Оставил все пустые, кроме одного, грузовики Сергееву, я с остальными шофёрами поехал назад. Мальчишки разместились в кузове, а моё место с пограничниками на «бантике». Добравшись до деревни Пустошка, где размещался хозяйственный взвод, обозначенный на карте Мухина как резервы, мы остановились и, отобрав уже клевавших носом от многочасовой езды четыре водителя, дал команду следовать в Извоз. Там к ним присоединятся отправленные в госпиталь раненые и ребята из первой колонны. Ваня с Петей сопроводят их до самого санатория, а мне в лесок, к тому месту, где капитан заберёт пушки.
В люльке мотоцикла, укрывшись дождевиком, подложивший вещмешок себе под голову похрапывал старик. У него уже не было кустистой взлохмаченной бороды и сбившихся в колтуны волос. Бритва и ножницы парикмахера оставили лишь напоминание об образе того человека, когда он впервые появился на призывном пункте, но никоим образом не потревожили его сути. Я до сих пор удивляюсь, как он мог прожить в мире с самим собой всё это время без войны. Наверно, поэтому жил бобылём, сторонясь людских глаз. Ведь если считать, что у каждого живущего на земле человека есть призвание, то старик был тем, кто даже после смерти отправился бы на очередную войну.
— Дед Семён, просыпайся!
— А? Что? Где я?
— Возле Сабска, закат уже, проспишь, голова болеть будет.
Кряхтя, дед Семён с трудом выбрался из люльки.
— На часок прилёг, а оно вон уже как, — произнёс и зевнул так, что чуть челюсть не выскочила.
Осмотрев себя, он вытащил из сидора полотенце, накинул на шею и присосался к фляжке. Сделал глоток, потом ещё один затяжной и, сложив ладони кузовком, а губы дудочкой, влил тонкой струйкой воду изо рта, после чего умылся.
— Хорошо… ключевая, — протянул дед и словно не было за спиной десятков прожитых лет, расправил плечи и спросил:
— Мальцы на месте?
— Уже на дороге, в грузовиках. Всё помнишь, что сделать нужно?
— Найти юнкеров артиллерийского училища, разыскать командира батареи Василия Грицаева, Астафьева или Зонова. Вручить три пушки с тягачами и одну машину с продуктами, после чего переправить мальчишек обратно сюда, накормить и утром задействовать в передаче техники.
— Всё верно. Как закончишь, выдвигаешься в Слепино. Мухин тебя уже ждёт. Иди, буди мальчишек а я пока рацию настрою.
Дед подмигнул и весело произнёс:
— Ну что, зададим германцу перца?
— Германец нынче сильно поглупел, раз разделил мысли своего вождя, — ответил я. — А с глупостью приходит жестокость. Русский народ для них как скот, а нас нельзя недооценивать. Боюсь, но одним перцем не обойтись, тут только жечь.
— Оно и в Великою войну так было, — рассудительно ответил дед. — Да и в следующую так же будет, если сердце гидре не вырвать. До встречи.

***

Всю ночь, не находя себе места, капитан пытался урвать хоть капельку сна. В голове щипало от тактических схем, рассуждений Клаузевица и Шлиффена, способов ведения боя и принципах применения различного оружия. Ему казалось, что последний год он не выходил из библиотеки, штудируя всё, что было известно о войне человечеству. Вечность не покидал полигонов, где во все времена года сражался день и ночь: в лесу, в песках, степях и горах, разрушенных и цветущих городах, прибрежных морских районах и на берегах рек, в наступлении и обороне, в окружении и деблокаде. В пятом часу, когда уже можно было хоть как-нибудь ориентироваться в лесу, Сергеев приказал назначенной вчера группе отправляться по дороге к обговоренному месту. Стартер оставленного грузовика без всякого натяжного воя и бесполезного прокручивания завёл мотор, и сидевший за рулём Атоев мягко стронул машину с места, словно половину сознательной жизни провёл за рулём. Не пошло и четверти часа, как капитан заметил выстроившиеся у дороги огромные ящики из крест-накрест стальных полос, обитые изнутри фанерой, с висящими грузовыми стропами. Они были разных размеров и, судя по количеству, являлись тем самым «грузом», о котором он договаривался.

