Продолжение

Рувард Низинных земель изумленно вскинул голову. Правитель империи, над которой никогда не заходит солнце, пишет мелкому немецкому принцу?! Даже если это муж его племянницы и кум…
— Мне через Арсхота предложили Низинные Земли в качестве приза, — продолжил Жорж-Мишель. — Его величество сообщил, что готов одарить меня, лично меня еще парочкой провинций рядом с  Релингеном и Барруа. Моему дядюшке очень хочется видеть наместником этого жемчужного ожерелья человека надежного и решительного, чужака, не связанного близкими узами с дворянством Низинных земель, но и не слишком чуждого для них.
Александр замер — от таких предложений не отказываются…
— И, кстати, это предложение касается не только меня, —  Релинген внимательно смотрел на друга. — Твои успехи впечатлили его католическое величество, и он готов дать тебе войска, чтобы ты поддержал нового наместника.
— Что?! — Александр де Бретей решил было, что ослышался. — Что вы такое говорите?!
Он сразу вспомнил слова Иоганна Нассау: «Сегодня вы обороняете Гент, завтра будете его осаждать…»
Принц Релинген подошел к другу, положил руку ему на плечо:
—  Да сиди уж. Это хорошее предложение — у меня будет власть, у тебя богатство и влияние. Филипп знает, чем порадовать своих верных слуг. Но я не мог принять такое важное решение без тебя.
Александр де Бретей скинул руку принца со своего плеча и вскочил:
—  Ваше высочество изволит шутить? И за этим вы вызывали меня в Лош — чтобы предложить стать карателем?!
Взгляды друзей скрестились, и, казалось, грозовой разряд прошел по кабинету принца крови.
— Александр, мы давно не видались, я не умею читать мысли, так что я, я действительно вызвал тебя в Лош, чтобы все прояснить раз и навсегда, — принц Релинген был взволнован так, как только может быть взволнован человек, принимающий важнейшее в своей жизни решение, и отягощенный пониманием того, что решение будет  принимать не только он. И от его решения будут зависеть судьбы сотен тысяч людей. — И да, если тебя тревожит мое отношение к религиозным свободам батавцев, тему резни я закрыл для себя в семьдесят втором…
Александр остановился: он ведь не ослышался?
— Жорж, повторите, пожалуйста, что вы сказали.
— Я сказал, что не испытываю желания повторять подвиги кузена Карла в вашей Батавии.
Батавия… И пусть из уст Релингена  это название Низинных земель прозвучало с легкой иронией, как будто его забавляло трогательное желание фламандцев вести свою историю от вестготов, а то и от сотворения мира, одним словом его друг дал понять, что думает о желании короля Филиппа дать им власть над Низинными землями.
— Жорж, — Александр де Бретей задумался, сколько бессонных ночей провел его друг, обдумывая, как лучше поступить, а еще он вдруг осознал, что Жорж со своим красноречием и знанием людей вполне мог бы убедить его принять волю католического короля. В переданном через Арсхота письме Габсбурга не было ничего, что бы говорило о репрессиях и казнях, это было благородное предложение для верного подданного от великодушного короля, желающего всего лишь мира и процветания своим землям. Если только не знать Филиппа. А после чтения судебных документов он уже знал.
— Жорж, у вас определенно есть план, иначе вы бы не пошли на мятеж против автора этого письма.
Принц Релинген, наконец, позволил себе улыбнуться. Впервые за весь разговор.
— Умеете вы подбирать слова, Александр, научились, смотри-ка! Да, с точки зрения Филиппа —  это мятеж. Потому что я намерен написать, что не имею влияния на генерала Бретея. Но, Александр, ты понимаешь последствия отказа? Там, где я отделаюсь ударом кинжала, на худой конец —эшафотом  и  мечом палача, ты отправишься на костер.
Александр де Бретей покачал головой. Их фламандский поход начался вынужденно, не вовремя и неожиданно для них, но теперь останавливаться было поздно.
— Я не отступлю, но ты должен знать, что я буду сражаться в Низинных землях не только за твою корону, но и за их свободу.
Принц вновь улыбнулся и кивнул:
