Но разговор развития не получил: командиров крейсеров пригласили в кабинет комбрига. 
– Проходите, господа! Присаживайтесь! – контр-адмирал Житьин встретил их посередине просторного кабинета, предлагая сесть не за стол для совещаний, а в креслах, расставленных вокруг круглого низкого столика в углу. – Рад вас видеть, Елизавета Аркадиевна! Как раз вовремя! – улыбнулся он Лизе и сразу же перешел к делу.
- Хочу поговорить с вами приватно, господа. Видите ли, я взял на себя смелость, вызвать сюда ваших старших навигаторов и первых помощников. Но они прибудут несколько позже, так что у нас есть немного времени…
Вступление комбрига Лизе не понравилось, остальным, - судя по выражению лиц, - тоже.
– Выпить не предлагаю, - Житьин сел в кресло, обвел всех мрачным взглядом. – Чаю хотите?
Но никто ничего уже не хотел.
– Как считаете, будет война?
"И это он спрашивает нас на третий день мобилизации?"
Лиза не слишком хорошо разбиралась в политике. Ей это было как-то ни к чему. Поэтому сказать, что она точно знает, из-за чего весь этот сыр-бор, значило сильно погрешить против истины. Она была не по этой части. Обе – две: и та Лиза Браге, которая летала на штурмовике, и уж, тем более, нынешняя. Она офицер. Отдадут приказ, и хоть трава не расти. А отчего и зачем, это пусть в Адмиралтействе рассуждают или в Думе. Это их прерогатива – решать.
– Вообще-то, если хотите знать мое мнение, Борис Александрович, нарушил молчание каперанг Куролесов, - войны не будет. Если конечно – тьфу, тьфу, тьфу! - у кого-нибудь палец на спусковом крючке не дрогнет. Война киевлянам не просто не нужна, она им на данный момент во всех смыслах противопоказана. И потом, в чем сакральный смысл этих убогих телодвижений?
– Полагаете, бессмыслица? – прищурился Житьин. – Но ведь Дмитрий Олегович в своем послании Большому Сходу нам определенно угрожал, разве нет?
– Пар выпускал, - пожал плечами каперанг. – На публику работал. У него же там, в Сходе, милитаристов больше трети, да еще эти… которые за Великую Русь. Должен соответствовать.
– Ну, не скажи, Матвей Ильич, - возразил Ломов. – Киев четко выразился. Они хотят себе всю северо-восточную Русь.
– А потеряют, если что, Ростов и Суздаль, и, как бы даже, не Владимир с Рязанью и Муромом, - отмахнулся Куролесов.- У них флот слабее, это раз! Да и не любят их там. Чужие они что рязанцам, что суздальцам.
Это был, собственно, материал школьного курса истории. Лиза учебник для старших классов гимназии читала и основные факты, почерпнутые из него, помнила достаточно хорошо. Себерия и Киев возникли на территории так называемой Киевской Руси, к нынешнему Киеву, имевшей отношение лишь в плане территориально-культурном, то есть, ровно такое же, как и к Себерии. То протогосударство, - Древняя или Киевская Русь, - действительно по временам управляемое Великими князьями Киевскими, в отдельные исторические периоды включало в себя до двадцати полностью или частично независимых княжеств, иные из которых на равных вели войны с Венгрией, Польшей, Пруссией или Швецией. Однако позже, на пороге Нового времени, на двух полюсах этого аморфного союза – в Киеве и в Новгороде – активизировались настоящие государство образующие процессы. Так возникли современные Киев и Себерия, но, если государственная принадлежность Черниговщины или северного Причерноморья, с одной стороны, и северной Руси, с другой, ни у кого - в здравом уме и твердой памяти, - никаких сомнений не вызывала, вопрос – кому принадлежат княжества северо-восточной и центральной Руси, оставался открытым. И, к слову, стал причиной многочисленных войн между Себерией и Киевом на протяжении без малого трех веков. В последнюю большую войну, в игру включился новый участник – Польша. Не в первый раз, допустим, но с очень неприятными последствиями, как для Себерии, так и для Киева. Поляки оттяпали у ослабленных войной противников значительную часть Полоцкого и Владимиро-Волынского княжеств ,  Латгалию, Курляндию и Семигалию, Талавское княжество, Ливонию и Алумбус .
– Ну, раз не любят, может быть, нам имеет смысл помочь братьям-русичам? – спросил адмирал.
– Не вижу смысла, - покачал головой Куролесов. – Север итак от Киева отпадет. Там не сегодня-завтра так полыхнет, что ни Дмитрию, ни Сходу мало не покажется. А мы влезем, нам еще поляки в спину нож всадят. Да, вот и англичане угрожают. Даже эскадру, я слышал, в низовья Днепра послали. Для моральной, так сказать, поддержки союзников.
– Пятнадцать вымпелов? – поднял бровь Ломов. – Для моральной поддержки?
– А вы что думаете, Елизавета Аркадиевна? – повернулся к Лизе комбриг.
- Я в политике не разбираюсь, - пожала она плечами. – И к Киеву, по большому счету, ненависти не испытываю. Русские, православные… Не наши, но все равно не чужие. Пусть себе живут с Богом. А вот парочку англичан я бы с удовольствием уронила с воздусей на грешную землю. В особо извращенной форме… Но это личное, к делу отношения не имеет.
– Н-да, - покачал головой адмирал. – Мне, Елизавета Аркадиевна, сведущие люди вообще-то говорили, что вы настоящий флотский… э… "хрен моржовый", уж извините за выражение. Но я, признаться, не верил. Теперь вижу, ошибался.
– Я с пятнадцати лет в строю…  - пожала плечами Лиза, надеясь только, что краска не зальет лицо.
- Да, я понимаю… - кивнул комбриг и отвел глаза.
– Что ж, господа, - сказал он через минуту. – Будем считать, что преамбула завершена. Переходим к делу.
Он вернулся к столу, щелкнул тумблерами селектора внутренней связи и приказал провести к нему в кабинет господ офицеров и подать чай. В следующие четверть часа за длинным столом для совещаний расселись командиры крейсеров со своими старпомами и навигаторами, а так же начштаба бригады, начальник разведки и флагманский штурман.
Своих людей Лиза знала только по февральскому десятидневному походу, в котором впервые участвовала в должности командира крейсера. Старпом – капитан-лейтенант Сергей Мартынович Монастырев - происходил из древнего псковского рода, был молод и числился в кадрах, так что для него должность старшего помощника на "резервистском" крейсере была удобным трамплином для дальнейшего карьерного роста. Отсюда он мог шагнуть прямиком  в командиры крейсеров Главных Сил или попасть на службу в высшие штабы Флота. Лизе было очевидно, что Мартын подсидит ее при первой же возможности, тем более что считает Лизу скорее курьезом, чем настоящим флотским командиром. Она все это про него поняла сразу, - еще во время февральских маневров, - хотя, следует отметить, вел себя капитан-лейтенант Монастырев безукоризненно.
А вот навигатор у Лизы был старенький, из тех, кто "дослуживает" с грехом пополам уже и резервистскую службу. Еще год, и он выйдет в полную отставку, но поскольку год – это двенадцать месяцев, которые еще не истекли, капитан-лейтенант Котлярский снова надел форму и "приступил к исполнению". 
– Приступим, господа! – комбриг посмотрел на своего зама по разведке и кивнул. – Капитан Толстов ознакомит вас с деталями, но суть дела такова: Польша приняла принципиальное решение – как только начнутся боевые действия с Киевом, атаковать, Себерию в превентивном порядке, имея задачей минимум, захват территорий Ревельского княжества, Эстляндского епископата, Принаровья, Виронии.  По максимуму поляки готовы присоединить Псковскую землю и вообще все, что получится.
– Тотальная война? – спросила Лиза, ухватившая главное: сбывается прогноз адмирала Маркова.
"И всего Адмиралтейства… Кондратьев-то, приглашая меня в активный резерв, тоже имел в виду не прогулку под парусом!"
– Очевидно, так! – подтвердил ее мысли комбриг. – Разведка так же считает, что война с Киевом неизбежна, поскольку активные дипломатические мероприятия Польши и Англии подпитывают решительный, если не сказать радикальный настрой князя Дмитрия и его Генерального Штаба. В связи с этим Адмиралтейство и Главный Штаб приняли решение о превентивной войне с нанесением упреждающего удара не позднее трех часов утра седьмого апреля.
"Следующей ночью… Царица небесная!"
- Удар будет наноситься сходу, имеющимися силами и до завершения первого этапа развертывания, - закончил комбриг и сделал жест в сторону разведчика. – Павел Максимилианович, ваша очередь!

***
- … таким образом, "Вологда" начинает движение в полночь через Веланди на Пернов, пересекает Рижский залив и высаживает десант в устье реки Роя и, по возможности, на мысе Колка, с тем, чтобы нейтрализовать польские радиометрические станции на полуострове и обеспечить прорыв правого фланга 7-й дивизии на линию Рига-Любава-Мемель. - Монастырев поднял взгляд от карты, и строго оглядел собравшихся вокруг стола старших офицеров крейсера. – Все понятно?
Капитан-лейтенант был в своей стихии: карта, циркуль, линейка и цветные карандаши. Но Лиза его почти не слушала. Она в отличие от остальных офицеров "Вологды" узнала о плане операции еще в штабе бригады.  Другое дело, как реализовать этот план? Территория противника разведана совершенно недостаточно, а одинокий артиллерийский крейсер, идущий на малых высотах, лакомая цель для любой зоны ПВО. А в том, что поляки не дураки и устроили себерцам сюрприз в виде глубокоэшелонированной оборонительной линии, Лиза не сомневалась. 
"Роя… - она присмотрелась к обозначениям на карте и попыталась представить себе ландшафт, окружающий русло реки. – Скалы и сосны… Ширина минимальная, но крейсер вписаться может…"
– Игнатий Леонидович, - обратилась она к Котлярскому, – а нельзя ли где-нибудь достать карту трехверстовку района Роя?
– У пластунов! – сразу же откликнулся навигатор. – Им там высаживаться, наверняка, запаслись.
– А где они вообще? – прервала Лиза разглагольствования старпома.
– Кто, простите? – поморщился Монастырев.
– Наш десант.
– Полковник Рощин должен прибыть с минуты на минуту, - взглянув на часы, сообщил старпом.
– Хорошо, - кивнула Лиза. – Ждем!
Но долго ждать не пришлось.
– Господин капитан, - сунулся в навигационную рубку вестовой, - разрешите доложить! Прибыл полковник Рощин!
– Пропустите!
– Здравия желаю! – полковник чем-то неуловимо напоминал "брата Гриню", что, в общем-то, не удивительно.
"Из одного полена тесали!"
Высокий, поджарый, с опасным взглядом и сухим лицом, полковник Рощин двигался плавно, и, казалось, держал в поле зрения сразу всех находящихся в помещении людей. Мгновение, другое он пребывал, что называется, в поиске, но, в конце концов, уставился на Лизу и отдал честь.
– Господин капитан!
– Господин полковник! – вскинула руку к козырьку Лиза.
– Вы командир Браге?
– С утра была… Что-то не так?
– Простите, командир! Я думал, вы мужчина.
– Не извиняйтесь! – отмахнулась Лиза. – Я тоже так думала, пока с мужем не развелась.
– Что, простите? – Рощин явно не поспевал за ходом ее мысли.
"Ну, вот! А говорили кремень. Любого можно укоротить, знать бы только, как".
– Это я так пошутила! – Лиза улыбнулась, но улыбка, похоже, вышла невеселая, потому что полковник закаменел еще больше. – Но к делу! Кто пойдет на "Вологде"?
– Зависит от того, сколько народу вы можете взять на борт.
– Как думаете, Сергей Мартынович, человек двести примем на борт?
– Двести? – засомневался старпом.
– Сгрузим часть боезапаса, - предложила Лиза. – Опять же, если сдвинуть технику к задней стене, можно и в ангар.
– Значит, двести? – подытожил Рощин. - А как будем высаживаться? Вы же крейсер, а не десантный транспорт.
