Я подошел к ограде кладбища. Совсем рядом столя черный, покосившийся дом. Но жилой. Дым шел из трубы. А на столбы, державшие забор, были надеты каски…
- Сынок, закурить, ёксель, есть? – тронул меня кто-то за плечо.
Я оглянулся. Передо мной стоял старичок в смешной кепке, делавшей его похожим на гриб. Он улыбался стальными зубами. Двух, кстати, не было.
- Держи, - протянул я ему пачку.
- Две можно, ёксель?
Я кивнул.
Он аккуратно спрятал одну за ухо. Вторую прикурил от моей. Потом протянул руку:
- Иван.
- А по батюшке?
- Иваныч. Хотя батюшки-то, ёксель, не знаю… Найденыш я. И фамилию дали – Найденов.
- Почему найденыш?
- Ак это, ёксель, меня во время войны нашли тут. Поди думаю местный же, раз тут нашли…
- Да кто нашел-то?
- Ак наши, ёксель и нашли… Тута рядом село было. Бои там были…. Жуть. Мелкой я был. Мамку-папку не помню. Помню, немцы ходили. Подкармливали, да… Потом наши пришли. Немцев побили. А потом их всех там в селе и положили.
Иван Иваныч всплакнул:
- Молодые все были, сильные, красивые… Полегли там ни за понюшку…
- А вы-то как живы остались, Иван Иваныч?
- Ак это… Ёксель… Девка меня молоденькая из-под огня вытащила. Санитарка, видать, была. Красивая, да. Тадысь меня в ногу и обранило. Вон, глянь…
Иван Иваныч стал стаскивать штаны. Обнажив сатиновые трусы, не первой свежести, он показал кривой шрам на бедре:
- Вишь как, ёксель? Опосля их немец там и побил всех. А я, вишь жив, благодаря девке-то…
Я согласно промычал.
- А я, вишь, все думаю с тех пор, ёксель. Зачем я жив-то остался? Лучше б та девка жива осталася.
- А что, убили ее?
- Агась… Убило ее…
Я помялся и сказал ему:
- Может так надо, чтоб именно Вы, Иван Иванович в живых остались?
- На кой? Вот я трех детей родил. Старшой у меня тута и работал, пьяный напился и под комбайн угодил, средний – в Чечню эту проклятую поехал за деньгами да таки и невернулси, а последыш в Москве бизнесом деньги крутит. Переводы нам с мамкой шлет по праздникам. Тыщу пришлет – мы и рады, все ж помощь. А его ругаем, пусть себе оставляет – жизнь-то дорогая, сам, поди знаешь, и мы ему помочь стараемся. То картошечки пошлем с оказией. То огурчиков… На него вся надёжа.
- Внуки-то есть, Иваныч?
- Поди будут… Сынок, а выпить есть чего, за помин души? Я тебе картошечки отсыплю, а?
- Сейчас…
Я подошел к Захару, молча взял у него фляжку, наплескал крышку от котелка. Отнес деду.
Тот чуть поклонился, принимая водку:
- Благодарствую! Ну, ёксель… За помин души…
Выпил, не отрываясь. Втянул воздух носом. И на выдохе:
- Вкусно… Старуха разорется, ну да ладно. Не в первой. Спасибо, тебе солдатик.
Я провел по камуфляжу грязной рукой:
- Иван Иваныч, я поисковик.
- Знаю я… Все одно – солдатик. Похоронная команда. Ты мне вот, что скажи, солдатик, простит она меня, ёксель, али как?
- Кто? – удивился я.
- Санитарка-та, что меня вытащила? А? Я, вишь как… Жил,  ёксель, работал, хлеб растил, а всё бестолочью вышло. На последыша надёжа, на последыша.
Я смешался, не зная, что сказать.
- Солдатик, а плесни водочки еще, а?
Я кивнул и снова пошел к Захару с Виталиком.
От толпы старушек вдруг отошла бабулька. Молча подошла к Иван Иванычу, дала ему подзатыльник и погнала его с кладбища. Напоследок он мне улыбнулся щербато-железным ртом. Виновато так улыбнулся. Мол, не судьба…
- Придите, последнее целование дадим, братие, умершему!
Я вернулся к могиле.

Хорошо. Но больше углублять, моя думай, не надо... Вот понятно - кто это - и хватит...
Ну, ПМСМ...

Могу поменять на дык))) прямая речь героя, сорри

Спасибо, уточню

Наверно, но эта ситуация, в которой я лично был.

Я "углублять" наисал!

Какой, нафиг, ГСС?? Нормальный человек...