Сборка

Саня
Двадцать восьмого мая, празднуя по старой памяти День Пограничника, я встретился с Шестаковым и Преображенским. После обсуждения местных новостей, разговор пришел к новостям масштаба спецбригад и общих интересных тем.
-Саныч, у меня радость большая! Вместо И-185 новый полк получит ЛаГГ-7!
-А что это за зверь?
-Сегодня прибыли первые два на войсковые испытания. Планер ЛаГГ-3Т, мотор АМ-39РФ, вооружение как у поздних 3Т - большая пушка и два крупняка..
-Ого. А ЛаГГ-5?
-На него успел перейти только один завод. Движков не хватает, поэтому будет "семерка". Все АШ пошли на "сушки" и 185-е.
-А ты его в небе пробовал?
-Нет еще. Завтра первый боевой вылет. Посмотрю. Но по рассказам испытателя - зверь страшный для тех, кто по ту сторону прицела. Намного скоростнее и скороподъемее "трешки". - расхваливал Лев новый самолет.
-А у меня "восьмерки" приходить начали, - не остался в долгу Преображенский.
-Да я видел. У меня в КБ стекла дрожали, когда они на посадку заходили. А истребители?
-Полный комплект, а Илов в первом полку теперь даже сверх штата. А у тебя?
-Полностью перешел на выпуск ИС-1, по восемь штук в сутки. И один ИСУ-152. Его потащили, потому что расточка не справляется и пушек не хватает. Ну и 52-ых по восемь штук и по три корпуса без башен - заготовки под "ВЯзы".
-Немцу теперь не позавидуешь. - прокомментировал Евгений.
-Особенно если с "вязами" встретиться... - добавил Шестаков - Вон меня по ошибке обстреляли - страшно до сих пор. Хорошо с упреждением ошиблись...

Смоленск
Подвижная радиолокационная станция РУС-2, основа системы дальнего обнаружения противовоздушной обороны фронта, догорала, разбитая вместе с узлом связи подошедшими на бреющем бомберами. И невидящие глаза мёртвого оператора станции смотрели, как в прозрачной синеве майского утра идут чёткие девятки самолётов первого эшелона второго (?) воздушного флота.
Немецкая разведывательно-диверсионная группа, выдавшая столь точное целеуказание, могла бы гордится собой, если бы в данный момент не пыталась стряхнуть с хвоста плотно повисших бойцов осназа НКВД…
Первый эшелон сейчас активно давит позиции зениток и аэродромы истребителей, а более удачливые группы егерей уничтожают посты ВНОС на направлении главного удара, открывая небо для люфтваффе.

Саня
С аэродрома позвонил Преображенский. Поделился новостями. Его авиагруппа получила задание обрабатывать Данциг и Варшаву каждую ночь не менее чем полком. Шестаков уже улетел куда-то со всей своей бригадой, правда самолетов у него было только на два полка и одну эскадрилью. Мехлис передал распоряжение ставки форсировать выпуск танков. Все бы ничего, но двигатели и пушки взять было просто негде. Когда я сообщил об этом, меня обматерили и повторили приказ. Связавшись с Малышевым, я выпросил еще немного моторов, правда достались М-17Т, конвертированные из поношенных авиацией М-17. Поскольку резервов для расточки дополнительных погонов не было, дополнительными стали две ИСУ-152 в сутки с бензиновыми моторами. На большее опять не хватало пушек и, теперь, КПП. Наращивать выпуск Т-52 было невозможно - его мотору замены не было. Начали просто заготавливать впрок корпуса, пока без вооружения и двигателей. Промелькнувшую мысль о спарке СМЗ-206 пресекли сразу - весь выпуск шел на СГ-122 и "ВЯЗ-2" на их базе.

Смоленск
В воздухе тесно и жарко. Немцы давят со страшной силой, стремясь максимально полно использовать добытое ценой потери трёх пятых от общего количества заброшенных диверсантов преимущество.
А торопиться следовало, ибо русские, не смотря на потерю радаров, нарушенную связь и дезорганизованное стремительным продвижением немцев управление в себя приходят стремительно. И в воздухе это чувствовалось сильнее всего. Штаб ПВО показал, что и полуослепший-полуоглохший он способен причинить не мало неприятностей. Первые сутки сильно напоминали весёлые денёчки прошлого лета, когда советские ВВС действовали храбро, настойчиво и совершенно разрозненно. Но вот дальше… Оглушённая первым ударом, в условиях расползающегося фронта, система ПВО устояла, сохранив себя как единое целое. Потрёпанные в боях полки истребителей, уцелевшие зенитные батареи и самоходные скорострелки сумели наладить взаимодействие и дрались отчаянно, защищая от атак с воздуха войска, станции, дороги… Они живы, они сражаются, раз за разом заставляя пикировщики бросать бомбы абы куда, но нет силы вычистить небо. Мало, слишком мало их осталось.
…Истекая кровью, поредевший штурмовой авиаполк рвётся к цели. Отступая, наши успели подорвать мост, и теперь перед наведённой немецкими сапёрами понтонной переправой скопилось довольно много войск и техники. Шестёрка И-180 прикрытия смогла связать боем восьмёрку «мессеров» и теперь штурмовики продираются только сквозь зенитный огонь, но с земли стреляет всё, что может стрелять, от знаменитых «8-8» до винтовок. 20мм снаряды рикошетят от бронекорпусов «сухих», осколки снарядов «ахт-ахт» рвут обшивку плоскостей… Один из самолётов буквально разрезало очередью «фирлинга», другой, после близкого разрыва снаряда, беспорядочно кувыркаясь, рушится на землю…
…Ведущий держит машину на боевом. Держит, несмотря на стремительно расширяющуюся полосу дыма за хвостом. Штурмовик без единого выстрела входит в пологое пике и… На месте «мебельного фургона» встаёт столб дыма и пламени от наземного тарана Су-6 с полной боевой нагрузкой…
…На родной аэродром возвращаются четыре самолёта из одиннадцати вылетевших. Всё, что осталось от ещё утром полнокровного ШАП…

