Исправил, а куда деваться...
Смешно: я всё время писал "ни кто иной", но с порталом "Грамота.ру" не поспоришь.

Цесарство на реабилитации (продолжение)

Не лучшим образом обстояли дела в Сибири. Власть там уже давно принадлежала не цесарю, не Сейму, даже не комиссару. Там безраздельно распоряжалась местная "олигархия" промышленных магнатов. Кланы Демицких и Слодких делали в своих "сферах влияния" всё, что им заблагорассудится. Влияние их не ограничивалось Сибирью, но распространялось также на восточную Москворуссию и было особенно заметно в таких "новых" городах, как Егожск или Орск. Значительным имуществом обладали они также и в других городах Москворуссии.
Открытое выступление против магнатов стало бы для Александра таким же рискованным предприятием, как в своё время для "Рыбоньки", если бы не одно немаловажное обстоятельство – многочисленность потомства Никиты Демидова и Тадеуша Слодкого. Приобретя за время Регентства независимость от центральной власти, сибирийские "олигархи" избавились от сплачивавшего их "общего врага". Теперь все свои силы они посвящали укреплению своих собственных позиций. Причём именно собственных – не семейных. Каждый член клана делал всё, чтобы занять в нём ту позицию, которую занимал когда-то его предок – то есть позицию главы семьи. Понятно, что в этом деле не входили в расчёт никакие "братские чувства" – наоборот, именно ближайшие родственники становились для этих "хищников" главными конкурентами. "Каждый за себя" – таков был их девиз.
Доходило до прямых вооружённых "внутрисемейных" столкновений – так в 1751-54 г. люди Антония Слодкого неоднократно "наезжали" на принадлежащие его дяде Ксаверию заводы в Мясте-Слодким. Производство на заводах неоднократно останавливалось из-за поджогов. Частыми были нападения на обозы, вывозящие с заводов продукцию. Многие говорили: "Такого разорения и от татар не видано". Татар здесь, разумеется, не было, но зато были многочисленные конные отряды башкир – после подавления восстания 1730-х гг. многие из них пошли на службу сибирийских промышленников и теперь активно использовались для их "приваты" (сведения счетов). Установить прямую связь между тем  или иным отрядом башкирских всадников и конкретным магнатом было сложно, а фактически и невозможно из-за всеобъемлющей коррупции местных властей, получавших взятки (зачастую от нескольких сторон сразу) именно за то, чтобы не предпринимать никаких мер и спускать дело "на тормозах".
Падение эффективности производства и постоянные донесения о "башкирских бесчинствах" (на которые, в конечном итоге, сваливали ответственность местные воеводы) дали, тем не менее, цесарю Александру отличный повод для вмешательства. Ссылаясь на "опасность башкирского мятежа", он ещё в декабре 1753 г. назначил на должность сибирийского комиссара москворуса Михаила Воронцова, наделив его чрезвычайными полномочиями. В условиях раскола среди местных "можновладцев", тот, быстро сориентировавшись, начал проводить политику "разделяй и властвуй". Прежде всего, он организовал военную экспедицию против "мятежных башкир". Это было нетрудно – место пребывания наёмных отрядов не было ни для кого секретом. Затем он занялся запутанным вопросом "о сибирийских наследствах".
Выше уже упоминалось о конфликте между детьми и братьями Тадеуша Слодкого. Кроме этого, существовали конфликты внутри самих детей Тадеуша – от первого и второго брака. Cын от брака второго утверждал, что его два старших брата подделали завещание отца, и ущемили его интересы, отписав ему слишком мало. Похожие проблемы были и в клане Демицких – их отец Акинфий также любил своих сыновей "не поровну". Многочисленные тяжбы тянулись годами, но во время Регентства практически не сдвинулись с "мёртвой точки". Не получив "достойного удовлетворения", наследники внесли свои тяжбы непосредственно цесарю. По своим полномочиям комиссар Воронцов принялся за дело.
Как отмечали современники, при дворе известие о назначении Воронцова на такую важную должность (в Киеве отлично отдавали себе отчёт в запутанности дел в Сибири) вызвало недоумение. На своей прежней должности в Москве (заместитель комиссара) заканчивающий свой четвёртый десяток вельможа был известен своей "бесцветностью". Считалось, что он чересчур подвержен чужому влиянию и многие опасались, что администрирование сибирийского "осиного гнезда" превышает его силы. Тем не менее, прозорливый Александр, выслушав предложения Цесарского Совета по кандидатурам, поставил именно на него. И не ошибся – при всей своей "дипломатичности" и даже мягкости, Воронцов умел, когда хотел, придать своему голосу необходимый вес. А маска уступчивости позволяла ему избегать несвоевременных конфликтов с заинтересованными сторонами, рассчитывавшими перетянуть "тихого комиссара" именно на свою сторону.