***

Двадцать первого июля, в 21-00, в штаб обороны Могилёва генералу Романову поступила радиограмма с просьбой обеспечить в срочном порядке посадку пяти санитарно-транспортным самолётам, принять груз военного назначения и военврачом второго ранга В. П. Кузнецовым провести ускоренную погрузку всех без исключения раненых из дивизионного госпиталя. Из штаба 172-й стрелковой дивизии приказ передали в 747-го стрелковый полк подполковнику Щеглову, отвечавшему за оборону аэродрома. Пока готовили костры, защищая их от моросящего дождика, засыпали воронки от постоянного обстрела, подходили подводы и грузовики с ранеными, ближе к полуночи над немецкими позициями сбросили несколько контейнеров с парашютами. Отчётливо видные при появляющемся лунном свете купола медленно опускались на землю. Бойцы с сожалением провожали глазами так нужный груз, не в первый раз, оказывавшийся по ту сторону фронта. «Снова летуны промазали» — прямо просилось с губ, как через некоторое время на месте приземления раздались взрывы. Похоже, трофейным бригадам 9-го пехотного полка немцев сильно не повезло, так как, судя по всему, не менее полутоны взрывчатки оказалось в каждом подарке. Вскоре ночное бомбометание повторилось, только вместо сильных взрывов, из контейнеров повалил дым и над полем стали слышны звуки множества моторов. На аэродром Луполово, один за другим заходили на посадку чёрные как уголь самолёты «Curtiss-Wright» С-46 «Commando». Все пять штук. И едва первый из них замер чуть в стороне от здания аэропорта, как из широченного открытого люка выставили трап с направляющими полозьями и по ним скатился маленький автомобиль, а за ним стали сползать снарядные ящики, уложенные на доски с роликами. Минута-другая, и возле борта образовались штабеля, словно десятки рабочих рук не зная усталости, трудились над выгрузкой. Сто, двести или даже больше ящиков, пока их объём практически не сровнялся с самим самолётом. Впрочем, никто и не задавался подсчётами; их тут же перегружали в грузовики и они убывали, уступая место гужевым повозкам. Маленький автомобиль тем временем оказался у следующего борта, и уже там разворачивалась точно такая же картина, только по транспортёру уже скатывались мешки с концентратами или табаком, сахаром или мукой и прочим довольствием. Наконец объявили погрузку, и первый борт стал принимать раненых. Всех, кто участвовал в разгрузке транспортов, выстроили в линию и стали подавать пустые носилки, на которых укладывали эвакуируемых. Больше похожие на спортсменов-пятиборцев, летчики, словно пушинку подхватывали носилки и тут же объявлялись вторая пара за следующими. Работая как великолепно слаженный механизм, они вызывали удивление у повидавших всякого санитаров. Возле самолёта вновь объявилась маленькая машина, и покинувший её человек в лётном шлеме забрался вместе с ранеными внутрь. Вскоре он показался у люка, и пустые носилки начали вновь передавать обратно. Кто-то из аэродромных служащих заметил, что погрузили больше сотни, но его мнения никто не стал слушать, так как остальные санитарные самолёты так же стали принимать раненых и людские очереди разбились на новые нитки, где уже стало не до подсчётов. Ходячие поднимались своим ходом одни из последних, пока не осталось никого. Ответственный за ранбольных командир 224-го отдельного медико-санитарного батальона 172-й дивизии Паршин стал передавать завязанные в простыни списки и медицинские карты человеку на маленькой машине, снующему от одного борта к другому и был ошарашен, когда ему высказали, отчего так мало бойцов доставили на аэродром. В представлении Алексея Ивановича, раненые в самолётах должны были лежать как кильки в консервной банке, но он отчётливо видел закреплённые на стропах одни над другими носилки с людьми. Мало того, оставалось свободное пространство возле приёмного люка, и он горько сожалел, что не поверили радиограмме. Ну не могли всего пять, пусть и таких больших самолётов забрать всех трёх тысяч раненых. Двести пятьдесят уже было потолком, а привезли почти восемьсот и не потеряли ни одного по дороге. Да, строили предположения, что будет несколько рейсов за ночь, но как выяснилось, ошиблись. Медики не рискнули и обрекли на неизвестность почти две тысячи человек. Да и никто бы не рискнул.
Спустя сорок минут с момента приземления, натужено гудя моторами, невзирая на начавшийся ливень, первый транспорт пошёл на взлёт, а над позициями немецких гаубиц вновь раскрылись парашюты. Бледный как сама смерть парашютный шёлк, сдерживаемый воздушным потоком, неумолимо приближал к земле своих первенцев. Разрывы вновь сотрясли пригород Могилёва, и последние два осветили столбом огня ночное небо необычайно ярко. Вроде и не мощный налёт эскадрильи бомбардировщиков, прошедший двумя днями раньше, а эффект впечатлял не меньше. Чадя жирным дымом, горело разлившееся топливо. Горело неестественно долго и даже пугающе, захватывая всё новые участки земли и пожирая всё, что было подвластно огню, а капли дождя только раззадоривали его. Похоже, завтрашнего наступления, скорее всего можно не ожидать, так как за всё время на поле не упало ни единого снаряда и у немецких артиллеристов появились совсем другие заботы. Опустевший аэродром покидали последние гружёные подводы и редкие грузовики, среди которых был маленький автомобиль с длинной антенной.
Добравшись до расположения 747-го полка, я предъявил свои документы и попросил дежурного отвести меня к батальонному комиссару для передачи не терпящих отлагательства инструкций. Несмотря на то, что стрелки на часах показывали почти половину второго, Кузнецов и секретарь партбюро полка Монахов не спали, ожидая прибытия с совещания своего командира. В помещении, из-за большого количества книг похожего на библиотеку, соблюдалась светомаскировка: окна были плотно зашторены, и вместо лампочки под потолком тускло горела керосиновая лампа на столе, хотя электричество ещё было, и звук тарахтящего в ночи генератора можно было уловить. Скудная обстановка из нескольких столов со стульями, заправленной кроватью и устоявшегося, даже въевшегося во всё запаха табачного дыма, не успевавшего выветриться от постоянного курения была мрачна и тревожна.
— Здравствуйте товарищи, — поздоровался я и чуть не закашлялся. — Прошу извинить за поздний визит, да всё никак не получалось прорваться к вам. По поводу моего прилёта вас должны были известить из Смольного специальной радиограммой.
— Здравствуйте, — недружелюбно и сухо произнёс батальонный комиссар. — Известили. Только с безопасностью здесь немного сложновато. Надолго к нам?
Не обращая внимания на негативный настрой комиссара, я достал из портфеля пару листов с типографским шрифтом, конверт с сургучными печатями, пожелтевший от времени снимок вкупе со свежими фотографиями, и положив всё рядом с лампой. На обороте старой фотографии карандашом было подписано «Могилёв-38».
— Товарищ Жданов просил способствовать в разрешении одной вашей проблемы в кратчайший срок, так что вопрос моей безопасности и возвращения назад никоим образом не побеспокоит вас, — тихо проговорил я. — Вам и без того будет чем заняться да и нашего разговора никогда не было, и вспоминать о нём совсем необязательно. Однако эти бланки вам стоит подписать.
Как только Монахов с Кузнецовом поставили подписи, я вернул бланки в портфель и перевернул фотографии лицевой стороной.
— Судя по всему, материальные возможности обороны города иссякнут через неделю, и вам придётся прорывать кольцо окружения, сопровождая один груз. Смотрите внимательно на фото и запоминайте. Вот здесь в пригороде, здесь на севере, и здесь крестиком обозначены базы, созданные по поручению… просто созданные. Ожидаемо, что может настать то время, когда они станут единственной возможностью поддержания вашей боеспособности. В конверте описан порядок вскрытия. Снимки изучить как устав партии и беречь от чужого глаза. Далее, — произнёс я, переворачивая новый снимок. — Эту неделю вам нужно продержаться. Рядом с аэродромом, есть подземные гаражи, в которых размещены технические средства, и небольшой запас припасов на случай неприятностей. В самом начале мая часть их обновили, а кое-что, к сожалению, не успели.
— Позвольте узнать, — начал Кузнецов, — о каких технических средствах идёт речь?
— Вот список, смотрите.
Монахов принял лист с напечатанным перечнем и озвучил вслух наиболее значимые:
— Четыре 120-мм миномёта и восемьсот мин, их них двести большой ёмкости. Один танк КВ и триста выстрелов унитарного заряжания, два бронеавтомобиля БА-11 с радиостанцией 71-ТК-3 и четыре тягача Т-26Т2. Две противотанковые пушки 51-К и тысяча двести унитарных патронов 45-мм. — Ого! — восхитился Монахов. — По нынешним временам это целое сокровище. Жаль, командир пока не знает.
— Не стоит так радоваться, — скептически произнёс я. — Если КВ и БА появились там относительно недавно, то тягачи совсем не внушают доверия, хоть и проходят по второй категории, но непонятно что стало с жидкостями. Патронов не так много, а бронебойных снарядов всего процентов пятнадцать. В общем, оставляю информацию на ваше усмотрение, но я бы послал людей прямо сейчас, не дожидаясь возвращения подполковника Щеглова. К тому же, следует озаботиться экипажами, а то и поделиться с дивизией. Обратите внимание на 425-й полк из 110-й дивизии. От вас двадцать пять вёрст, деревня Сухари. Там собрались остатки 20-го механизированного корпуса. Наша рекомендация действовать с ними сообща. И раз вспомнили вашего командира, передайте ему подарок от горкома Ленинграда и 181 завода «Двигатель» — полную машину ППД-40, стоящую возле штаба.
— А что на базах? — спросил комиссар.
— Василий Фёдорович, то, что лежало в арсеналах мёртвым грузом. Для армии это было откровенное старье, с которым не жалко расстаться, а для поставленных тогда партией задач вполне подходило. Станковые пулемёты Гочкисс под 8-мм французский винтовочный патрон, винтовки с царских времён, боеприпасы на роту, продукты длительного хранения, топливо в бочках и что-то по мелочи вроде полевой кухни. Когда полк пойдёт на прорыв, в лесах это станет подспорьем и поспособствует укреплению морально-политического духа бойцов и авторитету партии.
Комиссар поджал губы и задал волнующий его вопрос:
— Вы точно знаете, что решение об оставлении Могилёва будет принято?
— Товарищи, я передал вам лишь то, что сказано в отчётах аналитиков. Поэтому готовьтесь к развитию наихудшего сценария.
— А почему вы обратились к нам, а не напрямую к Черниченко? Чем это вызвано?
— Кузнецов, ты задаешь правильные вопросы. Просто у комиссара дивизии Черниченко шансов выбраться и вывезти предметы в целости и сохранности, практически нет. У вас он тоже мал, но здесь играют роль только цифры: двадцать два процента больше четырнадцати.
— И эти предметы нельзя было сегодня вывезти самолётами? — спросил Монахов.
— Не было уверенности, что они добрались бы до аэродрома. К тому же, прогноз погоды негативный, сильные дожди всю неделю. Ещё вопросы?
Вопросов больше не последовало и, посмотрев на часы, я произнёс:
— Инструкции я передам перед самым началом операции. Товарищ Монахов, не сочтите за труд, выделите сообразительного провожатого к генералу Романову, чтобы не препятствовали проезду этой ночью. Я обожду на свежем воздухе, не выношу табачного дыма. До встречи, товарищи.
Выйдя на улицу, пришлось прождать пару минут, когда подвели сержанта с бочонком в руке и, указав на меня, сказали:
— Подгорный, сопроводишь товарища до города.
Вынув из портфеля фонарик, я включил его и передал сопровождающему. Явно обрадовавшись, что не придётся таскать тяжёлую карбидную лампу, сержант вернул бочонок и произнёс:
— Следуйте за мной.
Отойдя от здания библиотеки, где размещался штаб, я заговорил со своим проводником, и тут же выяснилось причина, по которой сержанта закрепили за мной. В тридцать восьмом, когда заговорили о Могилёве, как о новой столице республики, призёр велосипедных гонок и выпускник строительного техникума Алексей Дмитриевич Подгорный был направлен сюда по комсомольской путёвке. Строил современную гостиницу «Днепр» на 120 мест и несколько домов возле площади Ленина с «необъятными квартирами». А когда граница отодвинулась на Запад, масштабные стройки стали затихать и специалист вернулся домой. На войну ушёл добровольцем и необъяснимым образом вновь оказался тут.
— Мне в дорогу баба Маша бутербродов наделала, — между прочим, стараясь не прервать словоохотливого Подгорного, сказал я, вынимая из портфеля пакет. — Поможешь справиться?
— Отчего ж не помочь, — ответил сержант и уже вскоре трескал булку с колбасой, пропустив несколько событий, а именно появление крупного бронеавтомобиля на дороге и появившейся способности к управлению техники.
— А вот, наш транспорт, — сказал я. — Алексей Дмитриевич, не сочти за труд, довезите до колхоза Коминтерна, а потом до улицы Менжинского, 14. Михаил Тимофеевич сейчас спать ляжет и мне его до самого утра ожидать, а дел невпроворот. Лучше хорошо ехать, чем плохо идти, тем более дождик сейчас снова пойдёт.
— Пословица вроде не так звучит, — привычно открывая бронированную дверь, ответил Подгорный. — Располагайтесь, сидения здесь мягкие. Я, бывало, частенько прямо на них кемарил. Хорошая машина, этот «Дорчик».
— А почему «Дорчик»?
— Английский, — произнёс Подгорный, словно этим всё сказано. — Конечно, правильно называть его «Дорчестер», но у него дизель: дор-дор-дор… да и короче так. Не знаю, откуда у вас этот броневик, но я на точно таком же, только без прицепа…
— Наверно, это серийная машина, — перебил его я. — Оттого и похожи они. Мы как раз пару сюда пригнали. Да вон, впереди, точно такая же, досками под домик замаскирована. Алексей Дмитриевич, если она тебе так привычна, то на обратном пути подбери агрегат. А я тебе документик сейчас выпишу и записочку для подполковника Щеглова.
На мосту проверили документы и, обменявшись паролем, вскоре мы оказались у здания одиннадцатой школы. Подгорный снял с прицепа велосипед, попрощался со мной и только я его и видел. Свет от велосипедной фары удалялся настолько стремительно, что рассказы сержанта о его феноменальном спринте видимо, имел место быть.
В отличие от 747-го полка, генерал принял меня с охотой и сходу предложил чая. Ещё бы, буквально пару минут назад только закончили распределение по дивизии прибывшего груза, и зияющие бреши в снабжении кое-как удалось прикрыть. Однако злоупотреблять гостеприимством всё же не стоило. Рассвет скоро, а Романов ещё даже спать не ложился. Поэтому я попросил выделить для разговора десять минут и сразу признался, что недавние события всего лишь инициатива товарища Жданова, возмущённого недостаточным действием авиации и случайно приведённого примера с Могилёвым. В действительности, вопрос ставился лишь о том, может ли авиация Северо-Западного фронта помочь окружённым войскам в Могилёве за счёт появившихся новых самолётов и, учитывая почти семисоткилометровое плечо, было тут же забыто.
— К командованию 13-й армии эта операция никакого отношения не имеет, — говорил я, — да и привлечённые самолёты частной американской компании с их лётчиками это единичный случай. Тем не менее, Пётр Петрович Собенников распорядился поспособствовать с боеприпасами и разрешил задействовать ночной стратегический бомбардировщик, о чём никогда не следует вспоминать, так как положение у него и без того шаткое.
Впрочем, Романов и так понял, что этой ночью просто удачно легли карты, и судьба хоть и кривилась последнее время, но смилостивилась.
— Прискорбно слышать такое, — сказал генерал. — Если откровенно, то без регулярного снабжения дивизия обречена. Есть люди, есть оружие, но нет боеприпасов. Нам каждый день нужно в три раза больше, чем поступило этой ночью. Так и передайте, в три раза больше.
— Товарищ Сергей предупреждал меня, что именно так вы и скажете, поэтому просил передавать вам наилучшие пожелания и перед полётом кое-чем снабдил. Так что я постараюсь разрешить некоторые проблемы.
— Как он, я его с Туркестана не видел. Он тогда с Фрунзе был, а я в госпитале.
— Если коротко, он сейчас в Ленинграде в партийном контроле.
Романов кивнул, понимая, что большего я не расскажу.
— Что вам известно о прохождении испытаний весной этого года бронеавтомобилей ЛБ-62? — спросил я.
— Ровным счётом ничего, — пожал плечами генерал. — До войны каждый квартал шли испытания чего-то нового. Не уследишь за всем. Да и кто меня станет извещать?
— Вынужден вас расстроить, Михаил Тимофеевич. Теперь извещены. Два опытных модифицированных образца находятся в Могилёве и как ни странно, совсем недалеко отсюда. Они должны были быть вывезены, но по чьей-то халатности остались тут, под брезентом.
— Знаете, даже не удивлён. И что мне с ними сделать? Разобрать по винтику, сжечь, взорвать?
— По ряду причин в большую серию они уже не пойдут, но и не воспользоваться ими, право слово, грешно. Зачем их взрывать, если на них можно воевать? Вам же сказали превратить город в Мадрид, а республиканцы использовали всё, что попадалось под руку. Если позволите, я покажу служащим штаба, где их найти. Их броня почти не уступает вашему новому штабному броневику.
— У нас нет штабной бронемашины.
— Теперь есть, у школы стоит. Держит 37-мм снаряд.
— Неплохо. Каждая единица бронетехники сейчас на счету.
— К тому же, это станет неплохим подспорьем в обороне, да и сброшенные нами патроны крупного калибра как раз пригодятся.
— Какие патроны крупного калибра? — удивился Романов.
Генерал взял со стола собранные скрепкой несколько листов, бегло просмотрел списки и произнёс:
— Принято винтовочных патронов и к револьверу Нагана.
— Позвольте, этой ночью, когда на аэродром садились транспортные самолёты, была произведена выброска контейнеров на парашютах чёрного цвета. Насколько я знаю, мука, консервы и махорка точно приземлились в сквере. Патроны 7,62 х 25 и 12,7 х 108 чуть западнее. В районе колхоза имени Коминтерна выстрелы для гаубиц и мины для миномётов. Там же посылки собранные ленинградцами и целый тюк с газетами и письма в дивизию. Вот, я даже захватил с собой несколько. «Правда», «Известия» и почта для командиров штаба. Поэтому прошу срочно выслать людей. Михаил Тимофеевич, боеприпасы вряд ли унесут, но если промедлить, продуктов вы точно не увидите.
Во взгляде Романова читалось и удивление, и недоверие и даже восхищенье. Он взял в руки столичное издание, пробежал глазами по передовице и, отложив её в сторону, провёл пальцами по письму, словно погладил дорогого человека, потом подошёл ко мне и обнял.
— Спасибо. Спасибо преогромное. Вы даже представить себе не можете, насколько это сейчас важно. Ведь это означает, что мы всё делаем правильно, ради наших детей.
— Не только ваша дочь передала письмо. Там ещё письмо Катюшину и Черниченко. Если вы найдёте пару минут времени и напишите ответ, я смогу его забрать на обратном пути.
— Конечно, конечно, — быстро произнёс Романов, подошёл к двери и что-то сказал адъютанту. — Вас сейчас проводят к Катюшину, передайте ему координаты сброса боеприпасов.
Василий Александрович был немногословен, твёрд характером и смертельно уставшим. Развернув на столе карту города, он попросил показать места выброски и тут же распорядился выслать поисковые команды. Лишь после того, как с делами было покончено, он позволил себе расслабиться, произнеся:
— Мечтаю о шести часах сна.
Как тут же появился его помощник, напомнивший о лётчике. Младший лейтенант 313-й ШАП неудачно приземлился на парашюте и попал в госпиталь. Когда его выписали, выяснилось, что полк уже перебазировался под Вязьму. Подобное случалось, и ничего страшного в этом не было, кабы не оказался он в окружённом Могилёве. Но и это было поправимо, найдись исправный самолёт или те, из которых его можно было собрать, как он бы убыл в свою часть. Лётчик даже отыскал среди отбуксированных на край поля несколько пригодных для донорства машин, но появилась новая проблема, которую разрешить он не смог, в городе не осталось специалистов. С того момента, как аэродром мог подвергнуться артиллерийскому обстрелу, всё, что могло взлететь — убыло. Механиков так же эвакуировали и единственный человек, который мог ему помочь находился в дивизионном госпитале по ранению. «Нужно лишь дать распоряжение военврачу второго ранга Кузнецову о выписке почти выздоровевшего Семёна Семёновича», — говорил младший лейтенант.
— Василий Александрович, — произнёс я. — А ведь я могу подсобить молодому человеку. Я как раз сейчас направляюсь в госпиталь, а оттуда в Луполово.
— Буду признателен, — тихо сказал Катюшин. — Он здесь всем мозги выел за эти два дня. Каждый раз обещает нажаловаться то папе, то маме, то дяде. Вы когда его фамилию узнаете, всё сами поймёте.
— Может, его проще в окопы, на передовую, взводом покомандовать?
— И угробить взвод? Нет, пусть лучше будущий маршал с парашютом прыгает. Ещё пару раз головой стукнется, и глядишь, поумнеет. Парень он смелый и неплохой, только критически оценивать реальную действительность ещё не научился, в общем, даже этот Семён Семёнович, которому шесть дней в неделю море по колено не в восторге от его идей.
— Разберёмся. Лётчик и механик мне пригодятся.
— Сколько у меня есть времени написать ответ родным? — поинтересовался капитан.
— Час точно есть. Передайте остальным, я заберу всю почту.
С рассветом, на окраине лётного поля из подземных гаражей выгоняли технику, а лётчик с техником крутили ручки привода домкратов, поднимая самолёт. Платформа потихоньку двигалась, пока не сровнялась с землёй. Подгорный прицепил трос к «бантику» и выкатил Curtiss O-52. Тучи вновь затянули небо. Пока прогревался мотор, меня не покидала одна мысль: ведь занимавший совсем не маленький пост его отец, или дядя, фактически второй человек в одном наркомате могли откомандировать чадо в какой-нибудь Тихоокеанский военный округ или в Баку, но нет. Младший лейтенант был направлен на самое опасное западное направление, где жизнь такого лётчика измерялась неделями. Стоит ли сравнивать с последующей эпохой, где, такие же «дети Арбата» успешные бизнесмены?
   