А-1
Товарищ майор, вот вы где,  а то уж я вас обыскался – обратился к Соджету пожилой человек с красной повязкой на рукаве. На повязке было написано «Дежурный».
- Ну, и зачем я вам понадобился, товарищ дежурный? – последовал логичный вопрос.
- Дык это, там вам из Москвы звонят – указал куда-то себе за спину дежурный – Сейчас перезванивать будут, так что идемте быстрее пожалуйста.
- А кто звонит-то – переспросил Олег, а про себя подумал: «Не уж-то сам ЛПБ про меня вспомнил».
- Вот чего не знаю, того не знаю. Мне сказали вас найти срочно – объяснял походу дела собеседник – Нам вон туда, в правую дверь. Велели разыскать, я разыскал. Мое дело маленькое. Вас сам начальник отдела НКВД вызывает. Ему позвонили из Москвы, а он уже нам в дежурку. 
Здание, в которое Соджет пришел для разговора с неизвестным абонентом из Москвы, было одним из административных корпусов, и именно в нем располагались погононосители, так с чьей-то легкой руки рабочие называли сотрудников НКВД и военных. В этом здании Соджет бывал не однократно, поэтому сразу пошел в кабинет к начальнику отдела НКВД. За ним, буквально наступая ему на пятки, шел, непонятно где дежуривший дежурный.
Войдя в кабинет, Соджет как и положено поприветствовал хозяина – Здравья желаю, товарищ полковник.
- А, здравствуйте майор, здравствуйте, а мы уж вас обыскались. Садитесь, сейчас вам перезвонят.
И действительно, буквально через три, четыре минуты раздался звонок аппарата, стоявшего на столе. Полковник кивком указал Олегу на телефон, а сам вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь
- Майор Медведь – сказал Соджет в трубку.
- Здравствуй товарищ Медведь – раздался из трубки знакомый голос – Это Гавриленко тебя беспокоит. Собирай своих людей, сегодня вечером выезжаешь в Смоленск. Документы тебе в комендатуре уже готовят, так что побыстрее собирайся и двигай на вокзал к коменданту. Он тебя и твоих ребят посадит на ближайший поезд, а в Смоленске на вокзале в комендатуре будут тебя уже ждать. Вопросы есть?
- Никак нет – ответил по уставному Соджет и тут же добавил совершенно по неуставному – Семен Владимирович, а как там дела по новой методике подготовке танкистов, про которую я вам писал?
- Нормально, уже первый набор сделали. Вот выкинешь еще один фортель, будешь там инструктором до конца войны. Все, иди собирайся, тебя уже в Смоленске ждут. Всю информацию получишь на месте. 
И из трубки раздались гудки, а голова Соджета была занята мыслью о том, за каким чертом его вместе с экипажем направляют в Смоленск. Он положил трубку и вышел в коридор. Хозяин кабинета стоял около окна, курил и смотрел на заводской пейзаж. Олег чисто автоматически отметил, что полковник так расположился так, чтобы с одной стороны, не слышать разговор в кабинете, а с другой, чтобы контролировать коридор и единственный выход с этажа.
- Товарищ полковник, освобождаю ваш кабинет – он кивнул на комнату, из которой вышел – Уезжаю, так что до свиданья и  спасибо за гостеприимство.   
- Что ж, счастливого вам пути.

Саня
7 июня
Из Челябинска на войсковые испытания поездом прибыл один ИС-2. В нем соединились черты "Меркавы" и ИС-3 моей "хронородины", так, с подачи Степана, мы стали называть свой родной мир. Хотя и этот уже стал родным. Мне иногда кажется, что он мне даже более близок. Это теперь мой мир и моё время.
Испытания решили производить в сопровождении двух ИС-1, которые еще не получили распределения в части фронта и пока стояли на заводе. Причина была в устранении брака сварки и эти два танка оказались как бы "временно нетрудоустроены" до конца следующей  недели. Движение до Ориенбаума своим ходом прошло без лишних приключений. Колонну из трех танков и двух автобусов сопровождали две ЗУшки на базе БТ и полуторка со счетверенными "максимами", но к счастью, мишеней для зениток не наблюдалось.
Уже за городом нас встретил командир полка, на позициях которого должны были проводиться испытания. Я планировал подобие выступления "единичек" на Выборгской дороге - рывок до позиций, отстрел обнаруженных целей и отход. Но планам не суждено было сбыться. После короткой артподготовки вдоль самого берега Финского залива в атаку пошли немецкие танки и БТР. Это была практически калька с нашего прорыва на Выборг, только вот разведывательное обеспечение фрицев подвело - про нас они просто не знали.
Я решил попробовать устроить танковую засаду, только вот рисковать ИС-2 нельзя, поэтому я отправил его и пулеметную полуторку назад в Ориенбаум, а двумя оставшимися танками и обеии ЗСУ двинулся навстречу немцам.  За очередным перелеском появились окопы. Линия фронта, вторая полоса. Четыре короткоствольных Штуга в сопровождении пехоты пытались зачистить окопы наших войск. А из глубины навстречу нам двигалась колонна из двадцати танков, опознать которые я затруднился. Размером несколько больше Т-4, бортовые экраны прикрывают ходовую часть полностью. Если бы не их скорость, можно было бы предположить, что это затрофееные немцами "Черчилли", но те должны быть длиннее, да и пуша великовата.
Вызываю по радио второй танк. Волна на время испытаний у нас персональная, поэтому особо не шифруемся:
-Сева, видишь Штуги окопы ковыряют?
-Вижу.
-С них и начнем!
-Принял Саня, ты слева, я справа к центру, кто вперед!
-Работаем!
Первый бронебойный снаряд прошил немецкую самоходку в районе двигателя насквозь. Показалось пламя. Выскочивших членов экипажа я не заметил. Второй выстрел ушел в молоко, я все-таки поторопился и не учел инертность поворота башни. Третий попал оставшемуся немцу в передний нижний лист. Внутри Штуги рванул боекомплект. Всеволод на втором ИСе тоже разобрался с двумя самоходками. Колонна танков остановилась.
И через несколько секунд на дороге началось столпотворение - все двадцать начали разворачиваться. Бронебойный снаряд, выпущенный по створящимся целям почему-то никакого видимого эффекта не произвел. В наушниках я услышал голос Всеволода Георгиевича:
-Мля, ну попал же в верх корпуса! Как эта штука после такого ездит!
Лязгнул затвор пушки. Стреляю. Среди немцев вырастает столб фугасного взрыва. Слышу голос заряжающего
-Ой, командир, я по ошибке...
-Снаряд - ору в ответ и тут же - Отставить! Фугас!
В прицел наблюдаю странную картину, несколько "танков" потеряли обшивку. С каркаса свисают тряпки и бруски. Пара машин горит. Выстрел. Разруха в куче самоходных макетов увеличивается.
-Сева, нас развели, как последних лохов! Вперед, до ниточки!
-Принял, иду вперед! - и далее непечатно высказался полковник.
Дальше мы в сопровождении примерно роты резервов полка дошли до прежних позиций. Дальше идти не рискнули - это вполне могла быть провокация "на контрудар". И дальше нас наверняка ждала бы засада ПТО, а то и ахт-ахтов. Испытания в задуманном виде оказались сорваны.
Возвращаясь обратно по дороге вдоль берега залива за пару километров до Ориенбаума в небольшом заливчике заметили какое-то шевеление. От каменных глыб к лесу рванулись несколько человек. От берега в море начал отходить небольшой катер. На виденные мною ранее советские торпедные он похож не был.  Зенитки ударили по бегущим. Я положил снаряд перед носом суденышка. Катер отвернул и, судя по увеличившемуся столбу дыма выхлопа, попытался прибавить ход. Вторым выстрелом я попал в транец. Мишень потеряла ход и мерно закачалась на волнах. Тем временем зенитчики и второй ИС разобрались с высадившимися. К сожалению, уничтожить удалось не всех - двое или трое скрылись в лесу. Среди двенадцати оставшихся на поле врагов живых оказалось двое - один контуженный близким взрывом, другой тяжелораненый. Контуженный что-то бессвязно лепетал по-немецки. По рации я связался с береговой батареей Ориенбаума. Вскоре по их наводке пришел "малый охотник". Экипаж катера не сопротивлялся и затопить судно не пытался. Все таки МОшка представлял собой слишком большую силу против их потерявшего ход корыта, да и я с берега держал ствол наведенным на непрошеного гостя. Практически одновременно с моряками подоспел грузовик из особого отдела. Уже в Ориенбауме мы соединились с дожидавшимся ИС-2 и вместе своим ходом без приключений добрались до Кировского завода. О случившемся пришлось лично докладывать Мехлису. К тому времени Лев Захарович уже получил информацию от армейцев и флотских о произошедшем.
А на следующий день оба экипажа танков в штабе флота получили благодарственные грамоты, а мне и  военпреду Всеволоду Георгиевичу, командовавшему вторым танком на испытаниях, кроме того вручили часы с наградной надписью.

