Костя молча кивнул, обгрызая заячьи косточки.
- Пойдешь в село. Но сиди, вначале, на околице. Сиди и смотри. Чего, кто и как. Ежели германцы есть – тикай обратно. Стрелять не вздумай. Ежели нету – посмотри - ушли ли бабы. Посмотришь – уходи обратно, опять же. Твое дело разведка. И больше ничего.
- Кирьян Василич, а у меня эта хрень лишней оказалась!
- Пружина это. Возвратно-боевая. А ты дурень. Причем безвозвратно дурень.
Костя доел свой обед, встал и сказал:
- Ну, я пошел, что ли?
- Иди. И к темноте возвращайся.
Он коротко кивнул и исчез в деревьях…

…Что такое двадцать километров для молодого, шестнадцатилетнего паренька, когда он налегке. Не считая, конечно, трехлинейки на плече да пары колотушек за поясом? И при условии, что в селе, где вчера ночью ты знатно пострелял, тебя ждет твоя любовь, Катька Логинова? Красивая…
Да ничего это расстояние не значит.
Поэтому он даже не запыхался, когда шел по селу. Кирьян старый, а потому трусоватый. Чего высиживать-то в кустах? Видно же сразу – немцев нет. Тишина… Бабы, наверно, дома сидят, глаза не кажут. Дымок вон из некоторых труб идет…
Может быть, дед-то и впрямь трусоват?  Зачем бабам из села уходить? Ну пришли партизаны, постреляли. Бабы-то тут причем? Ничего им немцы не сделают.
- Катька! – постучал он в окно дома, - Катька, выходи!
Ответом была тишина.
Костя тогда поднялся на крыльцо. Постучал в дверь и, чуть погодя, толкнул дверь.
Никого. Тепло, чисто, пахнет супом. Костя сглотнул слюну. Шестнадцатилетний пацан, пусть и с бородой уже, всегда хочет есть.
Он вышел обратно во двор. Заскрипела калитка.
- Тьфу, лешак, напугал! – вскрикнула тетя Нина, едва не уронив таз с бельем.
- Теть Нин, а…
- Белье в пруду дополаскивает. Ты бы, вояка, на могилку бы к Ваське и Кузьке сходил сначала. Мы их на погосте похоронили.
- А немцев?
- А немцев за сельсоветом закопали.
- Теть Нин, а почему не ушли-то вы?
- Ну, кто и ушел, а кто и остался. Мы с Катькой завтра уйдем. Дел-то много. По хозяйству дел вона сколько. Две курицы осталось, куды их девать-то? Жалко оставлять…
- Теть Нин, я это…
- Да беги, беги. И Катьке скажи, чтобы домой уже шла. Вечерять пора. Ты тоже приходи, я суп сварила, да яишенку сделаю…
- Хорошо, теть Нин! Мы скоро!
Тетя Нина покачала головой, улыбнулась и скрылась в избе…

…- Окружение села завершено, господин гауптштурмфюрер! С северной стороны в него вошел партизан.
- Один?
- Один. Мы его пропустили. Отделение Лукстиньша прочесало лес в той стороне. Никого. Красный был один.
- Хорошо. Ждем еще пять минут. Оберштурмфюрер, приготовьте своих людей.
Эсесовец козырнул и исчез в придорожных кустах.
Гауптштурмфюрер Герберт Цукурс, командир второго батальона Латышской добровольческой бригады СС, закурил, облизнув губы…

-… Катька! – Костик Дорофеев сбегал по утоптанной тропинке к маленькому пруду.
- Ой! Костя! Ты куда пропал…
Парнишка не дал ей договорить. Налетел, обнял и стал целовать раскрасневшееся лицо. За что и получил мокрой тряпкой по лицу.
- С ума сошел? Люди же увидят!
Костя засмеялся, но чуть отошел.
- А тебе не все равно? Может быть, последний раз видимся! Я же в партизаны ушел!
- Чтоб у тебя чирей на языке вскочил! Дурак!
Она отвернулась. А буквально через мгновение обернулась и сама бросилась ему на шею.
