Продолжение (предыдущий фрагмент на стр.56)

При других обстоятельствах Александр бы мог поспорить, но сейчас вынужден был признать, что друг прав. Без повязки на глазу, без клеевого «шрама», стягивающего кожу, и особенно без набитого каблука он чувствовал себя легко и свободно, словно обрел крылья. А еще он радовался разговорам с другом. Радовался советам. И доспехам. Их привычной и приятной тяжести. И удивительному удобству!
— У меня никогда не было таких удобных доспехов, — говорил он.
— Были, — с несколько преувеличенным неудовольствием ответил Жорж-Мишель. — Но вы от них сбежали. Из всех возможностей учиться военному искусству вы выбрали самый извилистый, тернистый и долгий путь.
Спорить с другом не хотелось, признавать свою вину тоже, и потому Александр предпочитал упражняться в доспехах, обнаружив, что в них можно даже танцевать. Даже гальярду. А еще они были на удивление красивы, и это тоже радовало.
А в последнее утро отдыха Жорж стремительно вошел в его покои — полуодетый, встрепанный, до крайности обеспокоенный.
— Александр! Испанцы назначили награду за вашу голову!
Друг почти бросил на стол какой-то мятый листок, и Александр с удивлением поднял желтоватую листовку — у него качество бумаги было все же лучше.
— И даже не попытались подкупить? — удивился он.
— Все знают, что Гейред ван Дален неподкупен, — сказал, как отрезал, принц.  — Александр, это не шутки! Десять тысяч золотых — всего в два раза меньше, чем за Нассау. Вот только всех Нассау хорошо охраняют, а вас нет… Все, возьмешь в охрану моих людей…
Александр молча разглаживая смятую листовку, не отвечая на слова друга. Сейчас его высочество принц Релинген и Блуа нес полнейшую чепуху. Придумать Гейреда ван Далена, так удачно водить за нос испанцев и все для того, чтобы почти открыто заявить, что Жорж прекрасно знает инспектора руварда и заботится о его безопасности? Обеспечить свою безопасность можно было и другим способом. Но сначала стоило изучить принесенный Жоржем документ.
Представленный на листовке портрет вызвал у него раздражение. Текст и вовсе возмутил.
— Да-да, не слишком похож, — нетерпеливо подтвердил Жорж-Мишель, — ну так и хорошо! Во-первых, меньше шансов тебя опознать, во-вторых, это значит, что среди тех, с кем ты ведешь дела, предателей нет.
— Но почему дезертир?! — возмущался Александр. — С какого бока я дезертир? И как вообще калека может называться дезертиром?!
Жорж-Мишель чуть не сплюнул с досады, что вместо того, чтобы обеспокоиться своей безопасностью, друг обращает внимания на какую-то чепуху. Которая и так была очевидна, как божий день. Все же до чего Александр бывает наивен!
— Потому что они боятся, что Генеральные Штаты изберут Гейреда ван Далена новым рувардом, раз уж Александр де Бретей находится под арестом, — раздраженно принялся объяснять принц. — А им не нужен деятельный рувард, им нужен юный олух де Бретей, который будет на коленях каяться перед всем испанским двором за себя и за Низинные земли!
Его высочество глубоко вздохнул и постарался унять дрожь рук. Наткнулся на изумленный взгляд друга и понял, что почти утратил над собой власть. Рассказ Александра, омерзительная листовка, страх за друга вывели его из равновесия и лишили способности рассуждать здраво. Зато сейчас он вполне понимал жалобы Иоганна Нассау, о которых рассказывал Александр. А еще понимал, что смятение было не тем, в чем они нуждались. Как там говорил Александр? Они в одном шаге от цели, ну, возможно, в двух или трех. А в трех шагах от цели надо быть собранным, сдержанным и здравомыслящим. И это состояние он себе вернет. Чего бы это не стоило.
— Никто не любит дезертиров, друг мой, — уже спокойно продолжал он. — И если Генеральные Штаты решат избрать Гейреда ван Далена, Гейреду ван Далену придется долго оправдываться и объясняться. Вот поэтому испанцы и назвали вас дезертиром — чтобы бросить на вас тень.
— Мерзавцы!
Жорж-Мишель кивнул.
— Уверен, это мой дядюшка-министр. Его стиль.
— Да? — Александр в недоумении приподнял бровь. — Ваш дядюшка настолько мелочен? Сначала экономит на награде, а потом на бумаге и печати. Или у него так проявляется ненависть? Кстати, о ненависти, — молодой человек сдвинул брови, а Жорж-Мишель вновь увидел руварда Низинных земель, а еще его грозного инспектора, о котором так много судачили во всех окрестных землях. — Надо выяснить, кто из наших печатников настолько потерял стыд, что издает подстрекательские листовки врага…