Штаб бомбардировочного командования РАФ
-Генерал ..... (ставить нужное), как случилось, что сегодняшней ночью ваши подчиненные не бомбили Берлин?
-Сэр, видимо имела место провокация, сэр!
-Что Вам удалось выяснить по докладам экипажей?
-Сэр! Над береговой линией группы перехватывались немецкими истребителями. В суете боя видимо штурманы не отследили время и расстояние полета, и сбросили бомбы только исходя из сигнальных маркеров, повешенных кем-то за 200 км до цели. Сэр, самолеты маркировщики правильно поставили огни! Просто кто-то воспользовался аналогичным способом и навел наши ударные группы на второстепенную цель. Сэр, летчики в это время героически оборонялись от немецкого ПВО. Я не могу их винить за ошибку, сэр.
-Каковы потери группы?
-Шесть Веллингтонов и один Манчестер из ударной группы, один Москито из контролирующей, сэр.
-Маркировщики?
-Все вернулись.
-Хорошо, я проверю вашу информацию через другие каналы. Не могу понять, кому понадобилось перенаводить самолеты с Берлина на Вольфсбург... Город сильно пострадал.
-Сэр, там же все равно немцы!
-Не вам решать, какие именно цели бомбить, генерал.
-Есть сэр! Извините, сэр!

Штаб-квартира ДжиЭм, Детройт, Митчиган
-Лимонники совсем оборзели! Позавчера их бомбардировщики вместо Берлина вывалили бомбы на завод Опеля в Вольфсбурге!
-Наши финансовые потери?
-Завода по производству грузовиков больше нет. По жилым кварталам почти ничего не попало. Почти все бомбы попали по территории завода. Сумма ущерба компании подсчитывается.
-А что говорят наши друзья в штабе РАФ?
-Говорят, кто-то повесил маркеры вместо Берлина над Вольфсбургом.
-Немцы?
-Маловероятно - они в результате потеряли производство Опель-блитц минимум на полгода, а то и больше. Да и если бы они - вешали бы над безлюдным пространством.
-Англичане?
-Тоже вряд ли....  Маркеры над Берлином висели...
-Тогда кто? Русские?
-Это вообще фантастика! У них нет способных на это самолетов. Да и по времени подгадать сложно. Я думаю, это чья то негосударственная инициатива.
-Форд? Крупп? Хеншель?
-Выясняем.
(через три-четыре дня)
-Сэр, мы выяснили наиболее вероятного виновника разрушения Вольфсбурга!
-Очень интересно.
-Заказ, который не может теперь  выполнить Опель распределен между другими производителями.
-Не тяните!
-Форд получил 40%, Хеншель и Крупп по 20%, Татра и Чепель по 10, от объема ранее предназначавшегося Опелю.
-Это еще не доказательство!
-А как же уведенный у старика из под носа контракт на поставку станков в Россию? В Мивас!
-Русские говорят Миасс!
-Не имеет значения. Мистер Форд видимо решил не только отомстить, но и поиметь с этого монет. Кроме того, вспомните про перехваченный у него контракт по командирским машинам для английского корпуса в Африке.
-Африка это  мелочь.
-Да, мелочь, но когда все складывается вместе это уже не мелочь. Да и к тому же Форд очень завистливо отнесся к сделке с русскими в сентябре прошлого года. Я про моторный завод.
-Я понял. А что говорят англичане. У Вас есть конкретные предложения?
-Пока ничего вразумительного.