— Я уже понял это из твоих писем, но предложение короля Филиппа способно вскружить голову любому. И, еще Александр, не перебивай меня и послушай. Не перебивай, это важно!
Александр де Бретей, знавший все перемены настроения друга, замер, уловив в тоне принца действительную серьезность. Друг хотел сказать ему что-то очень важное для себя.
— Я освобождаю вас от любых обязательств передо мной, — совершенно серьезно и даже торжественно заговорил принц. — От любых — слышите вы? — кроме тех, которые вы примете сами и добровольно. Но я никогда не перестану поддерживать вас и помогать вам, и вы всегда найдете во мне самого преданного и любящего старшего брата. 
Молодой полководец сделал шаг вперед и тот час порывисто обнял друга и родственника, только что сказавшего, что  отныне и навсегда считает  его братом… Стоп! Младшим братом… Вот кто на самом деле умеет подбирать слова — учиться и учиться. Но ведь действительно, младший брат.
Жорж-Мишель обнял его в ответ, потом отступил на шаг и проговорил:
— До сих пор не могу поверить — вернулся и живой! Изменился-то как…
Его высочество прикоснулся к другу, словно хотел проверить, не сон ли это. Потом покачал головой и указал Александру на стул.
— Но вы же понимаете, Александр, в чем сложность нашего положения? Отказать Филиппу — это очень серьезно, а вот полноценной армии у вас пока нет… Да-да, я знаю, что вы скажете… — отмахнулся принц на попытку друга заговорить. — И я даже признаю, что использовал в Турени ваш опыт, но все же Нидерландам нужна армия. Нет, вот скажи мне, ты зачем согласился на должность руварда? — вопросил Жорж-Мишель. — Ты что — не понимал, что все эти Нассау, Эпинуа и прочие просто пытаются тебя использовать? Да они просто прикрываются тобой!
— Я понимаю, Жорж, — спокойно ответил Александр. — Но выбора не было. Если бы я отказался, я бы не значил вообще ничего. А так меня не только слышат, но временами еще и слушают. Я могу что-то сделать. Ради этого стоило рискнуть.
Жорж-Мишель покачал головой.
— Ладно. Что сделано, то сделано, — проговорил он. — Я уже говорил, что Низинным землям нужна армия. Дать ее может только Генрих. Для этого вам всего лишь нужно уговорить Генеральные Штаты избрать Франсуа королем Низинных Земель.
Александр не стал вскакивать. Не стал возмущаться и произносить обличительные речи. С пониманием посмотрел на друга, который решил облегчить ему бремя выбора.
— А как же вы?
— А я немного подожду, — отвечал принц. — Мирон прекрасный врач, но он еще и царедворец. Он льстит наследнику и обманывает короля, но меня-то не проведешь. Франсуа умирает, Александр, — сообщил Жорж-Мишель. — Я стал слишком хорошим врачом, чтобы не видеть очевидного. Нашему принцу не так много осталось. Наследственная чахотка Валуа. Он держится только волей и жаждой короны, так сделайте это скорее!  Франсуа — это армия, Александр, армия, которая так нужна вам и которая будет вашей. Ко всему прочему, если короновать одного короля, короновать второго будет уже легче.
Александр снова видел друга прежним — вдохновенным и волевым человеком, который способен думать на много ходов вперед и способен поступиться малым, чтобы взять все.
— Франсуа должен стать королем, пока он еще может держаться в седле и заседать в Генеральных Штатах. Да и для тебя это хоть какая-то гарантия безопасности. Та самая — не костер, а меч палача, — заметил Жорж-Мишель. 
Александр понимал, что Жорж отчасти щадит его самолюбие, но ведь друг в точности не знает, чего он достиг в Низинных землях. Впрочем, армия была нужна — Жорж был прав. Они слишком зависят от капризов отдельных командиров и вельмож, а их ждали четыре армии! Армия в его руках — обученная армия, скованная дисциплиной и закаленная в боях — будет серьезным аргументов для любого.
— Но мы должны избавить Низинные земли от испанцев, — напомнил молодой полководец. —  Это же просто Pestis Maxima*!
— Я знаю, что такое Испания, — заметил Жорж-Мишель. — Все, Александр, иди отдыхай. До обеда осталось не так уж и много времени, а тебе нужен отдых...

