И еще:

                                                         Глава 28

  - Мне, честно говоря, даже удивительно, как это ваш феномен до сих пор не начали изучать, - как-то раз заметил мне Ефремов, когда мы с ним прогуливались по Нескучному саду. – Я бы, например, с удовольствием заснял на сверхскоростную кинокамеру процесс появления здесь предметов из будущего, да и вообще попросил бы вас обвешаться возможно большим количеством разнообразных датчиков, авось хоть какой-нибудь что-нибудь и зафиксирует. У меня нет такой возможности, однако у Косыгина с Шелепиным она есть. Неужели они настолько нелюбопытны?
  - Иван Антонович, еще Экклезиаст, почесав в затылке, однажды изрек: «во многом знании многие печали». Сами они ничего из перечисленного вами сделать не смогут, а привлекать посторонних экспертов недопустимо. Ведь раскрытие моей тайны неопределенному кругу лиц – это для них не какая-то там печаль, которая лечится стаканом-другим хорошей водки, а самая настоящая катастрофа. Если товарищи по партии догадаются, что Косыгин с Шелепиным знают будущее, но с ними не делятся, их мгновенно сожрут всей кодлой. Кстати, процесс перемещения материальных тел между мирами Антонов уже заснял, ему тоже было интересно. Знаете, ничего особенного. На предыдущем кадре предмет, подлежащий отправке туда, а на следующем уже другой, полученный оттуда. Сам процесс сопровождается электромагнитным всплеском с энергией около джоуля в очень широком диапазоне – от коротких волн до фиолетового края видимого света. И, между прочим, спешу вас обрадовать – писать воспоминания Брежнева о целине вам не придется, я с ним вчера сам познакомился.
  - Да? Как это вам удалось?
  - На почве взаимного интереса к поэзии и музыке.
  - Надо же… про поэзию я слышал, а к какой музыке? Уж не той ли, что была записана на вашем ридере? Тася, послушав, потом целый день непроизвольно одну мелодию напевала, больно уж оказалась привязчивой. Эта, как ее – «Ого-го, ого-го, ай-яй-яй». Удивительно бессодержательные там песни, одна почти полностью состоит из пропеваемого по буквам названия.
  Тут я понял, о чем идет речь. О «Супермаксе». 
  - Нет, для Леонида Ильича я подготовил куда более осмысленные вещи.
  - И как он вам?
  - Ничего, довольно приятный в общении человек. Моей невесте он очень понравился. Да и сам я ожидал худшего. Пока ни малейших признаков грядущего маразма не наблюдается. Типичный номенклатурный барин, но не отталкивающий.
  - А как вы его классифицируете по восприимчивости к вашим воздействиям?
  - Сложный случай, сам пока до конца не разобрался.

  На самом деле ничего сложного там не было – Брежнев оказался «никаким» и для Скворцова, и для Антонова. Но это вовсе не значило, что мы с ним никак не сможем повлиять на здоровье нашего дорогого Леонида Ильича. Свести его в могилу сможет каждый из нас, Антонов быстро, я помедленнее, вот и вся разница. Но и обратное воздействие тоже возможно! По методике, опробованной на Шелепине. То есть Антонов начнет его гробить, а потом вмешаюсь я и верну пациента к жизни. Да, но такая методика опасна. Шелепин был абсолютно здоров, да вообще он почти на двадцать лет младше. Случится, например, с Ильичом какой-нибудь разрыв сердца или обширный инфаркт – и все, я его просто не успею вытащить. Да и вообще не смогу, наверное.
  И еще я подумал, что, кажется, начинаю понимать, зачем Косыгин сделал из знакомства с Брежневым сюрприз. Вот, значит, когда мы с ним завтра увидимся, он, возможно, внесет ясность в этот вопрос.

  Однако вот прямо так сразу брать и вносить ясность Алексей Николаевич не пожелал. И вообще вел себя так, будто ничего не знал о нашем с Верой позавчерашнем визите к Брежневу и уж тем более не сам его организовал. Похоже, он решил проверить, на сколько меня хватит, ну, а я в ответ начал проверять, на сколько хватит его. В конце концов, не ради же развлечения он все устроил! Зачем-то ему – ну, или им с Шелепиным – это было нужно.
  Поэтому, когда он задал дежурный вопрос о состоянии работ по луноходам, ожидая ответа одной или максимум несколькими фразами, я начал с энтузиазмом посвящать его в возникшие по ходу разработки проблемы. Одной из главных мне казалась температура.
  Дело в том, что ночью на Луне холодно, температура может опуститься ниже минус ста градусов. А сама ночь длинная, две недели, то есть никакая теплоизоляция кардинально не поможет. Электроника в принципе еще может перенести такую заморозку, да и то это еще надо проверять, а вот батареи точно не смогут. Сдохнут. И, значит, темной и холодной лунной ночью аппаратуру луноходов придется как-то подогревать изнутри. Причем классический способ – водкой – тут не поможет. Они, как и их духовный отец, то есть я, не пьют.

