Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.33)

ГЛАВА 26. О дружбе, благодарности и благоразумии

Александр знал — необходимо как можно скорее сообщить Жоржу о случившемся, не дожидаясь присяги и тем более возвращения в Гент. Собираться в дорогу Готье де Шатнуа должен был прямо из лагеря — без подготовки, без запасов, разве что с кошельком, который Александр без раздумий передал капитану. Писать молодой полковник и почти что рувард тоже ничего не стал, полагая, что доверять подобные новости бумаге может лишь безумец или редкий глупец. Даже латынь казалась Александру слишком ясной и понятной, и он решил, что устного сообщения будет более чем достаточно. Оставалось поочередно проинструктировать Готье и Даалмана, который должен был заменить в лагере Шатнуа, а потом еще раз вознести горячую молитву Всевышнему, чтобы Он сохранил их всех.
В то время как Александр де Бретей от всей души взывал к Господу, другой человек, находящийся более чем в ста лье от него, возносил к небесам не менее пылкие молитвы. Принц Релинген благодарил Всевышнего за то, что тот позволил ему оказаться в нужное время в нужном месте и предотвратить страшное несчастье.
Чужой дом, где по-хозяйски разместился его высочество со своими людьми, был крепок, но довольно убог. Простой стол, сколоченный из дурно оструганных досок, вместо табуретов у стены — две такие же грубые скамьи. И свечей в доме тоже не было — лишь единственный факел на стене, так что принц Релинген мог только браниться, разбирая в неровном свете огня закорючки отвратительного почерка мерзавца, что теперь связанным валялся у его ног.
Впрочем, ругаться ему хотелось не только из-за дурного освещения. Если бы не присутствие его людей, он бы многое мог сказать о двух глупцах, что сначала принимают идиотские решения, а потом подписывают не менее идиотские бумаги. О чем они думали и думали ли вообще?! Если бы эта парочка безумцев не была опоясана шпагами, с каким удовольствием принц задал бы им трепку,  но, к величайшему сожалению его высочества, подобные действия были невозможны в отношении двух совершеннолетних дворян. И потому принцу Релингену оставалось только мысленно браниться, перемежая ругательства благодарственными молитвами за то, что проклятая закладная оказалась у него в руках.
Второй и последующие из захваченных документов были написаны до ужаса знакомым почерком, и вид этих бумаг заставил Жоржа-Мишеля побледнеть и в смятении вытереть со лба пот. Если закладная могла разорить Александра — и это в лучшем случае, попавшие в руки принца Релингена письма привели бы друга на эшафот.
«Они что — сошли с ума?» — размышлял Жорж-Мишель, раз за разом перечитывая письма Александра к королю Наваррскому. Договоренности по перемещению армий, рассуждения о деньгах и оружии, планы заговора против наихристианнейшего короля, планы фактического раздела Франции… Это тянуло даже не на эшафот — на колесо…
«Этого не может быть, потому что просто не может быть», — сказал себе Жорж-Мишель и в сердцах швырнул письма на стол. И все же он видел руку Александра, он видел бумагу, на которой тот обычно писал, видел знакомую подпись, и отказывался верить в то, что видел.
Принц Релинген прекрасно помнил письма друга и помнил, как целыми днями ломал голову, чтобы расшифровать иносказания родственника. Здешние письма были не просто откровенны — они отличались редкой наглостью. С подобной наглостью принц не раз сталкивался при общении с Гизом, но она была совершенно не свойственна Александру — во всяком случае, раньше.
А еще количество писем… Жорж-Мишель признавал, что можно перехватить одно письмо, ну, в крайнем случае — два. Но не все же! Или кто-то выкрал их у кузена Наварры? Анри что — этого не заметил?!
Последнее предположение было и вовсе абсурдно, и принц Релинген с ненавистью взглянул на мерзавца у своих ног. Он давно не испытывал этого чувства — желания убивать. А еще ему было очень страшно. Последний раз такой ужас он пережил в семьдесят втором, когда несся в Бар-сюр-Орнен, чтобы не дать подданным короля Карла, таким же безумным, как и сам король, пройти огнем и мечом по Барруа. Тогда ему тоже хотелось убивать, и он убил, но убивать сейчас было совершенно невозможно. Негодяй и его сообщники должны были говорить, и его высочество готов был лично спуститься в подвал, чтобы узнать все.
От святого Мартина поплыл колокольный звон, ему вторили колокола собора святого Маврикия, и Жорж-Мишель понял, что из Анжера пора убираться. А потом сообразил, что ему не требуется тащить с собой всех преступников, достаточно главаря и трех его подручных. А раз так…
Со знакомым звуком кинжал вышел из ножен.
— Ваше высочество… — заговорил было Мало, но наткнувшись на мрачный взгляд господина, замолчал и отвел взгляд.
Когда Жорж-Мишель вытер клинок о куртку последнего трупа, то с досадой понял, что легче не стало. Повернулся к связанному негодяю, потряс бумагами прямо перед его носом:
— Это все?
Разбойник, насколько это было возможно в его положении, утвердительно закивал, но Жорж-Мишель не хотел рисковать. Негодяй мог солгать, а проверить все возможные тайники разбойничьего притона у них не было времени.
— Мерзавцев с собой, дом спалить! — коротко приказал он.
— Это привлечет внимание, — скорее для очистки совести обронил Мало.
— Значит, кому-то не повезет, — по-прежнему мрачно отвечал принц.
Чужая провинция, чужая столица, никуда не годный губернатор и ленивая стража... К счастью для жителей Анжера никто не попытался заступить дорогу хорошо вооруженному отряду с ног до головы закованному в броню. Жадное пламя поднималось к небесам, но и это зрелище не утешило принца. И лишь когда они бросили коней в галоп, ему стало легче.
Полузабытое чувство от успешно завершенного рейда вымело из души Жоржа-Мишеля все страхи и сомнения. Даже когда они перешли на шаг, гнетущий страх больше не имел над ним власти. Он был свободен — от мыслей о податях и городских советах, о дорогах и мостах, и это пьянящее чувство свободы вызывало победную улыбку на его лице. Он вновь сражался и вновь побеждал — уничтожил одних врагов, захватил других, а, главное, завладел бумагами, которые могли погубить друга. И даже если он что-то упустил, пламя обратило все опасные документы в пепел.
Конские копыта гремели по подъемному мосту, и только тут Жорж-Мишель сообразил, что мерзкие бумажонки никак не могли быть письмами Александра. Они были слишком новенькие, слишком чистенькие, чтобы можно было поверить, будто их везли через всю Францию и половину Фландрии и Наварры. Принц Релинген теперь вообще готов был поклясться, что оказался первым, кто их читал. И, значит, мерзавцев стоило как следует допросить. Они еще узнают, что такое правосудие.

Продолжение следует...

Ну да. Жорж-Мишель очень не любит, когда с ним и его близкими кто-то такие шутки шутит. И он все выяснит. Но одни проблемы потянут за собой другие. В общем, покой там никому даже не приснится.