* Величайшая чума (лат.)

Продолжение следует...

Продолжение

— Жорж, подожди, — Александр поднял руку, призывая к молчанию. — Я должен кое-что сказать… про мои владения…
— А-а-а, про Бретей и Саше? — протянул принц, и в его тоне прозвучали какие-то новые ноты, от которых молодой рувард в недоумении встрепенулся. — Решил признаться? Вот что меня удивляет… — уже другим, резким и недовольным тоном продолжил Жорж-Мишель. — Вроде, разумный человек, полководец и рувард, отец семейства, а временами как мальчишка-паж… Тот самый, который сначала нашкодит, а потом, когда сообразит, что трепки не избежать, решает признаться…
— Жорж…
— Не надо ко мне взывать! — недовольно бросил принц, и Александру показалось, будто время повернуло вспять, и граф де Лош и де Бар вновь отчитывает «шевалье Александра». Впрочем, нет, даже не отчитывает… С таким выражением друг (который тогда еще не был его другом) глядел на него лишь однажды — тогда он, кажется, даже собирался его убить. — Такого болвана еще поискать… Точнее, двух — я не снимаю вины с Шатнуа. На свои закладные! И, ради Бога, сожги их немедленно, прямо сейчас, у меня на глазах. Ну?!
По тому, как он не положил, а швырнул документы на стол, Александр понял, что друг долго скрывал гнев, и сейчас этот гнев грозит затопить все вокруг. Бездумно взял бумаги…
— Вы их выкупили?
— Нет, унаследовал от одного мерзавца... Ничего, Каймар свое получил, — мрачно объявил Жорж-Мишель: — Проехался на четверке лошадей в четыре стороны одновременно!
Александр почувствовал, что ему нечем дышать. Слов не было, только ужас и еще какое-то чувство, которому он не мог подобрать название…
Что Жорж наделал?! Господи, он печатал свои листки, говорил об ужасе правления испанцев, и вот его друг, как Альба, воспользовался…
Александр в смятении стоял посреди кабинета, ничего не видя и не слыша. Как теперь смотреть людям в глаза? Как прикасаться к Соланж, брать на руки сына… Говорить о чести…
Александр не сознавал, что произносит все эти слова вслух.
Лицо принца Релингена изменилось. Он шагнул вперед, ногой пододвинул табурет, положил руки на плечи друга и почти силой заставил сесть. У Александра не было сил сопротивляться ни действиям принца, ни силе приказа в его словах: «Audi vidi sili**. Вообще ничего не говори!»

