Продолжение

Жорж-Мишель вновь склонил голову.
— Теперь ваш Бретей… — посол оглядел принца Релингена с головы до ног. — К чему этот мрачный вид, Релинген? Испания не воюет с детьми. Но дети должны знать свое место. Признаю, у вас есть вкус, и вашим Бретеем не стыдно похвастать в благородном обществе — как прекрасно выезженным конем или охотничьей сворой. Но прежде вы должны его выдрессировать. Это что за наказания — забрать гитару? —  посол скривил губы в пренебрежительной усмешке. — Посадите его под замок — надеюсь, в Лоше у вас есть подходящее место? — на три месяца, на хлеб и воду…
— Но, господин посол! — Жорж-Мишель решил, что вот сейчас просто обязан запротестовать. — Вы бы еще цепи предложили!..
— Прекрасная идея! — подхватил посол. — Следы цепей на руках лучше всяких слов разъяснят юнцу всю глубину его неправоты, а также докажут вашему дядюшке — обоим дядюшкам, что вы умеете быть суровым даже к самым близким людям. Это прекрасная репутация для наместника Низинных земель. Сделайте это прямо сейчас, чтобы мальчишка прочувствовал, что такое немилость, — объявил де Тассис. — Вы избаловали его до полного безобразия! И отучите его вспоминать фризских королей. И Хильдерика тоже. При испанском дворе это будет неуместно. А потом засадите за занятия, которые обычно так не любят мальчишки — неправильные латинские глаголы, математика, право, — распоряжался посол. — Пусть зубрит испанские законы — это в его интересах. И научите его молчать. Молчать и подчиняться! Надеюсь, хотя бы жена у него умна?
Жорж-Мишель только молча кивнул. Он предполагал, что посол Испании будет диктовать условия. Но вот такой наглости не ждал. И что дальше? Де Тассис сядет во главе его стола? Или решит занять кабинет Генриха?
— И пусть мадам де Бретей учит испанский! — приказал де Тассис.
— Но… зачем?
И вновь посол окинул Жоржа-Мишеля таким взглядом, что тому показалось, будто его как неразумного щенка тычут мордой в погрызенную ножку табурета.
— Через год, — чеканя каждое слово, произнес де Тассис, — вы представите вашего Бретея его католическому величеству, и рувард Нидерландов на коленях и с непокрытой головой будет просить его католическое величество простить его опрометчивые поступки. Не надо так волноваться, Релинген, — снисходительно обронил посол. — Его величество добр и не станет требовать, чтобы Бретей каялся перед всем двором. Достаточно ваших дядюшек и вас.
А потом посол вспомнил, что слова о двух дядюшках были не метафорой, а реальностью, и раз так — племянник короля Филиппа мог уже сесть.
— И, кстати, Релинген, а что вы стоите? — поинтересовался он. — Это, конечно, прекрасно, что вы с таким почтением выслушиваете волю католического короля, но теперь можете сесть. Я закончил.
Жорж-Мишель еще раз поклонился и, наконец, занял свое место. Хотя Тассис и заявил, что закончил требования, принц полагал, что это лишь начало. Однако вместо очередных приказов касательно Низинных земель, занятий и тюремного заключения для Александра посол, к удивлению принца, захотел послушать пение его друга.
Как и было оговорено, Александр примчался на зов, как ветер, многословно твердя слугам, чтобы они не уронили гитару, потом лично расположил ее на свободном кресле и с энтузиазмом вопросил: «Жорж, а что мне играть?»