Ника.
Четыре часа – это на сборы здесь, в Центре, уже переименованном пока меня не было в Училище специальных видов войск. Лететь нам предстояло сначала в Киев, в ставку Первого Украинского фронта. А потом уже с пополнением в тыл к немцам. Там же нам должны и объяснить задачу и дать все концы для связи – эта операция шла под их крышей.
У меня еще в небе испортилось окончательно настроение. Конкретная депрессия плавно переходящая в ярость от одного вида окружающих людей. В таком состоянии хорошо в рейд идти, а вот с начальством общаться – хуже не куда. Как раз перед взлетом в очередной раз поймала слоган «бабе место на кухне» и это сыграло роль катализатора. Все мои пять мужиков сидят молча, им хватило моей полуминутной лекции на тему «все что вы скажете, может быть использовано против вас» прочитанной в лучших традициях армии и флота. Для того, чтобы не светить мои погоны командования группой передали лейтенанту Алексееву. Тому, что со мной в Выборге был. Хороший парень. Понятливый и не суетливый. Ему дали старшего лейтенанта, а я одела погоны сержанта. В общем – связисточка. И рацию для полного счастья сунули, а награды отобрали.
В Киеве, моем родном Киеве все знакомо и неуловимо чуждо. Дома те же, улицы, люди, а души нет. Душу у города забрали – пусто. Штаб находился на Владимирской. София не светила куполами, завешанными тканями, Лавра непривычно хмурилась из-под прикрывающих ее аэростатов. Не был взорван Успенский собор украшающий собой Лаврский двор. На Лысой горе не была взята в окружение и поголовно расстреляна воздушно-десантная дивизия. Киев не был сдан. Киев жил. Но не мой Киев.
В штабе нам объявили, что придется еще сутки ждать. Чего скажите ждать? У моря погоды? Её саму, родимую. Над Ровно дожди и сильный ветер. «Аэродром не принимает» - ждем.
Распределили. Мужиков отдельно, меня в бабскую казарму к штабным связисткам. А у тех как раз банный день. Вы были в женской бане? Мечта любого мужчины. Все фигуристые, с талиями – в двухтысяном таких будет меньшинство. Конечно, до комплекса неполноценности было еще далековато, но со своими раскаченными плечами и перекаченными мышцами я была немного «не в теме». Обсуждения меня проводилось на полутонах, не сильно уменьшая возможность эти обсуждения оценить по-полной. Двадцать баб на десять квадратных метров и восемь шаек. Белье с собой. У них чистое, а мне свое еще стирать пришлось. Оделась в взятую напрокат гимнастерку и юбку. Мокрое белье вывесила на веревки, а сама уселась на скамейку поджав босые ноги и вытащила из планшетки чистые листы. Мысли в голове – они всегда мысли, крутятся в самые неудобные моменты. На такой случай Ярошенко вкладывал мне в планшетку листы и карандаши – пиши мол, когда мысля умная в голову придет. Пришла – пишу. Надо же набросать теорию подготовки боевых пловцов, да и бои в ограниченном пространстве, то на чем мы чуть не прокололись в бункере. Много надо записать, а времени всегда не хватает.
- Товарищ солдат!
- А?
Поднимаю голову, стоит какой-то офицер и нагло требует от меня резвой деятельности по вскакиванию, отдачи чести и всякой армейской херни. Разбежался. Встать – это ноги в сапоги без носков, я портянки так и не научилась наматывать, гимнастерку застегивать. Скосила глаза на плечо – погон нет. Да и с мысли сбил – ну не дыбил?!
Встаю.
- Чего сидишь? Звание, подразделение?
- Э.. сержант Иванова, связист разведгруппы лейтенанта Алексеева. Вымылась, сушусь. А в чем проблема?
- Где сейчас твой Алексеев?
- А я знаю?!
- А что пишешь?
- Сказку, детям на ночь.
- Дай посмотреть…
Ага, щас! Разбежалась и дала.
- Это сказка не для таких детей как ты. А для вежливых.
- Ты мне не хами, сержант Иванова, со мной лучше по-хорошему…. А то на трое суток на гауптвахту пойдешь!
Блин! Достал. Ему еще и по-хорошему! Что прям здесь, на лавочке?
- Все вопросы к лейтенанту, товарищ капитан.
- Хорошо… я тебя запомнил.
- И хорошо, что запомнил, а то я всех вас забываю…
- Что ты сказала?
- Сказала, что память плохая. Девичья. Забываю я. Что поделать?
Сзади шаги.
- Товарищ капитан, у вас какие-то вопросы к сержанту Ивановой?
- А вам что до этого?
- Лейтенант Алексеев. Она в моем подчинении.
- Тогда у меня вопросы к вам, товарищ лейтенант. А вашей Ивановой надо научиться с офицерами разговаривать! А то я ее могу на гауптвахту отправить.
- Так точно! Извините! Женщина… что с неё возьмешь!
- В армии все солдаты, а не женщины и мужчины! Ладно, на первый раз прощаю. Но чтоб больше такого не было.
Ну, спасибо, любезный ты мой! Оттуда такие идиоты только берутся? С виду нормальные мужики, а как достебутся – то прыгаешь низко, то пердишь громко… и до всего есть дело. Ладно, замнем для ясности, товарищ капитан. Но морду твою, я очень-очень постараюсь запомнить.

Мякишев
Капитан Мякишев негодовал. Бурлил и клокотал внутри, как двухведерный самовар. Бардак. Не армия, а черт знает что. Девица, нацепившая воинскую форму, но так и не осознавшая, что она в армии, а не с подружками в клубе. Сержант позволяет себе хамить капитану. Настроение Семен Борисычу портила еще одна мысль – то, что он сплоховал. Растерялся, потерял хватку. Не поставил по стойке смирно их обоих - и сержанта-связистку и ее лейтенанта. И что помешало? Хм… Что-то ж скребнуло тренированный глаз, сбило с обычных рельсов поведения. Какая-то ненатуральность происходящего. Служба на границе с Маньчжурией приучила обращать внимание на всякие странности – вот и теперь что-то беспокоило капитана. И в связистке самой по себе, и в этой парочке вместе – но что? Она – связистка, у лейтехи – петлицы пехотные? Мало ли, прикомандированная, не то. Какая-то несообразность. Как-то он на нее посматривал… Точно! Как будто смотрел – что можно сказать, что нет. Как на жену со скандальных характером. Ну, характер там не сахар, а вот насчет жены – увы, фамилии разные, да и вообще, не рядом оно. И сама – вроде как готова была встать, потом по знакам различия глазами пробежалась – и уселась обратно. И потом, в разговоре – глазами на плечо себе косила недоуменно. Как будто там погоны должны быть такие, что он перед ней должен отчет держать. Странно, непонятно. И что она писала? Не любовное письмо явно – выражение лица было совсем не лирическое. Может, шпионы? Идти в СМЕРШ, сообщить, проверить? А если нет? Шпионка бы наоборот, постаралась и в струнку вытянуться, и листок бы в карман сунула, где наготове другой лежит, безобидный. Нет, в СМЕРШ пока идти рано. А вот в расположение радиороты к сержанту Ивановой заглянуть надо бы, поговорить с другими радистками, выяснить, что и как. Лицо новое, незнакомое – но уж девчонки если за утро и в бане не разговорили, то к вечеру, а тем более – к утру хоть что-то выяснят. А сейчас все равно времени нету – постоянное назначение ещё не получено, вот и гоняют, то на КПП, то в патруль, как сегодня…