  Инженеры ВНИИ-100 предложили радиоизотопный источник тепла, но мне такое решение не очень понравилось. Поэтому я заранее записал и сейчас продемонстрировал Косыгину ролик, на котором робот-пылесос, урча, ездил по квартире Антонова, заглядывая во все углы, а потом возвращался к базе и утыкался в нее для подзарядки.
  - Вот и нам надо так сделать, базу вместо четвертого лунохода. Правда, научный в таком случае останется всего один, так ведь и задачи этой программы в основном лежат в области пропаганды. К тому же медийные ему смогут помочь собирать камни, руки-то у них уже, можно сказать, есть, а сейчас разработчики рассматривают возможность установки чего-то наподобие хвоста, лимит веса еще не исчерпан. А сама база будет просто сундуком с аккумуляторами, солнечными батареями и простенькой электроникой для их контроля и обеспечения стыковки с луноходами. Я уже прикинул, емкости батарей должно хватить для двухнедельного подогрева как самой базы, так и трех луноходов.
  Поначалу Косыгин еще делал вид, что рассчитывал именно на такое протекание беседы, и даже задал вопрос о подвижности базы.
  - Ее, наверное, лучше не бросать в первом же попавшемся месте, а найти наиболее удобное для выполнения функций, - предположил он. – А это уже подразумевает возможность самостоятельного передвижения.
  - Совершенно не обязательно. Она ведь для луноходов, можно сказать, любимая мать и кормилица, они ее на руках будут носить.
  Наконец Косыгин, поняв, что подобными методами меня не проймешь, сдался и спросил:
  - Виктор, вы еще долго можете продолжать в таком духе?
  - Пока не охрипну, поэтому позвольте для начала остановиться на проблемах, которые могут возникнуть при телеуправлении луноходами с Земли. От нее до Луны примерно одна световая секунда, и, значит, минимальная задержка…
  - Хватит, сдаюсь, - рассмеялся Косыгин. – Вас, конечно, интересует смысл позавчерашнего концерта.
  - Разумеется.
  - Ну, во-первых, Леонид действительно заинтересовался вашим, так сказать, творчеством.
  - Алексей Николаевич, - кротко сказал я, - мы ведь еще не рассмотрели возможные форматы передачи с Луны телевизионных сигналов.
  - А во-вторых, - продолжил собеседник, прекрасно понявший мой намек, - Брежнев обратил внимание, что я последнее время стал выглядеть лучше. И получил объяснение, что мне удалось найти уникума-самородка, умеющего раскрывать скрытые возможности человеческого организма по методам, описанным в романе Ефремова «Лезвие бритвы». Ну, а то, что этот самородок любит музыку и на досуге сам не против сыграть и спеть, пошло уже как дополнение.
  - И теперь, значит, мне следует ожидать, что Брежнев скоро в приказном порядке переведет меня на обслуживание себя и тех лиц, улучшение здоровья которых ему может понадобиться, - предположил я. – Мое мнение, оно что, в расчет вообще приниматься не будет?
  - Нет, не так. Вы, Виктор, неправильно понимаете суть нынешних отношений в Президиуме. Леонид держится наверху только в силу того, что устраивает почти всех. А грубо отняв вас у меня, он потеряет какое-то количество сторонников, что крайне негативно скажется на его дальнейшей карьере. Поэтому самый для него сейчас оптимальный образ действий – это склонить вас к сугубо добровольному расширению практики и как-то компенсировать мне то, что я не буду этому препятствовать.
  - А у него что, уже есть проблемы со здоровьем?
  - Это вы меня спрашиваете – кто из нас доктор?
  - Да, пожалуй, об этом лучше спросить Семичастного.
  - И опять вы ошибаетесь. Органам госбезопасности строжайше запрещено проводить любые разработки высшей партийно-государственной номенклатуры. Если Владимир Ефимович позволит себе такое, то он продержится на своем посту лишь до момента, когда об этом донесут. А кому донести, в комитете всегда найдется. Кстати, к какой категории пациентов по вашей классификации относится Брежнев?
  - К «никакой», - ответил я, а сам подумал – и стоило составлять глубоко продуманные планы по удержанию своих способностей в тайне, чтобы уже сейчас от них ничего не осталось!
  - Жалко, - вздохнул Косыгин. – Я надеялся на большее.
  - Ну так не теряйте надежду, еще рано. У меня в принципе есть возможность сделать «десятым» каждого, но она… хм… несколько своеобразная.