Ответить Жорж-Мишель не успел, потому что де Тассис нахмурился, а потом разразился обличительной речью:
— «Ваше высочество», юноша! Вам следует так обращаться к вашему старшему родственнику и опекуну, — зарокотал он. — И еще вам следует извиниться за то, что своим легкомыслием, своими проказами и глупостями вы посмели бросить тень на его высочество и вызвать неудовольствие его августейших родственников. Да, вот прямо сейчас!
Александр в растерянности переводил взгляд с принца на посла.
— Но, Жорж… кузен… — залепетал он. — Я же не хотел ничего дурного… Я делал только то, что мне говорили… Я не виноват…
— О прощении принцев просят не так! — оборвал оправдания молодого человека де Тассис. — Это из-за вас его высочество мог подняться очень высоко, вот только не к славе и почестям, а на эшафот — под меч палача. Ну?!
Наверное, они все же растерялись. И, наверное, посол мог бы догадаться, что происходит что-то не то, если бы от всей души, а вовсе не по требованию дипломатии, не жаждал поставить молодого человека на колени.
Его раздражал этот красивый и до отвращения знатный юнец. Де Тассис не поленился изучить родословную мальчишки: Меровинги, фризские короли, полководцы и даже один регент Шотландии… Этот Бретей не знал, что такое жизнь. Этот Бретей всегда и все получал на золотом подносе — деньги, замки, богатую и знатную жену, он был баловнем судьбы и мог позволить себе безделье и проказы, в то время как другие вынуждены были трудиться, не покладая рук. Зато сейчас он мог и даже должен был поставить знатного шалопая на колени. И эта возможность бальзамом проливалась на его сердце.
— Ну! — повторил он.
Александр первым пришел в себя. Тассис не должен ничего заподозрить. А ученику не зазорно встать на колени перед учителем. И уж тем более не зазорно регенту встать на колени перед своим королем.
Александр де Бретей буквально рухнул на колени перед ошеломленным Жоржем-Мишелем.
— Ваше высочество, — проговорил Александр, — прошу вас о прощении. Я не хотел вас подвести. Я не подумал…
Оглушенный, растерянный от нежданного поворота, принц Релинген молчал. Впервые в жизни он не знал, что делать. Обычно он без труда находил ответ на самый каверзный вопрос. Мог острым словом срезать обнаглевшего придворного и даже самого короля. Сохранял самообладание в самых сложных ситуациях на войне и при дворе. Но сейчас, когда де Тассис поставил на колени Александра, оказался растерян и нем.
— Прошу вас, кузен, — повторил Александр, но Жоржу-Мишелю не хватало воздуха, чтобы сказать хоть слово, и сил, чтобы поднять друга с колен. Он оставался неподвижен, и де Тассис весьма превратно понял это молчание.
— Вот видите, юноша, к чему приводят проказы, — наставительно заговорил он. — Вы натворили слишком много дурного, чтобы можно было простить вас после пары минут стояния на коленях. Вам придется долго искупать свою вину. А пока — развлеките нас с его высочеством. Говорят, вы недурно поете?
— Но… что же мне петь? — растеряно спросил молодой человек, все еще не поднимаясь с колен.
— О Сиде, — ответил Жорж-Мишель, наконец-то, придя в себя. — Встаньте и возьмите гитару. И постарайтесь порадовать его сиятельство. От этого зависит ваша будущность.
Де Тассис не позволил Александру сесть. «Привыкайте, юноша. При его католическом величестве вам тоже не разрешат сидеть».

