На море и на суше (продолжение)

Высадка "молодого претендента" и третье восстание якобитов получили широкий международный резонанс, коренным образом изменивший расклад сил на море. Успех (во всяком случае первоначальный) десанта Субиза и победы Стюарта-Эгийона создали в Европе впечатление слабости Соединённого Королевства.
Французские дипломаты при иностранных дворах умело поддерживали у тамошних монархов впечатление, что Британия "вот-вот падёт". Особое внимание уделяли они убеждению в этом двора испанского. До сих пор Испания отклоняла все французские предложения о союзе. Её министр иностранных дел Рикардо Валль (Ричард Уолл), ирландец по происхождению, считался в Мадриде главой "английской партии" и не желал втягивать свою страну в конфликт с Великобританией, несмотря на постоянные нападения на испанские корабли английских приватиров.
Но в 1759 году со вступлением на испанский трон короля Карла III ситуация изменилась. Причём дело было не только и не столько в личности нового монарха, сколько в успехах французского флота. Политика нейтралитета, которую проводил Валль, не оправдывала себя в "новых условиях". Союз с Францией должен был принести Испании большие успехи. Поэтому, взойдя на престол (август 1759 г.), Карл отправил "английского" министра в отставку. Новый министр подписал с Францией в январе 1760 г. "Семейный пакт", согласно которому обе ветви Бурбонов (французская и испанская) заключали между собой союз.
Больше прочих франко-испанскому союзу радовался французский "Адмирал". Его изначальная стратегия морского противостояния с Соединённым Королевством базировалась на необходимости союза с некой "морской державой". Теперь такой союзник у Франции был, следовательно Великобритания потеряла перевес на море. Хотя с формальной точки зрения "семейный пакт" не означал объявления войны Соединённому Королевству, герцог Ньюкасл пришёл к выводу, что это неизбежно. Он оказался прав. В феврале 1760 г. Испания объявила войну Великобритании. В марте Лондон "ответил ей взаимностью".
Главной целью войны для Испании было возвращение Гибралтара, ещё со времён Первой Мировой Войны принадлежавшего Великобритании. Переход контролирующей выход из Средиземного моря крепости из рук врага в руки союзника был крайне важен и для французов, поэтому они всячески поддерживали своих партнёров в этом пункте. К "Скале" со стороны суши можно было подойти только по узкому перешейку. Он прекрасно подходил для обороны, поэтому испанцы решили взять крепость осадой.
Испанский флот блокировал Гибралтар, а сухопутная армия перекрыла все подходы к крепости по суше. Блокада сухопутная была гораздо более плотной, чем морская. Английским приватирам неоднократно удавалось "проскальзывать" мимо испанских кораблей и доставлять гарнизону крепости необходимые припасы и снаряжение.
Положение же флота британского осложнилось. Приоритетом для него по-прежнему оставалось прикрытие Британских островов от французского десанта. Адмирал Хоук успешно справился с этой задачей. Однако вступление в войну Испании поставило перед британцами новые задачи, не добавив ресурсов. Адмиралтейство должно было разделить оставшиеся силы между несколькими направлениями: поддержка войск в Канаде, поддержка защитников Гибралтара, оборона британских владений в Вест-Индии, атака на французские владения в Вест-Индии, атака на испанские владения в Вест-Индии и атака на испанские владения в Ост-Индии.
Соотношение сил никоим образом не позволяло британцам добиться успеха на всех направлениях одновременно. Поэтому Адмиралтейство приняло решение сконцентрироваться на "слабом звене" своих противников – на Испании. Против более сильных французов было решено ограничиться только оборонительными действиями. Против испанцев же была снаряжена экспедиция на Кубу. В октябре 1760 г. после нескольких месяцев осады Гавана пала.
Пока шла осада Гаваны, к осаждённому Гибралтару отправился конвой с припасами под командованием адмирала Сандерса. Испанская эскадра, блокировавшая порт, оказалась слишком слабой, чтобы противостоять британцам, так что разгрузка прошла без особых проблем. Позже, однако, к Гибралтару подошла новая испанская эскадра, усиленная французскими кораблями, базировавшимися на Минорке. Перед лицом превосходящих сил Сандерс отступил, не вступая в бой. Его главная задача, тем не менее, была выполнена – физическое и моральное состояние защитников "Скалы" значительно повысилось и они были готовы к дальнейшей осаде.