  После чего я кратко пояснил, в чем именно эта возможность заключается.
  Недостатком сообразительности Косыгин не страдал совершенно, поэтому он, естественно, сразу вспомнил инцидент с Шелепиным.
  - Да, - подтвердил я, - так оно все и было. Правда, воздействие Антонова получилось непроизвольным, на волне эмоционального всплеска, и он тогда совершено не контролировал его силу. А если все будет происходить по заранее обдуманному плану, то, скорее всего, сможет как-то контролировать.
  - Кажется, понимаю, - вздохнул Косыгин. – Вы не уверены, что у него все же получится дозировать усилия. Проверить это можно?
  - Я к тому и веду речь.
  - Значит, вам нужен безнадежный больной, который понимает свое положение и согласится на лечение с тремя примерно равновероятными исходами. Быстрая смерть, полное или почти полное отсутствие результата, выздоровление. Так?
  - Почти. Этот человек должен быть сравнительно здоровым.
  - То есть как – безнадежно больным, но при этом здоровым? Боюсь, что поиск может сильно затянуться.
  - Я имею в виду, что у него еще должны оставаться какие-то силы. Чтобы он не стоял уже полутора ногами в могиле, куда его легко сможет отправить любое внешнее воздействие, не только мое.
  - Та-а-к… а давайте попробуем.

  Косыгин снял трубку одного из телефонов и коротко бросил:
  - Евгений? Зайдите ко мне в кабинет.
  Главный косыгинский охранник появился примерно через минуту.
  - Как дела у отца вашего подчиненного, Валерия? – спросил его Алексей Николаевич
  Карасев косо посмотрел на меня.
  - Молодой человек присутствует при разговоре именно потому, что, возможно, сумеет как-то помочь.
  - Злокачественная опухоль головного мозга, - хмуро сказал Карасев. – Неоперабельная. Он сам военный врач, поэтому от операции, шансы на успех которой практически отсутствуют, отказался. От госпитализации тоже. Сейчас он дома, приводит в порядок дела. Врачи дают ему от двух до трех месяцев.
Ох, блин, подумал я. Рак мозга – самая мерзкая болезнь, которую мне доводилось лечить. Это настолько тяжело, что тут как бы самому не сдохнуть. И, главное, случаев успешного лечения ни у меня, ни у Антонова еще не было. Его пациент прожил лишний месяц, а наш с Ефремовым – примерно полгода. И все. Тут всегда требовалось несколько сеансов, причем быстро следующих один за другим, но как раз это не получалось из-за исчезновения паранормальных способностей после каждого. Хотя сейчас я, то есть Скворцов, восстанавливаюсь уже довольно быстро… в общем, надо попробовать.
  - У меня один вопрос. Что будет со мной, если пациент в результате попытки лечения все-таки скончается? Сразу или почти сразу.
  - Если больной согласится, то ничего.
  Косыгин пристально посмотрел на охранника.
  - Евгений, так?
  - Это должен подтвердить и Валерий, но, наверное, именно так.
  - Он сейчас здесь? Позовите его.

  Отец Валерия, Марк Анатольевич Моршанцев согласился на мой вариант лечения сразу, не раздумывая. Только уточнил:
  - Значит, то, о чем писал Ефремов, не чистая фантазия? В принципе возможно, вполне возможно, я сам слышал о подобных случаях. Хотя и не очень верил. А вы его ученик?
  - Скорее коллега. Сейчас мы оба учимся друг у друга.
  - Надо же. И, вы уж простите мое профессиональное любопытство, но можно еще один вопрос?
  - Задавайте.
  - С чем связана опасность применения вашего метода?
  То, что меня об этом спросят я предвидел заранее, тут не надо быть Нострадамусом. И заготовил практически правдивый, но все же не совсем истинный ответ.
  - С тем, что у человеческого организма есть какая-то внутренняя блокировка, препятствующая применению подобных методов. Какая именно и каково ее исходное эволюционное предназначение, сейчас пытается разобраться Ефремов. Ну, а я, не вдаваясь в теории, научился ее сильно ослаблять. Однако организм на это реагирует несколько болезненно.
Кстати, вот это была не только чистая правда, но и бесспорная истина. Попробуйте-ка отреагировать не болезненно, когда вас начнут убивать!
  Ну, а в общем дела обстояли так. Моршанцев был «никаким» для меня и «девятым» для Антонова. То есть шансы вылечить его без применения особых методов полностью отсутствовали. Для того, чтобы они появились хоть в самом урезанном виде, пациент обязательно должен быть «десятым».
  - От меня что-нибудь требуется? – спросил Моршанцев.
  - Прилягте на кушетку и положите руки вдоль тела.
  Я пододвинул стул, сел на него, прикрыл глаза и быстро передал Антонову бразды правления.