— А с чего вы решили, будто это печатали в Нидерландах?
— Так иначе не успеть, — уверено отвечал Александр. — Это гонца с заказом можно отправить из Испании в Нидерланды самым спешным образом — ну, загонит он нескольких лошадей, зато доберется до цели в шесть дней. А тираж так не повезешь. С телегами не помчишься вскачь. Тем более в это время года. Значит, листовки печатали в Нидерландах. Такое спускать нельзя.
— У нас нет времени проводить расследование, — возразил Жорж-Мишель. — Вам еще армию инспектировать…
Рувард Низинных земель задумчиво кивнул. Время летело вскачь, дел меньше не становилось, напротив — в ходе решения одних проблем сразу же возникали другие. И при этом ни одно из дел откладывать было нельзя. А что если…
Александр де Бретей вскинул голову. Его глаза победно сверкали. Вряд ли первый министр его католического величества думал сэкономить на бумаге и краске, когда отдавал приказ. Десять тысяч за его голову и это убожество? Кто-то решил слегка обогатиться за счет дядюшки Жоржа, очевидно! Что ж, этим надо пользоваться.
— Пусть расследование проводят испанцы, — объявил он. — Знаете, что надо сделать? — с азартов вопросил молодой рувард. — Напишите письмо вашему дядюшке. Скажите, что вы возмущены, почему его волю посмели высказать столь убогим способом. Еще можно написать, что вы специально ездили в Лош и расспрашивали своего кузена, но и он не смог по этой листовке опознать преступника. Хотя очень и очень старался, чтобы получить ваше прощение. И, кстати, Жорж, у вас есть еще один экземпляр — не столь мятый? Надо будет приложить лист.
— Целая пачка, — Жорж-Мишель счел, что при всей абсурдности идеи, она вполне могла принести плоды. — Хорошо, я напишу. Но все же вам нужна охрана. Как вы собираетесь возвращаться в Низинные земли?
Александр улыбнулся.
— Так я и не собирался возвращаться прямо сейчас, — сообщил он. — Я хотел, если не найду вас здесь, съездить в Бар-сюр-Орнен. А теперь поеду в Алансон. Раз уж дело дошло до покушений, надо все делать быстро. И разобраться, наконец, с армией.
Его высочество согласно кивнул. В словах друга был смысл. К тому же ему хотелось, чтобы сейчас, когда о награде за голову Александра было обещано столько золота, он некоторое время побыл вдали от Нидерландов.
— С католиками я примерно представляю, что делать, — продолжал меж тем Александр, —поэтому решать проблемы буду с протестантами. Знаете, — рувард задумчиво потер подбородок, — я хорошо знаю протестантов Низинных земель, а вот с французскими дело обстоит хуже. Пора знакомиться…
Жорж-Мишель хотел было сказать, что его слегка беспокоит такой выбор, но понял, что это бесполезно. Армию и правда надо было знать.
— Поеду без маскировки, как обычный молодой дворянин, который ищет, кому бы предложить свою шпагу, — Александр говорил медленно, словно рассуждал вслух. — Во Франции я не столь известен, чтобы каждый встречный узнавал меня в лицо.
— Но охрану-то возьмите, — попросил Жорж-Мишель. — Человек десять…
— Хорошо, — Александр не стал противиться здравому смыслу. — Выберите для отряда опытного сержанта, а я буду среди солдат… Таких отрядов в нашей Франции столько, что на нас никто и не взглянет. Никакой опасности… И еще — где конкретно располагается лагерь армии, и кто там сейчас главный?
Подготовка к поездке заняла немного времени. Жорж-Мишель передал Александру письма для Сент-Эньяна и д’О (на тот случай, если суперинтендант нагрянет в армию), приказал своим людям снять его цвета, а еще предложил другу выбрать нормального коня и оставить «пузатое недоразумение».
Последнее предложение Александр тоже не стал отвергать, но прощался со Звездочкой так, словно это был великолепный боевой конь.
— А вы как думаете? — ответил молодой человек на немой вопрос друга. — Мы столько вместе прошли… Конечно, она моя верная подруга. И да, Жорж, — уже другим, деловым тоном заговорил рувард. — После армии я не стану возвращаться сюда, а поеду на Влиланд. Отправьте туда с кем-нибудь Звездочку, а ваших людей я отпущу, когда доберусь до дома.
Жорж-Мишель кивнул и ничего не стал говорить на последние слова друга. «Домой»… Друг собирался вернуться «домой». Домом стал для него Влиланд и Гент. И, значит, они и правда были в двух шагах от цели. Ну, хорошо, — сам себе возразил он, — будем считать, что в трех!