Ника
Женщины со смены еще не вернулись. Или с гулянок. Какая впрочем разница. В комнате, куда меня временно подселили, тишина и покой. Тоже временно. На тумбочке лежит газета. Бог знает чем она меня заинтересовала, но я, как та любопытная кошка, сунулась к ней. «Красная звезда» трехнедельной давности и на первой обложке во всей красе Букварь. И статья, что мол удалец, молодец и далее во всей хвалебной красе. Пробежала глазами – много умных слов, и про Выборг, и про «Ваню-Маню» и про завод его – неплохо написано. Видно зачиталась, если не заметила, что в комнату зашли женщины.
- Оставь газету! Не твоя – не трогай!
А вот оно что! Кажется наш Букварик тут имеет свою поклонницу!
- Извини… - пожала плечом. Газету вернула на место. Но мысль о том, чтобы достать такую же и отправить по приколу Букварю уже зародилась. Нет, лично от себя это не будет приколом, а вот если…
- А Букварь хорошо получился!
- Какой «Букварь»? Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?!
А щечки то вспыхнули! Девушка-девушка, неужели влюбилась? А если и да, то что? Так даже интереснее.
- Ну, это он для журналистов майор Бондаренко, а так у Саши позывной «Букварь».
Обступили. На лицах недоверие и любопытство.
- А ты его знаешь? А где ты его видела? А какой он? А девушка у него есть?
- Хороший. Добрый и одинокий. Весь в делах и в заботах. Я с ним в Питере познакомилась. Он к нам пару раз приезжал перед Выборгом…
Не помню, что я еще там втирала в свежевымытые девичьи ушки, но ожидаемым результатом была выдача (под большим военным секретом) адреса завода майора Бондаренко. Девчата писали письмо коллективно до поздней ночи. Я тихо потухала в подушку от их незамысловатых фраз типа «мы, комсомолки, высоко оценили ваш подвиг…» и т.д. Вот будет Букварь читать и думать, что письмо Татьяны Онегину было верхом логики и краткости. Впрочем часам к двенадцати письмо было закончено, адрес написан. Вот тут я и вклинилась с умным предложением положить в письмо еще и статью про него. Пусть, типа, знает, откуда инфа пришла. Девчатам было жаль газету, но после короткого партсовещания, мое предложение было принято и газета вложена.
Утром к нам постучал один из моих бойцов.
- Товарищ Иванова?! Ника Алексеевна? Вас вызывают!
- Ага, щас! Жди!
Собралась, оделась. Благо форма высохла все еще вчера. Уже вышла за дверь, когда услышала удивленное:
- Девчата, а Иванова Ника Алексеева – это не та, что в Выборге осназом командовала?
- Да нет! Эта сержант, а та – майор!
- Но она же с Бондаренко знакома!
Секундная пауза. Я постаралась быстрее сбежать по ступенькам вниз. Мало ли что еще придет в голову нашим связисткам…

Радистки устало переговариваясь между собой брели стайкой с дежурства на узле связи к себе в казарму, отсыпаться. Для них рабочий день – это сидеть на приеме и ждать,  когда радисты разведгрупп и партизанских отрядов выйдут на связь. Или не выходят. И тогда, часами: «Зарница, я Туман, ответьте… Зарница, я Туман...» И думаешь – кто это, что с ними? А выйдут на связь – радость, но и тут тоже: вслушивайся внимательно, не поменялся ли голос, манера разговора или почерк на ключе, если передача морзянкой.  Тот ли это «Ястреб», с которым говорила позавчера – или немцы игру затеяли? Нервная работа, выматывающая.
Девушки поднялись на крылечко своего барака, отряхивая с сапог пыль и хвою, первые вошли в комнату и сразу послышался крик:
– А ну, оставь газету! Не твоё – не трогай!
– Похоже, новенькая на Светкину «икону» покусилась.
– Да-а, а если еще и помяла – будет сейчас «конец света».
Похихикивая и комментируя происходящее связистки входили в комнату. Кто подтягивался поближе к эпицентру возможного скандала (все-таки разнообразие), кто направлялся к койкам. Но следующая фраза «новенькой» остановила на полушаге и тех, и других:
– А Букварь хорошо получился!
– Какой «Букварь»? – озвучила общий вопрос Света  Рудницкая. - Это майор Бондаренко! Или читать разучилась?! – продолжала бушевать девушка.
– Это для вас и для журналистов он «майор Бондаренко», - спокойно ответила виновница переполоха, - а так у Саши позывной «Букварь».
Неизвестно, что больше выбило дух из раскрасневшейся радистки – не то фамильярное «Саша»  в адрес Её Героя, не то факт того, что у неё с ним теперь есть общие знакомые, а значит… Что «значит» додумать помешали подруги, обступившие их вокруг и начавшие забрасывать вопросами. Гул стоял, как на вокзале за три минуты до отправления дачного поезда. Всем хотелось знать подробности, причем каждой – свои. На этом фоне вопросы «а кто она такая» и «откуда она это знает» ушли на второй план. А как только разговор все же стал выезжать на эту тему – выяснилось главное: ОНА ЗНАЕТ АДРЕС! Письмо, можно написать письмо, и не «на деревню дедушке», а именно туда, куда надо! Эта новость затмила собой все остальное, поскольку требовала действий. И действие закружилось. Одни спорили, другие пытались что-то диктовать пишущим, третьи сами схватили листок и карандаш и убежали к тумбочке – писать. Потом эти сочинения согласовывались, увязывались, некоторые девчонки отказывались что-то менять и норовили запихнуть свой листок у конверт в исходном виде (и некоторым это удалось). Короче говоря, дым стоял коромыслом. А когда девушки наконец угомонились и стали собираться спать – оказалось, что виновница переполоха уже спит, уткнувшись в подушку и иногда вздрагивая – наверное, что-то снилось не очень приятное. Разговор «по душам» опять не получился.

