Дела семейные и не только

В Цесарстве царил мир и покой – следующие поколения будут вспоминать эту эпоху, как "старые добрые времена". Единственным "тёмным облачком" на горизонте могучей империи была бездетность её повелителя. Вернее, дети у него были, но исключительно дочери: Мария-Каролина и Мария-Клементина. Обе были выданы замуж "по-королевски": младшая, как уже говорилось, стала королевой Франции, старшая, Мария-Каролина, за год до этого вышла замуж за овдовевшего наследника Сардинского трона Карла-Эммануила (это был успешный политический ход, направленный на втягивание Сардинского королевства в польско-французскую "горизонталь"). Но все цесаревичи, носившие в честь его отца имя "Ян", умерли в младенчестве. После смерти своей жены цесарь, казалось, потерял всякий интерес к противоположному полу.
Это не могло не вызывать беспокойство у сословий Цесарства, опасавшихся, что в случае смерти монарха, не оставившего наследников, государство погрузится в пучину смуты. Обсуждение этого вопроса, столь же важного, сколь и деликатного, начавшись в приватных гостиных,  постепенно перенеслось на страницы многочисленных памфлетов, пока, наконец, не началось официально обсуждаться на скамьях Сейма. Киевские газеты, поначалу обходившие этот "скользкий" вопрос стороной, включились в его обсуждение после того, как официальный "Сеймовый Дневник" ("Diariusz Sejmowy") 18 июля 1727 г. опубликовал протоколы заседания Цесарского Сейма "О наследовании трона цесарского".
Вообще, газет в Цесарстве, особенно его столице, было достаточно. Первое регулярно выходящее печатное издание появилось на территории Цесарства в царствование Казимира Ягеллона – им был "Меркурий Польский Ординарный" ("Merkuriusz Polski Ordynaryjny"), издаваемый в столице тогдашнего Королевства Трёх Народов Варшаве в 1661 г. тиражом в несколько сотен экземпляров. Издатель той первой газеты в истории будущего Цесарства закрыл своё предприятие через полгода. В 1669 г. в Москве вышло несколько номеров газеты "Ведомости". Во время и после "потопа" в издании газет наступил перерыв. Настоящим "грибным" (точнее, "газетным") дождём стало для польской печати царствование Яна II. Тогда в Киеве начал выходить "Дневник Деяний, Законов и Конституций Сейма и Сената Цесарского", вскоре сокративший своё название до "Сеймового Дневника".
Начинавшийся в качестве издания чисто информационного, содержащего исключительно протоколы заседаний Сейма, а также (как следовало из его названия) тексты принимаемых им правовых актов, он быстро превратился в издание информационно-публицистическое, где к чисто официальным документам и информационным заметкам добавились публицистические материалы, полемические статьи, комментарии к текущим событиям. Политическая направленность "Дневника" определялась, в основном, позицией избранного маршала Сейма, которую, в свою очередь, определяла позиция сеймового большинства. Вслед за "Дневником" в Киеве появились и другие газеты: "Курьер Киевский", "Столичная Сорока", "Письма отечественные и заграничные" и т.д.
Особенно "урожайным" была для польских газет война Священной Лиги – спрос на информацию о военных событиях был велик, и тиражи газет выросли в разы. Их читали сеймовые послы, шляхтичи, купцы, киевские горожане. Почта доставляла отпечатанные экземпляры столичных газет в окрестные воеводства и там их до дыр зачитывали жители провинции. Мировая Война только усилила информационный голод общества, и популярность печатного слова ещё более возросла.
Каждое издание (в том числе каждый номер любой газеты) должен был получить "разрешение на печать" от уполномоченного президентом города чиновника. В Киеве, где число изданий было особенно велико, в 1702 г. был создана специальная "Комиссия Нравов" ("Komisja Obyczajowa"), на которой лежала обязанность предварительной цензуры.    Прецедентом в развитии печати Цесарства стал год 1725-ый, когда Комиссия Нравов запретила "Сеймовому Дневнику" публикацию речи одного из послов, найдя её "подрывающей публичную нравственность".  Редактор "Дневника" оспорил решение Комиссии в городском суде, сославшись на выданную газете в 1682 г. цесарскую привилегию, позволявшую "печатать слова послов сеймовых и господ сенаторов, в Палате Сеймовой а также Сенатской произносимых без всякого изъятия". Суд подтвердил, что Комиссия, запрещая "безнравственную" речь, действовала в согласии с правом, в соответствии с универсалом "О Комиссии Нравов", также подписанным цесарем. На сторону газеты встал, однако, маршал Сейма Стефан Потоцкий. Дело "о речах посольских" дошло до самого цесаря, который в сентябре 1725 г. своим универсалом подтвердил право "Сеймового Дневника" и иных газет на публикацию речей послов и сенаторов без всяких ограничений. Этот универсал стал первым шагом в движении к свободе печати в её современной форме.
Итак, послы и сенаторы на совместном заседании обеих Палат обсуждали (разумеется, со всей учтивостью и куртуазностью в отношении своего монарха) вопрос о наследовании трона после (да ниспошлёт Господь долгие лета Его Цесарскому Величеству) смерти 60-летнего Якуба Собесского. Обсуждение, как и следовало ожидать, закончилось ничем – решение явно превышало компетенции как Сейма, так и Сената. Было решено единственно направить депутацию к цесарю с тем, чтобы просить его назначить себе наследника vivente rege. Послы с трепетом ожидали ответа своего государя.