Продолжение следует...

Серьезно. Это отголосок тех самых древних поверий — мученики, которые истязают свою плоть. Это пугает. А еще он очень деятелен. И он может объединить вокруг себя людей — терять-то ему нечего. А святой в рувардах — это страшно.

Продолжение

Людей Сент-Эньян собрал с удивительной быстротой, и пока офицеры входили в палатку и занимали столь же спешно принесенные табуреты, генерал де Бретей размышлял, что это мало чем отличается от заседаний Совета Восемнадцати или Генеральных Штатов. Точнее, отличается, но в лучшую сторону.
Во-первых, полковников было меньше. Во-вторых, их не надо было уговаривать, убеждать, уламывать и вообще тратить на них свое красноречие. Надо было просто отдать приказ, а потом проверить его выполнение.
Ошеломление офицеров после его представления тоже было ожидаемо, но на заседаниях Генеральных Штатов случалось еще и не такое.
— Да, господа, регент Низинных земель, гражданин города Гента, генерал наихристианнейшего короля и граф де Бретей — именно в такой последовательности, — объявил рувард. — Совсем скоро мы выступим в поход и соединимся с другой частью армии — католической. И вам, господа, надо научиться относиться к ним, как боевым товарищам, у которых общий враг — испанцы. А в Низинных землях вам предстоит защищать, как ваших единоверцев, так и тех же католиков, последователей Лютера, Цвингли, Йориса, Менно…
— А это кто? — выдохнул один из офицеров.
— Не важно, — отмахнулся Александр. — Главное, что они христиане. Впрочем, — поправил себя генерал, — евреи там тоже будут и их тоже нельзя обижать. Это очень простое правило. В моей армии все правила предельно просты: никаких ссор, свар, бесед о политике, религиозных диспутов и тем более дуэлей. Дуэли запрещены. Убийства пленных запрещены, — генерал обвел взглядом собравшихся и остановился на полковнике де Муи. С момента представления полковник более всего напоминал человека, получившего хороший удар дубиной по голове. — Неумеренное винопитие тоже запрещено. При всех реквизициях докладывать мне в течение суток. Я должен точно знать, где, у кого, что и в каком количестве было реквизировано. Вопросы связи и взаимодействия будут доведены до каждого из вас отдельно. Завтра я проверю боевую готовность ваших солдат и младших офицеров, и жду доклады об укомплектованности ваших полков. Свободны.
Офицеры расходились оживленными и воодушевленными, а генерал де Бретей смотрел на полковника де Муи. Тот отстал от товарищей и сейчас стоял у входа в палатку, напряженно вглядываясь в лицо командующего, будто в его чертах стараясь прочесть приговор себе. Генерал был спокоен. Встреча, которую он то со свирепой надеждой, то со страхом ожидал почти десять лет, состоялась.
И что? Ничего.
Александр де Бретей вдруг со всей ясностью осознал, что в нем почти ничего не осталось от юного лейтенанта Жерара де Саше, проклинавшего свою беспомощность и нарушившего  слово протестантского полковника. Он столько раз умирал и воскресал, что уже потерял счет бесконечным милостям Создателя.
Посмотрел на перстень с саламандрой —  сказочным существом, которое лишь закаляется в огне, способным уничтожить любое другое творение Всевышнего. И этот новый, возрожденный человек не имел по отношению к господину де Муи никаких чувств, а только желание, чтобы тот как можно точнее и правильнее выполнял его приказы и следовал его замыслам. Он опять мысленно поблагодарил друга, подарившего ему и это ощущение свободы, чувство освобождения от своего прошлого. Вспомнил вдруг, как они читали переложенного на французский «Прометея» Эсхила, как спорили, и он тогда даже вообразить не мог, что трагедия выдуманного гением греческого автора титана станет предвозвестником его будущей судьбы.
Что ж, раз он Прометей, что ему до страхов и переживаний де Муи? Богам и титанам нет нужды снисходить до простых смертных. А еще он подумал, что все сказал полковнику девять лет назад, и если у господина  де Муи было, что сказать шевалье де Бретею, тех двух лет, что он пробыл в Турени, было вполне достаточно. А раз так, к чему тратить время, которого у них нет, и  повторять слова, которые уже были сказаны?
Он сухо сообщил господину де Муи, что у командующего нет для него отдельных поручений, и повернулся спиной, давая понять, что разговор окончен.
Решится де Муи заговорить или нет?
Де Муи не решился. Когда Александр де Бретей обернулся, палатка была пуста.
Молодой генерал подошел к столу и вдруг понял, что тот самый де Муи, воспоминание о котором основательно отравляло ему жизнь, особенно в первый год после гибели его людей, сейчас находится в полной его власти. Он был волен отправить его в самоубийственный штурм — на то же Турне, и ни один человек во всей армии не посмеет сказать ему ни слова против.
Они сами явились под его начало — по доброй воле, пусть и не знали, кто станет их командующим. Они сами вручили свои жизни в его руки, сами отдали ему свою волю, сами поклялись молчать и подчиняться. Сейчас они были только орудиями в его руках, почти ничем не отличавшиеся от шпаг или кинжалов — впрочем, они все же умели говорить. Но даже это умение не возвышало их, а лишь облегчало ему постановку перед ними задач и проверку их выполнения.
Они были орудиями, и Александр возблагодарил эту мысль. Как бы он посылал их в атаки, возможно, на смерть, если бы продолжал думать о них, как о людях, размышлять об их женах, детях и матерях, об их несостоявшихся планах и мечтах? Всего лишь фигурки на шахматной доске, — твердил себе Александр, — иначе все их планы можно было отложить, даже не начиная, и это погубит миллионы людей, всех тех, кто не может взять в руки оружие — женщин, стариков и детей. Особенно детей… Дети — это будущее…
А потом, когда они победят, он оплачет павших и воздаст почести выжившим, но сейчас значение имело лишь одно — его воля и их повиновение.
Во имя жизни Низинных земель!

Продолжение следует...