– На канатах и в грузовых сетках, - пожала плечами Лиза. – Другого варианта не вижу.
– А высота какая?
– Семь-восемь метров.
– Терпимо! – кивнул полковник. – Тогда пойдет усиленная рота, ну и я с ними.
– Это хорошо, - Лиза сказала это просто так, не задумываясь. Думала она совсем о другом.
– Что же здесь хорошего? – полковник смотрел ей глаза в глаза. Холодный, тяжелый взгляд. Давит и спрашивает. Кишки на руку наматывает.
"Смертник… А мы тогда, кто?"
– У вас карта трехверстка есть? 
- Есть, а вам зачем?
– Не знаю пока, но может пригодиться.
– Справитесь? – вдруг спросил Рощин, не переставая давить взглядом.
– С чем конкретно?
Спросила и спросила, эка невидаль! Надо же поддерживать разговор.
– Нам, как я понимаю, придется идти под огнем…
- И что? – удивилась Лиза, возвращаясь из своего "далека" в этот мир "здесь и сейчас".
– Под огнем многое меняется пожал плечами Рощин.
– Карта при себе или за ней сходить придется?
– Придется сходить, - кивнул Рощин. – Пойду, подготовлю своих людей. Когда примете на борт?
– В 11.00. – Лиза прикинула, что позже могут не успеть, а раньше – понапрасну мариновать десантников.
- Принято! – бросил Рощин руку к козырьку. - Я вернусь через полчаса.
Повернулся и вышел.
– Что он о себе возомнил? – бросил в воздух старший артиллерист.
– Ничего особенного! – отмахнулась Лиза, снова возвращаясь к своим трудным мыслям. – Это их повседневная форма… поведения. У меня брат командир гвардейского полка. Я знаю.
"Брат? Вот уж, прости господи, придет же такое в голову! Брат! Впрочем…"
Грине, как и Рощину в эту ночь выступать. Бог весть, где. И неизвестно еще, как оно все образуется. Ей самой тоже ведь эту ночь, скорее всего, не пережить. План командования прост, груб, но эффективен, однако догадалась она об этом только сейчас, когда Рощин спросил, как Лиза будет вести крейсер под огнем. Спросил не потому, что разгадал план командования, а потому что не видел другого варианта. Высаживать десант, значит идти под огнем. Вот только это и являлось планом. Три старых крейсера пойдут высаживать десант и между делом вскроют систему ПВО. Вот тогда на поляков и навалится 7-я дивизия. Всем весом, со всей дури. Пойдет по костям резервистов, развивая успех, на Ригу, Любаву, Мемель.
"Простенько и со вкусом! Ладно! Еще не вечер! Посмотрим… А отпевать себя перед боем – плохая идея".

***
– Командир в рубке!
– Вольно! – Лиза прошла к своему креслу. – Время?
Можно было и не спрашивать, подсвеченный циферблат часов находится прямо над панорамным окном. Однако таков порядок.
– Судовое время 23 часа 49 минут, - откликнулся вахтенный офицер.
– Запись в судовой журнал, - продиктовала Лиза. – Командование приняла, капитан 2-го ранга Браге.
– Есть запись в судовой журнал.
– Навигатор?
– Здесь, командир.
– Артиллеристы?
– Готовы, кэп!
– Машинное отделение?
– Все в норме, капитан! Под паром!
– Всем вахтам – готовность номер Один!
– Есть, готовность номер Один, - отрепетовал старпом.
– Пойдете со мной, в рубке? – спросила Лиза Рощина.
– Если позволите, командир.
– Хорошо, - кивнула Лиза. – Садитесь вон в то кресло, пристегнитесь и молчите. Говорить в рубке теперь могу одна я. Остальные повторяют или отвечают на вопросы. Все понятно?
– Так точно, командир! – кажется, ей удалось удивить Рощина. Впрочем, еще не вечер.
– Лейтенант! – повернулась она к командиру флотских стрелков.  – Блокировать вход на мостик, в радиорубку, и машинное отделение. Двое остаются со мной на ходовом мостике.
– Так точно! – отдал честь лейтенант и вышел.
– Стрелки, - обратилась Лиза к двум сержантам, оставшимся в рубке, - займите посты согласно боевому расписанию! Любая попытка помешать управлению – бунт на корабле. Стрелять на поражение!
– Так точно! – козырнули стрелки и поспешили к своим местам. 
– Время?
– Судовое время 23 часа 53 минуты.
– Запись в судовой журнал. Отходим в ноль часов ноль минут. Курс вест-зюйд-вест, ориентиры: северная оконечность озера Выртсьяр, Виланди, Пернов. Скорость пятьдесят узлов, высота 1700 метров. Второму пилоту, принять управление.

***
До Пернова "доехали с ветерком" и без болтанки. Пятьдесят три минуты полетного времени без турбулентностей и прочей фигни. Ветер слабый до умеренного и практически попутный. Слоисто-дождевые облака остались значительно ниже, и видимость была отличная. Навигаторы ориентировались по звездам и по своим вычислениям.
– Пернов справа по борту, расстояние одиннадцать кабельтовых, - доложил навигатор. – Высота тысяча пятьсот семьдесят метров, скорость пятьдесят два узла. Идем по графику.
– Отлично! – Лиза запила таблетку амфетамина глотком черного сладкого кофе, сделала еще одну затяжку и загасила окурок в пепельнице.
– Запись в судовой журнал, - скомандовала она, вставая из кресла. - Приказываю сразу после выхода в Рижский залив погасить огни, - Лиза открыла приготовленную загодя укладку и достала из нее кожаный комбинезон на меху, - соблюдать радиомолчание! Радиоискатель отключить. – Она сбросила ботинки и расстегнула китель. – Не для протокола. Мужчины могут отвернуться.
Лиза сняла китель, натянула шерстяной свитер с высокой горловиной и залезла в комбинезон.
– Все. Спасибо. Можно смотреть, - она надела на ноги унты, а на плечи куртку с меховым воротником-капюшоном.
Под взглядами озадаченных членов экипажа Лиза застегнула куртку, надела зимний летный шлем с гарнитурой внутренней связи и, засунув в карман перчатки с высокими крагами, направилась к трапу, ведущему на открытый мостик.
– Запись в журнал. Пилотирую лично. Командир Браге. 
– Елизавета Аркадиевна, – встрепенулся старпом, - что вы собираетесь делать?
– Забыли устав, Сергей Мартынович?
– Никак нет! – сдал назад Монастырев.
– Вот и отлично! – улыбнулась Лиза. – Закрыть бронеставни! Открыть кокпит на верхнем мостике. Пилотам быть готовыми передать управление.
Зажужжали электромоторы, опуская на остекление рубки броневые плиты, а Лиза споро вскарабкалась наверх. Здесь, на открытом мостике было прохладно, но Лиза к этому была готова. Она надела на лицо маску из меха феников, опустила на глаза летные очки и подняла капюшон.
Ноль часов 59 минут.
Кокпит открытого мостика - кресло пилота, спартанского вида пульт управления, щит, прикрывающий ноги пилота, педали, рычаги и скошенную панель пульта от встречного ветра, и козырек над головой, - и все это на самом краю командной башни. Выше только дальномер и антенны.
- Готова принять управление, - сказала она в микрофон, подключив кабель связи к разъему на кресле пилота.
Выслушала рапорт, застегнула страховочные ремни, и надела перчатки.
- Управление приняла!
Ноль один час, две минуты.
– Поехали! – Лиза начала плавно снижать скорость и высоту, одновременно совершая маневр выхода на новый курс.
Прошли насквозь сизо-черную облачную толщу. Снизились еще больше, и перед Лизой возник слабо фосфоресцирующий морской простор. Балтику штормило, и по Рижскому заливу шла неровная, рваная волна. Белые барашки волн делали воду и воздух еще темнее. 
– Прогноз погоды? – запросила Лиза метеорологический пост.
- Ветер северо-восточный, умеренный, 15 узлов. Температура у поверхности плюс пять градусов по Цельсию. Высота волн до 1,5 метров.
– Снижаемся, - сообщила Лиза по громкой связи. – Пойдем над водой. У кого головокружение или несварение желудка наружу не выглядывать! Снизить скорость до тридцати узлов. Так держать!
– Есть, так держать! Скорость тридцать узлов, - старпом "звучал" обнадеживающе.
"Может быть, и не трус…"
Еще через десять минут "Вологда" снизилась до высоты десять метров, имея в виду расстояние от поверхности моря до нижней оконечности крейсера.
– Выдвинуть бортовые плавники! Выдвинуть крылья стабилизатора!
– Есть выдвинуть бортовые плавники! – отрепетовал старпом. – Есть выдвинуть крылья стабилизатора.
– Снизить скорость до двадцати пяти узлов.
"Побегаем!" – ощутив, как снижается скорость, она решительно сократила расстояние до воды еще на пять метров.
Теперь махина крейсера неслась над самой водой, поднимая бурун не хуже морского транспорта. Вода буквально кипела под днищем "Вологды", и крейсер оставлял за собой отчетливый кильватерный след. Если сейчас кто-нибудь находится над ними – под нижней кромкой облачного слоя, - Лизе от него не скрыться, но вероятность такого события ничтожно мала, а вот радиометрические станции в Роя и на мысе Колка засечь крейсер теперь не могли.  Радиоискатель, заточенный под высотные цели, не видит ничего, что находится ниже отметки пятьдесят метров. Да, в общем-то, им и не нужно, ночью, на такой скорости и на такой высоте, никто в здравом уме пилотировать крейсер не станет. Одно дело, плавно опустить многотонную махину, скажем, для забора воды. В ясный день, на хорошо просматриваемом участке. И совсем другое – гнать двадцать тысяч тон "живого веса" на скорости пятьдесят километров в час над штормовым морем. Ночью. Без прожекторов и луны…
"Вот же я дура стоеросовая!"
Вот когда ей мог пригодиться афаэр. Но, памятуя, что отправляется на войну, Лиза оставила артефакт в банковской ячейке, а вместо него надела на шею крестик. Верила она в Бога или нет, это не тот предмет, который она бы стала теперь исследовать. А la guerre comme а la guerre. На войне, как на войне.  А вот то, что не взяла с собой афаэр, большая глупость. Вдруг бы, и помог?
Но никаких чудес не предвиделось, одна сплошная ловкость рук. Лиза вела крейсер так, как делала это уже не раз за свою короткую практику – по наитию, пытаясь почувствовать и совместить пространство и скорость, массу и размерность, габариты и погодные условия. От напряжения свело челюсти, и струйка горячего пота стекла вдруг с шеи и плеч вдоль позвоночника вниз.
"Твою ж мать!" – во рту стало сухо, и Лизу начало ощутимо потрясывать.
"Озноб? Ну, да! Это же амфетамин".
В голове возникла кристальная ясность зимнего утра. Снег, солнце, бодрящий морозец и голубое небо. Думалось легко и быстро, и чертовски обострилось зрение. Ночь выцвела и превратилась в сумрачный вечер.
"Неплохо!"
Ощущение было такое, словно едешь с ветерком верхом на бешено несущемся вперед паровозе. Даже дымком попахивало, хотя дым из труб должно было сносить назад, так же как и стравливаемый пар.
– Навигаторы, расстояние до Роя?
– Девяносто семь километров.
– Расчетное время прибытия при неизменной скорости?
– Ноль три, десять.
– Какова вероятность утреннего тумана?
– Минута, командир! – попросил навигатор.
– Жду, - ответила Лиза и бросила взгляд влево, где ей все время мерещились быстро перемещающиеся во тьме тени. – Артиллеристы, что у нас на зюйд-зюйд-ост?
– Вижу силуэты морских эсминцев, - доложили с дальномера. – Два, нет, три… Расстояние – шестнадцать кабельтовых. Судя по курсу, наши. Наверное, идут на Ригу.
– Командир, - включился навигатор, - вероятность утреннего тумана выше семидесяти процентов. Точнее не скажу.