В 1757 г. комиссаром был произведён новый раздел "по справедливости" – все наследники получили равные доли. Это, ясное дело, устраивало тех, кто приобрёл и возмущало тех, кто потерял. Последних было меньше, чем первых: как говорилось выше, покойные главы семейств отличались "неравномерностью" в своей отцовской любви. Недовольные же были вынуждены молчать: у комиссара был против них сильный козырь – возможное обвинение в поддержке "башкирских мятежников", который тот пока держал при себе на случай "обострения обстановки". Таким образом, Воронцов приобрёл больше сторонников, чем противников – и возможность играть в "сибирийском оркестре" свою партию.
Абсолютной власти он, разумеется, получить не мог – в этом все магнаты были заодно. Но теперь именно он стал арбитром в их спорах – и они больше не могли контролировать Сибирь против воли цесаря. Комиссар, увы, тоже не был святым и, чего греха таить, брал взятки за принятие тех или иных решений. Тем не менее, ему хватило догадливости сообразить, что "зарываться" в этом деле не стоит – раз для "олигархов" Сибири он представляет ценность исключительно, как функция, не как человек, он полностью сдан на цесарскую милость, и злоупотреблять ею не стоит. Ещё более укрепило его верность цесарю возведение в 1758 г. Михаила Воронцова в достоинство графа Цесарства. Он был и остался верным проводником политики Александра – и не собирался добровольно отказываться от этой позиции. Через его посредство контроль над самой восточной комиссарией снова перешёл в руки Александра Собесского.

Терпкое молдавское вино

Положение Цесарства мало-помалу поправлялось. Бурлящее "море вольности" постепенно успокаивалось, начавшее было расползаться "лоскутное одеяло" государственного организма, почувствовав единую твёрдую власть, снова начало "срастаться" воедино. Этому способствовали, между прочими, меры против "расплодившихся" на дорогах разбойников – многие шляхтичи таким образом обеспечивали себе дополнительные доходы. Крупные дороги, особенно те, что соединяли между собой различные комиссарии и пользовались одинаковой популярностью как среди проезжавших по ним купцов, так и среди грабивших их "рыцарей удачи", патрулировали отряды цесарских драгун, наделённых полномочиями вешать "героев большой дороги" на месте. Результат не заставил себя ждать – цены на товары, лишённые включённой в цену "надбавки за риск" (зачастую значительно превышающей собственно стоимость перевозимого товара) пошли вниз, способствуя росту оптимизма среди подданных Александра Первого.
Благосостоянию обывателей, живущих под скипетром киевского цесаря, могли только позавидовать подданные князя Молдавии Сигизмунда Лупула, сына покойного князя Станислава (скончался в 1753 г.  от вызванного неумеренным пьянством цирроза печени). Там царило ставшее уже традиционным состояние боярской анархии. Каждый боярин заботился в первую очередь о себе, а потом уже о благе своей страны. Причём даже и такие представители боярского сословия становились всё большей и большей редкостью – большинство заботилось исключительно о том, как сделать своё объемное брюхо ещё более объёмным. Для собственного обогащения считались достойными любые средства – как, к примеру, наезды "дворовых команд" одного боярина на имение другого.
При таких "соседских войнах" страдали в первую очередь крестьяне – чтобы "насолить" соседу, нападавший грабил и часто сжигал целые принадлежавшие конкуренту деревни. В свою очередь, и проигравший, чтобы восполнить свои потери, увеличивал поборы со своих крестьян, превращая их и без того нелёгкую жизнь в невыносимую. Всё больше и больше молдаван бежали с родной земли – чаще всего во владения цесаря. Цесарство нуждалось в рабочих руках для заселения "очищенных" от татар земель Черноморской комиссарии, поэтому перебежчиков принимали с распростёртыми объятиями, немедленно снабжая всем необходимым для переселения в Крым.