Продолжение следует...

Sneg, рада, что понравилось. А сейчас
Продолжение

Играть и петь пришлось долго. Александр исполнил все известные ему песни о Сиде. Перешел на песни о Бернарде дель Карпио. Потом принялся петь все испанские песни, которые ему хоть раз приходилось слышать, а в конце был вынужден перейти на песни итальянские. И только тут его оборвали буквально на полуслове.
— Пожалуй, он понравится его католическому величеству, — заметил посол Жоржу-Мишелю, словно Александра в комнате не было. — Рувард Нидерландов в качестве королевского певца и чтеца — это будет символично.
Александр заставил себя молчать.
— Идите, юноша, его высочество объявит вам свою волю позже, — распорядился посол, и Александр тихо покинул комнату, предварительно низко поклонившись послу и принцу.
Де Тассис довольно откинулся на спинку кресла.
— И с чего вы опять так мрачны, Релинген? — самодовольно поинтересовался он. — Мальчишке нужен урок, и вы дадите ему этот урок. И да, кстати, чтобы я был уверен в вашей доброй воле… — добавил посол. — Завтра или лучше сегодня мальчишка должен вернуть королю Генриху патент полковника. Есть игрушки, которые не стоит доверять детям. Ну-ну, не хмурьтесь, когда вы приведете к повиновению Нидерланды, дадите щенку роту — этого вполне достаточно, чтобы красоваться в доспехах перед художниками и приводить к истинной вере фламандских собак. И да, поскольку он слишком легко подпадает под чужое влияние, я не разрешаю ему находиться при здешнем дворе. Пусть сидит в Лоше. В Испании будет другое дело — в Испании не будет опасности, что он собьется с пути истинного. К тому же моя жена будет счастлива дать приют мальчишке и его семье. Вы же знаете, у нас нет детей, а тут сразу сын, невестка и двое внуков. Всегда приятно порадовать жену…
Жорж-Мишель слушал де Тассиса и размышлял, что Испания не меняется. Они опять хотят заложников — сразу всю семью. Но на этот раз они своего не дождутся.
И все же провожал посла принц Релинген с не меньшей почтительностью, чем встречал. И даже велел одному из своих офицеров подержать де Тассису стремя.
А потом они молча сидели с Александром, уставшие больше, чем после бала, опустошенные, как после самого страшного сражения, не способные думать, что делать дальше. Каждый следующий день во Франции был для Александра труднее предыдущего. И с этим ничего нельзя было поделать.
— Александр, прости, — пробормотал, наконец, принц Релинген. — Такого я не ждал.
Бретей поднял голову и неожиданно улыбнулся.
— Вам не за что просить прощения, сир, — ответил он. — Младшему родственнику не зазорно встать на колени перед старшим. Руварду не зазорно встать на колени перед своим королем.
И в тоне молодого человека было столько убежденности и теплоты, что Жорж-Мишель почувствовал, что к нему возвращаются способности дышать и мыслить.
— И ко всему прочему, мы теперь знаем, почему меня не будет при дворе, — довольно добавил Александр. — Мы-то головы сломали, а пришел господин де Тассис и нашел прекрасное обоснование моему отсутствию. Наверное, Всевышний все же на нашей стороне, раз даже враг приходит нам на помощь. Да еще вы говорите, что новая армию будет у них только через год. За эти сведения я готов простоять на коленях хоть пять часов кряду! — решительно объявил рувард. — И уж тем более постараться, чтобы у нас не было повторения семьдесят второго года.
Жорж-Мишель задумчиво кивнул.
— Про семьдесят второй вы правы, — сказал он. — Знаете, почему король Филипп отменил Совет о беспорядках Альбы? Да потому что мой второй испанский дядюшка доказал, что может быть эффективнее Альбы — как раз в семьдесят втором.
— Все время хочу спросить… — Александр с интересом взглянул на друга. — Что это за второй испанский дядюшка? Про первого понятно, а кто второй?
Принц Релинген невесело усмехнулся.
— Да нынешний первый министр Испании, — сообщил он. — Строго говоря, он не мой дядюшка, а Аньес — по незаконнорожденным сестрам короля Филиппа. У Аньес — мать, у него — жена. И он гораздо опаснее Альбы. Альба прям как пика, а этот будет стравливать друг с другом своих врагов и добьется этим гораздо большего, чем Альба огнем, веревкой и мечом. И, кстати, когда до него дойдет, как мы его обманули — он не простит…
— Подошлет убийц?
Жорж-Мишель задумался.
— А вот не знаю, — медленно проговорил он. — Хотя это тоже возможно. С ним возможно абсолютно все. Не забывайте об осторожности.
Александр кивнул. Впрочем, они с самого начала знали, как сильно рискуют.
— Когда мне надо будет отправиться к Генриху и возвращать патент? — вернулся к насущным делам он.
— Завтра, Александр, все завтра, — отмахнулся его высочество.  — Сегодня у нас было слишком много впечатлений. А завтра прямо из Лувра вы отправитесь в Лош.
— Кто будет в конвое?
— Мало, кто же еще.
Александр опять кивнул. Это был лучший выбор.
— Только обещайте мне, Александр, одну вещь, — серьезно проговорил Жорж-Мишель. — Вы хотя бы неделю будете отдыхать и как следует выспитесь. А планами мы займемся потом.
Это было разумно. Это было правильно. Он слишком давно не отдыхал.
— Не беспокойтесь, Жорж. Обещаю.

Продолжение следует...