** Слушай, смотри и молчи (лат.)

Жорж-Мишель прошел по кабинету туда и сюда, с силой потер лицо, посмотрел на оцепеневшего, потерянного друга, на его побелевшее лицо, шагнул назад.
— Александр, это не то, что ты вообразил. Нечего сказать — хорошего же ты обо мне мнения… Но я тебя прощаю… Я знаю, что ты читал последние месяцы — твои листки дошли даже до Турени. И прости меня. Я должен был сообразить, как ты это поймешь после испанских судебных дел… Сейчас я дам тебе кое-какие документы. Они были у Каймара. Прочти и все поймешь…
В руки Александра опустилась пачка бумаг, и он попытался читать, но буквы прыгали перед глазами, и до разума не доходило ничего.
— Читай вслух, — Жорж-Мишель понял состояние друга. — Так будет легче.
Александр постарался сосредоточиться:
— «Сир, я полностью с вами согласен. Этот Валуа способен только обещать, ничего не давая взамен, и потому мы с вами имеем право взять свое. Соланж уверила меня, что вы держите слово, а я верю своей жене и своим кузенам. Франция и Испания основательно пограбили Наварру, так почему бы вам не восстановить древнюю Аквитанию, владение ваших предков? В свою очередь я хочу присоединить к Низинным землям Пикардию, как наследие моих предков Меровингов. Да и наш общий кузен имеет право на свою долю. Я понимаю, что все упирается в деньги, но семнадцать провинций — это европейская Голконда, не удивительно, что Филипп вцепился в нее и не хочет отпускать. За здешнее золото мы поднимем против Филиппа и брата Генриха всех дворян Франции и Наварры. Золото легко решает все вопросы.
Ваш верный друг и кузен
Александр де Бретей».
— Что это?! — прочитанное не укладывалось в голове, казалось бредом и чей-то дурной шуткой.
— Не узнаешь почерк? Свою подпись и печать? — проговорил принц Релинген. — Даже бумага та же. Ты всегда пишешь на такой.
— Я этого не писал… — прошептал рувард.
— Конечно, это подделка, — подтвердил Жорж-Мишель. — В этом можно убедиться, если посмотреть вот через это стекло. Смотри — я назвал его «увеличателем», я же говорил, что занимаюсь оптикой. Но это я, а судьи наплевали бы на все мои увеличатели и попытки доказать, что это подделка!
Жорж-Мишель в волнении прошелся по кабинету.
— Эти бумаги были найдены у Каймара. Там предлагался не только раздел Франции, но и убийство короля. По сравнению с этими письмами даже Гиз выглядит скромнягой! Мое имя тут упоминается восемь раз. Имя Соланж — двенадцать. Адресат — король Наваррский. Как тебе такой размах?
Александр отложил одно письмо и принялся читать второе.
— Хватит, Александр. Дальше только хуже. Этот человек не просто хотел тебя разорить. Он хотел отправить тебя на эшафот. Тебя, Соланж… ну и меня тоже. Впрочем, за такое отправляют в последнюю поездку на четверке лошадей. Понимаешь? — Александр молчал, не в силах что-то говорить. — У тебя в закладных было условие — расплачиваться с долгом здесь, в Турени, — разъяснял Жорж-Мишель. — Но ты же был изгнан! И когда ты вернулся бы — без разрешения короля, замечу — тебя бы схватили. И деньги на выкуп подтвердили бы эти письма и выставили бы тебя заговорщиком. А закладную он бы сжег. Просто и действенно!
Александр де Бретей вытер влажный лоб.
— Но я не собирался выкупать Бретей и Саше, — заговорил, наконец, он. — Сначала хотел. Мы посчитали и все получалось. Но потом я понял, что это невыгодно. Я написал Каймару…
— Я видел твое письмо, — сообщил принц. — После него Каймар перешел к покушениям на меня…
— Зачем?!
— А ты что — не приехал бы на мои похороны? — с искренним изумлением и даже возмущением поинтересовался его высочество. — Ему надо было выманить тебя во Францию. Ты очень ему помешал — и не один раз, — проговорил Жорж-Мишель. — Но, к счастью, ты на редкость везуч. Ты доказал, что добрые дела вознаграждаются. Помнишь, ты просил за главаря разбойников — чтобы ему позволили исповедоваться и причаститься перед казнью?
Александр потер лоб, стараясь припомнить давние события:
— Да, что-то такое было…
— За него просил старик-воспитатель.
— Кажется, да…
— Этот старик обратился ко мне… Из благодарности, — пояснил друг. — Он рассказал про интригу Каймара, рассказал, где тот находится, и что надо искать. Вот я и повторил твой рейд в Анжу и взял Каймара с поличным. Все подтвердилось, Александр! — Жорж-Мишель возобновил бег по кабинету. — И еще кое-что выяснилось. Помнишь, мы не могли понять, кто стоял за теми разбойниками? Так вот, это был он.
Александр слушал друга и пытался осознать, как такое могло случиться. Почтенный человек, один из богатейших людей провинции занялся разбоем — и для чего? Просто, чтобы внести разлад между ним и Жоржем.

Продолжение следует...

Продолжение

Рассказ друга напоминал нелепый и бессвязный сон, но все, о чем сейчас говорил Жорж, подтверждалось, и даже не показаниями преступника — etiam innocentes cogit mentiri dolor*, но документами: письмами, дневниками, даже рисунками…

* Боль заставляет лгать даже невинных (лат.)

