Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Она надеялась, что ему уже доложили обстановку, причём без отсебятины. Основания для оптимизма были: если бы император не был в курсе случившегося, ей бы не дали спокойно допросить незадачливого отравителя. Значит, эту часть дела он полностью доверил ей, полагаясь на её богатый опыт по части тайных дознаний. А это, в свою очередь, значило, что сам он взялся за куда более важную часть. Раз заговорщики проявили себя активными действиями, и их имена были известны задолго до откровений попавшегося слуги, значит, плод созрел и пора снимать его с ветки.
И, судя по тому, что Раннэиль увидела и услышала, едва отойдя от дверей комнатушки, так оно и было.
Из Зимнего дворца сейчас спешно разъезжались не только курьеры, но и воинские команды, состоявшие из солдат обоих полков лейб-гвардии. Ибо дело оказалось таково, что некогда было посылать за людишками из Тайной канцелярии. Кареты с зарешеченными окошками подтянутся по нужным адресам позднее, а сейчас самое главное – никого из заговорщиков не упустить.
Среди гвардии был запущен слух о покушении на самого императора, и преображенцы с семёновцами, безусловно преданные Петру Алексеевичу, не только не обиделись, что поручают им «собачье дело», но и выполняли приказания с небывалым рвением. Такая вот почти что военная операция переполошила город, но пока обыватели чесали затылки, недоумевая по поводу невероятной активности гвардии, практически все персоны из не слишком длинного списка уже были схвачены и в страхе дожидались приезда вышеупомянутых карет с зарешеченными окошками. Вот об этом никому было болтать не велено. И, что самое интересное, не болтали. От этого молчания в народе поползли самые невероятные слухи, от весьма близкого к истине раскрытого заговора до новой войны со шведами. Столь бурная деятельность не могла не привлечь внимание иноземных послов, и те подняли на ноги всех своих конфидентов – нужно добывать информацию, иначе что прикажете отписывать своим королям и герцогам?
Тем не менее, всё произошло настолько быстро, что Раннэиль заподозрила государя в давней подготовке к операции против заговорщиков. А может, и не конкретно против этих, а против любой фронды родовитых, которых он, потомок бояр Юрьевых-Захарьиных-Романовых, откровенно презирал. Но всё-таки спиной к ним старался не поворачиваться. Теперь, когда заговорщиков уже начали свозить в Петропавловскую крепость, у него появился прекрасный повод окоротить знатные роды, мечтавшие похерить и Табель о рангах, и обязательную службу государеву для людей дворянского звания. Окоротить – и, держа их в узде, куда меньше времени, сил и денег тратить на оглядки и подачки родовитым. Неизвестно, в какой конкретно момент Пётр Алексеевич понял, что в противостоянии с ними можно опереться на армию, но главная ошибка знатных состояла в том, что они сами этот момент проглядели. Что ж, теперь будут расплачиваться за невнимательность.
Раннэиль сбилась с ног, пытаясь разыскать своего ненаглядного, но всюду не успевала за ним на какие-то минуты. Пойманный ею слуга-отравитель уже исписал несколько листов своими показаниями, альвийка забежала в комнатушку и забрала эти листы, а Петра Алексеевича всё никак не могли углядеть в каком-то одном месте. Носился по дворцу и вокруг оного, как ураганный ветер, отдавая одно распоряжение за другим. Наконец, когда стали прибывать посыльные от Ушакова с вестями о «принятии» того или иного заговорщика, он немного успокоился и сам вышел навстречу княжне. Видимо, ему докладывали и о её перемещениях тоже. Раннэиль к тому времени задумчиво блуждала по канцелярии, держа в руках свёрнутые трубкой покаянные листы. Канцелярские «чернильницы», напуганные переполохом во дворце, сгрудились у дальнего окошка, не решаясь её побеспокоить, а при звуках хорошо знакомых им тяжёлых шагов попытались сделать вид, будто их здесь вовсе нет. Зато альвийка обрадовалась: наконец-то.