***
(день оставления города Могилёв советскими войсками)
Я посмотрел на свисающую с потолка лампу, убогий источник света. Прикрученный до самого низа фитиль, сильно коптил. Сажа и пыль толстым слоем лежали на выщербленном, треснувшем стекле. Но именно это наслоение, давившие тусклые лучи как раз и придавало в глазах лежавших бойцов капельку надежды, исходящей от лампы, как некое особое очарование последнего шанса. Такой же неяркий, как самый блеклый цветок, он мягко ласкал взгляд санитарки, полный слёз и отчаянья, страха и веры. Это слабое рассеянное свечение преобразовывало нищету, грязь, запах, все неприглядные стороны превращённого в приёмный покой подвала корпусной больницы им. Семашко и его обитателей. В эту ночь свет закоптелой лампы стёр в помещении разрушенного госпиталя все его недостатки.
— Внимание! — громко произнёс я. — Все, кто способен передвигаться, идём на выход. Эвакуация. Персонал дивизионного госпиталя уже убыл. Осталась последняя машина. 
Несколько человек пробовали приподняться и со стонами падали вновь. Все, кто мог хоть как-то ходить уже убыли. Возле меня появился мужчина в белом халате и шапочке.
— Вы кто?
— Пашанин, Фёдор Ионович, младший врач. Нам приказали находиться здесь. Владимир Петрович просил. Сюда наверняка ещё будут доставлять ранбольных. Если все покинут госпиталь, кто им окажет помощь?
— Есть ещё раненые? — спросил я у санитарки.
— Безнадёжные, — почти одними губами произнесла она и указала рукой вглубь помещения.
Как по мне, то безнадёжные были перед моими глазами, но видимо я ошибался.
— Как звать?
— Катя.
— Веди.
Девушка помогла с носилками и понуро побрела к завешенному простынёй проходу, разделившую ещё живых от почти мёртвых. За пологом располагалась бойлерная и прямо на полу, на окровавленном брезенте, тряпках, плащ-палатках и составленных снарядных ящиках лежали умирающие солдаты. Среди них почти бездыханным я заметил майора Катюшина. Грудь Василия Александровича была пробита пулями, и наложенные прямо поверх гимнастёрки бинты не особо сдерживали кровь.
— Спасибо, дальше я сам, — сказал ей, — принимая отчёт Помощника, и сразу же активировал расширенный портал, захватывая всех находящихся в подвале.
Времени на разговоры уже не осталось. Многим действительно отвадились минуты, и ставить на весы целесообразность объяснения оставления раненых в руках врага без медицинской помощи теряло смысл. Пашанин, если согласится, вновь окажется тут, и мне показалось, что своей уверенностью он уже всё сказал.
«Корабль, требуется срочно оказать помощь раненым».
«Семьдесят восемь объектов приняты. Тридцать четы объекта в критическом состоянии. Двум объектам угрозы здоровью нет».
Два объекта это Пашанин и Катя. И как скоро выяснилось, они сознательно согласились остаться в госпитале, ни взирая на угрозу оказаться в плену. Что Корабль мог сделать для этих, безусловно, смелых людей? Повысить квалификацию, дать знание языка врагов? — даже не обсуждается. Всё это им пригодится прямо сейчас, ведь утром они передадут четверых солдат вермахта, которых лечили наравне со всеми и обгоревшего лётчика, сбитого над городом два дня назад. Что бы ни говорили, а врачам между собой можно договориться, даже невзирая на боевые действия между собой. И пока было время, Корабль создавал в подвале ещё один этаж с галереей и ответвлениями, заполненный всем необходимым для работы Могилёвских больниц. В сентябре раненых должны будут перевести в здание культпросвета, а потом всех соберут на Виленской, а к тому времени развернётся подполье. И врачи будут играть далеко не последнюю роль.
Звуки боя всё отдалялись. Арьергард отходил, прикрывая штаб, и одновременно с северной и западной стороны немцы входили в город. Без боя пал центр, оставлен Дом советов, а вскоре в Могилёве были слышны лишь одиночные выстрелы, которые не прекращались на протяжении долгого времени. Тяжёлая ночь заканчивалась, дабы дать возможность появиться ещё более тяжёлому утру.

Отредактировано Алексей Борисов (06-06-2021 01:50:00)

«Семьдесят восемь объектов приняты. Тридцать четыре объекта в критическом состоянии. Двум объектам угрозы здоровью нет».
Два объекта это Пашанин и Катя. И как скоро выяснилось, они сознательно согласились остаться в госпитале, ни взирая на угрозу оказаться в плену, ни на репрессии, которые могут последовать. Что Корабль мог сделать для этих, безусловно, смелых людей? Повысить квалификацию, улучшить здоровье и устранить последствия перенесённых стрессов, дать знание языка врагов? — даже не обсуждается. Всё это им пригодится прямо сейчас, ведь утром они передадут четверых солдат вермахта, которых лечили наравне со всеми и обгоревшего лётчика, сбитого над городом два дня назад. Что бы ни говорили, а врачам между собой можно договориться, даже невзирая на боевые действия между собой. И пока было время, Корабль создавал в подвале ещё один этаж с галереей и ответвлениями, заполненный всем необходимым для работы Могилёвских больниц. В сентябре раненых должны будут перевести в здание культпросвета, а потом всех соберут на Виленской. К тому времени развернётся подполье, и врачи будут играть далеко не последнюю роль.
Звуки ночного боя всё отдалялись. Усиленная бронетехникой и пулемётами дивизия Романова решительным броском прорвала оборону противника. Ей не потребовалось даже обходить опорные пункты, которые были смяты в первые минуты боя. Артиллерия, выпустившая последний боекомплект, атака на ложном направлении группы майора Катюшина, беспрерывный миномётный обстрел и дымовые завесы сделали своё дело. Без должной поддержки ПТО и гаубиц, немецкая пехота долго не продержались. На максимальной скорости Т-50 вспороли первую линию и, не останавливаясь, отдали инициативу по расширению прохода броневикам и танкеткам. Поддержанная более чем мотивированной пехотой, атака удалась вдоль шоссе. Арьергард отходил, прикрывая штаб, и одновременно с северной и западной стороны немцы входили в город. Без боя пал центр, оставлен Дом советов, а вскоре в Могилёве были слышны лишь одиночные выстрелы, которые не прекращались на протяжении долгого времени. Тяжёлая ночь заканчивалась, дабы дать возможность появиться ещё более тяжёлому утру. 
 