Переселение молдаван проводилось "неофициально", чтобы не обострять отношений с молдавскими боярами, крайне недовольными подобным "переманиванием" их людей. Вообще-то молдавские крестьяне были "привязаны" к земле и её владельцам и покидать место своего жительства не имели никакого права. Но "охота пуще неволи" – и практически каждой безлунной или пасмурной ночью через пограничный Днестр плыли лодки и плоты с семьями молдавских крестьян, готовых рискнуть всем, чтобы заменить власть своих бояр на "вольный цесарский Крым".
В реальности вольность в Крыму была понятием относительным – земли Черноморской Комиссарии в большинстве своём принадлежали шляхтичам, получивших их в разное время от цесарей Якуба и Александра (а в промежутке между их правлениями – от Регентского Совета). Фактически беглецы по-прежнему оставались в крепостной зависимости, но уже не от "плохих" молдавских бояр, а от "добрых" цесарских шляхтичей. Те, однако, были крайне заинтересованы в привлечении на свои земли новых работников, поэтому давали им различные "послабления", в частности освобождение от платежей на несколько лет. Преимуществом порядков в Крыму по сравнению с порядками в Молдавии было полное отсутствие барщины – крестьянин был должен своему хозяину лишь оброк. Тем более, никто во владениях цесаря (по крайней мере после Стальной Революции) не слышал о наездах одного помещика на другого – крестьянин рисковал потерять своё имущество от пожара, но ни в коем случае – от нападения вооружённой банды.
Привлечение молдаван (имевших, в частности, большой опыт в области виноградарства) сыграло свою положительную роль в заселении опустевшего полуострова – уже через десять лет после воцарения Александра, в начале 1770-х гг. Крым превратился в главный винодельческий регион державы. Крымские вина начали успешно конкурировать с импортными марками: из Франции, Италии и той же Молдавии (бывшей на середину XVIII в. основным поставщиком вин на рынки Цесарства).
В самой же Молдавии, как говорилось выше, положение крестьян было тяжёлым. В феврале 1755 г. это привело к крупному восстанию крестьян в районе г.Ботошань. Поводом к выступлению крестьян послужило решение местного помещика об увеличении барщины на один день. Крестьяне, возглавляемые священником местной церкви отцом Андроником, двинулись к резиденции своего боярина, требуя "вспомнить о христианском милосердии". По дороге на припоминающую крестный ход процессию крестьян напали люди боярина. Однако им не посчастливилось – крестьяне их побили. Затем мужики вооружились вилами, косами и топорами и напали на боярский двор. Убив хозяина и его семью, они "пустили с дымом" всё его поместье. Услышав о событиях у соседей, поднялись крестьяне соседних сёл. Вскоре вся Северная Молдавия была охвачена огнём восстания. Повсеместно горели господские дворы, их хозяева в панике укрывались от гнева своих холопов в укреплённых городах.
Во главе восставших встал другой православный священник – отец Леонид. До того, как принять свой духовный сан, он был офицером княжеского войска и в своё время принимал участие в войне против .узурпатора Марека Лупула. Военный опыт Леонида позволил ему сделать из разрозненных повстанческих отрядов некое подобие регулярной армии. Историки отмечают наличие в войске Леонида-Андроника таких подразделений, как "полк" ("pulk") для пехоты и "хоругвь" ("horonghev") для конницы (некоторая часть "приватных команд" бояр  примкнула к войску повстанцев). Стоит отметить, что для "официальной" военной терминологии молдаване использовали польские термины – к этому времени все "серьёзные" документы писались в Молдавском княжестве именно на этом языке, "с учётом", впрочем, местной фонетики.
Итак полки и хоругви повстанцев Леонида-Андроника (в дальнейшей историографии именно так, по именам двоих предводителей, и называлось это восстание) превратились к апрелю 1755 г. в реальную значимую силу, контролировавшую уже не только сельскую местность, но и небольшие городки. Князь Сигизмунд и его окружение бежали из Ясс и укрылись в замке в Сучаве, рассчитывая в случае неудачи скрыться на территории Цесарства. Бояре, между тем, по-прежнему не могли договориться между собой, кто именно должен встать во главе объединённого войска. Повстанцы в мае 1755 г. осадили молдавскую столицу.
События в Молдавии не остались без внимания и соседней Валахии. Режим в Бухаресте значительно отличался от режима в Яссах. Там у власти находились "фанариоты" – лояльные Османам греки, которые были элитой православных земель Империи. В Валахии все более-менее значимые должности принадлежали именно им. Собственно валашская аристократия была оттеснена на второй план. Хотя бухарестские господари менялись часто (следствие коррупции при принятии Константинополем решений об их назначении), большинство из них относилось именно к фанариотам. Даже, когда господарь происходил из местной аристократии (как, например, фамилия Гика), он всё равно был окружён греками, контролировавшими все дела княжества.