Выскочив в зал, к которому примыкала канцелярия, она в первое мгновение ничего не могла с собой поделать – откровенно им любовалась. Смирись, говорил ей пресловутый внутренний голос, ты просто женщина. Княжна и не собиралась спорить с этим утверждением. Но за первым мгновением наступило второе, трезвое, и она разглядела за спиной у Петра Алексеевича двух солдат в мундирах всё того же лейб-гвардии Преображенского полка. То, как они двигались, шествуя за господином, каким цепким холодным взглядом буквально ощупывали всех присутствующих, показалось ей очень знакомым... и нисколько не похожим на поведение обычных солдат, даже гвардейцев. Неужели телохранители? Вот это да. Когда успел обзавестись-то?
- Ну, Аннушка, - его взгляд при виде княжны заметно потеплел, - показывай свою добычу. Что у тебя?
- Вот, Петруша, - сделав шаг, чтобы протянуть ему письменные признания своей «добычи», она отметила, как один из странноватых солдат самую чуточку подался вперёд и запустил руку под епанчу. – Здесь всё, что удалось из него вытрясти.
- Долго трясла-то? – государь, как обычно, разбирая каракули до смерти перепуганного преступника, оставался притом предельно внимательным к тому, что говорилось вокруг.
- Недолго. Я это, считай, у него купила, за его же собственную жизнь.
Острый взгляд, сперва удивлённый, а затем с большой долей недовольства.
- А не много ли на себя берёшь, лапушка? – спросил он. – Жизнью и смертью преступников в государстве Российском распоряжаюсь я. Нешто бабью жалость проявила?
- Никакой жалости, Петруша, - честно призналась Раннэиль. – Обыкновенный расчёт. Он настолько боялся пыток, что за обещание избавить от них выдал всё и всех... Но если тебе так уж хочется его смерти, то он всегда может умереть, скажем, по пути в ссылку. Это никого не удивит, и не повредит тебе.
Последнее она произнесла с такой нежной улыбкой, что взгляд Петра Алексеевича сделался озадаченным.
- Ох, и стерва же ты, Аннушка, - негромко сказал он, положив бумаги в карман – впервые на памяти Раннэиль не дочитав до последней строчки. – Вот теперь верю, что ты была при батюшке вроде президента Тайной канцелярии.
- Ты бы, родной, пожил три тысячи лет при дворе моего батюшки, тоже отрастил бы ядовитые клыки длиной в руку, - вздохнула княжна, снова поймав себя на том, что смотрит на него и не может наглядеться.
- Может, и отрастил бы, - его суровый тон никак не вязался с насмешливым взглядом. – Что толку гадать? Лучше скажи – уверена, что нет более в том воре ничего, кроме дерьма?
- И того тоже нет... – вздохнула Раннэиль, отводя взгляд. Подобные словечки и понятия строгое альвийское воспитание не одобряло.
Ответом ей был громовой хохот.
Странные солдатики за спиной государя и ухом не повели.
Слава богу, задержанному успели принести чистую одежду. Хоть рожа и расцарапана – со стеклом шутки плохи – но хотя бы вид имеет более-менее пристойный. Не стыдно царю представить. Презрительно обозрев дрожащего, впрозелень бледного «вора», его величество брезгливо ткнул в его сторону концом своей неизменной палки.
- Этот, что ли, для меня яду не пожалел? – он сказал это так, что не поймёшь – то ли всерьёз, то ли пошутить изволил. – Да, хлипковат нынче злодей пошёл. Ну, что скажешь?
Злодей, задрожав ещё сильнее, повалился на колени.
- Всё сказал, царь-батюшка, - заскулил он. – Всё как на духу ведь выложил, что знаю!
- А так ли это? Может, позабыл чего, так в крепости мигом припомнить помогут.
- Н-не губи! – обречённо взвыл виновный. – Ведь матушка же обещала!..