***

Двадцать второго июля, в девятом часу утра я сидел за столом в своём кабинете, пил кофе и просматривал отчёты. Первыми листами шли списки прибывших из Могилёва раненых. Впервые все коридоры санатория, детские палаты, новое крыло, даже зимний сад — всё было заставлено койками, и утренняя планёрка началась с того, что завхоз стал опасаться той ситуации, когда рассчитанная на двести человек инфраструктура учреждения перестанет справляться. Осложнения уже проявились в пищеблоке и санобработке, на очереди канализация и водопровод. И если всё оставить как есть, то стоит понимать, что вследствие многократно возросшей нагрузкой на персонал, врачи могут допустить ошибки в своей работе. Не купируют ситуацию и принятые недавно на работу медицинские сёстры из Прибалтики. Одно дело следить за тридцатью детьми сотней красноармейцев и совсем другое, когда полтысячи лежачих взрослых. А ведь на подходе два санитарных поезда и формируется третий. В общем, допустимый предел уже давно позади и нужно что-то срочно решать. В принципе, можно было расконсервировать второе подземное отделение гнойной хирургии и офтальмологическое отделение на тридцать шесть палат суммарно и сто двадцать пациентов перевести туда, а с вновь поступающими уже как-то изворачиваться и отправлять выздоравливающих на учёбу в Неваду. По крайней мере, освободим коридоры, зимний сад и вернём реабилитируемых детей в свои палаты. Дело оставалось за малым — привлечь профильных специалистов.
«Шеф, — раздался из динамика селектора голос Вики. — Позвонил секретарь Алексея Александровича. Кузнецов выехал сюда. Просили не покидать санаторий. Ни под каким предлогом, шеф. Что-то важное».
«Что может быть важное? Мы заняли Берлин? Или что в Лефортово расстреляли бывшего командующего Западным фронтом»?
— Павлова расстреляли? — не удержалась, заходя в кабинет, спросила Вика.
— Фактически ещё нет. Сегодня суд, но приговор сомнений не вызывает. За допущенные просчёты должны полететь головы.
— Вы думаете, он виновен?
— Как минимум в том, что когда 14 мая, получив приказ о разработке детального плана по обороне государственной границы, не отправил защищать просторы Сибири или берега Каспийского моря 29-й стрелковый корпус. Но если не вдаваться в детали, то на его месте мог оказаться любой. Тот же Кулик, например.
— А вы бы справились, окажись на месте командующего?
— Нет. Я б так же проиграл приграничные сражения и ещё не понятно, с большими или меньшими потерями.
— Это ужасно, — тихо произнесла Вика. — Товарищ Пабло честный и смелый человек.
— Может быть. Но этого оказалось недостаточно. Разумеется, награды и удовольствия обрушились на него так же неожиданно, как скорые неприятности, но, как мне видится, они имели для него меньшее значение. Тропы генералитета тяжелы даже для тех, кто вырос в военной среде, а для неискушённых в интригах просто ужасны: это настоящая смерть. Судьба распорядилась так, что его назначили не на своё место, и Павлов не сумел понять этого. А если и понял, то ничего не сделал для улучшения ситуации. Командующий фронтом должен быть отличным тактиком и стратегом или хотя бы иметь заместителей с такими данными.
— Может, всё дело в безграмотности подчинённых? Я общалась с проходящих реабилитацию командирами, и даже мне, не имеющей знаний в военном деле понятна абсурдность многих приказов.
— В чём-то ты права, ему не хватило грамотных специалистов. И мне кажется, мы скоро окажемся в похожей ситуации.
Вика картинно прикрыла ладошкой рот и произнесла:
— Шеф, вас тоже того?
— Васильева! Не буди лихо. Не об этом думать стоит, нам срочно нужны высококвалифицированные врачи. Как минимум шесть опытных медсестёр и санитарок, прямо сегодня и столько же завтра.
— Я записала и передам Ершову. Только сразу хочу предупредить, все врачи приписаны.
— Что, даже физиотерапевта и массажиста не сыскать?
— Шеф, все дипломированные врачи, выпускники и даже не закончившие обучения состоят на особом учёте в военкоматах. Заявку отправить можно, но это явно не уровень Ершова. Ему никого не отдадут. Если бы мы организовали сестринские курсы, тогда бы и выпускников могли оставить.
— Хорошо, печатай приказ об открытии ускоренных курсов медицинских сестёр. Юристу подготовить документы в Наркомздрав Ленинграда. А сейчас привлечём нелегалов.
— Зачем?
— Иначе у нас станут умирать от голода, так как неспособных к самообслуживанию раненых некому покормить. А таких у нас триста семьдесят человек, судя по спискам.
— Можно привлечь старшее поколение Парголова, — предложила Вика.
— Разве в Парголово ещё кто-то остался, кто работает не на нас? Не надо стариков, за молодыми солдатами и командирами должны присматривать хорошенькие молодые девочки. Поверь мне, такая практика способствует скорейшему выздоровлению.
— А не боитесь, что она принесёт и плоды? — коварно улыбаясь, произнесла Вика.
— Значит, добавим к курсам акушерское дело.
— Как скажете. Вы директор — я блондинка. Кстати, вчера звонил адъютант Москаленко, флотские интересовались, можем ли мы подкинуть немного стрептоцида, морфина и перевязочных средств в их госпиталь сверх нормы?
Не ответив на вопрос, я погрузился в бумаги. Бланков и листов было много, шли отчёты по отгрузке лекарственных препаратов и движения по складу: сколько ингредиентов выдано, сколько готового лекарства принято и сколько отправлено получателю. Остатки по перевязочным средствам удручали, два дня и придётся потрошить основной склад в Неваде. До сего момента мы регулярно восполняли запасы поставками из Канады, но их фабрики полностью переключились на военный заказ англичан. Несмотря на эти сложности, оставался славный город Рокфорд, штат Иллинойс, где бинты можно было купить, правда, чуть дороже. Последним листом шла докладная записка от Раппопорт об отсутствии карточек на предприятии.   
— Ты чем занималась, пока меня не было? — спросил я у Вики. — С восемнадцатого июля введены карточки, а я даже не знаю, как они выглядят.
— Я тоже не знаю. Их только начали распределять.
— Плохо, Васильева. Пиши к поручениям для Ершова о найме пекаря, пекарши и пекарёнка. Будем расширять штат иначе все останемся без хлеба.
— А что ответить флоту?
— Передайте Митрофан Ивановичу, пусть присылают заявку, обеспечим. А ещё лучше, если он сам приедет сюда. Я так понимаю, потребовалось обеспечение для турбоэлектрохода «Балтика» и теплохода «Сибирь» для отправки в Таллинн. Давненько начальник тыла флота нас не навещал.
К тому моменту, когда Кузнецов зашёл в кабинет, на столике стояла тарелка на водяной бане с овсяной кашей сдобренная изюмом, фарфоровый чайник, чашечки и блюдо с бутербродами.
— Как вы узнали, что я не успел позавтракать? — Произнёс Алексей Александрович, после того, как поздоровался. — Впрочем, не говорите. Я помню про вашего чудо-секретаря.
— Не забывайте, это лишь её слабости. Что относить к сильным сторонам, даже я не знаю.
— Сказал бы я вам, да боюсь, в следующий раз каша выйдет подгорелой.
Кузнецов расправил салфетку и принялся развозить по поверхности каши сливочное масло, после чего снял пробу. С минуту я наблюдал за отменным аппетитом гостя. Ложка в его руке ходила по дальнему краю тарелки, где овсянка вроде была не так горяча, и когда стоило чуть обождать, прервать удовольствие для получения нужной температуры в ложке, он произнёс:
— Очень вкусно, — сказал он. — Передайте повару моё восхищенье.
— Обязательно передам. Баба Маша шикарно готовит. Вы бы знали, как её благодарят дети, раненые, служащие санатория. Думаю, настал момент, когда вместо слов, ей пришло время вручить награду. Грамоту от горкома, к примеру, или нагрудный знак. Она за плитой лет тридцать стоит, если не больше, а у вас к безупречной службе таких людей отношение ветреное. Не должно так быть.
— Действительно, не припомню, когда мы поваров награждали. Надо бы проработать это вопрос и судя по тому, что я вижу на вашем столе, уже озаботились?
Я освободил от прикрывающей лист картона папки, на котором были закреплены значки «Отличный повар Ленинграда», «Отличный пекарь Ленинграда» и ещё несколько рабочих специальностей. В папке шло детальное описание знаков, выполненное отделом при совнаркоме по делам геральдики и эмблематики.
— Ничего от вас не скрыть, Алексей Александрович, — лукаво улыбаясь, произнёс я. — В прошлый четверг, через ОСОАВИАХИМ мне подготовили несколько эскизов нагрудного знака, думаю, награждать служащих Ленинграда в вашей прерогативе. Это не всесоюзный знак, где требуется Указ Президиума Верховного Совета. Материал: золото, серебро, медь, эмаль. Всё за мой счёт. По тысячи экземпляров уже изготовлено.
Кузнецов отложил ложку в сторону и принял картонку из моих рук. Некоторое время он внимательно рассматривал знаки. Потом углубился в чтение документов, где детально описывалось к каким категориям знак можно приравнять, где должен располагаться на костюме или мундире и прочие подробности.
— Знаете, — протянул он, откладывая бумаги на край стола, — этот вопрос уже в компетенции не столько партии, сколько трудовых коллективов. Нужно коллегиальное решение исполкома Ленгорсовета, показать товарищам, наконец. Взять хотя бы вот этот, «Отличный делопроизводитель Ленинграда». В Смольном трудятся десятки машинисток, сотрудники архивов. Многие заслуживают отличия, а мы им только премию в лучшем случае. А ведь есть профессии, которых в вашем списке я не наблюдаю: трубочист, сантехник, рыболов.
— Вот и я о том же хотел сказать. Надеюсь, инициатива найдёт продолжение. 
— Будьте уверены, обязательно найдёт.
Кузнецов откусил от бутерброда и снова вернулся к каше. Когда ложка заскребла по дну тарелки, он воспользовался салфеткой и произнёс:
— Настолько вкусно, что даже из головы вылетело. Примите благодарность от товарища Жданова. Ваше сообщение о планах бомбардировки Москвы полностью подтвердилось. Вчера, в 22 часа поступило первое донесение разведки ПВО. Товарищ Сталин высказал удовлетворение.
— В таком случае, раз товарищ Жданов выразил благодарность, — я вытащил из сейфа два пакета и положил их на стол, — в первом аналитика, а по второму вам стоит знать, что командующий 2-м воздушным флотом Кессельринг запланировал на эти дни ещё парочку акций. Их проведение поручено командиру 2-го авиакорпуса генералу Бруно Лерцеру. Будут задействованы четыре авиакорпуса, полторы сотни самолётов. Список эскадр, самолёты, их командиры, с каких аэродромов, всё здесь.
— Выходит, из-за этих пакетов вы подвергли смертельной опасности себя и людей, отправившись в Могилёв? — спросил Кузнецов.
— Нет, те документы, которые я изъял на законсервированной конспиративной квартире, к налёту на столицу, не имеют ни какого отношения. Могилёвское письмо, если будет расшифровано, уверен, откроет тайны создания крупной сети складов военного назначения по всей территории Советского Союза. Думаю, это только начало и с их помощью мы вскроем ни один тайник, но вернёмся к Кессельрингу. Генерал-фельдмаршал пообещал рыцарский крест за удачно сброшенную бомбу на Кремль или МОГЭС. Кстати, приоритеты так же отданы станциям метро и крупным промышленным объектам. Я бы обратил внимание на фабрику имени Клары Цеткин и метро Арбатская площадь.