Продолжение

ГЛАВА 35. Планы кампании

Прошение о королевской аудиенции для себя и Александра принц Релинген отправил через час. А еще через два часа Александр вспомнил о другом важном деле — подборе надлежащей одежды для скромного управляющего Гейреда ван Далена.
— А что за проблема? — удивился Жорж-Мишель. — Неужели вы думаете, вам не подготовят все, что нужно?
Александр улыбнулся.
— Даже не сомневаюсь. Проблема в том, что это будет новая одежда, — заметил он. — Но не может скромный управляющий выглядеть новеньким, словно его только что извлекли из сундука и всячески оберегали от невзгод и пыли. У человека, особенно если он беден, — продолжал рассуждать рувард, — должна быть какая-то история, и эта история должна отражаться на одежде. В основном тем, что одежда должна быть ношенной, — прозаично закончил Александр. — Жорж, да что вы так задумались? Пьер пройдет по баням и подберет все, что нужно. Думаете, ему никогда не приходилось это делать?
Жорж-Мишель молчал. О своей жизни после бегства из Парижа Александр не рассказывал никогда, и лишь временами — как сейчас — ему на миг приоткрывалась правда о той жизни. Жизни без его участия. И эта правда, как правило, ранила.
Он винил себя за беспечность. Винил за то, что не догадался, как найти воспитанника. И за то, что жил тот бедно, если не сказать в нищете.
Размышляя об этом, Жорж-Мишель видел какого-то другого, незнакомого Александра. Как там говорил Нассау? Король отличается от принца тем, что заботится о всех подданных?
Именно это он и разглядел в том незнакомом Александре. «Я буду сражаться не только за вашу корону, но и за их свободу», — вспомнил принц. И его друг говорил так обо всех обитателях Низинных земель, не только знатных — его летучие листки доказывали это лучше всего.
Где он этому научился? В грязи Оверни, Пуату или Пикардии? В тех дешевых лавках, где одевался? Или от своего Пьера, ставшего гораздо лучшим воспитателем юного дворянина, чем он сам?
И рассказ Шатнуа… Жорж-Мишель не знал, хватило бы у него выдержки не разнести по камешку Брюссель после наглого обвинения магистратов города. А потом пройти через три деревни, не тронуть ни одну из них, разбить лагерь в чистом поле, есть траву и остатки сухарей, но не прибегать к грабежу…
Его высочество знал, что такое два полка вооруженных и разгневанных мужчин, и представлял, как трудно управлять людьми в таких условиях. Александру подчинились, и это тоже доказывало, что он проявил волю и великодушие, достойные короля. «Самое большее, нам пришлось бы поголодать три дня — крестьяне голодали бы неделями», — Шатнуа так передал слова своего командира. Какие-то крестьяне… Не принцы, не дворяне, даже не купцы! Обычные землепашцы, что копаются в земле — забота молодого руварда.
Александр доказал, что достоин быть королем, и при этом он не мог быть королем, какими бы добродетелями не обладал. А вот он, Жорж-Мишель, не самый умный, не самый доблестный, не самый великодушный и справедливый, строго говоря, такой же граф, как Александр, королем быть мог. И никакой Хильдерик, никакие фризские короли ничего не могли в этом изменить — до них было слишком далеко.
Осознание этого наполнило душу принца горечью, и впервые в жизни он подумал, что с этим миром что-то не ладно, раз достойный человек не может получить то, что заслуживает. Однако говорить об этом вслух он не стал, а только заметил, что не хочет посылать Пьера на промысел в одиночестве, а лучше отправит вместе с ним Мало.
— Не хочу, чтобы вы лишились верного человека из-за каких-нибудь грабителей или пьяных вертопрахов. Вдвоем все же безопаснее…
К удивлению Жоржа-Мишеля и Александра, поход Пьера и Мало по баням затянулся. Рувард уже начал с беспокойством поглядывать за окно, принц Релинген настороженно прислушиваться к каждому шагу слуг, а Пьера и Себастьена все не было. И только когда Жорж-Мишель уже собирался отправить людей на поиски, пропащие вернулись. Вывалили перед рувардом целый ворох одежды, и Александр понял, что «управляющий» будет обеспечен в лучшем виде…
— Боже мой, ваше высочество, я никогда не думал, что ваш Пьер такой зануда, — жаловался Мало. — Как вы его только терпите!
— Вы, ваша милость, тоже не подарок… Капризы не дай Бог, — парировал верный слуга.
Александр переводил взгляд со слуги на офицера, а с офицера на ворох одежды, и понимал, что, несмотря на ворчание, они довольны друг другом. А подозрительный блеск их глаз подсказывал, что на обратном пути добытчики заглянули еще и в трактир. Видимо, отпраздновать удачные покупки — чтоб хорошо носилось.
Жорж-Мишель тоже заметил и почти братское переругивание Пьера и Мало, и подозрительный румянец на их щеках, однако выговаривать за задержку не стал, только распорядился еще раз как следует простирать купленное и тщательно прокалить одежду утюгом: «Это я вам как врач говорю», — присовокупил он.
А потом оставалось только обговорить все детали аудиенции у короля и надеяться, что, хотя они и не смогут предупредить Генриха, король без труда им подыграет, не задавая неуместных вопросов. Для сына королевы из рода Медичи это было не так уж и сложно.

Продолжение следует...

А это вы увидите дальше)))