Отредактировано Московский гость (16-10-2010 14:32:12)

Дела семейные и не только (продолжение)

Цесарь принял депутацию ласково (даже предложил сесть за столом), внимательно выслушал взволнованную речь маршала Сейма и вежливо ответил послам и сенаторам, что он в полной мере осознаёт серьёзность положения, отдаёт себе отчёт, что жизнь каждого из людей, не исключая и монархов, находится в руце Божией, и он, Якуб  Собесский, готов предстать перед Его Светлым Обличьем в любой момент, и на этот случай написал завещание (цесарь продемонстрировал депутации конверт, запечатанный его личной печатью), в котором указал имя своего наследника. Представители сословий затаили дыхание, но так и не услышали ИМЕНИ. Вместо этого цесарь широким жестом пригласил депутацию на обед, во время которого он говорил о чём угодно, но не о наследовании трона. При этом он просто излучал спокойствие и уверенность – настолько, что депутаты поверили в то, что цесарь действительно написал в завещании то самое ИМЯ, что спасёт Цесарство после его ухода.
До сих пор неизвестно, кого именно прочил себе в наследники Якуб Первый в июле 1727 г. – после смерти последнего из своих братьев, знаменитого полководца Константина-Владислава. Тот вариант завещания не сохранился, а никто из приближённых никогда не упомянул в своих воспоминаниях, что присутствовал при написании завещания, а даже хотя бы знал, когда именно оно было написано. В обществе роилось от слухов и сплетен на этот счёт, правда, газеты давали информацию исключительно самого общего характера.
Первым в списке "претендентов" упоминался, разумеется, пьемонтец Карл-Эммануил, точнее его недавно родившийся сын Виктор-Амадей. Предполагалось, что сын прибудет в Киев, где будет воспитываться в качестве будущего цесаря под присмотром Регентского Совета, с тем, чтобы в дальнейшем унаследовать также трон Турина.
Серьёзными претендентами считались племянники цесаря, дети его сестры, герцогини баварской Тересы Кунигунды, принцы  Фердинанд-Мария-Иннокентий, Климент-Август и Иоганн-Теодор Виттельсбахи. Их позицию осложняла, однако, их вера (Климент-Август и Иоганн-Теодор были, ко всему прочему, духовными особами – католическими епископами в различных городах Германии) и СЛИШКОМ близкие связи с домом Габсбургов (Фердинанд-Мария был генералом австрийской службы), что вызывало естественное беспокойство о позиции Цесарства в Европе.
Не исключались из рассмотрения и "отечественные" кандидатуры – все внимательно присматривались, с кем именно из польских вельмож цесарь встречается чаще всего. Обращали внимание, между прочими, на старого венгерского князя Петера, окончательно "ополячившегося" и называвшегося теперь "князем Петром Чекельским" – он был как бы "природным монархом" и уже поэтому (теоретически) имел некое преимущество перед иными "кандидатами".
Другим часто упоминавшимся именем было имя молодого князя Михала Радзивилла, сына бывшего литовского комиссара и шведского пленника Кароля Радзивилла (гораздо чаще князя Михала называли просто "Рыбонька", из-за его манеры именно так обращаться к своим собеседникам при разговоре). В качестве обоснования прав "Рыбоньки" приводилось его давнее сватовство к Марии-Каролине Собесской (разумеется, неудачное, поскольку царственный отец выбрал своей дочери другого, более выгодного мужа) и чувство к княжне Цесарства, которое, как утверждалось, было взаимным. Если старый Чекельский, по прежнему опыту отлично зная  разницу между планами и реальностью, постарался сразу же пресечь все слухи о своём наследстве, то молодой "Рыбонька" начал собирать партию своих сторонников. Приличий он, впрочем, тоже не нарушал, никогда не говоря о своих планах напрямую, ограничиваясь во время приёмов в своём Несвиже общими похвалами "Светлейшему Пану" и добродетелям его дочерей. Сторонники Радзивилла распространяли слухи о том, что Якуб I, хоть и отказал "Рыбоньке" в руке своей дочери, тем не менее, очень высоко его ценил. Цесарь же, по-прежнему, вёл себя так, как будто все эти толки его ничуть не касались.