– Спасибо, господа! – поблагодарила Лиза. – Артиллеристам. Держите эсминцы на прицеле. Береженого Бог бережет.
Если на эсминцах стоят артиллерийские радиоискатели кругового обзора, заметить "Вологду" – дело нехитрое. Впрочем, крупные надводные корабли такую скорость развить не могут даже теоретически. Поймут, наверное, что летит крейсер. Но могут для острастки и долбануть главным калибром. Сколько у них там? Миллиметров сто пятьдесят, а то и все сто восемьдесят. Мало не покажется!

***
Никто их так и не обстрелял, ни свои, ни чужие. Себерские эсминцы тоже, видать, подкрадывались к Риге на расстояние удара и шли с выключенными огнями, соблюдая радиомолчание и без радиоискателей. Ну, а полякам "Вологду" было просто не достать. Вот никто их и не увидел, а в три десять Лиза вывела крейсер к устью реки Роя. Ну, то есть, за точность ручаться было сложно, к берегу подходили в густом тумане на скорости черепахи, едва-едва подрабатывая маневровыми двигателями. Однако навигаторы утверждали, что, судя по вычислениям, Роя должна быть где-то здесь. И она там была.
Лиза реку не увидела, но странным образом почувствовала. Убрала боковые плавники и, рассчитывая только на свое неожиданным образом обострившееся чутье, ввела громаду "Вологды" в узкое русло реки.
– Карту на монитор! – приказала Лиза.
Опасность того, что кто-нибудь с берега увидит слабое свечение экрана, расположенного справа от Лизы, была куда меньше вероятности врезаться в берег. Местность тут, как помнилось Лизе по карте трехверстовке, низкая, но валуны и гранитные скалы обещали много неприятностей, если наехать на них брюхом со всей дури. Да и штурмовать сосновый лес в лоб, Лизе не хотелось даже пробовать. 
Снизив скорость до минимума, - какие-то жалкие 5 узлов, напоминающие о скорости пешехода, - Лиза поднялась метров на четыреста вдоль русла реки и здесь легла в дрейф.
– Спускаем первую группу десанта! – приказала она, вглядываясь в белесые клочья тумана, начавшие уже отдавать жемчужным сиянием, поскольку где-то на востоке вставало солнце.
– Рощин!
– Слышу вас, командир!
– Мы в излучине, здесь русло поворачивает на юго-запад. Город слева сзади, радиометрическая станция справа, метров триста почти прямо на юг. Счастливой охоты!
– Спасибо, командир, но я пойду с вами до Колки. Группу  "Роя" ведет штабс-капитан Северин.
– Принято! Дайте знать, когда закончите высадку!
– Есть!
Полковник вел себя безукоризненно, хотя вначале, судя по всему, и сомневался в способностях Лизы, как пилота и командира корабля. А может быть, был еще и наслышан об отмороженной стерве Лизке от своего брата пластуна – полковника Берга. Могло случиться, что они знакомы? Вполне. Ну, а Гриня про нее, где только языком не трепал.
"Наш пострел везде поспел. Н-да…"
Между тем, туман начал отчетливо розоветь на востоке и помаленьку редел. Время поджимало потому что, когда  рассветет по-настоящему, прятаться станет негде, а у поляков тут, наверняка, зона ПВО, и стопятидесятимиллиметровые зенитные пушки, стреляющие бронебойными снарядами из закаленной стали с сердечником из вольфрама – это вам не хлопушка. При удачном попадании может разворотить на крейсере все, до чего доберется, - а доберется он до многого, - да еще и пожар вызовет. Страшная вещь эти новые франкские зенитки, но, с другой стороны, спасибо еще, что пока не додумались до зенитных ракет. Вот ракеты – это да! Это полный трендец всем этим летающим гигантам. Ни скорости у них, ни маневра, зато площадь поражения такая, что стреляй - не хочу.
Вообще-то, Лиза об этом много думала. Развитие техники в этом мире шло, по ее разумению,  вкривь и вкось. С одной стороны, роботы – пусть и весьма специфические, - антибиотики, радиолокаторы и телевизоры, воздушные корабли водоизмещением двадцать тысяч тонн, а с другой – полное отсутствие ракетной техники, вычислительных машин и многого иного, что в тридцатые-сороковые годы уже существовало в ее мире, например, понимания важности аэродинамики. Был соблазн спрогрессировать этот мир, но было жалко людей. Зачем им - бедолагам - еще и ракеты? Будто, и без них убивать нечем. В конечном счете, Лиза пришла к выводу, что на первый случай будет достаточно и скромного прогресса в радио- и электротехнике.  Вот эти разработки, она и оставила Райту. А остальное… Видно будет.
Ее размышления прервал оживший коммуникатор.
– Командир, здесь старший помощник!
– Слушаю вас, Сергей Мартынович! – сразу же ответила Лиза.
- Высадка закончена.
– Ну, тогда, с Богом! – с облегчением вздохнула Лиза. – Идем на Колку.
От Роя до Колка двадцать километров над морем, если идти вдоль берега. Туман уже рассеивался, а высаживать Рощина при свете дня означало погубить пластунов и не выполнить задачу. Правда, в этом случае уничтожение радиометрического поста могла взять на себя сама "Вологда" – и возьмет, разумеется, если до этого дойдет, - но Лизе было жалко десантников. И полковника было жаль тоже. Не заслужил он такого конца. Поэтому Лиза шла максимальным ходом, который могла себе позволить, и расстояние от точки А до точки Б прошла за полчаса, но все равно, чтобы успеть "под туман", десантников Рощина высаживали прямо в воду – благо мелководье, - метрах в ста от берега.
Пожелав пластунам удачи, Лиза решила, что соло исполнено на "ять", но ехать и дальше на броне - при свете дня и ввиду вражеской артиллерии ПВО, - слишком стремно даже для нее. Она, конечно, оторва отмороженная и все-такое, но не до такой же степени!
– Что ж, господа, - сказала она, вернувшись в рубку, - задание мы, как ни странно, выполнили. Я, правда, не уверена, что это именно то задание, которое нам назначили, но помирать не очень-то и хотелось.
– Спасибо, командир! – очень строго козырнул Монастырев. – Это было… Сильно. Какие будут приказы? 
- Да, нет у нас других приказов, - Лиза уже вылезла из комбинезона и надевала китель, совсем забыв, что кроме пропотевшего и прилипшего к коже тельника на ней ничего нет. – Комбриг на продолжение банкета не рассчитывал. Так что мы сейчас на свободной охоте. – Она села в кресло, водрузила на голову фуражку и начала шнуровать ботинки.
- Наши начинают атаку через десять минут, - бросила она взгляд на часы. - А мы уже у поляков в тылу. Никем не замечены, и пока не выйдем в эфир, вообще можем притворяться хоть сосной, хоть березкой. Я вот думаю про рейд на Виндаву, что скажете?
– До Виндавы, если полным ходом, дойдем минут за пятьдесят, - дал прогноз навигатор.
– Но для этого придется взлететь, - кивнула Лиза. – Взлетим, нас увидят. Засекут, начнут стрелять, но наводиться по радиоискателю на быстро передвигающуюся цель, совершающую к тому же противозенитные маневры, задача не из простых. 
– То есть пойдем вне прямой видимости, - сообразил старпом. – Выше облаков.
– Судя по прогнозу, облачность низкая, - внес свою лепту навигатор. – Дождевые тучи.
– Можем подняться выше верхней границы, - предложил старпом. – На пределе прыгнем чуть выше трех километров.
– И тогда, они вызовут штурмовики из Талсы, - поставила точку Лиза. – И тут уж, как получится, господа: или отобьемся, или нет. Но, если да, Виндавский порт наш.
– Приказать не могу, - сказала она после короткой паузы. – Вернее, не хочу. Во всяком случае, не старшим офицерам. Поэтому предлагаю решить голосованием всех присутствующих в рубке. Дальше рубки, увы, моя мера демократии не распространяется.
Она знала, разумеется, что никто не откажется, - успела уловить настроение, витавшее в рубке, - но, с другой стороны, и не спросить не могла. Случаются на войне такие вот вполне самоубийственные миссии, и, если нет прямого приказа вышестоящего начальника, командир советуется с подчиненными, спрашивая у них разрешения, убиться самому, и убить на фиг их всех. Ради дела, естественно. Из лучших побуждений, так сказать. Из чувства патриотизма и воинского долга. Но приказывать нельзя, вот Лиза и спросила…

***
Их перехватили уже у самой Виндавы. Крейсер пер курсом на юго-запад на запредельной для него скорости в семьдесят семь узлов на высоте 3200 метров. Усилившийся ветер разогнал облака, и Лиза вдруг увидела, что километрах в десяти по курсу лес заканчивается – его как ножом обрезало шоссе Виндава-Рига, - и перед крейсером открываются опутанные подъездными путями портовые склады: нефтяные танки, угольные бункеры, желтые холмы серы, кирпичные пакгаузы и контейнерные поля. И в тот же момент внизу полыхнули первые пристрелочные залпы зенитных батарей. Лиза резко положила "Вологду" на левый борт, совершая маневр уклонения, увидела краем глаза, как вспухают в небе черные облака разрывов – это подрывались, начиная падать вниз бронебойные снаряды, - и тотчас с артиллерийского поста сообщили о трех быстро приближающихся к крейсеру малоразмерных целях.
"Талса, псякрев!"
По данным разведки, с аэрополя подскока в Талсе работал усиленный эскадрон 8-го уланского полка. На вооружении у поляков стояли английские "ландскнехты", вооруженные тридцатисемимиллиметровыми автоматическими пушками, и встреча с ними не сулила тихоходному и инертному при эволюциях крейсеру ничего хорошего.
"От судьбы не уйдешь…"
– Открыть огонь! – приказала она. – Главный калибр – стрелять картечью, остальным - по усмотрению.
– Есть, открыть огонь! – отрепетовал старший артиллерийский офицер.
– Запись в судовой журнал! – Лиза снова крутанула крейсер, сбивая прицел зенитным батареям. – Принимаю бой. Командир Браге.
Теперь у нее была одна цель, отбиваясь от штурмовиков, пройти зону ПВО и сбросить бомбы на перевалочную базу Виндавского порта. Если повезет, там полыхнет не по-детски. Но это, если повезет.
"Сера, кажется, горит и сама по себе, или нет?"
Черт ее знает, эту серу. Но нефть и уголь точно горят, а боеприпасы взрываются. И если уж совсем свезет, и что-нибудь залетит в бункер с малитом , вот тогда и случится "большой детский праздник", настоящее светопреставление! Приятная мысль, завораживающее предвкушение, но насладиться грезами Лизе не позволили.
– Командир, здесь пост наблюдения!
– Слушаю! – сразу же ответила она, ожидая еще какой-нибудь гадости. Но оказалось, зря паниковала.
- Это не поляки, - доложил наблюдатель, - это кочи 5-й серии.
"Кочи? Наши здесь?!" – она резко отвернула вправо, "клюнула" носом и упала метров на полста вниз. Ей все равно придется пикировать, так что потеря невелика, а слаженный залп зенитной батареи ушел "в молоко".
– Отставить огонь! – выдохнула она, кладя крейсер на правый борт. - Радист, связаться можем?
– Никак нет! Не знаю частот.
– Монастырев! – позвала она, уводя крейсер вправо и вверх. – Попробуй семафором!
– Есть, семафором.
Между тем, они прошли уже полпути и все еще – тьфу, тьфу, тьфу, - были целы. А Лизу снова пробило на пот. Стало жарко, и в висках пульсировала набирающая силу боль.
"Ах, как не вовремя!"
Лиза хотела спросить, нет ли у кого под рукой амфетамина, но не успела. Крейсер ощутимо тряхнуло и повело вбок.
– Попадание! – доложил второй помощник, исполнявший сейчас обязанности командира группы живучести.
– Теряю управление! – заорала Лиза, разом забыв о головной боли.
Крейсер застрял на неизменном курсе в горизонтальной плоскости. По-видимому, полетели кабели, питавшие током блок управления приводом горизонтальных рулей. Ну, или разорвало механическую систему тяг. В любом случае, это был еще не конец, но могло стать его началом.
