Вольноопределяющийся, это концепция, иначе нельзя.

Роберт не может отступить. Арена очень специфическое общество. Здесь многие вещи доходят до крайности. Вы ведь понимаете, что если бы Роберт не остриг маньяков, они бы отделались малой кровью? Их бы вылечили и все началось бы сначала? А так смысла не стало с ними возиться. Слишком долго. Подобные психи должны понять, что нападать на собственность Зверя чревато. Но и Кавендиш должен запомнить, что должен бдеть, если не хочет финансовых и репутационных потерь. А поскольку с этой историей они уже засветились по самое "не могу и не хочу", то отступать Роберту смысла нет. Все горшки уже побиты.

PanzerGeneral, да он его даже не обвиняет -- просто соглашение есть соглашение. Опять же и дополнительный стимул. Да и для гладиаторов знак -- раз Зверь так серьезно все воспринимает (на бой не вышел -- офигеть!), не дай Бог его еще раз разозлить. А конфликта не будет. Роберт создал Кавендишу некоторую проблему. Тот в ответ ему. На этом все закончится. Роберт слишком выгоден, чтобы с ним всерьез конфликтовать.

Прирезать -- это гораздо более легкая смерть. Строго говоря, нечто подобное Роберт Донне и заявил: что если жить надоело, так надо было прямо сказать.

Оно и не безгранично. Он уже объявил, что в следующий раз в лабиринт не полезет.

А до нее только теперь дошло, что он для нее сделал. До этого же невозможно было поверить, что все так кошмарно, что такое бывает. Это ведь просто недоразумение -- правда? И вдруг выясняется, что все по-настоящему жутко. Ой!