Утром всех разбудил стук в дверь. Прибежавший солдат доложил с улицы (внутрь его не пустили, понятное дело, да он и сам войти не пытался):
– Товарищ Иванова! Ника Алексеевна! Вас в Штаб вызывают!
Новенькая, она же, как выяснилось – «товарищ Иванова» быстро собралась и выскочила из домика под заново набирающий силу гул – на этот раз касаемо её личности. И конверт со стола прихватила.
– А имя-то редкое! Ника - сколько еще таких знаешь?
– Ага, а фамилия - ещё реже! Сколько сотен тысяч Ивановых в стране? Неужели двух Ник не найдется?
– Но ведь адрес Бондаренко она знает!
– Мало ли, узнала, когда из Выборга уезжала.
– Нее, не "когда уезжала". Адрес, где он сейчас знает! А это ж, наверное, секретно!
– Было бы секретно, стала бы она болтать.
– Не кричите, девки, у замполита есть вся подшивка Красной Звезды. Там про корабль было раньше, чем майское фото. И тоже, кажется с фотографиями.
– Люська, бегом к Палычу. Как хочешь, но газета должна быть здесь!
– А почему я?
– Потому что он на тебя больше чем на других смотрит.
Люська быстро собралась и убежала, самой было интересно. А разговор продолжал виться и клубиться:
– А в бане вчера, видели её?
– А что на неё любоваться было? Не мужик же, чтоб в бане рассматривать! – раздалось хихиканье, некоторые даже покраснели, видимо, представив в баньке между собою мужика.
– Мужик-то, конечно, не мужик, но тело почти мужское – мускулы какие видели?
– Мускулы - мускулами, а шрамов вы что, не заметили, что ли?
– Гх-м! Это что тут за птичий двор? Где дневальный? Когда подъем был, почему казарма в порядок не приведена? – раздалось вдруг от двери.
Люся, убегая, прикрыла дверь, а крючок накинуть было некому – все увлеклись разговором. Связистки начали разворачиваться на голос, многие пытались принять строевую стойку – и только потом, с задержкой в парочку секунд до них начало доходить, что форма у них, мягко говоря, не строевая. Некоторые и вовсе были в одной исподней рубахе. Капитан Мякишев (а это был он), который в ходе разноса успел пройти уже шага три, раскрыл было рот, собираясь продолжить разнос но тут… первый тонкий визг, струной воткнувшийся ему в правое ухо был тут же поддержан дружным хором. Без малого два десятка частью смущенных, частью испуганных а частью просто возмущенных молодых женщин дружным визгом если и не способны свалить дуб (как говорится в легендах), но тем не менее Семену показалось, что ему в уши воткнули два штопора и шарахнули по ним двумя кувалдами. Бывшего пограничника буквально вынесло за дверь, в которую почти одновременно прилетели подушка, сапог и котелок с остатками чая.
Стоя в трёх шагах  от крыльца капитан тряс головой и ковырял пальцем в ухе, пытаясь прийти в себя, когда мимо него, пискнув «извините товарищ капитан» прошмыгнула ещё одна радистка с каким-то увесистым томом под мышкой. Она вбежала в дом с криком «Вот! Добыла!». Лязгнул крюк и капитан остался один стоять на тропинке, всё ещё глотая воздух. Он пытался собраться с мыслями и определить – была ли в комнате «сержант Иванова». Ночная гибель командира разведвзвода опять подняла вопрос о немецких диверсантах и обострила подозрительность капитана.  Успокоившись, Семен вспомнил диспозицию  в комнате и убедился – «Ивановой» там не было! Под ложечкой ощутимо засосало: «Эх, надо было идти к особисту, надо! А может, она на дежурстве просто, или еще где? Нет, надо опять войти в этот птичник и поспрашивать его обитательниц». Капитан поднялся на крыльцо и поднял руку, чтоб постучать.
– А вот это правильно, к дамам стучать надо! – раздался голос сзади. Мякишев обернулся и увидел подполковника – замполита полка связи Василия Павловича Пережогина, или просто «Палыча».
– Здравия желаю, товарищ подполковник!
– И вам не хворать. Если по делу – так стучи, вместе войдем, а если девчонок моих  смущать да от службы отвлекать…
– По делу, товарищ подполковник!
– Ну, тогда пошли…

Ника
Утро красит нежным светом. Бред. Утро никого не красит. У лейтенанта было такое лицо, что хотелось приложить ладонь ко лбу и поинтересоваться самочувствием. Спал? Спал! С утра достебались? Да, нет! А чего тогда? Выясняется, что ночью произошло ЧП и был убит командир разведвзвода. Теперь СМЕРШ стоит на ушах и всех остальных частях тела. А под это дело некий капитан успел настрочить о подозрительной «сержанте Ивановой» не давшей ему почитать сказочку на ночь. Вообщем, лейтенант уже пообщался с «нужными людьми», а теперь моя очередь.
- Ника Алексеевна, они в курсе. Я им все рассказал. Там пару вопросов и всё! Задание нам никто не отменяет, но вот нового командира разведчиков придется ждать.
- Опять ждать! Сколько можно? Я устала ждать, ждать, ждать! Лёша там в гестапо! А я тут! Блин!
- Ника, успокойся! – командный голос. Совсем как у Ярошенко. Оборачиваюсь. – Ващенко?! Ты что здесь делаешь?
- Вас страхую. Прилетел только что. Докладывай лейтенант, что у вас тут?
- Ж-па. – это уже я не могу промолчать, - Ладно. Извини. Если уже ты здесь, то помогай. А то я не контролирую себя. Если сегодня не вылетим…
- Вылетите, я обещаю. Все будет нормально. Штаб армии в курсе. А со СМЕРШем поговорим вместе. Идем…
Конечно, все мужики мудаки и сволочи, но к некоторым я уже привыкла. И спасибо, что они есть, вот такие сволочи, которые летят всю ночь, чтобы к утру быть рядом.
Люся прошмыгнула мимо стоявшего на тропинке полу-знакомого капитана из резерва и взлетела на крыльцо, крепко прижимая к себе с трудом выпрошенную на «до обеда, политинформацию готовим» подшивку «Красной Звезды». Замполит и правда выделял ее среди остальных связисток, что вызывало то хихиканье, то шуточки, но – неизменно и бессовестно эксплуатировалось всей ротой. На самом деле, Люся просто очень напоминала Палычу его дочку, оставшуюся  в Саратове с матерью.
Проскочив в дверь с криком «Принесла!», Люся споткнулась о лежавшую на пороге подушку и чисто автоматически отбила подшивкой прилетевшую вторую.
– Девки, вы что тут, ошалели?!
– Не обращай внимания, давай сюда подшивку. Так, Зинаида, Маша! БЫСТРО одеться! Хватит тут дойками трясти, мало ли, кто еще зайдет! Все равно – пока еще найдем нужную газету! – старшина Свиридова начала-таки наводить порядок в своём хозяйстве.
Наконец, все одеты, койки «вроде как заправлены», подшивка открыта на нужной газете. Связистки стопились вокруг единственного стола, вытащенного на середину комнаты.
– НУ?!
– Девки, она!..
– Да ну?! Дай сама гляну!
– Не, вот родинка на снимке!
– Это не родинка, разуй глаза! Пятно на газете.
И, хором, с придыханием:
– Она…  Ой, мамочкии-и…
Раздался стук в дверь:
– Девочки, открывайте!
– Уже бегу!