– Маневрирую вспомогательными двигателями! – объявила она "для протокола" – Монастырев!
– Пытаюсь! – коротко бросил занятый делом старпом.
– Гаврилов?!
– Похоже на гидравлику, - ответил за старшего механика кто-то из его людей. – Проверяем.
– Проверяйте!
Лиза подработала маневровыми двигателями, ложась на однозначный курс атаки, и направила крейсер в крутое пеке, одновременно убирая в корпус горизонтальные стабилизаторы. Вообще-то, устав не предполагал ни таких углов атаки, ни того, что Лиза попробовала превратить крейсер в штурмовик. Могла не выдержать конструкция, могло сорвать винты… Да много чего еще могло случиться. Уставы же не дураки пишут, и не просто так. Однако Лиза полагала, что игра стоит свеч, да и по внутреннему ощущению конструкция должна была выдержать.
"Может быть…"
Скорость возросла. Лизу ощутимо прижало к спинке кресла. Не перегрузка, но что-то начинающее на нее походить.
– Приготовиться к сбросу бомб! – сейчас Лиза знала только одно, выйти на цель она сможет, а вот что случится потом, она узнает только после сброса.
- Без команды, - она ни о чем не думала, ни о чем не тревожилась. Просто знала то, что должна знать, и делала то, что должно. – Сброс на нижней точке глиссады. Двести пятьдесят метров.  Артиллерии открыть огонь!
Носовые пушки ударили почти сразу. Видно, канониры были готовы и только ждали отмашки.
Строенное глухое бу-бух, движение воздуха в лицо и встречный удар по корпусу, словно великан отвесил крейсеру пощечину.
"Ох, ты ж!"
Теперь начали стрелять в унисон сотки из бортовых и килевых казематов, заработали четыре пятидесятисемимиллиметровых автомата в башне и в носовой надстройке. Земля стремительно приближалась, скорость росла, корпус скрипел и дрожал от напряжения, содрогался от частых артиллерийских выстрелов.
Альтиметр и тахометр вели отсчет.
Высота 950, скорость 83 узла.
"…Ты правишь в открытое море…"
910 метров 83 узла
"… где с бурей не справиться нам…"
870 метров, 84 узла
"… в такую шальную погоду… Нельзя доверяться волнам…"
560 метров, 86 узлов.
"Вологду" било мелкой дрожью, заполошно лупили навстречу несущемуся к земле крейсеру зенитки, и торопились расстрелять боезапас корабельные канониры.
490 метров, 87 узлов.
"Поедем, Красотка, кататься, давно я тебя поджидал!"
В глаза ударил яркий свет, такой сильный, что даже гоглы не помогли. Вспышка, грохот, визг осколков, треск рикошетов, вопли…
Кажется, кричала и Лиза, но не слышала свой голос. Не понимала, что почем. Только знала, что нельзя пропустить высоту выхода из глиссады. Садиться-то она не собиралась. Крейсер не штурмовик, да и некуда садиться. А пикирование – оно, блин, такое пикирование, что, если не успел, то опоздал.
– Кто-нибудь! – заорала Лиза, едва оклемавшись. – Какая высота?
Перед глазами черным черно, и плавают золотые и алые звезды.
– Триста!
Кто сказал? Бог весть. Голоса Лиза не узнала, но начала выводить разогнавшуюся тушу крейсера из пике. Как раз на отметке сто девяносто и вывела.
– Сто девяносто! – этого голоса она тоже не узнала, но зато сразу же почувствовала, как подскакивает крейсер, освобождаясь от груза бомб.
Следующие пару минут Лиза маневрировала практически вслепую, но кто-то упорный надиктовывал ей в наушники высоты, скорости, векторы движения. Очухалась она на семистах метрах, идя на скорости в сорок узлов курсом на запад.
– Пилоты! – позвала она в пустоту. – Жив кто?
– Монастырев, командир, - голос первого помощника охрип и свистел.
– Принимай управление, Сергей!  - выдохнула Лиза, ощущая, что "уходит". Но она держала контроль до последнего, до тех пор, пока не услышала ответ старпома.
– Управление принял, командир. Веду крейсер на запад. "Онега" передает SOS, штурмовики идут на помощь.
"Ломов? Три точки - три тире - три точки? Все там будем…"
- Где? – сознание уходило, но Лиза зубами держалась за край реальности, не отпускала, тужилась "всплыть".
– Десять километров на запад от Виндавы…

***
Лиза очнулась от грохота, ударившего в уши, и жара, опалившего лицо. Вскинулась, еще не понимая где она, и почему, но встать не смогла. Что-то удерживало ее, не давая подняться и бежать, лишая свободы воли. Она испугалась. Заметалась, и только через пару мгновений поняла, что все еще сидит в командирском кресле, и бьется в "паутине" привязных ремней.
"Твою ж мать!"
Судя по всему, очнулась она от прямого попадания снаряда в рубку. Первый, который ее чуть не убил, ударил навстречу, в лобовую броню. Пробил щит, закрывавший панорамное окно, разворотил левую часть центрального пульта и ушел куда-то за спину Лизы, сломав переборку или две. Калибр, если судить, по входному отверстию и прочим разрушениям, был маленький. Никак не больше тридцати-сорока миллиметров. Второй снаряд прошил переднюю часть рубки слева направо, и тоже был невелик. Но дел они натворили немало. Рубка выглядела ужасно. Впрочем, ужас – не подходящее слово, просто у Лизы другого - подходящего - не нашлось. Освещение вырубилось, лишь кое-где мигали аварийные лампы, да искрили оборванные контакты. Свет и ветер врывались сквозь пробоины в броне, а среди обломков кресел и пультов лежали тела большинства из тех, кто голосовал за рейд на Виндаву. Навигатор, старший помощник, пилоты, офицеры командного поста…
Если верить часам, времени с ее отключки прошло немного. Буквально пять-шесть минут… Командирский пульт, как ни странно, уцелел. Часы "тикали" – секундная стрелка бежала по циферблату короткими толчками. Альтиметр показывал – "семьсот сорок пять", тахометр – пятьдесят три узла.
Лиза тронула рычаги управления, но впустую.
"Все! Крышка! Отлетались!" – это была не паника, а холодное бешенство, и оно Лизе помогло. Она вспомнила вдруг, что перед тем, как упала в небытие, передала управление Монастыреву.
"Что ж, это многое объясняет…" - Лиза потянулась к рычагу ручного переключения. Дотянулась. Дернула на себя. Услышала клацанье механической передачи, и на командирском пульте вспыхнули зеленым индикаторы готовности. Тогда она снова положила руки на рычаги и для начала попробовала увеличить угол атаки. Крейсер отреагировал, задирая нос.
"Отлично!"
– Кто-нибудь меня слышит? – крикнула Лиза, одновременно пытаясь включить экраны переднего обзора. Но все напрасно. Наверняка разбита система зеркал, а, возможно, и камеры проекторов. – Кто-нибудь!
– Извините, командир, но связи нет! – выкашлял кто-то за ее правым плечом.
– Ты кто?
– Мичман Журавлев!
– Умеешь опускать перископ?
– Теоретически…
- Без разговоров!
– Есть! – выдал хриплым фальцетом мичман и стал возиться с лючком перископа у нее над головой. – Вот черт! Заело!
– Ты действуй, мичман, а не оправдывайся!
– Есть, командир!
Пока он пытался открыть вручную фиксаторы люка, Лиза вела крейсер вслепую. Она знала высоту, скорость и направление движения, но не знала обстановки, пытаясь угадать, что и как происходит вокруг крейсера по одним лишь звукам боя. Стреляли пушки  "Вологды", где-то совсем рядом с рубкой – возможно даже, в самой башне – надрывался в стаккато пулемет, и время от времени ударяли по броне пули и мелкокалиберные снаряды. 
К ее удивлению, снова появилась возможность маневрировать по горизонтали. Скорее всего, пока она была в отключке, механики задействовали резервный контур управления.
"Это хорошо, ребята, но мне нужна видимость и связь!"
Лиза уже совсем решилась убрать броневые щиты с панорамного окна, но мичман Журавлев, наконец, справился: крышка люка откинулась, освобождая ход трубки перископа, и еще через пару мгновений перед лицом Лизы оказался бинокуляр с гуттаперчевыми наглазниками-амортизаторами, налобником и подставкой для подбородка.
Лиза сняла гоглы и, щелкнув тумблером активации, приникла глазами к окулярам.
"Слава тебе, Господи!" – перископ работал.
– Мичман, систему управления перископом видишь? – спросила она, наскоро изучая ТВД.
– Вижу!
– Бери управление, Журавлев, и слушай мои команды.
- Есть!
Лиза отвлеклась лишь на секунду, когда услышала, как со скрежетом открывается броневая дверь рубки. Взглянула на вбежавших людей из аварийной команды и, не разбираясь, кто там кто, отдала приказы первой  необходимости.
– Мне нужна связь! – выкрикнула она, возвращаясь к перископу. – Найдите мне боеспособного пилота! Активировать боевой пост "Прим"! И я хочу услышать отчет о повреждениях. Приступайте!
О раненых и убитых она спрашивать не стала, спасатели и сами позаботятся о тех, кто попал под раздачу в рубке, как и обо всех остальных. Сейчас было не до того.
Буквально через минуту кто-то аккуратно надел ей на голову гарнитуру связи, и Лиза тотчас включилась в корабельную сеть. У нее даже диспетчер связи появился, переключавший каналы в зависимости от ее приказов и порядка срочности, если речь шла о входных запросах. Но к этому времени Лиза вчерне уже разобралась в ситуации.
Они находились над морем в виду Виндавского порта. "Онега" сражалась с наседавшими на нее польскими "ландскнехтами" и крейсером-тримараном, "парившим" километрах в двух мористее и на "полкило" выше.  "Онега" горела, пускала пар и ощутимо заваливалась на левый борт, что означало потерю, как минимум, пары левитаторов. Сейчас в бой уже вступили и себерские кочи. Лиза отчетливо помнила, что раньше их было три, но видела сейчас только два. Однако и эти двое гоняли "ланскнехтов", не давая им слаженно атаковать уже сильно поврежденный крейсер.
– Боевой пост! – вызвала Лиза артиллеристов. – Отчет!
– Главный калибр цел, - офицер-артиллерист понимал, по-видимому, что времени в обрез, и излагал коротко и по существу, - но снарядов мало. Потеряны две кормовые сотки и одна по правому борту. Снарядов хватит минут на десять интенсивного боя.
"А больше и не надо, - отметила Лиза главное. – Мы дольше не проживем".
– Средства ПВО, – закончил артиллерист свой краткий отчет, - выбиты на пятьдесят процентов, но периметр держать можем.
– Прекрасно! – Лиза сказала это искренне, не задумываясь о том, кто и как воспримет ее слова. - Сосредоточить огонь на триморане! Штурмовики – только если полезут в ближку.
Следующие одиннадцать минут "Вологда" вела бой, но его подробностей Лиза не запомнила. Сколько ни напрягала потом память, ничего кроме кровавого тумана и отдельных, но бессвязных "эпизодов" там не обнаружила. Еще помнился грохот, артиллерийские выстрелы и хриплые крики, невыносимая жара, запах сгоревшего пороха и боль. Боль она помнила хорошо, не запомнив, однако, что именно у нее тогда болело. В общем, смутно, сумбурно и лишено смысла.
Последний "эпизод", зацепившийся за сознание, таким и был.  Отчетливая картинка: прямое попадание в главный корпус триморана. Мгновенная мысль, что, если, по случаю, это сам "Маршал Гелгуд", считай, ей неслыханно повезло. "Стефан Гелгуд" убил Лизу три года назад, а теперь она убила его. В то, что крейсер переживет прямое попадание стовосьмидесятимиллиметрового снаряда в главную машину, верилось с трудом. Вот эту мысль Лиза и запомнила. Потом только боль, грохот и жар, и отчаянный крик - "Пожар в машинном!" – и последние разумные слова, попавшие ей в уши.