Чтобы оттянуть испанские силы от Гибралтара, английская дипломатия предпринимала усилия, направленные на втягивание в войну нейтральной до сих пор Португалии. Её первый министр маркиз де Помбал, при всех своих хороших отношениях с Британией, уклонялся от взятия на себя конкретных обязательств в этом вопросе. Португалия ещё не восстановила свою столицу после разрушительного землетрясения 1755 г. и не могла позволить себе никакой войны – ни наступательной, ни даже оборонительной.
В самой же Британии продолжалось восстание якобитов. Формируемое в городах Центральной Шотландии ополчение оказалось на удивление успешным. Виконт Сэквилл опрометчиво разделил свои силы, намереваясь одновременно захватить две повстанческие "столицы" – Глазго и Эдинбург. Последствия этого решения полностью отвечали пословице "за двумя зайцами погонишься – ни одного не поймаешь". Силы Сэквилла были разбиты и под Глазго (1 июня) и под Эдинбургом (30 мая). Причём, если под Эдинбургом на стороне повстанцев сражались войска д'Эгийона, то под Глазго Сэквилл (командовавший лично) был разбит исключительно местной милицией, правда, с прибывшими из Франции ирландцами в качестве офицеров.
После поражения виконт отступил от Глазго, не задерживаясь, вплоть до Карлайла в Суррее, оставив всю Южную Шотландию в руках принца Чарльза. В Лондоне это вызвало чрезвычайное возмущение. На улицах и в парламенте Сэквилла обвиняли в трусости и измене. Всё это, вместе с неудачами "иберийской" политики правительства, обратилось против герцога Ньюкасла. В этой обстановке всеобщего негодования премьер немедленно отозвал  из армии Сэквилла. Но ни отставка "изменника", ни предание его военному суду ("карлайлское бегство" послужило основанием для его разжалования и исключения из рядов армии) не спасло позиции премьера. 28 июня новым премьер-министром Соединённого Королевства стал Уильям Питт (известный в историографии, как "старший").
Все эти столичные потрясения дали "Красавчику Чарли" время, необходимое ему для установление контроля над Севером (Юг достался ему без боя). Видя ширящиеся победы регента, всё больше шотландцев переходили под его знамёна. Однако далеко не вся Шотландия была так единодушна. Как ни парадоксально, главные противники "претендента" оказались в Горной Шотландии. Многие "горцы" присягнули "королю Джорджу" и не собирались отрекаться от присяги.
Центрами сопротивления "мятежникам" стали Форт Джордж и расположенный поблизости Инвернесс. Там, напротив, собиралась "правительственная" милиция. Поэтому Стюарт придавал такое значение установления полного контроля над шотландским Севером. Якобитско-французская армия заняла Абердин и двинулась далее. Часть правительственных сил (тех, что потерпели поражение при Фоллкирк) заперлись в Форт Джордж.
Принц (лично возглавлявший поход на Север) рассчитывал, что взятие главного символа королевской власти в этой области приведёт к подчинению ему весь остальной "Хайленд", поэтому он сразу же направился к крепости, потребовав от гарнизона сдачи или перехода на его сторону. Ответ "Красавчику" не понравился – осаждённые не только не собирались признавать его "регентом", но и не намеревались передавать ему крепость ни на каких условиях. После ряда неудачных штурмов принц оставил часть сил для блокады крепости (расположенной на вдающемся в море мысу) с суши и двинулся на Инвернесс, надеясь на успех там. Взятие города ничего, ему, однако, не дало – все деньги и продовольствие были заранее вывезены сторонниками Ганноверов в Форт Джордж.
Его осада была невозможна – у принца не было флота, способного перекрыть вход в залив. Тратить свои силы на следующий штурм он тоже не рискнул и 15 августа приказал отступать на юг, откуда приходили сообщения о посылке Питтом новой армии. Отступая по дороге от Инвернесса, якобиты прошли мимо старого поля битвы под Каллоденом. При виде поля своей неудачи пятнадцатилетней давности принц совсем потерял присутствие духа.

Отредактировано Московский гость (09-05-2011 12:42:45)

На море и на суше (окончание)

Покончив с "внутренним врагом", Британия подключила свои высвободившиеся силы к защите своих заморских владений. Лучше всего обстояли дела в Индии – французский командующий Лалли-Толендаль (как уже упоминалось выше) терпел поражение за поражением от неутомимого бенгальского губернатора Роберта Клайва. Если правление неудачливого Лалли закончилось провалом по всем направлениям, то деятельность Клайва прямо-таки "фонтанировала" успехами. Он разбил французов и изолировал их в Пондишерри, победил войска голландской Ост-Индской компании при Чинсурахе, разбил войска делийского принца Шах-Алама.
