балтийский осетр ничем не хуже Каспийского!
Лиза промолчала, но про себя отметила, что при всем сходстве между двумя мирами – ее родным и этим новым, - различий у них никак не меньше. В ее мире осетров нигде, кроме Волги и Каспия не осталось. Повывелись.
"Кажется, еще есть на Урале и в Сибири", - припомнила Лиза, однако совершенно очевидно, что на Балтике осетров нет. Во всяком случае, на памяти последних трех поколений…