Продолжение

Сначала Роберту позвонил Кавендиш и напомнил, что в три часа начнется представление, поэтому в половине третьего ему надлежит быть в отстойнике при большой Арене. Роберт коротко ответил «нет» и оборвал связь.
Через час к удивлению Роберта в его апартаменты заявился Бык. Угрюмо взглянул на Роберта, а потом сообщил, что тот дурак, потому что бойцу без Арены нельзя — загнется.
— Мне-то лучше, чтоб ты сдох, — откровенно заявил он. — Но… чего-то будет не хватать, — ни с того ни с сего признал он.
Следующие три часа Роберту наносили визиты чуть ли не все тренеры Арены — по очереди. Много говорили о дисциплине, о взысканиях и подарках, точнее, об их отсутствии. Роберт внимательно выслушивал всех, а потом обещал как-нибудь справиться со взысканиями и подарками, точнее, с их отсутствием.
Два постоянных уборщика уверяли, будто без Арены Роберту непременно станет плохо. «Так ведь наказывают, — расстроенно твердили они. — Думаешь — просто так?».
Переживания парней чем-то даже умиляли, и Роберт терпеливо объяснял, что ничего с ним не случится, и он прекрасно обойдется без драк. Питомцы сокрушенно вздыхали, жалостливо смотрели на Роберта и советовали не упрямиться.
Когда без пятнадцати три в его гостиную робко просочилась Донна, Роберт нахмурился, а когда она пролепетала «Может, ты все же пойдешь?», велел закрыть дверь с другой стороны. Нежданно подвернувшееся свободное время следовало использовать с толком, и Роберт не собирался терять даже пяти минут.
Через четверть часа он с удивлением обнаружил, что любимое кресло, в котором он по обыкновению расположился, почему-то стало неудобным. Диван тоже не радовал. Стулья раздражали, а на полу было жестко. Мысли разбегались, собственные руки мешали, а еще Роберту все время хотелось куда-то идти. Он нервно мерял шагами комнату, не понимая, что на него нашло, а потом с потрясением осознал, что его тянет туда — на Арену, к слепящему сиянию над головой, к сыпавшимся с трибун платежным картам, к восторженному реву публики и смертельному риску.
«Так это и есть адреналин! — ошарашенно понял он. — Адреналиновая ломка… Вот же черт…»
Роберт хлебнул воды и вытер со лба пот. Ломку можно пережить, твердил он. Попытался припомнить, что в таких ситуациях делали экстремалы, оказавшиеся без очередной порции риска, решил было поотжиматься от пола, но это подействовало на него не больше, чем аспирин на мертвеца… Для борьбы с адреналином требовалось что-то посильней.
Рев трибун наполнил гостиную, и Роберт с изумлением обернулся. Планшет и компьютер показывали Большую Арену, восторженные лица зрителей и решительные физиономии бойцов. Роберт встал и подошел к столу. Попытался отключить трансляцию — не тут-то было. Кавендиш все делал основательно. Роберта так и подмывало выйти из комнаты и почти бегом направиться к Арене, но он только с силой потер лицо, стиснул зубы и решительно выдернул вилку из розетки.
«Прости, друг, за некорректное выключение», — пробормотал он и сосредоточенно уставился на планшет. Отключить точно так же еще и его не получилось, и Роберт старательно завернул планшет в плед и засунул в ворох рубашек. Глубоко вздохнул.
«С ломкой можно справиться, — повторил он. — Надо только убедить себя подождать всего полчаса. А потом еще полчаса… И еще… Кажется, именно так действуют анонимные алкоголики?».
Сравнение самого себя с завсегдатаями сборищ Анонимных Алкоголиков ненадолго рассмешило Роберта, и ему даже стало легче дышать, но облегчение было кратким. Пятнадцать минут тянулись так долго, что Роберт усомнился в своей способности вытерпеть целых полчаса. Ему нужен был адреналин. Срочно!
Погонять на автодроме? Побегать по главной лестнице Арены вверх и вниз? Подтянуться раз сто на турнике? Или заняться скалолазанием?
Все это был полным бредом, и Роберт сосредоточенно шагал по гостиной, лишь бы только отвлечься от ненужных воспоминаний, не думать о пьянящем ощущении скольжения по краю, о чувстве полета…
Резко остановился. Чувство полета… Он знал его не только по Арене. Проекты, картины и съемки порождали то же ощущение полета, и в работе оно было гораздо сильней.
Почему он не вспомнил об этом раньше? Неужели совсем одурел от этой чертовой Арены?!
Художник решительно вытащил недавно купленный картон, поставил на стол — устанавливать мольберт не было времени — разложил кисти и краски, вытащил пару тряпок. Как там говорил дед? «Забудь эти безумные цвета»?
Сейчас он знал, что именно цвета и были его спасением — чистые, без полутонов, как ему хотелось писать еще в школе. Почему бы не попробовать сейчас?
Роберт хотел сделать предварительный набросок углем, но вместо этого взялся за кисть. Он и так видел всю картину, словно бы стоял на главной улице столицы Свободного мира: великолепие города, когда закатное солнце расцвечивает его самыми безумными красками, а в витрине магазина отражение родного лица в ореоле светлых волос… Быстрые движения кисти порождали устремленные ввысь здания, и Роберта, наконец, накрыло.
Из-под стопки рубашек доносились приглушенные звуки Арены, но Роберт больше не обращал на них внимания. Работа кипела, и когда он смог, наконец, отойти от импровизированного мольберта, то чувствовал себя уставшим и довольным, как может быть устал и доволен человек, одержавший самую важную в жизни победу.
«В самые тяжкие моменты жизни живопись позволяла мне держать и идти вперед, — вспомнил он полузабытый голос. — А для вас живопись может оказаться гораздо большим…»
«Вы были правы, сенатор, как же вы были правы!» — думал Роберт. И когда через час за ним пришли, чтобы отвести к столбу, это уже ничего не могло изменить.
Адреналин все еще плескался в его крови, удары плети доносились, словно через толстенное одеяло, и он знал, что победил — Арена больше не имела над ним власти.

Продолжение следует...