Валашские бояре были крайне недовольны "фанариотским режимом" у себя в стране и с завистью оглядывались на соседнюю Молдавию, где для боярства были созданы прямо-таки "тепличные условия", о которых валашские аристократы могли только мечтать, глядя, как их "оттирают в сторону" пришлые греки. В то же время становилось ясно, что цесарь Александр не намерен "экспортировать" в Молдавию "стальные" порядки, а даже и не намерен менять там форму правления.
Поэтому в Валахии возник заговор, направленный не просто на свержение господаря Константина Маврокордата, а на устранение "фанариотского режима" и поддерживавшей его турецкой власти вообще. Эмиссар заговорщиков Ионица Гречану-Корнеску ещё в октябре 1754 г. прибыл в Киев с предложениями для канцлера. От имени валашской аристократии он выдвинул план "на случай внезапной смерти господаря Маврокордата". Вопрос о возможных причинах смерти обладающего отменным здоровьем грека сторонами не поднимался. Но если таковое событие всё-таки произошло, новый господарь (Гречану дал понять, что это будет представитель "местных") немедленно обратился бы к цесарю с просьбой "принять несчастный край под своё высокое покровительство". Заговорщики рассчитывали, что в окрестностях Бухареста, Тырговиште и ещё нескольких городов (но не в них самих) разместятся введённые туда цесарские войска, предназначенные для защиты нового вассала от турок.
Канцлер поблагодарил эмиссара за сообщение и от имени цесаря заверил его в расположении своего монарха к валахам. Однако конкретных обязательств он на себе не взял, обещая лишь "донести сии чрезвычайно важные пропозиции до слуха Светлейшего Пана". Цесарь сразу же настроился по отношении к идее завоевания Валахии отрицательно. Главным фронтом для Цесарства был и оставался фронт шведский. Никакие, даже самые большие, приобретения на Дунае не заменили бы потерянных Риги и Гданьска. А и в ценности Валахии у Александра (с чем соглашались все его советники) были большие сомнения. С достоинствами союзников из Дунайских Княжеств цесарские генералы уже были отлично знакомы на молдавском примере – "каждый за себя, один Цесарь за всех". Боевая ценность боярских "команд" позволяла тем эффективно бороться исключительно друг с другом, в случае реального турецкого вторжения тяжесть боевых действий неизбежно свалилась бы на цесарское войско. И только на него – чего стоит верность бояр, показала история с Мареком Лупулом.
Поэтому было решено валашским заговорщикам не помогать, но и не сообщать им об этом прямо. Пусть действуют, "а там видно будет". В любом случае, головной боли у Турции должно было прибавиться. Гречану отбыл обратно домой с подарками от цесаря – с ним он встретился на приёме в Мариинском Дворце, но толпившиеся вокруг придворные "не позволили" валашскому боярину поговорить с Александром откровенно. Именно этого и хотел монарх – отослать эмиссара с синицей в руках так, чтобы тот был уверен, что держит журавля в небе.
Но восстание Леонида-Андроника спутало все карты. Валашские бояре заколебались – в Валахию бежало из Молдавии множество богатых людей, рассказывавших об ужасах, которые творят повстанцы со всеми, кого только принимают за "боярина". Такая Молдавия никак не напоминала им "земли обетованной". Часть заговорщиков оказалась невоздержанна на язык – и "заговор даков" (ряд валашских бояр носился с планами грядущего объединения обоих княжеств в единое "Королевство Дакия" под цесарским протекторатом) перестал быть секретом. В мае 1755 г. Константин Маврокордат арестовал и казнил нескольких вождей заговора. Но на всякий случай турки отстранили от власти и его – новым валашским господарем стал Константин Раковица.
Идея обратиться за помощью к цесарю витала в воздухе и в Молдавии, причём с обеих сторон. В начале восстания цесарские генералы сохраняли нейтралитет, не вмешиваясь в боевые действия, лишь изредка беря под свою защиту семьи спасавшихся от "леонидов" (так прозвали мятежных крестьян) бояр и купцов. По краю распространялись слухи о тайном соглашении между людьми цесаря и восставшими – новым князем должен был стать, якобы, некий грек, который немедленно освободил бы всех крестьян и казнил бы всех бояр. Иные, однако, говорили, что Молдавию возглавит некий присланный из Москворуссии архиепископ (имена назывались разные), но мужиков, опять же, именем Иисуса Христа и Государя Цесаря освободит. Князь же и бояре, со своей стороны, просто умоляли поляков "спасти несчастный край".