На некоторое время всё успокоилось. Послы вернулись к обсуждению налогов, а газеты – к публикации заграничных новостей, отчётов о приёмах при цесарском дворе и фельетонам о прогрессирующем упадке нравов. Государь по-прежнему удерживал Цесарство в стороне от военных конфликтов и покровительствовал наукам и искусствам – в 1729 г. в Киеве была создана Цесарская Академия Наук (Якуб решил применить на своей земле шведский опыт) и открыт Горный Факультет при Киевском Цесарском Университете, а также по проекту Помпео Феррари построено здание Польского Театра – первого постоянного театра в Киеве. Идущий на седьмой десяток цесарь блистал здоровьем и явно не спешил покидать этот свет.
Очередное доказательство своего великолепного здоровья он показал 28 декабря 1731 г. на балу в своём Мариинском дворце. На приёме, в числе прочих вельмож, присутствовал москворусский комиссар Александр Меншиков. В цесарской столице он бывал нечасто, будучи занятым делами своей комиссарии, но личностью был весьма и весьма известной.
Ещё много лет тому назад, когда его ещё не знали в Киеве так хорошо, церемониймейстер, объявляя имена прибывших гостей, произнёс: "Hetman hrabia Aleksander Mężyk!" ("Гетман граф Александр Менжик" – сполонизировав его фамилию). Гетман, вспоминали свидетели, в ответ сначала залепил церемониймейстеру звонкую оплеуху, чуть не сбив его с ног, а потом громогласно объявил на всю залу: "Nie jestem wam żaden wężyk! Mam na imię hrabia Aleksander Mienszykow!". "Я вам никакая не змейка! Моё имя – граф Александр Меншиков!" ("Mężyk" – фамилия отца комиссара, литовского шляхтича Даниэля Менжика, и "wężyk" – "змейка", по-польски рифмуются). После этого он поклонился присутствовавшему в зале цесарю и попросил у него прощения за весть этот инцидент. Якуб Собесский его простил. И в дальнейшем делал это неоднократно, так что никто не рисковал более забывать о москворусском "ов" на конце его фамилии, а также вообще вступать в спор с московским гостем, к которому питает слабость  сам цесарь. Зато за глаза называли его исключительно "граф Олек" ("Олек" – уменьшительно от "Александр").
Итак, на цесарский бал "Олек" явился вместе со своей семьёй: женой Дарьей, сыном Александром и дочерью Александрой, "главной невестой Москворуссии". И вот на последнюю-то и обратил внимание цесарь. Никто бы не подумал, что старик, которого все вокруг уже собрались хоронить, способен танцевать несколько часов подряд. И, разумеется, всё время с прелестной Александрой, которая успела ещё до конца приёма возбудить зависть всех киевских дам и получить прозвище "Ola od Olka" ("Оля от Олека"). Якуб не остановился на танцах – уже на следующий день он лично прибыл в киевскую резиденцию Меншикова и попросил у Меншикова руки его младшей дочери.
После вчерашнего бала высочайшее предложение не стало для "графа Олека" и его домашних неожиданностью. Комиссар, естественно, не возражал, сама невеста во всём была послушна воле отца, да и само сознание того, что к ней пылает страстью сам цесарь, действовало на девушку возбуждающе. В общем, в апреле следующего, 1732 г. примас Теодор Потоцкий возложил корону на голову коленопреклонённой Александры Меншиковой. "Оля от Олека" стала отныне законной супругой Якуба Яна Собесского и цесаревой Многих Народов.

Дела семейные и не только (продолжение)