– Командир, сажай на воду! Здесь глубина десять метров…
И все, собственно. Больше она ничего не запомнила, потому что ее сознание ухнуло во тьму.

Глава 7. Повторение пройденного, апрель 1932 года
Разумеется, это был сон, и Лиза знала об этом со всей определенностью, и, более того, через какое-то время, - едва ли измеряемое во сне, но, кажется, не такое уж продолжительное, - она вспомнила предшествовавшие события и поняла, что сон этот смертный, как у Шекспира в Гамлете: уснуть и видеть сны.
"Как там, у Гамлета? Скончаться. Сном забыться. Так что ли? Уснуть и ... видеть сны?"
Да, точно, но Шекспир сказал еще кое-что, о чем Лиза вспомнила только сейчас. Он спросил…
"Какие сны в том смертном сне приснятся, когда покров земного чувства снят?"
Лизе приснился чудный сон. Чудной и чудесный. Где-то так.
Она стояла на краю пропасти, но бездна, - и это важно, - ее не пугала. Зато простор, открывшийся перед ней, пьянил и восхищал. Воздух был прозрачен, пронизан золотыми солнечными лучами, и, словно бы, окрашен в бирюзовые тона: голубой и зеленый. Под Лизиными ногами лежала колоссальных размеров кальдера . Огромный, с вертикальными стенами кратер невероятной глубины. Противоположный край калдеры был едва виден и, скорее, интуитивно угадывался, чем воспринимался глазами. Внизу, в бездне клубился белый туман, скрывавший дно кратера.
Лиза осмотрелась. Оказывается, за ее спиной лежала пустыня. Пустыня была везде, куда достигал глаз. Красноватый щебень, невысокие гранитные скалы цвета запекшейся крови. Высохшее русло реки, обрывающееся в кратер, и древние руины циклопических сооружений. Рухнувший мост над исчезнувшей рекой, полу-обвалившаяся крепостная стена с прилично сохранившейся надвратной башней по одну сторону сухого русла, и мегалитическое сооружение непонятного назначения по другую его сторону.
"Возможно, храм… Точно! Храм и есть! Храм…"
Постройки казались древними, но при этом не вызывали у Лизы чувства отторжения. Скорее, наоборот. Она, словно бы, узнавала их очертания, хотя точно знала, что никогда прежде ничего подобного не видела. Следовало предположить, что те, кто построил крепость и храм – если это был все-таки храм, - давно ушли из этих мест или умерли вместе с этой некогда цветущей землей. Как минимум, тут протекала река, а значит, - даже если климат не изменился, - здесь, наверняка, росли деревья, и люди обрабатывали землю, ну и все прочее, что делают обычно крестьяне.
"Цветущая земля… Земля, текущая молоком и медом…"
Цивилизации это, прежде всего, крестьянский труд. Без него нет ни ремесел, ни храмов, ни крепостей. Да и мосты, на самом деле, никому не нужны, если не сеять хлеб и не разводить скот.
Осмотрев руины, Лиза снова обернулась к кратеру. Разница была впечатляющая. За спиной Лизы пустыня дышала жаром и смертью, но стоило повернуться лицом к кальдере, как ощущения изменялись. Теперь в лицо Лизе дул прохладный ветерок, который пах водой и жизнью. Со стен кальдеры тут и там срывались в пропасть потоки воды. Водопады, казалось, возникали сами собой, но стоило приглядеться, как Лиза увидела, что, по крайней мере, два потока изливались из огромных пещер. Учитывая размеры кратера, Лиза оценила высоту одной из них метров в шестьдесят, ширина была и того больше. Откуда вода бралась в пещерах, совсем другой вопрос, но могло случиться, что чудовищный взрыв, от которого, образовалась некогда кальдера, разорвал русла подземных рек, и они теперь низвергались водопадами вниз, к невидимому из-за клубившегося там тумана дну. Но если так, они давно должны были заполнить воронку целиком, образовав одно из тех кратерных озер, которые возникают порой даже в дышащей зноем пустыне. Однако этого не случилось, и значит, там, внизу имелся сток. Но куда могла уходить вода на такой глубине?
"Только в Ад…"
Однако даже это "инфернальное" замечание "прозвучало" скорее положительно, чем наоборот. Оно было пронизано чувством восхищения, переходящего в восторг, и не имело ничего общего со страхом и трепетом, тем более, с ужасом.  Вид бездны завораживал, притягивал, но даже не намекал на всякие глупости, типа, "отчего бы не полетать?" Падение ведь тоже полет…
Чем дольше Лиза смотрела вглубь кальдеры, тем больше замечала удивительных подробностей. Вертикальные стены казались гладкими лишь на первый взгляд. Тут и там на них имелись террасы, иногда такие большие, что на них росли целые рощи деревьев, похожих издали на кедры, сосны и оливки. На одном таком широким уступе, находившемся по правую руку от Лизы и метров на двести ниже, кроме деревьев и кустарника посверкивала в солнечных лучах поверхность озера и впадавших в него ручьев, вытекавших из скалы. Из озера, в свою очередь, изливался короткий, но мощный поток, сразу же срывавшийся с уступа водопадом.  Вдоль стен кальдеры тянулись трещины и желоба, спускались с уступов и из расселин плети вьющихся растений. И над всем этим стоял неумолчный гул падающей воды…
Соблазн спуститься в кратер оказался сильнее осторожности, и Лиза пошла вдоль края пропасти искать дорогу вниз. Однако нашла она ее или нет, так и осталось неизвестным, потому что в следующее мгновение, - как это часто случается во сне, - Лиза стояла на берегу того самого озера, на которое только что смотрела с высоты. Она даже оглянулась через плечо, чтобы удостовериться, что так все и обстоит. Невдалеке от нее взмывала ввысь неровная стена кальдеры. Как раз метров на двести до отмеченного солнечным сиянием обреза.
Лиза отвернулась, приблизилась – буквально в три шага, - к воде и, присев на корточки, опустила руки в воду. Вода оказалась холодной, как лед, глубокой и прозрачной. И там, в зеленоватой глубине Лиза увидела человеческие фигуры. Потребовалось мгновение или два, чтобы понять – это не люди, а статуи, отлитые из какого-то потемневшего от времени металла. Одни фигуры стояли на чистом каменном дне озерной чаши, другие лежали у их ног.
"Ну, какая тут может быть глубина? – подумала Лиза, стаскивая с себя кожаный летный комбинезон. – Метра три? Четыре? Не так, чтобы много… Донырну!"
Вообще-то, четыре метра – это серьезно, но Лиза ныряла без спецредств и на шесть-семь метров. Так что должно было получиться. А то, что вода холодная, так это даже хорошо. После такой изнурительной жары, ледяная вода казалась чудом чудесным. Лиза разделась догола и нырнула с той решительностью, какая появляется иногда во сне. Нырнула, прошла дельфином расстояние до скульптур и вдруг оказалась лицом к лицу с одной из них. Женщина – судя по убранству, царица, - смотрела на Лизу с тем же интересом, с каким сама Лиза смотрела в лицо отлитой из золота женщине.
– Ну, вот ты и пришла, - улыбнулась царица. – Спасибо, что не забыла. 
– Ерунда! – отмахнулась Лиза. – У меня просто не было другого выбора.
– Выбор есть всегда, - возразила женщина.
– Но не тогда, когда тебя убили, - покачала головой Лиза. – Это особый случай…

***
– Это особый случай, - сказала Лиза и проснулась.
Ну что сказать, там, где она проснулась, было гораздо хуже, чем во сне. Боль. Вот первое, что она почувствовала, очнувшись от своего "смертного сна". Кажется, болело все, что только может болеть, и прошло некоторое время, пока Лиза поняла, что это терпимая боль. Болит. Ну и что? И раньше иногда прихватывало. Бывало и хуже. Так что боль – всего лишь боль.
Еще ужасно хотелось пить. Нет, не то слово: не "хотелось", а что-то куда более сильное. Это была Жажда с большой буквы. Ну, и раз уж речь зашла о потребностях, то Лиза хотела не только пить, но и писать, есть, курить, да и выпить не отказалась бы. И неизвестно еще чего ей хотелось сильнее. Пожалуй, все-таки писать.
Попыталась встать. Оказалось, что двигаться может, но в локтевую вену левой руки вставлены иголки, соединенные с трубками от прозрачных медицинских склянок, подвешенных на чем-то, похожем на стальную вешалку для шляп.
"Инфузия?"
И тут все встало на свои места. Вид помещения, в котором находилась Лиза, кровать, на которой она проснулась, капельница и неустранимый запах карболки – все это означало, что Лиза опять угодила в госпиталь.
"Ну, хорошо хоть не в могилу!"
Она все-таки встала и рассмотрела склянки, благо света от лампы под потолком вполне хватало. Судя по надписям, Лизе вливали всякую ерунду: глюкозу и физиологический раствор.
"Сахар с солью? – усмехнулась Лиза, вытаскивая иголки из вены. – Да вы, судари мои, как я посмотрю, отпетые гурманы!"
Между тем, из проколов, оставленных в вене иглами, пошла кровь, но Лиза еще раньше заметила на прикроватной тумбочке стальную кювету с марлевыми тампонами и бинтом, так что кровь она остановила быстро и радикально. Труднее, оказалось, решить проблему с одеждой. Одета Лиза была, прямо сказать, легко: в хирургическую рубаху, у которой перед есть, а вот зад не предусмотрен. Только тесемочки, чтобы хоть как-то удержать вместе края рубахи.
- М-да…
Неверными шагами – ноги ее держали, но как-то неуверенно, -  Лиза обошла палату, заглянула в шкаф и в тумбочку, но ничего кроме байкового халата не нашла. Ни формы, ни вещей, вообще, ничего. Даже тапок. Однако была и хорошая новость: Лиза была жива и не так, чтобы очень покоцана. Ничего себе на этот раз не сломала, отделавшись синяками и ссадинами, да и чувствовала себя терпимо. Кое-где болело, в других местах чесалось и свербело, но, по сути, ничего фатального – сплошной быт.
– Ладно, - пожала она плечами, – пойду босиком.
Лиза вышла в коридор и поволоклась разыскивать уборную. Искать отхожее место в больничных коридорах всегда надо в торцах. Это Лиза усвоила еще с прошлого раза, и опыт ее не подвел. Сортир нашелся именно там, где и должен был быть: в самом конце коридора. Или в его начале. Смотря откуда смотреть.
Решив первую из неотложных проблем, Лиза отправилась к сестринскому посту.
– Сейчас вечер, ночь или утро? – спросила она дежурную сестру и та, увлеченная чтением какого-то журнала, даже вздрогнула от неожиданности. 
– Вечер! Ой!
– А чего народу не видать? – уточнила свой вопрос Лиза, которую вдруг пробило на уличный жаргон.
– Так здесь только тяжелые лежат… Все по палатам. А вы… вы ведь Браге, да? – от испуга у девушки чуть обморок не случился. Зрачки расширились, кровь отлила от лица. То ли выглядела Лиза особенно устрашающе, то ли еще что, но девица явно начинала "закатывать глазки".
– Давайте, начнем с воды! – остановила ее Лиза. – Очень хочется пить. Готова, знаете ли, прибить за глоток воды.
– Вода, - кивнула милосердная сестра, "оживая". – Я понимаю. Вода. Пить.
И она с готовностью выставила перед Лизой графин с водой и стакан.
– Вам налить, сударыня?
– Если вас не затруднит, - кивнула Лиза и после этого молчала до тех пор, пока не выпила подряд три стакана воды.
В пустом животе сразу же заурчало, но это было лучше, чем ничего.
– Хорошо, - Лиза по-простонародному вытерла губы рукавом халата и, отставив пустой стакан, снова посмотрела на дежурную сестру. – Какое сегодня число?
– Девятое апреля  тысяча девятьсот тридцать второго года.
Исчерпывающий ответ, ничего не скажешь.