- Дурак ты. Ваську с Кузькой похоронили ночью. Хочешь, чтобы и тебя тоже? Чтобы я вдовой невенчанной осталась? Хочешь, да? – и заревела.
- Ну, Кать, ну чего ты… - испуганно стал он гладить девчонку по мягким русым волосам. – Меня не убьют.
- Васька, наверное, так же думал…
- Да не реви ты! Скоро немцев погоним обратно!
- Ага… Погонщик нашелся… Помоги лучше! -  он всхлипнула, оттолкнулась и отерла слезы.
Костя поднял тяжелый таз с бельем.
- К матери пойдешь? – спросила она парня, когда они поднимались от пруда.
- Нее… Дед велел сразу обратно возвращаться. А тут еще крюк делать, семь километров до моих.
- А чего тебе дед-то, вроде ты командир? – Катька лукаво прищурилась.
- Ну, я! – Костя приосанился, поправил винтовку на плече, едва не уронив при этом таз.
- Вот тогда повечеряешь, и жди меня на нашей опушке. Как мать уснет - я прибегу. Ой, что это?
По синему небу проплывала шипящая красная ракета…
Костя оглянулся.
Из леса густой цепью спокойно выходили эсесовцы.
- Костя, беги! – срывающимся голосом закричала Катька.
Он бросил таз с бельем и побежал по улице на противоположную сторону села.
Винтовка била его по спине.
Выскочив через огород на противоположную сторону, он снова увидел цепь.
- Nešaut. Ņemt dzīvs. – Услышал он незнакомую речь.
Он помчался обратно. За спиной был слышен смех.
Выскочив обратно на улицу, он наткнулся на трех солдат. Один прицелился было, но второй, положив руку на карабин, опустил ствол:
- Nešaut.
А третий поманил пальцем. На рукаве его была красно-бело-красная нашивка. И такая же на каске.
Костик дернулся от них, но в конце улицы увидел еще эсесовцев.
Он остановился и тут же упал в подсохшую грязь, сбитый ударом в спину.
Один из эсесовцев подошел и отшвырнул ногой винтовку. А другой больно ткнул карабином в затылок.
Костя видел перед собой только грязный носок сапога. Но слышал, как где-то закричали бабы.
Лежал он долго.
Враги о чем-то переговаривались на незнакомом языке. Явно не по-немецки. Смеялись, суки…
Внезапно где-то раздался глухой короткий взрыв. Бабы завизжали еще громче. Эсесовцы в ответ заорали тоже. Его конвоиры упали рядом, тот, кто его держал на прицеле, внезапно сказал по-русски, но с сильным акцентом, растягивая гласные и четко выделяя слоги:
- Не дергайся. Пристрелю.
Прошло несколько минут. Костя понял, что гады вошли в бывшее здание сельсовета и подорвались там на дедовом сюрпризе.
Он ухмыльнулся, за что немедленно получил по ребрам от поднявшегося эсесовца.
Внезапно Костю схватили за шкирку, подкинули и подопнули:
- Иди, давай. Большевик.
Его повели к площади. Той самой, где еще вчера они покрошили немецких жандармов и предателей-полицаев.
Сельсовет дымил. Рядом с церковью лежал один эсесовец, накрытый шинелью. Из-под нее торчали сапоги.  Еще одному бинтовали руку и голову. Рядом солдаты развели костер, один что-то нагревал на пламени. Причитающие бабы стояли плотной кучкой, окруженные со всех сторон солдатами.
Костю вывели на средину.
- Cūka! – Прошипел ему в спину раненый.
Офицер-эсесовец покосился, но ничего не сказал. Вместо этого он подошел к Константину, внимательно посмотрел в его глаза, а потом бросил в толпу, с тем же акцентом:
- Внимание! С вами говорит гауптштурмфюрер Герберт Цукурс. В вашей деревне прячутся партизаны! Одного мы поймали. Меня интересует, где прячутся остальные! Тем, кто будет сотрудничать с нами – те не понесут никакого наказания. Те, кто будет сопротивляться германской власти – будут уничтожены.