Эти рисунки больше всего потрясли руварда. Портреты — его, Соланж и Жоржа, вот только на месте глаз там зияли дыры. И там, где должны были находиться сердца, тоже остались дыры. Они что — кололи рисунки булавками и стилетами?!
— Сначала я полагал, что его жена и падчерица — сами жертвы преступника, — рассказывал друг. — Они выглядели такими кроткими, запуганными... Я даже избавил их от необходимости смотреть на казнь. Я выпустил их, дал денег. А потом я взялся за бумаги и выяснил, что невинными они не были. 
Жорж-Мишель перелистал толстую тетрадь и передал Александру.
— Полюбуйся! Идею с заговором придумала жена Каймара. Текст фальшивок они сочиняли с мужем вдвоем. А будто бы твои письма нарисовала милая девочка шестнадцати лет от роду. Портреты тоже. Тогда я понял, что колдовства и ведовства нет, а вот ведьмы есть, — почти обреченно сообщил Жорж. — Но тебе опять повезло. Я велел разыскать их и взять под стражу, но вскоре узнал, что опоздал. Волки, их загрызли волки… Божий суд, Александр…
Рувард Низинных земель отстраненно подумал, что волки, видимо, были о двух ногах, и так же отстраненно задумался, кто именно из людей принца Релингена не поверил в невиновность вдовы Каймара и его падчерицы — Себастьен Мало или Карл? Карл больше походил на такого человека. И он был от души благодарен Карлу. Как тогда в давние времена в Блуа…
И все-таки как могло случиться, что целая семья обезумила от ненависти к нему? Он ведь их даже не знал. Жорж дал ответ и на этот вопрос:
— Она урожденная Жамар — дочь человека, который разорил твою семью. Она ненавидела тебя почти двадцать лет…
Говорить ничего не хотелось. Двадцать лет — почти вся его жизнь. Это он мог бы ненавидеть тех, кто обрек его семью на разорение и несчастья, но почему-то ненависти не было… Только горькое сожаление, что отец в том деле повел себя не самым лучшим образом.
— Жамар не собирался пускать вас по миру, — негромко продолжил друг, — он просто хотел пристроить дочь. Тебе было три года, ей десять — он хотел женить тебя и в качестве свадебного дара вернуть Бретей. Она похвастала подругам, что скоро станет графиней де Бретей, а твой отец взял и отказался от сделки, — Жорж-Мишель вздохнул. — Ее задразнили, Александр. В дневнике все это есть… Когда ты появился при дворе, она заявила подругам, что и думать о тебе забыла. Вот только слова подобрала не те, и все решили, будто она отдалась тебе — падшая женщина! Женихи разбежались... Подруги показывали пальцем… Отец избил…
Жорж-Мишель вновь вздохнул с сожалением и печалью.
— Она могла бы признать, что причина ее несчастья в ней самой, и начать все заново — с такими-то деньгами, — добавил принц. — Но вместо этого она заболела ненавистью к тебе. Ну и ко мне немного, коль скоро я оказался твоим опекуном.
Александр слушал друга и вспоминал рассказы моряков о водоворотах, которые утягивают в глубины океана самые крепкие корабли. И сейчас ему казалось, будто он тоже тонет в таком водовороте, но не в океане — океан честен и чист, а в болоте.
Он еще раз пролистал дневник и чуть ли не на каждой странице натыкался на себя. Дочь Жамара наблюдала за ним, рассуждала о нем, мечтала о нем, ревновала его, злословила, оплакивала, проклинала, восторгалась и ненавидела, отчаянно пересказывала все слухи, строила планы на него — на жизнь и на смерть, и Александр с ужасом понял, что она почти и не жила своей жизнью, полностью заменив свою жизнь на его. В сердце прокралась жалость, но она рассыпалась в прах, когда он наткнулся на несколько страниц рисунков трех казней: Соланж, Жорж и он сам. Виселица, четверка лошадей и… Александр оторопело смотрел на болезненные фантазии двух женщин, мечтавших о том, что не предусмотрено ни одним законом Французского королевства, и силился понять, из какой седой древности была вытащена на свет божий эта дикость…
А потом Александр решил, что с него довольно. Он не позволит себе погружаться в эту смрадную топь, и не даст утонуть в этой тине другу. Он не будет в каждом несчастье своей жизни искать руку трех безумцев. Прошлое осталось в прошлом, а уж он постарается, чтобы будущее его и его близких не было печальным.
Принц Релинген мрачно смотрел в одну точку, и Александр решительно отбросил дневник и шагнул к другу.
— Спасибо, Жорж. Вы опять нас спасли. В ваших владениях даже волки стоят на страже закона.
Жорж-Мишель невольно улыбнулся и вновь стал похож на себя.
— Скоро обед, тебе надо переодеться, — уже обычным тоном объявил принц.
Друг стремительно возвращался в свое привычное настроение.
— Я велел не распаковывать твои вещи, какой смысл делать это ради двух дней! — непринужденно говорил он. —   Управляющий из Азе-ле-Ридо уже прислал твою одежду. Конечно, часть вещей я сразу отправил в Париж — для твоей встречи с королем…
Александр смотрел на друга и размышлял, что тот научился деликатности. А еще ему вдруг стало интересно, что приготовил для него Жорж. Хотя последние годы он вынужден был соблюдать в одежде скромность, его любовь к красоте и изысканности никуда не делась. А еще он вдруг понял, что получать подарки приятно, а он почти ничего не знает об этой стороне жизни. И ему захотелось немедленно получить новый опыт.

Продолжение следует...