- Год я и сама помню, - Лизе не хотелось, чтобы ее, как в прошлый раз, принимали за дуру беспамятную. - Месяц тоже. Но девятое число? Это выходит, я три дня в отключке провела?
– Получается… - Выражение лица у милосердной сестры было такое, будто, это она, а не Лиза, пролежала три дня без сознания. - Доктор сказал, вы в коме, и уже… уже…
- Что "уже"? – нахмурилась Лиза.
– Сказал, что уже не очнетесь. Наверное.
"Наверное?!"
– То есть, не ждали? – прямо спросила она.
– Нет, - покачала головой бедная девушка. 
– Ну, ну! – кивнула Лиза, думая о своем. – Вот так всегда! Возвращаешься домой, а там "не ждали".
"Не ждали… И никто даже не почесался! Умерла, так умерла!"
– Ладно, проехали, - Лиза вспомнила вдруг, что она "не сама по себе", а офицер воюющего флота. – Какие новости с фронта?
– Хорошие! – Оживилась девушка. – Наши Ярославль взяли, Кострому и Смоленск, вот!
– А в Ливонии что? – Взятие Смоленска или Костромы было хорошей новостью, но сердце Лизы лежало много западнее Ярославля.  – Что в Семигалии и Лифляндии?
– Не знаю… - опешила сестра. – Сегодня все только про Смоленск говорили, а вчера – про Кострому и Ярославль.
"Эх, была б ты поумнее! Да, чего уж там! Не дал Бог…"
– Я своих вещей в палате не нашла, не знаете, случаем, где они могут быть?
– Так у вас же и не было вещей! – снова оживилась милосердная сестра. – Я как раз на дежурстве была, когда вас привезли… Эти, флотские, сказали, что все ваши личные вещи в море утонули. Один хотел денег оставить, но доктор сказал, мол, не надо. Все равно не пригодятся…
"Вот же урод, прости Господи!"
– Как, говорите, зовут вашего доктора? – спросила, чтобы при случае объяснить эскулапу, кому и для чего могут понадобиться деньги. В этой жизни, или в той.
– Военврач Евграфов, Дмитрий Антонович… Он еще приказал собрать ваши награды с кителя…
- А где китель? – сразу же встрепенулась Лиза. Все-таки надежда умирает последней.
- Китель выбросили, - стушевалась девушка. - А что нельзя было? Он же рваный был весь, обгорел и вообще…
- А мы, к слову, где находимся? – мысль, пришедшая Лизе в голову, была проста и очевидна.
– В Пятом армейском госпитале тыловой зоны Западного фронта, - девушка, по-видимому, знала ответ наизусть и выдавала его автоматом, не задумываясь.
– А город какой?
– Ивангород.
"Господи милосердный! Ты, дура, служишь в Ивангороде, и ничего не знаешь про Лифляндию и Ливонию? Уму непостижимо!"
Возможно, в следующую секунду Лиза сказала бы это вслух, но ее прервали.
В коридоре раздался нервный цокот каблучков, и не успела Лиза оглянуться, чтобы посмотреть, кто это тут бегает на шпильках, как к сестринскому посту подлетела – другого слова не подберешь, - высокая молодая женщина в расстегнутом светлом плаще. Красивая, с породистым лицом, вьющимися рыжевато-каштановыми волосами и зелеными глазами, она была лишь ненамного ниже Лизы, а на каблуках, и вовсе, смотрела ей "глаза в глаза".
"Вот бывают же такие красивые женщины!" – едва ли не с завистью подумала Лиза, сразу же осознав, как нелепо выглядит в этом своем байковом халате.
– Здравствуйте! – сказала женщина медсестре и на мгновение перевела взгляд на Лизу. – Ой! Вас что, побили?! – распахнула она глаза. - Ужас какой! Вот же люди! Извините! – и она снова посмотрела на милосердную сестру. – Я ищу капитан-лейтенанта Монастырева! Я его жена. Мне сказали, он здесь…
Похоже, женщина очень сильно нервничала, оттого и тараторила без умолку. Не могла остановиться. 
"Так это, стало быть, жена Монастырева! - впечатлилась Лиза и посмотрела на незнакомку совсем другими глазами. - Надо же, кукла ручной работы, а Сергея, похоже, любит по-настоящему".
– Капитан Монастырев в третьей палате…
- Он?.. – у красавицы от ужаса даже голос пресекся.
– Нет-нет! Что вы! – встрепенулась милосердная сестра. – Он жив… У него только ноги сломаны, а так он…
Но женщина уже стучала каблуками по коридору. Спешила к своему ненаглядному капитан-лейтенанту, и это было правильно.
"Заслужил!"
– Слушайте, сестра, - Лиза проводила взглядом спешащую по коридору женщину и снова посмотрела на милосердную сестру, - а где тут у вас голодный человек может ночью поесть?
– Только в кантине, - сразу же ответила девушка. – Артельщик ее никогда не закрывает, у него для этого дела мальчик…
- Спасибо, - оборвала ее Лиза. – Я поняла. Еще вопрос. Мне надо позвонить родным в Шлиссельбург, это возможно?
– Ой! – девушка прижала ладони к лицу и смотрела теперь на Лизу, как бы, из-за забора.  – Они же про вас, наверное, плохое думают!
– А им, думаете, сообщили?
– Ну, конечно! Мы же ваше имя знали. Наверняка передали в штаб Флота. Таков порядок!
"А кадровики кому сообщат? Грине, наверное…"
– Так я могу позвонить?
– Да, только быстро! Не положено это…
- Где аппарат?
– Там, - кивнула сестра на дверь за своей спиной. – Только вы уж покороче, пожалуйста, а то Старшая меня без горчицы съест!
– Коротко! – кивнула Лиза и пошла в комнату за постом.
Там действительно висел на стене телефонный аппарат, и уже через минуту Лиза услышала в трубке заспанный голос Нади.
– Надя, - сказала она враз охрипшим голосом, - это я, Лиза…
- Лиза? – всполошилась Надежда. - Ты где? Что случилось?!
– Надя, мне разрешили позвонить буквально на минуту. Я в госпитале…
- Господи Исуси! Куда тебя?
– Да, не ранена я! Не паникуй! – остановила подругу Лиза. – Я в Ивангороде, в Пятом армейском госпитале тыловой зоны Западного фронта. Запомнила?
– Тыловой зоны… Запомнила.
– Надя, все мои вещи остались на крейсере…
- А крейсер где?
– В море у Виндавы.
– Что совсем?
– Да, нет, торчит, наверное, но вещи утопли, и у меня даже трусов своих нет.
– Поняла, - сразу же взяла быка за рога Надежда. – Если возьму твой "Кокорев", к утру буду у тебя. Сколько тут ехать-то?
– Верст двести, я думаю, - предположила Лиза.
– Ерунда! Так что привезти?
– Формы у меня дома нет, придется покупать новую, но это успеется. Привези, на первый случай, мои галифе и гражданский китель, кожан, ботинки какие-нибудь, белье… Старый несессер на верхней полке в шкафу… И да, денег привези, пожалуйста. Тысячу рублей одолжишь?
– Я поняла, - сухо ответила на это замечание Надежда, - ты ударилась головой.
– Извини!
– Извиняю. Что еще?
– Не знаю, Надя! Я действительно головой приложилась. Никак не соображу. Прикинь сама. Я голая в буквальном смысле слова. Ничего своего, но с Флота меня пока не списали, так что хоть что-нибудь привези, чтобы голой задницей на улицах не светить. И смотри, Якову ни слова! А теперь давай закругляться, а то тут человек на нервах.
– Хорошо, Лизка! Держись! Утром буду!
На том и расстались.

***
Итак, некоторые из первоочередных вопросов были благополучно разрешены, но не все. Голод не тетка, да и курить хотелось немилосердно. Поэтому, переговорив с Надеждой и поблагодарив дежурную сестру, Лиза направилась в третью палату. Прошлепала босыми ногами по коридору, подошла к выкрашенной в белый цвет двери, постучала костяшками пальцев. Вежливо, но решительно, "извините, конечно, но я все равно войду". И, дождавшись разрешения, вошла в палату. Монастырев лежал на кровати в той неудобной, беспомощной позе, которую поневоле принимает человек, ноги которого мало, что закатаны в гипс, так еще и подвешены на растяжках. Его красавица-жена сидела в изголовье кровати, но, судя по некоторым признакам, едва успела выпрямиться перед тем, как вошла Лиза. Наверняка, рыдала на груди героя…
"Или целовались…"
- Здравствуйте, Сергей Мартынович! – Лиза вошла в палату и, не мешкая привалилась плечом к притолоке. Ноги ее держали, но не сказать, чтобы уверенно. - Как сами?
– Да, вроде, ничего, - попробовал пожать плечами старпом. – А вы, Елизавета Аркадиевна? – он был явно удивлен ее визитом. - Я к тому, что мне еще сегодня днем сказали, что вы того. Ну, то есть, не жилец.
– Нет, Монастырев, - покачала головой Лиза. – Это они поторопились. Меня убить не так просто, как кажется. Живучая я. Это, к слову, уже третья или четвертая попытка. Зависит, как считать. Однако вот она я.
– Если честно, рад безмерно, - улыбнулся старпом. – Было бы жаль… - помрачнел он. – А мы вам все жизнью обязаны…
- Да, что за глупости! – возмутилась Лиза. – Я вас всех едва не погубила! Это ведь была авантюра чистой воды!
– На войне, как на войне! – не согласился с ней Монастырев. – Вы нас спросили, мы ответили. Не дети, знали, на что подписываемся!
– Сергей! – напомнила о своем присутствии жена Монастырева. Разговор-то шел, минуя ее, едва ли не над ее головой.
– Ох, извини! – смутился старпом. - Елизавета Аркадиевна, разрешите представить вам мою супругу.
- Зинаида Павловна Монастырева, - встала со стула жена старпома, все еще, по-видимому, не понимая, что здесь происходит, и кто такая эта странная женщина в больничном халате.
– Зина, - повернулся к ней Монастырев, - познакомься с моим командиром. Капитан 2-го ранга Браге, прошу любить и жаловать!
– Вы командир крейсера?
"И эта туда же!"
– Зинаида Павловна, - через силу улыбнулась Лиза. – На данный момент я всего лишь пациентка госпиталя. Родственники приедут утром. Знакомых, кроме Сергея Мартыновича, никого. Отсюда просьба, не могли бы вы великодушно ссудить меня червонцем или двумя? До утра.
– Червонец? – не поняла ее женщина.
– Зинаида Павловна, - разъяснила ситуацию Лиза, - я, видите ли, была трое суток без сознания. В меня, разумеется, вливали раствор глюкозы и физиологический раствор, но это не еда, и мне сейчас смертельно хочется есть, а денег нет.
– Ох, извините! – вскинулась Монастырева. – Экая я, глупая! Присаживайтесь, пожалуйста - показала она на стул и потянулась к сумке. – У меня вот тут ватрушки, пирожки с марципаном и апельсины…
- Зина! – остановил жену Монастырев, - дай, пожалуйста, Елизавете Аркадиевне, четвертной… Есть у тебя с собой деньги?
– Есть.
– Ну, вот и дай! А пирожки твоей матушки Елизавета Аркадиевна попробует позже. Договорились?
– Да! Естественно… - смутилась женщина, которая, по-видимому, никогда по-настоящему не голодала. – Сейчас, сейчас…
Через минуту – никак не более, - Лиза уже плелась по госпитальному коридору, сжимая в руке кредитный билет Себерского Государственного банка достоинством в двадцать пять рублей…
Путь до кантины занял у нее десять минут, но зато "столовка", как и обещала давеча милосердная сестра, оказалась открытой и практически пустой. Пара мужчин в белых халатах за дальним столиком, пожилая женщина за столиком около прилавка, ну и сама Лиза.
– Любезный! – позвала она молоденького артельщика, задремавшего, подставив под щеку кулак. – Проснись, милый, и восстань!
Ну, паренек и "восстал", да так резво, словно его с перепугу родимчик хватил. 