- Вы не немцы, - буркнул Костя.
- Да. Мы не немцы, - повернувшись к нему, сказал офицер. – Мы союзники Рейха. Латышские добровольцы СС. Вся Европа объединилась с Германией. Так что твое геройство, мальчик, бесполезно. Где твои прячутся друзья?
Костя промолчал, не отводя взгляд.
Цукурс кивнул кому-то за спиной Кости.
С парня тут же стащили телогрейку, разрезали тесаком гимнастерку и исподнее и, ударом по ногам, швырнули на землю. Один из эсесовцев уселся на ноги, двое других держали руки.
«Пытать, будут, сволочи… Все равно им ничего не скажу!» - мелькнула мысль. Офицер наклонился над ним, держа щипцами какой-то квадратный металлический предмет, похожий на портсигар. Потом приложил к правой стороне груди.
И страшная боль обожгла тело. В глазах потемнело, запахло паленым…
- Ыыыыааааа!!!!!!!!
Латыш улыбнулся, глядя, как выгибается мальчишка.
- Будешь говорить? – и, не дожидаясь ответа, снова прижег тело уже с левой стороны.
Костю затошнило от запаха собственного горелого мяса и адской боли. В толпе кто-то страшно закричал, но он услышал это как будто сквозь вату.
- Atlaidīsiet viņu! – Скомандовал гауптштурмфюрер и латышские эсесовцы отпустили паренька и отошли.
От боли Костя скрючился. Офицер решил, что тот потерял сознание и на парня тут же вылили ведро холодной воды. Он встал на четвереньки, кто-то засмеялся. Потом с трудом приподнялся. По его грязному лицу текли слезы. Он осторожно посмотрел себе на грудь.
Две багровые пятиконечные звезды пульсировали  болью. Костю трясло. Но он нашел в себе силы и попытался плюнуть в эсесовца. Жаль, что плевок не долетел.
В это время из толпы ревущих баб выскочила Катька и бросилась к нему.
Один эсесман обхватил ее за талию и попытался швырнуть обратно. Но офицер коротко крикнул:
- Aizcelt! Velciet viņu šurp!
Солдат послушался и поволок отбивающуюся девчонку к нему. Толпа завизжала еще больше. Тогда один, а потом второй  латыши несколько раз выстрелили в воздух. Затем, поверх голов, дал очередь и пулеметчик.
Костя разглядел сквозь слезы, как Катьку тащат к офицеру. Он попытался дернуться, но его удержали за плечи и заломили руки.
Цукурс отдал щипцы с тавром подручному, а потом подошел к Кате и погладил ее по щеке. Едва коснулся локона, провел пальцем по носу:
- Твоя любовь? Красивая. Жалко будет испортить такую красоту. Cirvis!
Ему тут же дали в руки топор.
- Потом я отрублю ей кисти и ступни. Но это потом. Сначала мы с ней поиграем. Если ты не скажешь, где прячутся бандиты.
Катька завизжала от ужаса, а у Кости пересохло горло. Он только замычал. А потом кивнул.
- Двадцать километров на север. Ровно на север. Почти у болота. – прошептал он.
- Хорошо, – улыбнулся в ответ садист. А его голубые глаза оставались холодными. - Atlaidīsiet viņu.
Державшие его солдаты отпустили, и он упал на землю от бессилия и отчаяния.
- Uguns!
Солдаты открыли беспорядочную стрельбу по толпе. Катька присела, захлебываясь в крике и зажав руками уши. Через минуту дети и женщины беспорядочной грудой лежали на земле, кто-то еще стонал, эсесовцы пошли добивать раненых. Патроны не тратили. Штыками и прикладами.
Офицер вздохнул, размахнулся и… передумав, выбросил топор.
А потом достал пистолет и двумя выстрелами в голову добил сначала Костю, потом воющую Катьку.
Наткнувшись на недоуменный взгляд оберштурмфюрера, Герберт Цукурс  пояснил:
- Я их пожалел. Хотя эти азиатские свиньи и не достойны жалости. Выжечь тут все к чертовой матери! – крикнул он.