Мякишев
Палыч был озадачен. Люся прибежала минут через 10 после подъёма, вся какая-то взъерошенная, деловитая, даже немного пришибленная. И начала выпрашивать полную подшивку «Красной Звезды» за май месяц, сочиняя на ходу что-то маловразумительное. Василий Павлович был человеком опытным и понимал – напрямую из Люси «страшную тайну» не выбьешь, проще переждать и узнать окольным путём. Но и подшивкой рисковать не хотелось. Наконец, подполковник придумал вариант: он вложил в подшивку свой черновик от подготовки к политинформации и решил минут через 10-15 подойти за «важным документом», а заодно и глянуть, что там девочки с газетами делают. Приняв решение, Палыч, тем не менее, выдал помимо подшивки воспитательную речь:
– Газеты не рвать, не мять. Фотографии артистов и прочих лиц не вырезать. Еду и прочее на газеты не ставить. Пометок не делать, даже карандашом! На самокрутки не скуривать! Даже «с самого краешку, где ничего не написано»!
– Товааарищ замполит! Мы же не…
– Все вы «не», а потом подшивку в руки взять противно! И половины листов нет! Ладно, вы девочки в большинстве своем махорку не курите и котелки куда попало не суете. Но пусть только хоть листик!
– Есть, товарищ подполковник!
– Тогда крууу-гом! Шагом марш!
Люся исчезла. Василий Павлович не особо торопясь добрился, покурил на крылечке и неспешно двинулся к бараку радисток. Около девичей казармы стоял какой-то капитан. Замполит насторожился: не ухажер ли? Вроде бы это он третий день при штабе, ждет направления к месту дальнейшей службы, но почему-то не получает. Вот капитан тяжко вздохнул и с явной опаской пошел к двери. «Видимо, попробовал вломиться без стука, – подумал Василий Павлович. – Теперь опасается – и правильно делает, если девочки в неглиже, то и сапог пониже фуражки словить можно!»
Войдя после стука в казарму связисток, офицеры застали дивную картину – дамы стояли плотным кольцом вокруг стола и внимательно рассматривали что-то, обмениваясь неразборчивыми  замечаниями. Вид у них был… мягко говоря – удивлённый.
– Так Вы зачем к девчатам-то шли, капитан? – спросил Палыч.
– Посмотреть на «сержанта Иванову», кем бы она ни была.
– Так Вы знали?! – вырвалось у кого-то из девушек.
– Мы многое знаем, а вы сейчас о чём? – не подавая удивления подхватил разговор подполковник.
– Ну, что товарищ Иванова не совсем «сержант Иванова». То есть, конечно, Иванова, но совсем не сержант, - залопотала Люся.
Капитан почувствовал, как отнимаются ноги и холодеет внутри. «Б…! Надо, надо было идти к особистам!». Тем временем офицеры подошли вплотную к столу. Подшивка была раскрыта на газете, посвященной церемонии награждения героев Выборга 15 апреля и, похоже, девушки внимательно изучали одну из фотографий.
– Товарищ подполковник, а зачем товарищ Иванова сержантом оделась, и ордена сняла? – спросила самая младшая радистка. Капитан понял, что он уже совсем ничего не понимает. Потом глянул на фото. Чудовищным усилием воли он сжал челюсти, не позволяя вырваться восклицанию – короткому, но абсолютно нецензурному. Все встало на свои места. Непонятная наглость к старшему по званию (который был, как оказалось, младше), робость лейтенанта в адрес собственной «подчиненной». Да и нежелание «сержанта» показать свои записи тоже стало понятным. «Интересно, сколько подписок надо дать, чтобы мне дали взглянуть на тот листик? – подумал капитан. – А с другой стороны, не хочу я туда смотреть. Много знать хорошо, а слишком много – вредно».
Подполковник Пережогин напрягся, соображая – о чём речь. Потом взглянул на фото, подобрался и скомандовал:
– В одну шеренгу – становись! Равняйсь!  Смирно! Так, товарищи бойцы, связисты,  девушки, чтоб вас всех! Вы бойцы Красной Армии – или бабы базарные?! Что за вороний гам?! Вы в армии, или где?! Совсем ошалели? Газету читаете – Ника Алексеевна Иванова, о ней же речь, правильно? – чем в Выборге занималась? Молчать в строю! Грибы собирала она там? Столовой заведовала? Нет? Может, обозом командовала? Тоже нет? Так неужели до вас, в головки ваши светлые, рыжие и тёмные, не доходит – если старший офицер ОсНаз появляется в прифронтовой полосе, маскируясь,  в чужой форме, с чужими знаками различия – то это не просто так? У вас между ушами хоть что-то кроме прически есть? Узнали – молчите в тряпочку! В крайнем случае – подойдите тихонько в укромном местечке и скажите ей, что узнали, и как узнали – пусть решает, что с этим делать. А лучше – молчать! Зашейте рот, если иначе невмоготу!!! Тут, может, операция фронтового масштаба начинается, о которой мне, подполковнику, знать не положено – а комсомолке Семеновой, оказывается, это знать надо! Любопытство у ней не скажу где засвербело! Что вам знать положено – до вас доведут, остальное – вас не касается. Ясно? Я вас спрашиваю – ясно?!
– Ясно, товарищ подполковник!
– Вот и хорошо. А теперь, для пущей ясности – у вас ночевала СЕРЖАНТ ИВАНОВА. До этого вы ее нигде не видели и о ней ничего не знаете. А кто будет болтать языками – поедете белым медведям прогнозы погоды принимать и зачитывать! – решил сгустить краски Пережогин.
Мякишев слушал всё это и понемногу приходил в себя. Ну надо же, а! Вот тебе и «солдат, смирно!». Но пришла и другая мысль – как раз разведчица из товарища Ивановой никакая. Если брать не фронтовую разведку, что за «языками» шастает, а разведку агентурную, нелегальную, в тылу врага. «Толку переодеваться в сержанта, если замашки остаются майорскими? – думал про себя Семен Борисович. – Или свое настроение так всем сразу демонстрировать? Такую разведчицу проще самим к стенке поставить вместо заброски – и быстрее, и гуманнее. Диверсант, снайпер  – допускаю, да и награды сами за себя говорят. Но разведка? Нееет, девушка, это – не ваше!»
Пережогин закончил лекцию и, распустив строй, забрал подшивку. После чего подошел к стоящему столбом Мякишеву и позвал:
– Пойдем, капитан, расскажете мне, что Вам было нужно от товарища Ивановой.
Стоя в курилке под сосной напротив казармы девушек-радисток, Семен рассказывал подполковнику историю своего знакомства в Ивановой и подозрения, которые у него возникли, когда к офицерам подошел младший сержант-порученец:
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться к товарищу капитану?
– Обращайтесь.
– Товарищ капитан Мякишев, Семен Борисович?
– Да.
– Приказано проводить Вас в распоряжение начальника разведотдела Штаба фронта!
– Ну, пойдем, раз приказано, – Мякишев последний раз затянулся и выбросил папиросную гильзу во вкопанную посреди курилки обрезанную бочку.