— Что значат эти слова, ваш информатор ничего не напутал?
— Алексей Александрович, уточните у своего. К слову, странно, что англичане не делятся с вами этой информацией. Вы же подписали соглашение о совместных действиях в войне.
— Извините, я внимательно слушаю.
— Обычно, — продолжал я, — после неудачного боя анализируют и выясняют причины. Вернувшиеся с задания лётчики отметили на полётных картах места дислокации средств ПВО, высоту аэростатов и прочие вещи, в нюансах которых разбираются только они. Насколько мне известно, в Москву заброшены сотни диверсантов, и им дана команда корректировать бомбометание. Просто примите это к сведению, лёгкой прогулки они уже не ждут.
— Я посоветую Ворошилову при докладе акцентировать внимание на эти объекты. Но закрыть всё небо ещё никому не удавалось. Даже у нас остались проблемные места.
— В мастерских Борисовой гривы есть два десятка собранных и поставленных на платформы зенитных 40-мм орудий. Можно поделиться привезёнными Т28Е1.
— Товарищ Сергей докладывал, что новые орудия установлены в Левашово. Или это не те?
— Совершенно другие. Шесть штук на железнодорожных платформах, остальные зенитки смонтированы на шасси четырёхколесных грузовиков повышенной проходимости «Morris». А Т28Е1 это Mount M54 на шасси бронетранспортёра Half-Track M3. 37-мм зенитка М1А2 или 40-мм Bofors со спаренными крупнокалиберными пулемётами М2. Перспективное оружие, которое ещё будет совершенствоваться. Пока американские инженеры выдумывают на ватмане, ленинградские умельцы с МТС уже их собирают. Не хватает лишь броневых листов.
— Неплохо для артели, хотя штаб ЛАНО жаловался, что отгрузки от вас задерживаются, так что с бронёй постараемся помочь. Кстати, маршал просил вас чаще выбираться на полустанки. Там, где вы появляетесь, всегда выявляется что-нибудь интересное. А тот случай с Лугой? Климент Ефремович полковника на поиски назначил. В окрестностях города до сих пор роют и вытаскивают на белый свет вооружение Антанты.
— Много нашли?
— Дивизию оснастить можно. Только пулемётов две тысячи. Хотя комиссия ещё работает, но уже понятно, на что хотел опереться Троцкий и иже с ними.
— Алексей Александрович, это всё дела прошлые и совсем не интересные. Страну рабочих и крестьян хотят уничтожить с момента её зарождения. Так что нечему удивляться. Сейчас, меня больше занимает расшифровка привезённых документов. С новым письмом придут новые открытия. Кстати, мне будет полагаться какой-нибудь процент от найденного?
Смакуя чай с бутербродом, Кузнецов сделал вид, словно не расслышал вопроса.
— Вы правы, мистер Борисов, — сказал он, расправившись с завтраком и поставив пустую чашку. — Нужно смотреть вперед, и приехал я вот с каким вопросом. Можете ли вы поспособствовать размещению заказов или приобретению в США некоторых товаров?
— Так, сходу… умеете вы Алексей Александрович удивить.
На лице Кузнецова прямо проскальзывало, мол, такой я уж есть, не переделать. Выждав некоторую паузу, я ответил:
— В принципе, можно всё, кроме военных кораблей и химического оружия. Только, насколько мне известно, советское правительство в лице Микояна успешно проводит все операции через Amtorg Trading Corporation.
— С ним-то как раз и возникли некоторые затруднения, — нехотя произнёс Алексей Александрович, поправляя волосы.
Пышная причёска иногда сползала на лоб, и приходилось укладывать непослушные волосы обеими ладонями, как бы приглаживая их. Со временем этот жест вошёл в привычку и знающие второго секретаря люди не обращали на это внимания, так как манипуляции помогали на пару минут. Тем не менее, этот жест вызвал у меня улыбку, и последующие произнесённые слова прозвучали немного язвительно.
— Компания обязала себя слишком большим товарным кредитом? Или потому, что со мной можно рассчитываться рублями?
Кузнецов достал из принесённой с собой папки лист и передал его мне.
— Вы прекрасно знаете ответ, — холодно произнёс он — хотя и не назвали его. Если мы обращаемся к вам, значит доверяем. Мы пошли вам навстречу с Могилёвской авантюрой, разрешили использовать краденый бомбардировщик, задействовали командующего, не стали арестовывать генерал-лейтенанта Пядышева, а лишь отстранили.
— Бомбардировщик, между прочим, безвозмездно переданный мною. И транспортники были мои и Константин Павлович не враг народа, он просто ещё не познал всей мощи советской силы.
— Жданов был готов разорвать его. Вы знаете, что он писал домой?
— Правду он писал, вот это и взбесило вас, коммунистов. Вы опытный политик, Алексей Александрович и прекрасно осознаёте, что безрассудные атаки с мимолётным успехом не принесут дивидендов. Вы просто прикрываете свой зад перед гневом Сталина, отдавая Пядышева на эшафот, и не одёрнули Ворошилова. Но это сугубо ваши внутренние дела. Если за генерала и его штаб я что-то должен, скажите. Расплачусь.
— Станем меряться, кто кому чего передал или задолжал? — с укором посмотрев на меня, произнёс Кузнецов. — Я так и думал, продолжу. В первую очередь необходимы лампы для радиостанций и телефонный кабель. Нужно вчера!
— Насколько я понимаю, — посмотрев список с описанием и цоколёвками — радиолампы: ГЭК-20, СБ-154,ТО-143, УБ-152, 6К7, 6А7 и прочие можно заменить их аналогами?
Второй секретарь горкома задумался и нейтрально, будто эти слова при возможности можно попросить обратно, согласился.
— Наверно, это можно допустить, — сказал он, — если не изменится технологическая карта сборки, но лучше именно те, которые заявлены.
Наверняка Кузнецов не разбирался и был так сказать, «не в теме». Поэтому я попытался объяснить.
— Эти лампы с начала списка идут для 15-лампового КВ-приёмника «Даль», а вот эти на 12-ламповый СВ/ДВ-приёмник «Дозор». Нечто похожее мы поставили на аэродром в Левашово ещё в мае, и майор Штофф задействует её. Дальше по перечню подходят для КВ «Бухта», и следующие ставят на станции обнаружения, а именно на приёмник РУС-1 и РУС-2 «Редут». Следовательно, всё это нужно для 208-го радиозавода имени Коминтерна. Последние лампы используются в рациях бронетехники. Конечно, заявленное количество будет поставлено. Я мажоритарный акционер Western Electric Company Inc и сумею продавить заказ. Только я задам вопрос: а не хочет ли заказчик получить сразу готовые рации для бронетанковых войск, так как элементов для них востребовано наибольшее количество?
— Это интересно. Сколько в наличии, десять, тридцать?
— Дело в том, что у меня есть девятьсот штук. И это не аналог 71-ТК-3, продукции 203-го завода имени Орджоникидзе, а гораздо лучше. Нечто похожее разрабатывает КБ 210-го завода (имени Козицкого). Илья Аронович, безусловно, талантливый изобретатель и его 10РТ-26 — заслуживает внимания, но к моим он ещё и близко не приблизился. Приёмник, передатчик, умформер и щиток управления. Все обозначения как на советских, кварцы  под ваш стандарт, весь функционал, лишь за одним исключением — меньший размер, вес и всё на одном шасси под одним кожухом с выходом на шлемофон. Проблема лишь в названии, но шильдик завод может прикрутить и свой или ввести в штат наше конструкторское бюро, как экспериментальное.
— У вас есть конструкторское бюро? — с удивлением поинтересовался Кузнецов. — Что-то серьёзное изобрели?
— Конечно, в Неваде работают пару светлых голов. В наличии даже присутствуют незарегистрированные патентным бюро решения. В Ленинграде филиал. Этих ребят вы должны помнить, они обеспечивают бесперебойную работу радиотелефона первого секретаря. Так что кое-чем могу поделиться, если договоримся.
— Я распоряжусь прислать специалиста.
— Алексей Александрович, сделаем проще. Вам передадут одну из этих раций для проверки прямо сегодня, так как все они уже здесь, и аналог радиостанции РАТ на трёх грузовиках с ЗИПом. Грузовики пусть забирают представители завода, так как всё уже смонтировано и Романову все карты в руки. На счёт РЛС, пусть едут к Штоффу. Если понравится, могу и такое оборудование поставить.
— Обождите, вы несколько раз упомянули Штоффа. Это не тот ли майор, через которого ВВС отремонтировало полсотни неисправных самолётов, сплавляя ему в полк весь хлам?
— Полк майора защищает не только небо Ленинграда, но и меня. Так что лично мне выгодно, чтобы на аэродроме в Левашово находились исправные самолёты.
— Умеете вы удивить, — произнёс Кузнецов. — И двигатели для аэропланов у вас есть, и директора секретного предприятия знаете, и бюро с конструкторами имеете. Всё у вас готово, словно видите этот лист не в первый раз.
— Я ещё и не начал удивлять, мистер Кузнецов. Телефонные кабели так же находится на территории области, а именно на площадках яхт-клуба. Как вы понимаете, не в том гигантском количестве, но четверть или чуть больше от запрошенного П-274 и полностью по П-2 я закрою немедленно. С остальным придётся обождать. Если сейчас заказать в США, то прибавляйте два месяца на изготовление и доставку.
— Это неприемлемо. Запасы иссякнут гораздо раньше. Можно что-нибудь придумать?
— Я могу возить радиолампы самолётами через Аляску.
— Ваши лампы выйдут золотыми.
— Зато у вас будут лампы, а не строчки цифр на бумаге. А теперь начинаю удивлять: за срочность исполнения заказа я хотел бы получить оплату не деньгами, облигациями или акциями, а услугой; так как всё это пойдёт на Ленинградские заводы, а ни куда-нибудь.
— А вы умышленно разделяете советские заводы и…
Встав из-за стола, я включил телевизор. На экране заканчивался кинофильм «Знакомьтесь Джон Доу!» и последние слова: «Этих людей не сломить» были произнесены довольно громко.
— Я готов помогать ленинградцам, горкому партии города, лично товарищу Жданову и вам, Алексей Александрович. И совершенно не готов члену Политбюро ЦК Гасвицкому, простите, он вам знаком под фамилией Хрущёв. И для меня главное не участие в чём-то, а победа. Даже если немцы будут стоять под стенами Петропавловской крепости или Орешка, я буду тут. Просто имейте в виду, из всех игроков я поставил на вас и город на Неве. А посему, мне нужен карт-бланш от ГУ Здравоохранения Исполкома Ленинградского Городского и Областного Советов на срочную эвакуацию медицинских учреждений для психических больных. В первую очередь из села Никольское имени Кащенко и Колмовской под Новгородом.
— Эвакуировать куда и почему именно их?
— С сорокового года санаторий «Осиновая роща» выстроил несколько филиалов на побережье Чёрного моря с обустройством хозяйственной базы, и мы отремонтировали пару дач со всей инфраструктурой, превратив их в комфортабельные гостиницы.
— В первый раз слышу. Кто вам вообще посоветовал соваться в это осиное гнездо?
— Товарищ Жданов поспособствовал, и секретарь Абхазского обкома партии Михаил Иванович Барамия выделил место и передал в наше ведомство кое-какие ненужные развалины. Тогда он руководил Аджарией, и выбор пал на окрестности Батуми. Следующие детские отделения уже оказались в Абхазии. Но это не принципиально, с Твалчрелидзе мы тоже нашли общий язык. На юге любят красивые автомобили, и любят жить не по средствам, а заброшенных домов разных князей Гурии там без счёта.