А потом переступил через тела юноши и девушки, стараясь не испачкаться в крови. Остановился. Посмотрел на них. Подумал о чем-то своем. И добавил:
- Командиры рот ко мне! Спланируем прочесывание леса.
- Стоит ли на ночь идти в лес? – засомневался один из командиров, стоявших все это время рядом.
- Бандиты могут сменить место. И завтра мы их уже не найдем. Война не всегда бывает приятной. Иногда приходится и по ночному лесу походить. Да, и пошлите бойца за взводом кинологов.

Глава 9. Прорыв.

Ритка всерьез начала беспокоиться, когда стемнело.
Мужики же все обсуждали дальнейшие планы:
- Значит, вы у Ивантеевки работали… - думал вслух дед.
- Ну да. И все там и оказались. И я, и Рита. И Захар с Виталиком там же.
- До Ивантеевки идти – километров сорок в обход болота. И так уже неделя прошла. Где остальные ваши сейчас, ума не приложу. Однако сходить надо. Через болото, до островка километров пять. От островка еще километра три. Там бои были, слышал я. Да и Виталий о десантниках говорил. Вроде бы они там должны быть. Валера, дойти сможешь?
- А куда мне деваться-то? – хмыкнул доктор. – Конечно, дойду. Только все равно я смысла не вижу туда идти. Неделя прошла. Ребята уже разбежались как минимум.
- Попытка, так сказать не пытка, - почесал отсутствующую бороду Кирьян Василич. – У тебя другие варианты есть?
- Ага. Сразу к нашим пробиваться. Здесь нам впятером все равно делать нечего. Да и эти субчики важнее двух-трех немцев. А на большее мы все равно не способны.
- Почему это? – возмутился Еж. – Можно мост там взорвать какой-нибудь. Или поезд под откос пустить.
Дед засмеялся, а Валера, приподнявшись, на локте ответил:
- Тут железных дорог нет. А все мосты – через ручейки. Самый большой через Явонь и тот в самом Демянске. Правда, перед самим Демянском на ней плотина еще.
- Во! Плотину можно взорвать! – Еж аж подпрыгнул от радости.
- Зачем? И чем? – осадил его дед.
Рита в это время отошла от костра. Постояла несколько минут в темноте, а потом тихо-тихо позвала:
- Мужики!
Ее вначале не услышали. Дед с Валеркой дружно обсмеивали Ежа, представляя, как он крадется взрывать плотину.
- Мужики! – чуть громче сказала она.
Но гогот Ежа перебил ее.
- Да мужики, вашу мать! – рявкнула она, не выдержав.
- Чего, Рит? – обернулся к ней Еж, пытаясь разглядеть в темноте.
- Идите сюда. От костра плохо видно.
Они поднялись втроем, причем Еж ворчал и кряхтел больше деда.
- Посмотрите! – и она показала на южный свод ночного уже неба.
Красно-багровый свод.
- Ну и чего? – недовольно сказал Еж.
- Зарево, – ответил ему дед. – И очень большое зарево. Кажись, вся деревня горит.
- Где же Костик-то? А? – тихонечко шепнула Рита.
Дед помолчал, пожевал губы и твердо скомандовал:
- Собираемся!
- Вот, кажись, все и решено, - добавил он чуть погодя. – Уходить будем через болото. Немцы туда не сунутся по темноте.
- А может они сюда вообще не пойдут. Ночью-то, – засомневался Еж.- Может сбегать, посмотреть?
Дед так зыркнул на Ежа, что тот немедленно заткнулся.
Солдату собираться – только подпоясаться. А уж партизану и подавно. Только Рита слегка тормозила, как обычно. В конце концов, и она собрала свой вещмешок. А потом сказала:
- Не мужики, но так же не делается? Мы же Костю бросим, если уйдем сейчас.
Дед подумал и ответил:
- Хорошо. Ждем еще десять минут. Может, парнишка не натворил глупостей…
Еж отошел в сторону от костра. Смотреть на зарево. И устроился там, навалившись на здоровенную сосну. Остальные молча сидели и ждали у догорающего костра. Только дед чего-то ходил и выбирал побольше размером палки. Время тянулось медленно, словно патока. Говорить не хотелось.