Ника
У СМЕРШевцев говорил в основном Ващенко. За это ему отдельный низкий поклон, потому что мне в этот момент было явно не до общения. Везет мужикам, у них нет каждый месяц проблем.  Вся подлость этой «ежемесячной проблемы» даже не в том, что крышу срывает от боли и кажется, что родишь ежика прямо здесь и сейчас, и даже не от предчувствия стыда, если кто-нибудь об этом узнает или еще страшнее – увидит, а самое неприятное состоит в том, что перестаешь адекватно воспринимать людей. Хочется забиться в самый дальний, самый темный угол и, свернувшись калачиком, никого не видеть. Вот поэтому женщин в армию и не берут – из-за этого перепада настроения, ни от чего не зависящей злости и бешенства, иногда превращающейся в неконтролируемую агрессию. Особенно пакостно, когда ты это все понимаешь, а сделать с собой ничего не можешь.
Благо, все решили на удивление быстро. Меня немного пожурили, что я не отдала честь капитану, раз уж одела сержантские погоны. Я на это извинилась и пообещала больше так не делать. Хихикнув с моего извинения, СШЕРШевцы дружно выразили мысль поскорее меня отправить туда, где мне самое место – в тыл к врагу. Я была только за.
Делать в Киеве нам было особо нечего, поэтому лейтенант с подачи Ващенко пошел за нашими вводными в штаб фронта. Меня же с остальной гоп-компанией отправили сразу на аэродром – от греха подальше. Да и с разведчиками надо было еще познакомится. Их пообещали тоже направить туда же. Часа три-четыре нам для сработки должно было хватить по замыслам начальства. По прибытии на аэродром и не увидев обещанных разведчиков, я оттащила группу подальше от ангаров на край поля и уселась на бревна, пока парни выполняли штатную работу по подгону и проверке снаряжения. Работа всегда нужная, даже если уже все подогнано и проверенно пятьсот раз. Вот так разнежившись на скудном майском солнышке, я не заметно для себя задремала.
Страх перед тем, что можешь сорваться гипертрофируется в попытку держать себя в руках. Рывком проснувшись я поняла, что моих парней почему-то больше, чем было до «сонного царства», а с ними рядом стоит давнишний капитан.
- Здравия… желаю… товарищ… капитан – медленно, но уверенно выдавила я и чуть не добавила «--ять!».
Хлопцы с удивления аж остановились катать друг друга.
- Здравия желаю, товарищ сержант Иванова. – По тому как он произнес «сержант» можно было сразу дать ему в рыло. - Мякишев Семен Борисович. Командир приданной вам разведгруппы в составе четырех человек.

Саня
После неудачных испытаний ИС-2 я несколько дней не вылезал с завода, где побывавшие в бою танки проходили техобслуживание. Вечером девятого пришло письмо с неизвестного адреса. Номер полевой почты бригады я знал, полигона в Кубинке тоже, с остальными попаданцами общался в основном по телефону, ну и с Доком по работе иногда телеграфом, а тут совершенно непонятный адрес. Сначала подумал про новый адрес Зеленко, но придя в свое временное жилье - сравнил почерк и отказался от этой мысли. Из конверта выпала вырезка из Красной Звезды за начало мая - тогда этим номером меня просто достали - фотопортрет со всеми орденами и медалями на многих произвел впечатление, и мне старались показать это. Я тогда в ответ отшучивался, что рожа на портрете мне и так сильно надоела, особенно когда бреюсь по утрам. Кроме вырезки еще было письмо со страшно запутанным текстом. Такое впечатление, что писали несколько человек, причем каждый из них не читал, что написали предыдущие. Продираясь через штампы громких фраз о моем героизме и комсомольской сознательности авторов, которых, как выяснилось к концу текста было действительно несколько, я выяснил, что со мной пытаются завязать переписку несколько девушек, причем, как вместе, так и по-отдельности. Самолюбию этот факт, конечно, льстил безмерно, но ответ я решил отложить на несколько дней. Главным вопросом для меня стало, как девушки нашли мою полевую почту , ведь письмо пришло конкретно в сводный испытательный батальон, а не на завод, где его бы отсортировали цензоры "в малиновом".

Отредактировано Степан (01-08-2009 17:06:43)