В 1760 г. Клайв вернулся на родину знаменитым и богатым человеком, хорошо принятым при дворе. Кстати, его кандидатура всерьёз рассматривалась наравне с герцогом Камберлендским в качестве кандидата на должность командующего военными действиями против мятежных якобитов. Сам он, впрочем, не старался занять этой должности, а, наоборот, публично одобрил назначение герцога. Сам же Клайв ничего на этом не потерял – в том же году он был избран в парламент.
Отъезд Клайва ничуть не помог французам. Британский флот мог, наконец-то, отвлечься от жёсткой обороны берегов метрополии и мог приступить к блокаде побережья Индии. Командующий французским флотом счёл ситуацию на море безнадёжной и покинул Индию, направившись к острову Иль-де-Франс (Маврикий) в западной части Индийского океана. В январе 1761 г. Лалли-Толендаль был вынужден сдаться.
В сложившейся ситуации британцам удалось прорвать блокаду Гибралтара. В апреле 1761 г. адмирал Чарльз Харди провёл к "Скале" большой конвой, выиграв у франко-испанцев битву при Альхесирас. До прибытия французской эскадры с Минорки транспорты успели разгрузиться и беспрепятственно уйти, снова оставив осаждающих "с носом". В мае союзники предприняли новый штурм крепости, снова окончившийся неудачей.
Но у берегов Канады перевес по-прежнему оставался у французов. Приняв к сведению,  что изгнание британцев из Индии невозможно, а взятие Гибралтара – сомнительно, "Адмирал" решил во что бы то ни стало обеспечить королю (а в первую очередь – королеве) победу в Канаде. Теперь, когда войска Монкальма контролировали остров Кап-Бретон, главным (и последним) оплотом Великобритании в Канаде оставался Галифакс.
Базируясь на спешно восстанавливаемом Луисбурге, французский флот начал блокаду Галифакса. Британцы не намеревались сдаваться и направили в Канаду свою эскадру. Состоявшееся в июне 1761 г. сражение при мысе Чебукто (около 30 с небольшим км на юг от порта) не принесло решающей победы ни французам, ни британцам. Тем не менее, последние, целью которых был прорыв к блокированному Галифаксу, трактовали это, как неудачу.
Разумеется, англичане не оставили намерения спасти Галифакс. В августе они предприняли смелый обходной манёвр, высадившись у стен Луисбурга. Французский флот был захвачен врасплох – в порту находилось только несколько кораблей, бывших не в силах противостоять английской эскадре. Начавшаяся осада французской крепости продлилась, однако, недолго – захватить город "с ходу" англичанам не удалось, и они скоро сами оказались в окружении армии Монкальма. Значительную часть французской армии в Луисбурге составляли партизаны-акадийцы и индейцы племени микмак, видевшие в англичанах не просто противника, а исчадия ада, захватившие их землю. Боевой дух их был высок, и они были настроены крайне решительно.
В начале сентября к Луисбургу подошла эскадра адмирала Дюбуа де ла Мотта из Бреста.  Не имея понятия о британском десанте, он, тем не менее, быстро сориентировался в ситуации и атаковал корабли Royal Navy. Потери понесли обе стороны, но английский командующий, опасаясь, что в случае поражения осаждающая Луисбург армия окажется в ловушке с суши и с моря одновременно, предпочёл не рисковать и эвакуировать своих людей. Город устоял, в Версале торжественно прочитали очередную депешу Монкальма о победе, но, тем не менее, от идеи взять Галифакс уже в 1761 году маркизу пришлось отказаться.
Для британского командования в Северной Америке это было, впрочем, слабым утешением. Успехи французов (и, соответственно, неудачи британцев) склоняли всё новые и новые индейские племена к выступлению против британской короны. В 1761 г. против англичан выступили индейцы, проживавшие вблизи Великих Озёр и в долине Огайо – оттава, гуроны, сенека, чероки и другие. Командование над этим индейским союзом принял вождь племени оттава по имени Понтиак.
Восставшие индейцы первым делом заключили союз с французами в Канаде. По приказу губернатора Водрейля индейцам направлялось оружие и порох. Повышению авторитета главы повстанцев послужило присвоение ему (приказом того же Водрейля) чина полковника. Это стало большим дипломатическим успехом французского губернатора, ибо новоназначенный полковник принёс присягу на верность "Его Величеству Королю Людовику". Отныне во всех французских официальных документах он именовался теперь не иначе, как "сьёр де Понтиак, полковник королевской армии".