Цесарь не питал особой симпатии к молдавским боярам, но развитие событий становилось всё более угрожающим. "Леониды" потерпели поражение при Яссах, но зато проникли на юг и осадили Васлуй. В глазах молдавских крестьян наличие во главе повстанческого войска двух священников превращало восстание в "войну за веру" и подливало масло в огонь. Обострение отношений с Османами, вызванное разоблачением в Бухаресте "заговора даков" грозило перерасти в турецко-польскую войну. В этих условиях спокойное наблюдение за гражданской войной у своих границ становилось непростительной роскошью. Размещённым в Молдавии цесарским войскам были отправлены из Киева соответствующие приказы.
15 сентября 1755 г. у села Унгены переправившемуся через Прут отряду повстанцев преградил дорогу эскадрон польских улан под командой ротмистра Ксаверия Браницкого. Находившиеся там оба крестьянских вождя, не подозревая ничего плохого, отправились к нему узнать, что именно происходит. Вместо ответа Браницкий приказал заковать как Леонида, так и Андроника в кандалы и взять под стражу. Вслед за этим уланы атаковали молдаван с саблями наголо. Услышав о пленении своих предводителей, крестьяне бросились бежать, но их настигли и перебили на берегу реки – спаслись только те, кто успел вскочить в лодки. Эта встреча не была случайна – Браницкий уже несколько недель искал восставших священников, чтобы выполнить секретный приказ военного комиссара – обезглавить повстанцев. Теперь, когда командование польских войск получило его рапорт, оно приказало и другим полкам атаковать мятежников. Шансов устоять против регулярных цесарских частей у тех не было – восстание потерпело поражение.
Осень и зима прошли в Молдавии под знаком боярского террора – теперь, когда повстанцы перестали существовать, как организованная сила, с их остатками могли справиться и надворные команды. Показательная казнь Андроника и Леонида (после пленения Браницкий выдал их в руки князю Сигизмунду их в Сучаве, где их первым делом лишили сана, а затем подвергли пыткам) длилась два дня – победившие бояре долго и изобретательно мстили побеждённым за свой страх. Казнены были и многие рядовые воины Леонида-Андроника.
Ксаверий Браницкий был хорошо награждён за "дело 15 сентября". Он получил Цесарский Крест и крупную сумму денег. Он был отмечен по службе – уже через год, в 1757 г. его произвели в полковники. В дальнейшем он не раз проявил себя, как храбрый офицер и верный подданный цесаря. Но вот гордился ли он своей унгенской победой – никто так и не узнал.
Боярские репрессии вызвали новый отток крестьян из княжества. Княжеское войско патрулировало границу с Цесарством, но выловить всех беглецов было невозможно. Дело дошло до того, что многие молдавские села просто обезлюдели, а поля, виноградники и пастбища пришли в запустение. Победа оказалась пирровой – люди мрачно острили, что "скоро в Молдавии будет больше бояр, чем мужиков". В условиях острого дефицита рабочей силы молдавское Собрание в 1757 г. приняло закон об ограничении крепостного права в княжестве. Закон устанавливал предельную сумму выкупа за крестьянина и позволял ему после её выплаты свободно переселиться на новое место. Законодательно ограничивалась также максимальная длительность барщины.
Молдавские реформы 1757 г. ("Кодекс Сигизмунда") в основном копировали положения Кодекса Законов ("Правильничаска Кондикэ"), принятого в Валахии по инициативе Константина Маврокордата (в том же 1757 г. этот грек снова вернулся к власти в Бухаресте) ещё десять с лишним лет тому назад и по той же причине массового бегства крестьян. Из Валахии мужики тоже бежали – и тоже к Чёрному морю. Правда, на тамошнем виноградарстве это никак не сказывалось – в Валахии виноградарей не было, турецкие власти производство вина запрещали.
Cады и виноградники Крыма из года в год становились всё более и более ухоженными. Усилиями всё прибывающих и прибывающих туда молдавских и валашских крестьян.

Отредактировано Московский гость (19-02-2011 17:26:46)