— Не вздумайте откровенничать с ним и уж тем более с местной УНКВД, — дал совет Кузнецов. — А не проще перевезти контингент в третью больницу? Ведь вы отправили по путёвкам почти восемнадцать тысяч детей. Наверно, мест уже нет.
— По путёвкам отправлено немного больше и наполняемость на уровне шестидесяти процентов. Мест достаточно и для детей и для сопровождающих их взрослых. Мне даже проще каким-нибудь филиалом на Каспии пожертвовать в пользу душевнобольных, но к счастью, есть свободный комплекс на четыре тысячи мест, который сдали перед самой войной. Так что туда и из третьей больницы можно пациентов с персоналом отправить. В принципе, мне не сложно организовать отправку людей на лечение в Гватемалу или Боливию, или даже в Иран, знаете, дешевле выходит, вот только пойдёт ли на это советское правительство?
— Правительство на это не пойдёт, — ответил Кузнецов. — Отправить больных заграницу — расписаться в собственном бессилии своей медицины. Это политическое фиаско. De duobus malis minimum eligendum.
— Что же, на вопрос почему, вы сами только что дали ответ. Из двух зол действительно выбирают меньшее. Но если называть вещи своими именами, им никто не собирается помогать. Во-первых, все клиники, оказавшиеся на временно оккупированной территории, остались сами по себе. Без продуктов, без лекарств, без помощи и под угрозой физического уничтожения. Отчего так произошло, пусть разбираются компетентные органы. Немцы подготовили фенол и чистый скополамин для больных, а где его окажется недостаточно, казнят советских людей другими доступными средствами. Мне это достоверно известно.
— Да что вы такое говорите? — возмутился Кузнецов.
— Только правду! Просто поинтересуйтесь по своим каналам, почему для вывоза плакатов и мебели из зданий горкомов находились машины, а для эвакуации больных нет. Им даже справки выдавались о невозможности эвакуации. И я уверен, что это не единичные случаи, и они будут повторяться.
— Вы же сами знаете, что обстоятельства были таковы, когда решения принимались спонтанно, и приходилось чем-то жертвовать. Я никого не оправдываю, но обещаю обязательно разобраться.
Конечно, во всём виноваты обстоятельства. Из-за них даже Кировский завод не смогли эвакуировать. И если б только его. Рабочие предприятий были приписаны к местам труда как крепостные в царской России. Никто, особенно в военный период не мог просто взять и уехать вглубь страны. Только по особому предписанию, только под тотальным контролем. И иногда доходило до полного абсурда, о чём тот же Кузнецов наверняка знал.
— Надеюсь на ваше слово, Алексей Александрович, — тем не менее, произнёс я. — А во-вторых, с моим новым препаратом у больных есть хороший шанс. Если исследованиями будет подтверждено хотя бы улучшение самочувствия у пятнадцати процентов, то это успех. Причём это станет успехом советской медицины, а мне достанется прибыль от продажи антипсихотика в США. Вот такая услуга.
— Считайте, что мы договорились. Сегодня же будет принято решение. А теперь скажите, существует ли сейчас возможность поставить в СССР из США нефтеперерабатывающий завод?
— Если не секрет, почему разговор о заводе вы оставили на потом?
— Учитывая ту радиосвязь, которую установили товарищу Жданову, кружок радиолюбителей в Парголово и их артель с вашим участием, где выпускались радиоприёмники, а теперь, как я понимаю, паяют радиостанции как целый завод, можно было предположить, что вы справились бы с поставленной задачей по радиолампам. А вот что касается нефтяной отрасли, такой уверенности у нас не было. Вы построили несколько бензоколонок «Texaco» по маршруту автобусов санатория и к клубу; в Борисовой Гриве наладили мелкое производство газойля, но это, сами понимаете, не те масштабы, но тем не менее.
— Это слабое объяснение, Алексей Александрович.
— На протяжении многих лет СССР сотрудничал с несколькими компаниями. В конце тридцатых «Universal Oil Products» начали строить завод по производству авиационного топлива в Черниково, но этого недостаточно. В торгпредстве попытались наладить старые контакты, вот только выставленные цены оказались просто заоблачные. Стали искать все возможные варианты. В наркомате Микояна обратились в посольство, и Константин Александрович подсказал, что в Ленинграде появилось много импортного оборудования благодаря компании «Aspen Grove». Уманского не послушали.
— Дайте угадаю, они попытались договориться в обход руководителя администрации президента по делам нефти с «E.D. Badger & Sons Company» и проигнорировали не только Гарольда Икеса, одного из немногих сочувствующих СССР, но и компании подрядчиков «Gibbs-HLU», «Ingersoll Rand Inc», «Buffalo Gasoline Motor», «GE»?
— Может, всё так и было, — с нескрываемой злостью, сказал Кузнецов. — Рассчитаться предложили наличными. 
— Дело в том, что сама установка каталитического крекинга «Гудри» просто кусок от большого организма. Нужны трансформаторы, жидкостно-кольцевые вакуумные насосы, двигатели, трубы, электрика, ёмкости. Поэтому и сумма вышла заоблачная из-за посредника. Капиталисты из «Бэджэр» только и думает, как ловчее нагреть на пару долларов доверчивого простофилю. Или кто-то из ваших снимает жир через коррупционные схемы.
— Наши товарищи придерживаются того же мнения. Но кое-кто казённых денег не считает, думая, что Арарат самая высокая гора в мире. В итоге информация попала на стол Андрею Александровичу, и он вспомнил, как в прошлом году вы затрагивали эту тему, но не договорились.
— Алексей Александрович, — произнёс я, подойдя к висевшей на стене карте СССР. — Я и сейчас скажу, что строить завод возле Новгорода нельзя. А в Самаре можно.
— Самара сейчас Куйбышев, — поправил меня Кузнецов.
— Название не имеет значения: сегодня оно одно, а завтра совершенно другое, важна отправная точка. Две тысячи вагонов с оборудованием будут готовы через месяц, хотя кое-что уже можно отправить прямо сейчас. От вас только потребуются готовые учиться специалисты, разрешение пересечь границу американским инженерам с рабочими. И не мешать. Если договоримся по оплате, и город заключит с «Aspen Grove» контракт, то Заболотный прямо сегодня отправится в Самару и построит вам завод через год.
— Доверить артели строительство завода? На это вряд ли пойдут. Совсем скоро будет создано Управление особого строительства НКВД СССР. Всё боле-менее значимое останется в их орбите.
— Скоро не означает сегодня, а на сегодня, артель Заболотного это лучшие строители Ленинграда. У ребят самая передовая техника, грамотные специалисты, опыт работы. Если кто-то сомневается, то посмотрите, какой цех по ремонту и сборке техники они возвели в Борисовой Гриве. Уже сейчас наши специалисты могут отремонтировать танк СМК-1, который пылится на Кировском заводе второй год. Безусловно, для возведения НПЗ понадобятся подсобные рабочие, но, насколько мне известно, есть отбывающие сроки заключения осуждённые. Хоть я и против рабского труда, но иного выхода во время войны нет. Сдайте их мне в аренду.
Кузнецов внимательно посмотрел на меня и даже перевёл взгляд мне на ноги, после чего вновь уставился, пристально и не моргая, всматриваясь в глаза.
— Алексей Александрович, вы что-то хотели сказать? Рогов и копыт у меня не наблюдается. Зрачки человечьи, в дёгте не измазаны и перьев нет.
— Мне сейчас послышалось, или вы действительно считаете, что в Советском Союзе применяется рабский труд? Впрочем, послышалось, хотя мне кажется, что часто вы думаете одно, а говорите совершенно другое.
— Понятно, по НПЗ вновь не договорились. Товар ликвидный, придётся продать тем же эквадорцам или перуанцам.
— Между ними идут боевые действия. Им нечем платить, только зря потратите время.
— Отчего вы так решили, Андрей Александрович? На их земле есть залежи любимого мною золота, за пять лет владения концессией сто миллионов лягут на счёт как дважды два четыре. Да те же бананы с ананасами, к примеру.
— Вы хотите сказать, что появившиеся в столовой Смольного фрукты оттуда?
— Самолёты, которые забирали из осаждённого Могилёва раненых, не летают без груза. Экономически не выгодно, всё должно приносить прибыль. Как впрочем, и любое строительство.
— Неужели вы не понимаете, что производство авиационного бензина…
— Я отдаю отчёт, что это стратегический ресурс для страны. Но так же я отдаю отчёт, что если завод будут строить не мои люди, то пусть он строится вообще без меня. Мы с вами хорошо наладили оборот лекарств, возможно, что-нибудь получится с радиолампами и хватит.
— Не впадайте в крайности! Андрей Александрович сегодня вылетает в Москву, когда сможете составить конкретные предложения по моим вопросам?
— Думаю, секретарю хватит четверть часа отпечатать текст на фирменных бланках, — ответил я. — Хотите, обождите тут или ожидайте курьера. Но я сразу предупреждаю, ни с кем другим кроме вас и товарища Жданова я вести дел не стану.
— Мы какие-то особенные?
— С другими я бы даже разговаривать не стал.
— Даже с товарищем Сталиным?
— Мистера Сталина я бы послушал. Но меня мало интересуют его проблемы, а разрешить мои он не в состоянии. А сейчас извините, мне нужно надиктовать предложения. Мой кабинет в вашем распоряжении.
— Одну минуту, — произнёс Кузнецов. — Если с Самарой ничего не получится, вы можете отыскать двадцать пять миллионов долларов?
— Это очень большие деньги, мистер Кузнецов. Мне придётся заморозить некоторые проекты, но под залог двухсот миллионов рублей наличными, я подготовлю запрошенную сумму до вылета мистера Жданова.
— Двадцать пять миллионов долларов здесь?!
— Вы предпочитаете получить их в США?
— Я даже не знаю, — растерялся Алексей Александрович. — С одной стороны, имея этот капитал с собой можно выставлять любые условия. Однако не стоит забывать и о недоброжелателях, которые тут же усмотрят в этом подвох, и о рисках связанных с перевозкой.
— Авторитет первого секретаря Ленинграда, безусловно, возрастёт, если он только за счёт личных отношений сумеет получить большой частный кредит. Предлагаю подстраховаться и продублировать: помимо наличных здесь, эту же сумму положат в банковское хранилище и по первому моему требованию доставят в офис Константину Александровичу Уманскому.
— А почему сразу не в «Амторг»?
— С таким же успехом я мог бы разбросать купюры над горой Арарат. Мне известно как минимум о четверых сотрудниках этой организации, которые уволившись оттуда, открыли собственные компании и выступают в роли посредников между «Амторгом» и предприятиями из США, паразитируя на советских заказах. И это не тот случай, когда требуется создать фирму прокладку для ухода от налогов и деньги возвращаются домой. Боюсь, средства разворуют и поэтому только так.
Кузнецов пожав плечами, кивнул головой и неожиданно задал вопрос:
— Мистер Борисов, а вы не думали стать кандидатом в члены партии?
— Зачем мне это? Вопрос доверия между нами не стоит, министром вы меня не поставите, да и не нужно мне это, а вот лишний рычаг давления приобретёте и непременно им воспользуетесь. Не вижу выгоды.
— Тем не менее, подумайте над моим предложением.