– Тише! Тише! – успокоила его Лиза. – Ну, ты как, по-русску разумеешь, или память напрочь отшибло?
– Что изволите, сударыня? – вытянулся за прилавком парень.
– Горячее есть?
– Сейчас только пшенная каша, - развел руками артельщик и выразительно посмотрел в темное окно.
– Пшенка? – вздохнула Лиза. – Ладно, пусть будет пшенка. Заправить-то есть чем?
– Обижаете, сударыня! Имеем сливочное масло и смальц со шкварками.
– Звучит соблазнительно, - согласилась Лиза, чувствуя, что еще немного и у нее живот к позвоночнику прилипнет. – Давай, друг, сразу двойную порцию, ну и шкварок, шкварок не жалей! Добавь пару кусков хлеба и… Есть у тебя что-нибудь мясное? Колбаса, буженина, окорок?
– Хлеб предпочитаете белый или черный, - включился, наконец, парнишка.
– Белый.
- Окорок Тихвинский?
– Режь! И плесни чего-нибудь крепкого!
– В госпитале алкоголь запрещен, - уныло сообщил юный артельщик.
– Ну, так ты мне в кружку плесни! – пожала плечами Лиза. – Грамм сто пятьдесят. И еще пачку папирос, - она посмотрела на полку за спиной артельщика и мысленно покачала головой. – Давай, что ли, "Восторг"! И спички не забудь.
В шкварках оказался любимый Лизой жареный лук с тимьяном и майораном, а в кружке водка, хотя, возможно, это был самогон.  Так что каша ушла влет. И хлеб. И окорок. И два стакана чая с пряниками. 
"Жизнь удалась, - думала Лиза, поднимаясь на свой этаж. – Не убили. Не умерла. Не спятила. И наелась от пуза".
Она остановилась на лестничной площадке третьего этажа, села на деревянную скамейку поближе к пепельнице, закурила папиросу "Восторг", и вдруг почувствовала, что к глазам подступили слезы.
Быть героем почетно. Народ любит своих героев.  И ее, Лизу, народ знает и любит. А как же! Ведь она пилот. Авиатор. Кавторанг и кавалер "Полярной Звезды". Но, может быть, лучше быть просто любимой женщиной Джейкоба Паганеля? Выйти замуж за красивого и умного мужчину. Уехать в Англию, в Шотландию, в Эдинбург. Пить виски, ездить верхом среди зеленых холмов. Есть отварную рыбу и баранину, пожаренную по-простому на решетке, без приправ и излишеств. Слушать волынку, смотреть на дождь за окном. Родить детей, если конечно, она еще способна на этот подвиг. Просто жить…

***
День начался с побудки, но пробуждение вышло не из приятных. Оказывается, Лиза заснула прямо на скамейке, на лестничной площадке третьего этажа. Там ее и обнаружил доктор Евграфов, направлявшийся спозаранку в свой кабинет на том самом третьем этаже. Вышел скандал, потому что все было неправильно: пациентка вместо того, чтобы находиться в коме спала на скамейке для посетителей, живая и, похоже, здоровая, и мало того, от нее явственно несло алкоголем, что, в общем-то, не странно, если учесть, что выпила она за поздним ужином никак не меньше трехсот грамм водки. Лиза посидела на скамейке, слушая гневные филиппики эскулапа, поморгала глазами спросонья, да и врезала, недолго думая, доктору в глаз.
– Накопилось, - объяснила она начальнику госпиталя чуть позже, не испытывая при этом ни малейшего раскаяния.
– Эх, - вздохнул полковник медицинской службы Кулешов, немолодой одышливый мужчина в мешковатом мундире нестроевого командира, - будь моя воля, отдал бы я вас, капитан, под суд!
– Военный суд называется трибуналом, - поправила его Лиза. Настроение у нее было поганое – дальше некуда, а боятся ей попросту надоело. – Решили отдать, не тяните!
– Не могу, - снова вздохнул начальник госпиталя. – Во-первых, Евграфов идиот и неуч. После того, что он понаписал в вашей истории болезни, я бы его и сам высек. Но мне можно, я его начальник, и несу ответственность за его художества, а вы, Елизавета Аркадиевна, пациент и не имеете права на рукоприкладство. По-хорошему, вы даже голос повышать на медперсонал не имеете права.
– А во-вторых? – заинтересовалась Лиза, закуривая.
- Во-вторых, нечего ему было крик поднимать, - полковник неодобрительно посмотрел на пускающую дым Лизу и, щелкнув серебряным портсигаром с монограммой, тоже взял папиросу. - Ну, выпили, и выпили. В конце концов, после такого стресса, какой вы пережили в бою, я бы вам и сам водки выписал. Грамм двести пятьдесят.
– Ну, я столько и выпила, - пожала плечами Лиза. – Это все или есть еще и "в-третьих"?
– В-третьих, - хмыкнул начальник госпиталя, выдыхая дым. – В-третьих, мне уже с утра звонили два адмирала, два гвардейских полковника и статс-секретарь Министерства Главы Правительства. И всех, представьте, интересует состояние вашего здоровья.  Меня, кстати, тоже.
- А что со мной не так? – насторожилась Лиза.
– Да, все, вроде бы, нормально, если смотреть со стороны, - пыхнул папиросой полковник. – Это и настораживает. А ведь вы, голубушка, едва из комы вышли. Три дня в коме – это вам не фунт изюма!
– Так, может быть, это была не кома? – осторожно поинтересовалась Лиза.
– Да, нет, капитан! – покачал головой врач. - Самая настоящая церебральная кома второй степени!
– А какие симптомы? – Любопытство заставило Лизу забыть, что речь идет о ней самой.
– Ну, как вам сказать… - задумался, было, полковник. – Дыхание Чейна-Стокса…
- Что, простите? – Лиза такой термин слышала впервые.
- Дыхание Чеейна-Стокса… Это, капитан, так называемое, периодическое дыхание. Периодичность же выражается в смене поверхностных и редких дыхательных движений частыми и глубокими, и наоборот. Притом не резко, а по нарастающей.
– Я так дышала?
– Да, капитан, именно так вы и дышали.
– Что еще?
– Глубокий сон, ступор, - начал загибать пальцы полковник, - резкое ослабление реакции на боль, спонтанные некоординированные движения, непроизвольное мочеиспускание и дефекация…
- Простите, доктор, я что описалась? – Узнавать об этих подробностях было стыдно, но и не знать – глупо.
– Да, - кивнул доктор, - и неоднократно, но стыдиться тут нечего. Вы же в коме лежали… Мы, признаться, уже и о катетеризации подумывали, а вы вдруг, возьми, да проснись.
- А причина комы?
– Обычно, травма головы. Закрытая черепно-мозговая… И у вас, как будто, не в первый раз. Вот Евграфов вас и похоронил. Но так, как вы, из комы не выходят. И внешне вы, капитан, коматозной больной не выглядите… Ну и еще по мелочам… Одним словом, странная история. Но мы вас тщательно обследуем и попробуем в этом медицинском казусе разобраться.
– А может, ну его? – предложила Лиза. – Жива и, слава Богу. Выписывайте меня, пока я еще кого-нибудь не побила, и я…
- Вы не поняли, капитан, - покачал головой доктор. – Это не мое решение. Это приказ Адмиралтейства. Обследовать тщательно, но быстро!

***
В десять утра приехали Надежда и Клавдия. "Прискакал" бы и Паганель, но ему, как иностранцу, покидать Шлиссельбург в военное время не рекомендовали. Однако от Клавдии Надежда отвертеться не смогла. Она, впрочем, и не пыталась. Причина проста - любовь-морковь, ну а, кроме того, чем дальше, тем больше, себерская дива относилась к Лизе, как к родной. Как к сестре, например. К давней подруге или к любимой женщине. Правду сказать, там всего было намешано. И немало.
Женщины примчались на "Кокореве", но мчаться удавалось не везде: на дорогах блокпосты и пробки из-за прохождения армейских колонн. Тем не менее, добрались. Таких двух поди еще останови! Привезли тюк одежды и две сумки съестного: все тряпки из Лизиного гардероба, какие показались им подходящими к случаю, и деликатесы, до каких смогли добраться в ранние утренние часы по дороге из Шлиссельбурга в Ивангород.
– Ну, вы даете! – возмутилась Лиза. – Вы куда ехать собрались: на голодный остров или в цивилизованный европейский город?!
– Только не ругайся! – увещевала Лизу Надежда, выкладывая на стол "вкусности и разности" себерского хлебосолья. – Тут не так уж и много всего. Только кажется…
Лиза, впрочем, и не собиралась ругаться! Зачем? Она была счастлива. И дело не в еде и одежде. Не в трусах и лифчиках, если на то пошло. Не в копченых угрях и вологодском сыре, а в том, что Надежда и Клавдия преподали ей очередной жизненный урок: пусть их и немного, но в этом мире есть люди, которые дороги Лизе, и кому дорога она. Небезразлична. Где-то так.
Однако ни поесть толком, ни поболтать, ни переодеться Лизе не дали. Набежали эскулапы, и "пошла писать губерния". Для начала ее осмотрел хирург, через час передавший Лизу, словно "переходящее красное знамя", офтальмологу, а уже от того она попала на рентген. После рентгена, Лиза все-таки поймала паузу, чтобы переодеться, но поесть нормально смогла только ближе к вечеру, сдав анализы и побывав у ЛОРа, гинеколога и, на кой-то хрен, у кожника. Невропатолог и психиатр ожидались только назавтра, как, впрочем, и ортопед-травматолог, и еще какой-то профессор из Ниена, занимавшийся чем-то, что называлось нейропсихология.
"Ну, ладно! – решила Лиза. – Оно, может быть, и к лучшему! Пусть осмотрят! Но про боли я никому рассказывать не обязана!"
Тюрдеев – скотина – что-то такое про ее боли знал, и даже снадобье подходящее соорудил, но ничего толком не рассказал, а теперь его об этом и не спросишь. Унес гад тайну с собой в могилу…
Между тем, время приближалось к вечеру, и Лиза смогла, наконец, переодеться. Надела брюки галифе и пилотский китель и даже чувствовать себя стала лучше. Конечно, это был не мундир, но все-таки нечто вполне приемлемое. В байковом халате Лиза ощущала себя пациентом, теперь же она снова стала человеком. Нельзя сказать, что история с переодеванием сильно понравилась медперсоналу, но возражать лекари не посмели, имея в виду Лизин скандальный характер. Только попросили заменить ботинки шлепанцами, но Лиза и сама не возражала: пусть ноги отдохнут.
Наконец, суета поутихла, и не без помощи медперсонала – подругам для полного счастья недоставало пары стульев и кое-какой посуды, -  в палате был накрыт стол, и даже бутылка старки прихерена на широком подоконнике за занавеской. Ну, не всухую же пировать, в самом деле!
Сели за стол. Клавдия плеснула понемногу в чайные чашки, и Надежда провозгласила тост:
- За нашу авиатрикс! И пусть сдохнут все завистники!
– Это два тоста, - улыбнулась Клава, - но пью за оба.
– Спасибо! – едва ли не покраснела Лиза. – Принимаю!
Выпили, закусили, разлили по новой. И в этот момент в дверь постучали.
– Быстро! – первой отреагировала Лиза и рывком влила в себя ту малость старки, что плескалась на дне ее чашки.
Подруги поддержали, и только тогда она разрешила стучавшему войти. Дверь открылась, но вместо посетителя в палату вплыл огромный букет чайных роз.
– Господи Всемогущий! – Клавдия от восторга даже встала из-за стола. – Это "Глория Деи", ведь я не сплю?
Лиза присмотрелась. Цветы были огромные, ярко-желтые с розово-красным краем, махровые и обладали таким сильным ароматом, что разом вытеснили из палаты все больничные запахи.
– Браво! – сказала она, вставая. – И нетривиально. Выходите на свет, "Мистер Икс". Родина должна знать своих героев!
Букет – у него, разумеется, имелись ноги, обутые в офицерские ботинки с высокими голенищами, - аккуратно отступил в сторону, и на авансцену вышел полковник Рощин собственной персоной. 