- Матушке, - крайне недовольным тоном произнёс государь, смерив упомянутую тяжёлым взглядом, - ещё выдам на орехи, за то, что обещает кому ни попадя. Я здесь хозяин. Мне и решать, кого казнить, кого миловать... Всем ясно, что сказано?
Второй взгляд на княжну – и та едва сумела скрыть удивление. Что это? В его собственную тарелку насыпали лошадиную порцию яда, в городе повальные аресты, вовсю идёт следствие, а ему – весело! Кто-нибудь, объясните, что происходит?.. Тем не менее, Раннэиль приняла его игру.
- Ваше императорское величество, мой государь, - самым ангельским голоском, на какой она была способна, сказала альвийка, скромно потупив глазки. – Даже если вам угодно не принимать в расчёт данное мною слово, умоляю вас учесть, что этот человек ещё может быть полезен как свидетель против заговорщиков... Прошу тебя, Петруша, - добавила она, одарив его нежным умоляющим взглядом. – Ведь по глупости и незнанию человек в такое страшное дело влез. Если бы знал, наверняка бы ни за что не согласился участвовать в нём.
- Дурак – не пьяный, не проспится, - жёстко ответил государь, и сокрушённо покачал головой. – Эх, бабы, бабы... Из нашего брата разве только верёвок не вьёте. Ладно, будь по-твоему. Этого – в крепость, и стеречь крепко... чтоб засранец не вздумал ненароком зарезаться или отравиться от угрызений совести.
И властным жестом подал Раннэиль руку.
Вслед им понеслись искренние рыдания – «Спаси вас бог!» да «Век за вас молиться стану!» Странно, но княжне почему-то неприятно было их слышать. И, вероятно, из-за весьма насыщенного событиями утра снова повторилось то странное состояние, что она испытала вчера за столом. Может быть, чуточку слабее, но всё равно неуютно.
- Куда ты сейчас, Петруша? – спросила она, усилием воли преодолевая накатившую слабость.
- В крепость, - отрывисто бросил он на ходу.
- Я с тобой.
- Охота на дознании поприсутствовать? – нахмурился он. – Не знаю, как там было у вас, а у нас это не бабье дело.
- Я должна их видеть, - Раннэиль остановилась так резко, словно споткнулась. – В конце концов, этот яд предназначался ей, а мне готовили топор, да с таким расчётом, чтобы ты сам приговор подписал... Это – и моё дело, Петруша, не только твоё. И... Помнишь, о чём мы говорили? Либо ты доверяешь мне, либо нет.
Их взгляды встретились.
«Три тысячи лет, - думала княжна, стараясь передать эту мысль во взгляде, лицом, всем существом. – Три тысячи лет я всего лишь существовала. А жить начала только сейчас... Пойми, родной мой, услышь, почувствуй. Я живу для тебя, дышу для тебя, моё сердце бьётся для тебя – потому что ты для меня единственный в обоих мирах, ради которого действительно стоит жить, дышать, думать... Не знаю, наберусь ли смелости когда-нибудь сказать это вслух... А может, ты и так всё знаешь?»
Может, он что-то и почувствовал, как тогда, на пиру. Может, действительно знал. Только взгляд его сделался тяжёлым, как Гром-камень.
- Плащ принцессе! – громко, чтобы наверняка услышали, приказал он. – Ну, гляди, сама напросилась, - добавил он тише.
- Что с тобой, Петруша? – спросила княжна уже в карете, когда две безмолвные тени в преображенских мундирах, будучи верхом, заняли места по обе дверцы. – Сам на себя не похож. И эти двое... Давно они при тебе?
- А что, не нравятся? – хмыкнул Пётр Алексеевич.
- Когда ты успел завести телохранителей?
- Ещё в том году. Когда все эти, - неопределённый кивок куда-то в сторону, - меня заживо хоронить вздумали. И Никитку тогда же к себе перетянул. Всех в тени держал... до поры. Теперь, сама видишь, пришло время действовать.
Последнее слово он выделил таким тоном, что Раннэиль больше не захотелось задавать ему вопросы.