***

Жданов летел в Москву давать объяснения в связи с неудачами на фронте, и последние полчаса обдумывал, чью фамилию назвать Сталину. Генерал-лейтенант Пядышев, выбранный на роль мальчика для битья, уже не подходил. Андрей Александрович не нарушал данного им слова, но и удобного соратника, маршала Ворошилова, подставлять не стоило. Климента Ефремовича в лучшем случае отчитают, но так или иначе, его дни на посту командующего Северо-Западным направлением сочтены. И если Сталин спросит его, кто виноват, то он назовёт себя и тут же предложит способы поменять ситуацию в лучшую сторону. Чутьё и полученные сегодня документы, подсказывали, что положительной динамики ожидать не следует, но кое-какие шаги сделать всё же стоит. Он хорошо помнил, как после выстрела в Кострикова в Смольном, на следующий день прибыла комиссия и двести московских чекистов заменили ленинградских коллег, давая понять, что ваш номер восемь, надо будет, спросим. Уберут ли его, Жданова, как в тридцать четвёртом Кирова? Скорее всего — нет, но могут существенно подвинуть и подобного повтора в карьере не хотелось. Жданов не бегал за каждой юбкой в Мариинке, да и политиком был гораздо весомее, нежели его предшественник. Однако эта «весомость» могла сыграть злую шутку. Сейчас любая последующая неудача может быть воспринята как зарождение левого крыла партии с пособничеством врагу, и Ленинград ещё долго будут воспринимать как колыбель не только революции, но и опору Зиновьева. Сталин никогда этого не забудет, и Андрей Александрович всегда будет помнить.
Посмотрев в окошко иллюминатора, Жданов заметил один из истребителей сопровождения. Не дай бог случится что-нибудь нехорошее, лётчики пожертвуют собой, но постараются защитить транспортник. Вот только получится ли у них? А удастся ли удержать оборону под Лугой? Если применять аллегорию, то надёжный щит Лужского рубежа мог выдержать 37-мм снаряд, а немцы уже лупили калибром семьдесят шесть и то, что дивизии продолжали драться почти подвиг. Однако обороняющийся всегда в невыгодном положении, это понимал даже не имеющий военного образования Жданов. Требовать от них наступления, конечно, можно, вот только кто это сумеет всё провернуть? Однако смена командующего требовала объяснения, и Жданов несколькими строчками набросал тезисы, об Андрее Никитовиче Астанине: «способен», «может», «верит в победу». Жаль, детально разработанного плана пока не было, и ожидать его в ближайшее время от штаба Собенникова не стоило. Вместо этого он вёз информацию по воздушным атакам Москвы и подтверждения о возможном провале по эвакуации Балтийского флота без должного разминирования. Однако появиться без каких-либо успехов он не мог, поэтому и отрядил Кузнецова, который не подвёл. «Осиновая роща» вновь выручила и сделала это как всегда в своём репертуаре. Неизвестный английский разведчик скопировал карту постановки минных заграждений, где ясно указывались координаты 777 немецких и 1261 финских мин. Фотокопия ценного документа ушла вице-адмиралу Трибуцу, а полученный оригинал спешил в Москву. Жданов хотел лично доложить Сталину и получить от него благодарность. А вот везти валюту в столицу, он посчитал преждевременным решением, зато в портфель удачно лёг договор о намерениях в предоставлении кредита вместе с контрактом на поставку радиоламп и телефонного кабеля, что обеспечивало загрузку предприятий города на несколько лет вперёд. Лежало там и предложение по нефти-перерабатывающему заводу, но вероятность продолжения была достаточно низкой, да и не интересной первому секретарю горкома. Появится возможность, он о ней заявит, а нет — так нет. На всё, что размещалось за территорией области, его власти уже не хватало, а значит, успех и овации достанутся кому угодно, но не ему. В тех условиях, в которых оказалась страна советов, коней на переправе менять не собирались и Микоян в очередной раз имел возможность порадовать спекулянтов. Положа руку на сердце, всё это занятие около коммерческой деятельностью было не свойственно Андрею Александровичу. Крепкий хозяйственник, безусловно, разбирался в экономике, но сейчас выполнял совершенно не свойственные ему задачи и просто, мимоходом избавил от проблем стратегические заводы.

Отредактировано Алексей Борисов (16-07-2021 21:22:40)

***

Жданов летел в Москву давать объяснения в связи с неудачами на фронте, и последние полчаса обдумывал, чью фамилию назвать Сталину. Генерал-лейтенант Пядышев, выбранный на роль мальчика для битья, уже не подходил. Андрей Александрович не нарушал данного им слова, но и удобного соратника, маршала Ворошилова, подставлять не стоило. Климента Ефремовича в лучшем случае отчитают, но так или иначе, его дни на посту командующего Северо-Западным направлением сочтены. И если Сталин спросит его, кто виноват, то он назовёт себя и тут же предложит способы поменять ситуацию в лучшую сторону. Чутьё и полученные сегодня документы, подсказывали, что положительной динамики ожидать не следует, но кое-какие шаги сделать всё же предстоит. Он хорошо помнил, как после выстрела в Кострикова в Смольном, на следующий день прибыла комиссия и двести московских чекистов заменили ленинградских коллег, давая понять, что ваш номер восемь, надо будет, спросим. Уберут ли его, Жданова, как в тридцать четвёртом Кирова? Скорее всего — нет, но могут существенно подвинуть и подобного повтора в карьере не хотелось. Жданов не бегал за каждой юбкой в Мариинке, да и политиком был гораздо весомее, нежели его предшественник. Однако эта «весомость» могла сыграть злую шутку. Сейчас любая последующая неудача может быть воспринята как зарождение левого крыла партии с пособничеством врагу, и Ленинград ещё долго будут воспринимать как колыбель не только революции, но и опору Зиновьева. Сталин никогда этого не забудет, и Андрей Александрович всегда будет помнить.
Посмотрев в окошко иллюминатора, Жданов заметил один из истребителей сопровождения. Не дай бог случится что-нибудь нехорошее, лётчики пожертвуют собой, но постараются защитить транспортник. Он знал, что у них есть приказ даже идти на таран, в случае невозможности продолжения боя. Вот только получится ли у них? А удастся ли удержать оборону под Лугой? Если применять аллегорию, то надёжный щит Лужского рубежа мог выдержать 37-мм снаряд, а немцы уже лупили калибром семьдесят шесть и то, что дивизии продолжали драться почти подвиг. Однако обороняющийся всегда в невыгодном положении, это понимал даже не имеющий военного образования Жданов. Требовать от них наступления, конечно, можно, вот только кто это сумеет всё провернуть без должных резервов? Однако смена командующего требовала объяснения, и Жданов несколькими строчками набросал тезисы, об Андрее Никитовиче Астанине: «способен», «может», «верит в победу». Жаль, детально разработанного плана пока не было, и ожидать его в ближайшее время от штаба Собенникова не стоило. Вместо этого он вёз информацию по воздушным атакам Москвы и подтверждения о возможном провале по эвакуации Балтийского флота без должного разминирования. Однако появиться без каких-либо успехов он не мог, поэтому и отрядил Кузнецова, который не подвёл. «Осиновая роща» вновь выручила и сделала это как всегда в своём репертуаре. Неизвестный английский разведчик скопировал карту постановки минных заграждений, где ясно указывались координаты 777 немецких и 1261 финских мин. Фотокопия ценного документа ушла вице-адмиралу Трибуцу с требованием немедленно вывезти весь арсенал, а полученный оригинал спешил в Москву. Жданов хотел лично доложить Сталину и получить от него благодарность. А вот везти валюту в столицу, он посчитал преждевременным решением, зато в портфель удачно лёг договор о намерениях в предоставлении кредита вместе с контрактом на поставку радиоламп и телефонного кабеля, что обеспечивало загрузку оставшихся предприятий города на несколько лет вперёд. Лежало там и предложение по нефти-перерабатывающему заводу, но вероятность продолжения была достаточно низкой, да и не интересной первому секретарю горкома. Появится возможность, он о ней заявит, а нет — так нет. На всё, что размещалось за территорией области, его власти уже не хватало, а значит, успех и овации достанутся кому угодно, но не ему. В тех условиях, в которых оказалась страна советов, коней на переправе менять не собирались и Микоян в очередной раз имел возможность порадовать спекулянтов. Положа руку на сердце, всё это занятие около коммерческой деятельностью было не свойственно Андрею Александровичу. Крепкий хозяйственник, безусловно, разбирался в экономике, но сейчас выполнял совершенно не свойственные ему задачи и просто, мимоходом избавил от проблем стратегические заводы, которые, к тому же, уже эвакуировались или находились в стадии демонтажа оборудования. Когда самолёт пересёк Ладогу, Жданов углубился в чтение полученного пакета от Кузнецова. В его руках находилась непривычного дизайна объёмистая папка со стальными защёлкивающимися кольцами, страницы в которой крайне удобно было переворачивать. На обложке, заглавными буквами было написано: «Poner una pica en Flandes». Его уже не смущало наличие на листах принятого в советском делопроизводстве грифования. Только вместо фамилий были проставлены цифры, а вместо подписей абракадабра из линий, квадратиков и прямоугольников. Его даже позабавило, что в графе «получатель документа» так же стоял набор цифр и, судя по всему, так была зашифрована его фамилия. На первых листах шла отражавшая экономическую составляющую области аналитическая подборка. Листы пестрели разнообразными графиками и данными: количество населения, валовый продукт, эффективность предприятий по каким-то маркерам и коэффициентам, данные по эвакуации, не совпадающие со списками Попкова и почему-то тоннаж флотилии с вспомогательными, транспортными и рыболовецкими судами. В прошлый раз, полученные от американца сведения в аналогичной папке по железной дороге, паровозам и запасам угля сильно помогли, и умевший вычленять нужную информацию Андрей Александрович сделал в блокноте пометки, переписав следующие: «В случае блокады города немцами с юга и финнами с севера, особое внимание следует уделить снабжению предприятий сырьём и вывоза готовой продукции водным путём. Для успешного осуществления следует подготовить инфраструктуру для приёма и отгрузки посредством возведения временных портов на западной и восточных областях Ладожского озера с логистической сетью и складами повышенной защищённости. Произвести мобилизацию плавательных средств и озаботиться постройкой новых в размере 15-27% от имеющихся. Осуществить резервное бесперебойное электроснабжение путём прокладки силового кабеля до Волховской ГЭС по дну озера и трубопровода для перекачки ГСМ». Предлагалось на берегах Шлиссельбургской губы в бухтах Морье, Новая, Осиновец, Гольсмана и Каботажная выстроить пирсы с подводкой железнодорожного полотна. Тут же шли расчёты по строительным материалам, людским ресурсам, задействованной техники и срокам исполнения. К ним прикреплялись листы с общими чертежами плашкоутов, судов и самоходных барж, где можно было заметить аналоги паромов Герберта и Зибеля, которые можно было приобрести. 
Записав, Жданов на минуту задумался. Если проследить ход аналитического расчёта, то получалось, что к концу сентября город подвергнется жестокому испытанию, и Лужский рубеж мы не удержим. «Не верит в нас аптекарь, — тихо произнёс Жданов — но и не бежит, сукин сын».
— Кто сукин сын? — тут же спросил сидевший позади председатель Ленгорисполкома Попков.
— Пётр Сергеевич, — не поворачивая головы, отвечал Жданов. — Проверь-ка цифры по эвакуации за четырнадцатое и девятнадцатое число. Люди в Новосибирске уже должны быть, а их всё нет. В Пушкине не порядок. Куда смотрит партийный контроль? Вон, обожаемый советскими детьми фантаст Беляев до сих пор там, а ведь ему дом в Пицунде подготовили. Товарищей от дела оторвали, средства затратили, чтобы писатель творил и ни в чём не испытывал нужды. Профессор Чернов там же. Разберись и доложи.
Попков полез в портфель, а Андрей Александрович продолжил изучение документов. Дальше шёл перечень кораблей с пометками. Часть из них находилась непосредственно в акватории озера, а часть речных несамоходных судов была разбросана по речным стоянкам. Флотилия базировалась в Сортанлахти, буксиры в Шлиссельбурге, тральщики стояли у причалов Осиновецкой базы. Жданов не разбирался в кораблях, поэтому лишь бегло ознакомился и перевернул страницу. Следующий лист был почти копией первого, только графики расчётов вели свои координаты с ноября месяца этого года. В конце шли данные по возможным потерям среди населения области, а так же способы разрешения кризиса и первый секретарь невольно прикусил губу. Такого просто не могло быть. Разрешить в области индивидуальные хозяйства, огороды, хозрасчёт, торговля, кредит — разве это выход? Но с другой стороны прогнозы жуткого голода и потери среди людей старшего возраста в 64% при самом благоприятном исходе. Нет, страна не оставит Ленинград и поможет, как и город в свою очередь сделает всё для страны.
Размышления Жданова прервал Белов, появившийся возле него внезапно и совершенно бесшумно. Хоть воздушный лайнер и был оборудован самой совершенной на то время звукоизоляцией, шум моторов проникал в салон и отображался постоянным гудением, из-за которого шаги были не слышны. В его руках был термос и маленький пенал. Настало время приёма лекарства, а вместе с ним напоминание о зависимости.