Собак первым услышал Еж:
- О, слышите, гавкают! Это в селе, что ли?
- Дождались, ититть твою меть… Ноги в руки и бегом! Лишние стволы в болото! Далеко себя бы унести… Уходим!
- А Костя-то как? – почти всхлипнула Ритка.
- Найдется, коли в порядке все. Он эти места знает как ладонь свою. С детства  тут бегает.
- А если не в порядке?
- Тем более уходим! Я иду первым. Рита за мной. Валера, потом ты. Андрейка последний. Понесешь «Дегтярь». И назад поглядывай, время от времени. Фонари увидишь – сразу говори.
Еж кивнул.
- Слеги берите. Падать будете – попереком груди выставляйте. Встать легче будет.
Себе же взял самую длинную палку. Метра два. А после дед перекрестился и шагнул в темную жижу. Болото с удовольствием зачавкало.
- Хорошо, хоть что месяц на убыль идет… - проворчал дед.
- И плохо, что погода безоблачная! – ответил из-за спины Риты Валера. - Если подальше не уйдем, они нас как на ладони увидят.
- Тогда шаг прибавили! – приказал дед. – И с тропы не сходить!
Каждый шаг давался огромным трудом. Особенно Рите. Казалось, болото гигантским ртом всасывает ногу в себя. И каждый раз неохотно отпускало.
Чмоох., чмоох, чмохх, чмоох… И между чмоканием – лай собак.
Через полчаса тяжелого чмокания она устала. Впрочем, не она одна. Тяжело дышали все. Даже дед.
- Стоим минуту! Андрей, что там?
- Не видно ни черта. Дымка везде.
- Болото запарило, Кирьян Василич! Туман пошел.
- Хорошо, что туман. Поди не увидят. Вперед, орлы болотные!
И тяжело захлюпал вперед.
- Давай, давай, Рита. Не стой, – подтолкнул ее, опершуюся на слегу, Валера.
- Боже ты мой… - простонала она. – Хорошо комаров нет!
- Ага…
- Фонари! Кирьян Василич! Фонари! – вскрикнул Еж.
Тут же вскинулись вверх парашютики осветительных ракет.
-Ложись! – шепотом, но вскрикнул дед. Все плюхнулись в жижу. Еж, естественно, глотнул ее и стал отплевываться, тихо матерясь.
- Вперед! – пополз дед. Но остановился, оглянулся и сказал. - Минут через двадцать посуше будет. Можно пробежаться. Валерка!
- Чего, дед Кирьян?
-  Возьми пулемет у Андрейки. Останься, посмотри. Если гитлеры за нами поползут – придержи. Диск кончится – тикай.
- Понял!
- Кирьян Василич! Может быть, я сам останусь? У доктора нога все-таки…
- Когда, говоришь, немцы под Харьковом ударят?
- 17 мая, вроде бы… А что?
- Ничего. Неделя осталась. За мной! Валера! Долго не сиди тут. Ползи по следу тихонько. Минут через десять. И рачком пяться. Немцы должны по следу пойти.
С далекого уже берега болота застучал пулемет. Рита упала лицом в грязь. Зубы ее стучали – то ли от холода, то ли от страха.
Она подняла голову. Мертвенно-бледный свет висел над топью, превращая ее в странное подобие то ли ада, то ли морга. Дед Кирьян махнул ей рукой и она послушно поползла за ним, раздвигая перед собой упругую грязь.
- Каску надо было взять, - шипел сзади Еж.
«Ничего… Ничего… Ничего… Пуля, сабля, штыки… Все равно… Кто это поет? Еж или я?» - думала она, следя за подошвами сапог деда Кирьяна. – «Господи! Как нам с Ежом повезло, что он с нами оказался, рядом... Что бы мы делали без него, интересно? Лежали бы уже в этих лесах… А мужики сейчас где? Юрка Семененко, Лешка Винокуров, Леонидыч, Толик Бессонов,  Маринка… Про Захара с Виталиком хотя бы понятно. Здесь. К нашим ушли. А эти-то где?»