Может показаться странным, что Крымское ханство, сохраняя нейтралитет в течение всего периода Первой Мировой Войны (фактически именно осторожная позиция Крыма заставила Высокую Порту отказаться от союза с "вертикалью"), решилось выступить против цесаря именно теперь, когда Цесарство Многих Народов находилось на вершине своего могущества. Тому, однако, были свои причины. Во-первых, во время европейской войны в Крыму была ещё свежа память о разорительных походах Яблоновского. Во-вторых, вследствие тех же походов Крым пришёл в состояние крайнего упадка, и восстановление разрушенного шло крайне медленно и тяжело. К середине же 30-х гг. XVIII в. выросло новое поколение татар, знавшее о "нашествии белого гетмана" только по рассказам стариков. Теперь они горели желанием отомстить "неверным" за поражение их отцов и дедов.
"Casus belli" не заставил себя ждать. Поводом к войне послужил поход войск хана против не желавших подчиняться ему черкесов. Черкесы (адыги) и татары давно жили между собой, "как кошка с собакой". Крымские ханы считали черкесов своими вассалами, а их земли – своими. Древняя религия адыгов представляла собой стройную монотеистическую систему с поклонением Единому Творцу Законов Вселенной – "Великому ТХА", с развитым культом духов предков. А крымские ханы проводили, между прочим, политику насильственной исламизации подвластных им народов, всячески борясь с "языческим" культом ТХА и местным течением христианства – культом "Иисуса Греческого" (долгое время мирно сосуществовавших на принципах "двоебожия"), что не могло не вызывать у адыгов сопротивления.
В своей борьбе с крымским гнётом они искали помощь – и неожиданно для себя нашли её на украинской "Гетманщине". Украинские казаки так же, как адыги, были заядлыми врагами крымских ханов. Точно так же, как адыги, они считали ислам "религией врага". Точно так же, как адыги, они превыше всего ценили храбрость и доблесть в бою. И главное, украинцы никоим образом не претендовали на земли в горах, считая своей "родной стихией" степи (что естественным образом исключало их конкуренцию с адыгами из-за земли). Поэтому украинцы и адыги очень быстро стали ближайшими союзниками.
Нельзя подобрать лучшего слова для описания отношений украинского и черкесского народа в первой половине XVIII века, чем "симбиоз". Оба народа, как оказалось, могли многое перенять друг от друга. Очень быстро на Украине распространилась черкесская одежда – казаки почти поголовно стали одеваться в черкески и бурки, а также носить на головах высокие папахи, черкесам же пришлось по душе то, чего никогда им не хватало – организации, превращавшей украинских казаков во время войны в единый боевой механизм. Особенно союз с казаками пришёлся по душе молодым адыгским "джигитам" – для них появилась прекрасная возможность получить славу и признание на гораздо более широком поприще, чем окрестности родного аула. Записавшись в казаки, молодой адыг получал возможность практически неограниченной карьеры – вплоть до комиссарской (гетманской) должности, которая была выборной согласно Черкасским Статьям 1715 года. Естественно, непременным условием приёма в казацкое звание было христианское вероисповедание. Но и здесь украинцы никогда не были сторонниками "византийских" формальностей – их вполне устраивало, когда новичок троеперстно крестился и читал "Отче Наш". На то, что у себя в горах адыги продолжали чтить Великого ТХА и приносить ему жертвы около священных дубов, власти Гетманщины (в том числе и церковные) прикрывали глаза – сами украинцы тоже были народом весьма и весьма суеверным, так что относились к чужим "забобонам" с пониманием. И таким вот образом христианская религия снова начала проникать в ряды горцев.
Разумеется, крымским ханам такой союз был никоим образом не на руку. Они по-прежнему считали, что черкесы – просто их мятежные подданные, со всеми вытекающими из этого последствиями. Поэтому в 1735 г. хан Каплан-Гирей отправил в поход против черкесов крупное войско. Причём направил его из Перекопа по суше, что представляло прямой вызов Цесарству, ибо оно должно было обойти с севера цесарскую крепость Азов по территории цесарских же владений. Это было вопиющим нарушением условий Карловацкого мира 1699 г. Азов (согласно Черкасским Статьям) относился к Украинской комиссарии, поэтому уже в сентябре 1735 г. в приазовских степях начались столкновения между крымцами и войсками Гетманщины. В первом сражении на р.Темерник татарскому авангарду удалось заставить отступить украинцев полковника Мирона Павловича Перебийноса, но на следующий день к нему подошло подкрепление – крупный отряд черкесов Казия Масаусенко (в документах фигурирует украинская версия фамилии полковника-адыга) и теперь уже татарам пришлось повернуть назад. Тем временем подтянулись главные силы обеих сторон. Сражение длилось до вечера, но никому не удалось одержать окончательной победы.
Тем не менее, положение украинцев было предпочтительнее – в их распоряжении были запасы как Азова, так и москворусского Воронежа, куда был послан гонец с просьбой о помощи. Узнав о движении с севера крупной армии цесарских войск, татары предпочли отступить обратно к Перекопу. Цесарские войска встали на границе владений хана, пока не переходя её без специального приказа цесаря. Тем временем свой ход сделали в Константинополе – обвинив Цесарство в вероломстве, арестовали и посадили в Семибашенный Замок цесарского посла. Пограничный инцидент перерос в полноценную цесарско-турецкую войну.

Отредактировано Московский гость (26-10-2010 03:42:25)

Согласен - исправлю.