  Мой, как он сам себя назвал, духовный брат-близнец начал свое воздействие не сразу. Сразу он просто не смог. Оказалось, что для запуска деструкции нужно отрицательное отношение к объекту, и чем оно сильнее, тем будет лучше. А Моршанцев Антонову нравился – сильный мужик, не жалуется, не ноет, не смотрит в глаза с какой-то собачьей надеждой, так что ему пришлось сначала прибегнуть к самовнушению, благо им мы оба владеем примерно в равной мере. И только минуты через три он начал воздействие, результатом которого должен был стать полный паралич скелетных мышц.
  Поначалу не происходило ничего, но вскоре стало заметно, что пациенту тяжело дышать.
  - Все, - сообщил мне Антонов, - процесс вышел на самоподхват, код доступа ушел, теперь твоя очередь. Работай.
  Ликвидировать последствия антоновского воздействия оказалось не просто, а очень просто. Даже учитывая, что Моршанцев теперь был для меня полноценным «десятым», все прошло чуть ли не мгновенно, не потребовав и двадцати секунд.

  А дальше начался кошмар. Для меня, а не для пациента. Мне несколько раз хотелось все бросить и с криком «ну не могу я больше, понимаете, не могу!» сбежать отсюда как можно дальше, пока еще есть силы. Я, кажется, уже упоминал, что для успешного лечения нужно воспринимать болезнь пациента как свою. Так вот, ничего омерзительней, чем ощущение разрастающегося в мозгу агрессивного чужеродного образования, мне в обоих ипостасях испытать не доводилось.
  Окружающее застилала какая-то мутная пелена, и сквозь нее я с трудом услышал «Витя, держись, совсем немного осталось!». Кажется, это был Антонов, но точно я не уверен.
  Но кто бы это ни был, он оказался прав. Я почти одновременно почувствовал сразу две вещи. Первая – сил больше нет совсем, ну ни капельки. И вторая – первый этап прошел, организм пациента сам начал борьбу с опухолью. После чего я с облегчением отрубился.

  Пришел в себя я от резкого запаха нашатыря. Оказалось, что мне даже удалось не свалиться со стула. Ну или Валерию удалось меня удержать - не знаю. Хорошо хоть он уже убрал из-под моего носа ватку.
  Карасев стоял рядом.
  - Вы говорили, что плохо может стать пациенту, - с еле заметной усмешкой сказал он, - а вместо этого чуть не померли сами. Мы уж хотели вызывать скорую.
  - А с Марком что?
  - С ним-то как раз неплохо.
  - Спит, - подтвердил Валерий. - Последние две недели почти совсем не мог, а сейчас заснул. Неужели помогло?
  - Не знаю, - с трудом просипел я. – Сладкое давайте, пока не сдох тут прямо у вас.
  - Может, вам удобнее пересесть в кресло? Мы поможем.
  Меня как мешок перетащили в кресло и сунули под нос кружку с горячим и очень сладким чаем. То, что он понадобится, причем в больших количествах, я предупредил заранее.
  - Но все же, как вы оцениваете результат лечения? – спросил меня Валерий спустя минут пятнадцать, когда я, прикончив вторую кружку, немного оклемался.
  - Не знаю, - честно ответил я. – Это будет ясно дня через три.
  Да, если через три дня мне удастся полностью восстановить способности, то возможен какой-то прогресс. А если нет, то болезнь успеет взять свое, и сеанс в лучшем случае даст только временное облегчение, и не более.
  И тут вмешался Антонов.
  - Слушай, - сказал он, - а ведь мы с тобой дураки.
  - Тоже мне нашел новость, ты лучше конкретику давай.
  - Он же для меня «девятый»! Вылечить я его не смогу, можно и не пытаться, но притормозить рост опухоли у меня получится. А ты тем временем успеешь восстановиться. Так что договаривайся на следующий сеанс послезавтра, если к тому времени не придешь в себя, я подменю.
  - А что, может и получиться, - мысленно кивнул я.

  Обратно на дачу к Косыгину меня привезли уже ближе к вечеру.
  - Да, нелегко вам пришлось, - сказал он, присмотревшись к моему бледному виду. – Как же вы домой-то поедете?
  - Как всегда, только потихоньку и очень осторожно.
  - Лучше пусть вас отвезут домой мои люди, а «Москвич» отгонят к Ефремовым.
  - Нет, и его тоже ко мне, на улицу Крупской. Если к Ивану Антоновичу пригонят машину без меня, он хрен знает что подумает, еще помчится ко мне на ночь глядя. А зачем ему зря волноваться? Позвоню и скажу, что машина мне будет нужна еще и завтра с утра, вот и все.