Ответом ей был железный грохот Валеркиного пулемета.
- Ни хера себе лязгает!! – удивленно напугался Еж. – Рита, ходу прибавь!
- Ага, - неожиданно согласилась она.
- Василич! Идут! Ходу, давайте, ходу!
Внезапно жижа потвердела под руками и превратилась в жидкую грязь…
- Встали! Бегом! За мной! – сквозь зубы зарычал, унтер-офицер Богатырев.
- Не могу, я больше… - вдруг вскрикнула ровно птица Рита.
Он подскочил к ней, схватил за вещмешок и толкнул вперед:
- Бегом!
Позади грохотали выстрели немецких карабинов. Изредка взрывался грохотом Валеркин «Дегтярь». И она послушно побежала вперед, удерживаемая за мешок рукой деда.
Бежали, если можно так назвать передвижение по грязи, которая достает всего лишь по щиколотку, минут десять.
- Стой, привал… - и Рита, и Еж, и даже дед дышали уже через раз.
- А чего тихо стало? – вдруг понял Андрей.
Все вдохнули и замерли на выдохе.
И впрямь тишина. Только немцы, но уже вдалеке, шипели ракетами.
А потом кто-то зачавкал в серебристой, подсвеченной сквозь туман луной, темноте.
Они приподняли винтовки, еще сегодня вылизанные под суровым присмотром деда почти до блеска, а теперь извазюканные в торфяной грязи.
Из тумана показался хромающий Валерка.
- Фу ты… Пугаешь, как Фредди Крюгер…
- Это еще кто? – устало спросил Валера и рухнул в мягкую грязь.
- Да так…
- Пулемет где? – шмыгнул носом дед. Видно было, как он тоже измотался.
- Они по следу пошли. Человек десять, может двенадцать. Кучно так. Я их метров на двести подпустил. И влупил очередью длинной. В самую толпу. Не понравилось, сукам. Тут же попадали. Аж брызги по сторонам. От грязи, в смысле. А потом стрелять по мне начали. А я стрельну и отползу тут же, стрельну и отползу… Они пока головы подымают – я уж метрах пяти. А они по выхлопу бьют, дураки! – Валера довольно засмеялся. – Диск кончился, потом второй. Смотрю, обратно поползли. Я подождал, не дурак же. Может обманывают? Неее… Точно ушли. И забрали своих. А пулемет я в промоину бросил. Все одно патроны кончились. А если бы они опять пошли, я бы с этой железякой далеко не ушел.
- А чем воевать-то будешь?
- А найду чего-нибудь. Этот, как его… Хервассер, есть еще?
- Киршвассер, дубина ты, хоть и доктор, – беззлобно подначил его дед. - Черешневая вода, по-нашему.
- Давай черешневую воду. Хлебнуть надо, для поддержки сил.
- Пулемет жалко, блин, - вздохнул Ежина. – Хороший был пулемет…
Валера прищурился было от наступающей злости, но дед вдруг громко зевнул и сказал:
- Пулемет хороший, но Валерий Владимирович лучше! – И достал фляжку из мешка.
- А кто ж спорит то! – распахнул глаза Андрюшка! А про себя подумал: «А я бы не выкинул…»
Валера глотнул из фляжки. И даже его, привыкшего к медицинскому спирту и ядреному деревенскому самогону, передернуло.
- Фу ты… - просипел он. - Не фига не черешня. Больше на крапиву смахивает…
Дед понюхал:
- Аааа… Вот это и есть шнапс. Не то, что та водичка! – и довольно гоготнул. – Держи-ко Ритуля!
- Нее… Я не буду, - слабо запротестовала она. Но фляжку взяла. И глотнула. Хотя и не хотела.
- Вовсе не так уж и крепко… - сказала она, когда откашлялась и утерла слезы…
А когда огонь в пищеводе и желудке слегка утих, вдруг почувствовала прилив сил.