9. Орешек ещё держится.

За округлой купольной крышей яхт-клуба, омытой последними летними дождями, шумело озеро. Гребни волн, словно языки пламени, лизали пирс, силясь дотянутся до мачты с фонарём или хотя бы облизать резиновые кранцы по бокам причала. По серому небу торопливо проплывали облака и, теряясь за пеленой тумана, спешили куда-то на восток. На берегу, у самой воды, промеж кривоватых сосен громоздился ангар, выкрашенный в песчаный цвет берега и накрытой сеткой. За ним, у дороги размещались три площадки с направленными в хмурое небо орудийными стволами муляжей зенитной артиллерии. Справа от ангара ютился маленький домик с открытой верандой, столиками и составленными на них стульями. Напротив кафе на волнах покачивалась «Ведьма», волны били в её борт как колотушка в бас-барабан, и над этим многоголосым шумом волн и ветра дрожал поднятый у гакаборта флаг. У флагштока, на корме стоял Смоллетт и всматривался на дорогу. С утра прошла погрузка и заполненные трюмы верный признак дальнего похода. Вечный пленник корабля, прикованный мёртвым якорем, он напоминал старого пирата, продавшего морскому дьяволу свою душу и не смеющего покидать судно. Наконец на берегу показался свет фар, и машина буквально ворвалась на пирс. Выскочивший из неё человек в военно-морской форме с нарукавной повязкой быстрым шагом дошёл до трапа и перебрался на борт яхты.
— Приказ для капитана, — сказал посыльный, приложив к бескозырке правую ладонь, после чего порылся в переброшенной через плечо холщовой сумке и, зажав в руке искомое, стал ожидать.
Кое-как понимавший русский язык, Смоллетт представился, так же отдав честь и, расписавшись в получении, принял пакет. «Вот и пришло время сослужить настоящую службу, камбалу мне за ремень», — тихо, произнёс он, отправляясь в свою каюту, и гаркнул, как простуженный морской волк, с хрипотцой: — разбудите Янсена, пусть старый филин шевелит поршнями!
Катание детей по Ладоге и проходы по Неве за последние месяцы в расчёт он не брал, это не служба, а так, увеселительная прогулка, хотя о некоторых моментах он бы предпочёл забыть. Как бы не был опытен капитан, тем не менее, с первого раза пройти Неву без лоцмана у него бы, скорее всего не получилось и снаряды для «Эрликонов» с испанским вином в конце июля не добрались бы до Кронштадта. Теперь Ричард мог бы и сам провести яхту через Ивановские пороги ночью, но со старым проводником было надёжнее и в силу обстоятельств — необходимо. Поднятый под краспицу до упора красный гостевой флаг, обязывал соблюдать законы даже во время войны. Убелённый сединой ингерманландский финн по Grew-List (Судовая роль) числился штурманом и помполитом на яхте и неполных сорок лет исполнял обязанности лоцмана на Неве, пока колени не перестали сгибаться, а сверху не спустили приказ о выселении. И быть бы старому сейчас где-нибудь на Енисее, кабы судьба не распорядилась иначе. К счастью и взаимной выгоде, с недавних пор он проживал с семьёй в Коккорево, и начальство случайно вспомнило, что с тридцать девятого имелся за ним кандидатский стаж в партии. Последнее обстоятельство позволило занять должность, без которой казалось немыслимо существование команды на кораблях в Советском Союзе и оставаться лоцманом. Старик никуда не лез, когда надо — делал свою работу, а в основном, борясь с подушкой, отрабатывал свой номер и всех устраивал. Но всё чаще команда стала замечать, что кэп и помполит подолгу говорят за жизнь, перемешивая английские и русские слова, потягивая пиво, а иногда и кое-что покрепче.
Янсен появился даже раньше, чем ожидалось. С помощью словаря, интуиции, штурманского транспортира и старика, Смоллетт стал переводить послание, делая пометки на карте. Едва маршрут был проложен, как в каюту постучался радист, просивший капитана прийти в радиорубку.
«Кэп, — произнёс он. — Босс на связи, поторопитесь, погода портится».
Первые сказанные слова, когда капитан покинул радиорубку, не касались ремня и камбалы. Он вообще не проронил ни слова и уже в кают-компании, когда весь экипаж ждал от него известий, произнёс:
— Будет жарко. Русские эвакуируют свой флот из Таллина. Мы станем подбирать тех, кому не повезло искупаться в море. Роберт, — Смоллетт перевёл свой взгляд на молодого матроса, — босс уверен, что в этот раз тебе найдётся работа. Проверь машинку от и до. Хоть мы и выполняем миссию по спасению, я не намерен корчить рожу, если по нам будут ссадить с неба.
Смоллетт пронзительно посмотрел на членов команды, словно выискивал незначительную слабину в душах своих ребят. Все молчали и следили за его глазами.
— Может, нам стоит взять дополнительную помпу? — прервал тишину механик. — Близкий разрыв может способствовать образованию течи.
— Возьми, — хотя как по мне, угроза надвигается совсем с другой стороны. Из Риги мы пойдём с пассажиром и это ни кто иная, как Виктория Бэссил.

***

От причалов, захлёстанных морской водой, перевёрнутых лодок, просмоленных баркасов, стальных катеров, стоящих на туго натянутых пеньковых канатах, тянуло смолой, рыбой и крепким дёгтем. Смоллетт посматривал на часы и в небо. Рядом суетились таллиннские рыбаки, зло косясь в его сторону, но капитану на эти взгляды и ругань было наплевать. Пусть захлебнутся в своей ненависти. Не он дал распоряжение затопить суда. Вряд ли кому-нибудь, из находящихся здесь, война принесла счастье. Точно уж не этим рыбакам и ему. Смоллетт знал цену труду, но он был чужд сочувствию. У каждого своя радость и своё горе. Всё сугубо личное. В компании только пить хорошо. Впрочем, отнять затопленные баркасы у моря не такая уж и невыполнимая задача: взморье Балтики не пугает своими глубинами. Не зря же они выносили всё мало-мальски годное на берег. Сложнее будет со сброшенными в море вагонами, но только сложнее. Наконец катер отдал швартовы и, набирая ход, стал выходить на фарватер бухты. Как только расстояние превысит два кабельтовых, настанет пора уходить и «Ведьме». Окутавшись дымом из труб, караван судов покидал Таллинн. Море не противилось, а небо пока было чистым. Всё изменилось через пару часов.
Корабли сопровождения вели огонь. Дальномерщики и артиллеристы, минёры и электрики, радисты и машинисты и даже вестовые — все они — от командиров, стоящих на мостиках, до трюмных и механиков, находившихся в глубинах кораблей на своих постах, — все они слились в одном стремительном, слаженном действии. Нанести как можно больше урона противнику и уцелеть самим. Все боевые корабли, их орудия, механизмы и люди как бы превратились в грозные и могучие существа, нацеленные для разящего удара. Но редко бывает так, что с противоположной стороны смиренно ждут снарядов, небо прозрачно и приветливо, а с глубин не поднимаются мины. Без потерь не обошлось. Невозможно скрыть от противника такое массовое перемещение кораблей. И если первый налёт бомбардировщиков с горем пополам отбили, то следующий наделал бед.

Отредактировано Алексей Борисов (27-07-2021 15:28:17)

Всё так. ляпсус, извините.