– Капитан! – бросил он ладонь к козырьку фуражки с высокой тульей. – Дамы! Полковник Рощин, штабс-капитан Северин, - движение рукой в сторону офицера, шагнувшего из-за его правого плеча, - в роли букета поручик Львов.  Честь имею представиться!
– Здравствуйте, полковник! – улыбнулась Лиза. – Рада, что уцелели! И за цветы спасибо! Ограбили оранжерею?
– Ни в коем случае! – Рощин смотрел ей прямо в глаза, странно смотрел. Лизе даже неловко стало. – Военный трофей!
– Господин полковник! – сунулся в палату кто-то невидимый за спиной Рощина. – Все недоразумения улажены! Просили только не шуметь!
– То есть, предлагаете пригласить вас за стол? – усмехнулась Лиза.
– А разве нет? – поднял бровь Рощин.
– Наглость второе счастье, - прокомментировала ситуацию Надежда.
– Не удивляйся! – бросила через плечо Лиза. – Гвардейские пластуны! Вы не представляете, полковник, как вы похожи на моего брата!
"Так значит, Гриня мне уже брат?"
– Прошу прощения, госпожа капитан, - Рощин дал-таки слабину, не назвал ее господином, - ваш брат пластун? В каком полку служит?
– Он командир 3-го пластунского.
– Полковник Берг ваш брат?
– По матери, - уточнила Лиза.
– У вас славная семья, капитан! – уважительно кивнул Рощин. - По последним данным полковник Берг ночным рейдом овладел крепостью Чердынь. Путь на южный Урал открыт!
– О как! – удивилась Лиза. – А что с аэрополем в Покче?
– Я же сказал, капитан, Пермский край наш!

***
Полковник Рощин оказался совсем не таким, каким рисовало его Лизино воображение. Не салдафон, и не дурак. Впрочем, дураки полковниками становятся редко, да и то не в гвардейском спецназе. Пил он, к удивлению Лизы, немного, вел себя сдержанно, говорил интеллигентно. Легко поддерживал беседу и замечательно рассказывал истории. Смешные по большей части.  И что любопытно, без мата и скабрезностей.
Теперь, когда они сидели за одним столом, Лиза, наконец, его рассмотрела. Лицо сухое, удлиненное, но скорее интересное, чем наоборот. Глаза внимательные, жесткие, прозрачно голубые. И волосы, постриженные под бокс, оказались не просто светлыми, но и наполовину седыми. Серьезный мужчина. Не мальчик, и цену себе знает. Но на Лизу смотрит так, что даже неловко. Недвусмысленно, хотя и без хамства.
"Однако, не судьба, полковник! У меня уже есть мужчина, и второй мне не нужен. Даже такой, как вы…"
Между тем, допили старку, привезенную Надей и Клавой. Полковник сделал знак, и на столе тут же возникла новая бутылка. Характерной формы, - пузатая, - темного стекла, с этикеткой сплошь покрытой гербовыми печатями и изображениями золотых медалей. "Starka Piastowska".
Лиза взяла бутылку, повернула к себе второй этикеткой.
"Так-так… по старинному рецепту… Ну, это понятно. Ржаные спирты… бочки из-под португальского портвейна… листья яблонь сорта "Розмарин"… Пятьдесят лет?"
- Читаете по-польски, Елизавета Аркадиевна? – полковник наблюдал за ней с интересом, и улыбка блуждала на его губах.
– Понимаю.
– Что скажете?
– Тоже трофей?
– Естественно, - еще шире улыбнулся Рощин. – Когда определитесь с местом службы, пришлю ящик, только дайте знать!
"Тонко! Переписка, то да се… Коготок увяз, и далее по тексту".
– Вы меня балуете! – улыбнулась и она.
– Оставьте! – отмахнулся полковник. – Вам десант жизнью обязан. За такое никакой старкой не расплатишься!
И, заметив, что Лизины подруги не понимают, что здесь сейчас происходит и отчего, стал рассказывать про десант на Роя и Калк. С юмором, не без некоего "полковничьего" шика – типа "настоящего полковника", - и с подходящим к случаю налетом умеренного цинизма. Тем не менее, от его рассказа кровь стыла в жилах. Причем не только у Нади и Клавы, но и у самой Лизы, хотя ей ли не знать всех подробностей того дела!
Страшная это была сказка. Не для детей и уж точно – не на сон грядущий. Кровавая и правдивая от начала до конца. Но вот, что любопытно. Слушая сейчас Рощина, вспоминая рейд на Роя и все прочее, что приключилось с ней в тот кошмарный день, Лиза недоумевала, как она, вообще, со всем этим справилась?
"Как это возможно?" – спрашивала она себя и не находила ответа.
Лиза Берг – в том ее, прежнем мире победившей социальной утопии, - была девушкой довольно-таки смелой. Некоторые даже утверждали – рисковой. Ни разу не авантюристка, не лихачка, но согласитесь, спуск на байдарке по горной реке или путешествие зимой по горному Уралу – занятия не для слабонервных. И все-таки это не война, не полет на крейсере через ожившую зону ПВО, не воздушный бой с превосходящим противником. Все это, наверняка, оказалось бы для Лизы Берг "слишком чересчур" и "сильно выше ее крыши". Однако  и Лиза Браге не подходила под образ. Судя по записям в дневнике, она была "гусаром", как и большинство истребителей. Пьянела от риска и не ведала страха, как какой-нибудь гребаный берсерк, но ее "терпелки" хватало ненадолго. Легкая кавалерия - что с них возьмешь?
"А я тогда, кто? И кто эта "я" вообще?"
Три дня назад она вела бой. Страх отступил. Чувства притупились, кроме тех, разумеется, что потребны в бою. И Лиза "работала", потому что война для офицера – это, прежде всего, работа.  Тяжелая, грязная и смертельно опасная, но профессионал всего лишь делает, что должно, и получается это у него, как надо. Оттого и профессионал. Ни рефлексий, ни лишних мыслей, ничего, что способно помешать ему, делать дело.  В данном случае, ей.
– О чем задумались, Елизавета Аркадиевна? – Рощин сидел вполоборота и смотрел ей в глаза с таким выражением, словно хотел о чем-то спросить, но не решался. И это был совсем не тот вопрос, который он задал вслух, но и не тот, который хотела бы услышать Лиза.
– Да, вот, - усмехнулась Лиза, - ударилась в философию. Задумалась о душе… - она смутилась, сообразив, как прозвучали ее слова, и как они могут быть истолкованы. – Не в религиозном смысле. Просто о душе, и о том, кто мы есть на самом деле.
Ну, так все и обстояло. Она думала о душе. И вопрос, ответа на который у нее не было, формулировался так: чья душа поселилась в теле Елизаветы фон дер Браге? И кто этот кто-то, ведущий сейчас этот безмолвный диалог с самим собой? 
- Давайте перейдем на "ты", - предложила она после короткой паузы. – Только без брудершафта. Я Лиза.
– Я Вадим, - кивнул Рощин, принимая правила игры. – Будем знакомы!
И он поднял свою чашку, как поднял бы рюмку или бокал.
– За знакомство! – поддержала Лиза, и все выпили.

***
С утра ее снова взяли в оборот.
– Кости в местах переломов болят? – Ортопед крутил Лизу так и эдак, заставлял нагибаться во все стороны, мял пальцами суставы и делал записи в истории болезни, распухавшей буквально на глазах.
– Ноют, - пожала плечами Лиза. – Иногда. Особенно к непогоде.
– Боли сильные? – гнул свое ортопед.
– Не боли, - возражала Лиза. – Ноет - не значит болит.
– Где сильнее?
– Нигде. Ноет иногда правое плечо и левое бедро.
Она боялась попасться на откровенном вранье, и поэтому допускала "некоторые возможности". Другое дело, верил ли ей доктор Петросельский, и если верил, то чему и насколько. Было бы любопытно заглянуть в его записи, но вряд ли удастся.
Петросельский промурыжил ее битый час, но, если Лиза думала, что это ужас, она ошибалась. Настоящим ужасом, летящим на крыльях ночи, оказался профессор Кипнис. Этот крупный мужик с гривой седых волос, гипнотическим взглядом черных глаз и завораживающим драматическим баритоном, умел, как говорят на севере, вынуть кишки, прополоскать и вставить их обратно.
– Тэкс, - психиатр постучал карандашом по костяшкам пальцев левой руки и шевельнул крыльями крупного носа. – Ночь не спали, я прав?
– Почему же! – изобразила святую невинность Лиза. – Спала, только мало.
– Выпили много?
– Да, нет, не думаю.
– А сколько для вас много? – не унимался Кипнис.
– Для меня много – это много, - усмехнулась Лиза. 
– Вы не ответили на мой вопрос.
– Отчего же? Я сказала: много!
– А в цифрах?
– Затрудняюсь ответить.
– Что же здесь сложного? – поднял бровь профессор. – Это меньше литра или больше?
– Когда как.
– Спасибо, - кивнул психиатр, - так и запишем.
– Записывайте, - пожала плечами Лиза.
– А вчера?
– Что, извините?
– Вчера много выпили?
– Нормально.
– Пол-литра, меньше, больше?
– Грамм четыреста, я думаю.
– Четыреста грамм, - кивнул профессор. – Ну, и как? Проняло?
– Расслабилась, - призналась Лиза. – Но не опьянела. Чушь не несла, со стула не падала. В уборную сходила, обратно вернулась. Все путем.
– В постель к себе никого не пустили?
– Это же госпиталь, профессор! – возмутилась Лиза.
– Но причина не в этом, - возразил психиатр. – А в чем?
– У меня есть мужчина, - призналась Лиза. – В Шлиссельбурге.
– Вы ведь уже были замужем?
– Была, но неудачно.
– Бил? – поинтересовался профессор.
– Это вряд ли, - усмехнулась в ответ Лиза.
– Пил?
– Умеренно.
– Изменял?
– Этим все и кончилось.
– Когда это случилось? – поинтересовался психиатр, заглядывая Лизе в глаза.
– Пять лет назад.
"Можно подумать, это тайна за семью печатями! У меня же в личном деле все записано!"
– Пять лет… - задумчиво произнес Кипнис. – Мужчины или женщины?
– Что, простите? – снова не поняла его Лиза.
– Каковы ваши половые предпочтения? – объяснил свой вопрос профессор.
"Вот же гад!"
– Предпочитаю мужчин, но могу и с женщинами!
Зачем она это сказала? Какого рожна? Бог весть.
– Вот как? Любопытно.
– Послушайте, профессор, - не выдержала Лиза, - ну какое вам дело, с кем я сплю? Да хоть с Тузиком! Вам-то что?!
– С Тузиком противозаконно, - улыбнулся Кипнис. – Не горячитесь, пожалуйста, госпожа капитан! Я всего лишь выполняю свою работу.
– Исполняйте! – вздохнула Лиза. – Я закурю?
– Курите, пожалуйста! – он пододвинул ей пепельницу и что-то чиркнул в свой блокнот.
– Итак, - продолжил Кипнис, когда Лиза, наконец, закурила. – Мы остановились на женщинах.
– Разве? – удивилась Лиза.
– А разве нет? Сколько их было?
– Вы уверены, что эта информация останется между нами? – насторожилась Лиза.
– Разумеется! – обнадежил ее Кипнис. – Во-первых, я врач. А во-вторых, я это не записываю. Итак?
– Одна до замужества и еще две – после.
– Продолжительные отношения?
– До того, как я вышла замуж, продолжительные. Остальное – эпизоды. 
– А мужчины?
– Не скажу, что много, - усмехнулась Лиза, - но, правду сказать, несколько.
– Больше десяти или меньше?
– Вот же вы какой настырный!
– Такая работа, - развел руками Кипнис.
– Наверное, больше. Но я отказываюсь считать их по пальцам!
– Как скажете! – не стал спорить психиатр. – Поговорим о ваших снах…
- А что с ними не так?
– Не знаю, но хочу узнать…