Британскому командующему генералу Амхерсту пришлось "разрываться" между двумя направлениями: обороной Галифакса и британских колоний. Повстанцы Понтиака угрожали сразу нескольким колониям: Нью-Йорку, Пенсильвании, Мэриленду и Вирджинии. Индейцы нападали на одинокие фермы и небольшие поселения, убивая мужчин и захватывая в плен женщин и детей. Колонисты опасались, что на помощь индейцам может прийти регулярная французская армия. При таких настроениях в колониях выбор был очевиден – помощь Галифаксу была отставлена на второй план, приоритетом становился захват центра снабжения восставших – французского Форта Поншартрен дю Детруа ("Fort Ponchartrain du Détroit") на небольшой реке, соединяющей озёра Эри и Гурон.
Война с индейцами, "под завязку" обеспеченными французским оружием была нелёгким делом. Англичане теряли один форт за другим. Крупным событием этой кампании была осада в мае-октябре 1761 г. британского Форта Питт. "Красные куртки" отбили несколько попыток штурма форта повстанцами, но провалилось и их собственное нападение на лагерь индейцев. Тем не менее, узнав о приближении к форту крупных сил полковника Буке, "сьёр де Понтиак" был вынужден снять осаду.
Весной 1762 г. полковник Буке повёл свои войска в решительное наступление на форт Поншартрен дю Детруа. В конце апреля началась осада французского форта. Индейцы регулярно предпринимали нападения на британский лагерь, но столь же регулярно терпели поражение. Не удался и поход полковника Пото де Монбельяра на помощь осаждённому форту. Хороший артиллерист, но посредственный дипломат, Монбельяр не сумел наладить взаимодействия с индейцами Понтиака и, оставшись без их поддержки, потерпел поражение и был вынужден отступить.
В июле 1762 г. Поншартрен дю Детруа пал в руки англичан. Французы согласились сдать форт при условии их свободного пропуска в Канаду. Для Буке значение имел только сам факт взятия форта и перекрытие канала снабжения войск Понтиака, поэтому он согласился на выход французов с развёрнутыми знамёнами. В форте (чьё название было сокращено до "Детройт") был поставлен сильный английский гарнизон. Это, однако, не означало ещё полной победы над индейцами – "полковник де Понтиак" по-прежнему представлял из себя значительную силу.
Но не война с индейцами стала главным событием летней кампании 1762 г. Многолетнее противоборство Англии и Франции разрешилось в июне того же года под стенами Галифакса. 25 июня к его стенам подошла семитысячная французская армия во главе с самим Монкальмом. Гарнизон Галифакса готовился к отражению французского десанта с моря и был шокирован появлением французов со стороны суши, из окружавших город лесов. Британцы не ожидали, что маркиз погрузит свою армию на корабли, войдёт в залив Пикту (на севере полуострова), поднимется вверх по реке Западная Пикту, а затем пройдёт почти сто километров через леса, используя индейцев микмак в качестве проводников.
"Фактор внезапности" сработал на все "сто процентов". Ожидая, максимально, очередного набега микмаков, англичане оказались полностью не готовы к отражению атаки регулярных сил французской армии. Немедленно начатый штурм удался – уже к вечеру британский гарнизон сложил оружие. Маркизу Монкальму было, однако, не суждено присутствовать при капитуляции – в самом начале штурма он был смертельно ранен и вскоре скончался. "Жаль, что я не увижу французского знамени над Акадией", – таковы были его последние слова.
Галифакс достался французам, практически, в целости и сохранности. Его укрепления находились в гораздо лучшем состоянии, чем в Луисбурге, так что французский флот сразу перенёс свою главную базу в Канаде именно сюда. Город сохранил свой прежний административный статус и остался столицей – теперь уже не британской Новой Шотландии, а французской Акадии. Зато он поменял имя. Теперь после победы он получил название в честь погибшего французского командующего – отныне он назывался "Монкальм".
Боевые действия в Северной Америке не закончились, однако, с падением Галифакса. Продолжалась борьба индейских повстанцев полковника де Понтиака в районе Великих Озёр и столкновения флотов обеих держав на море. Но индейцы терпели от регулярных британских войск, усиленных милицией нескольких колоний поражение за поражением. Французскому же флоту по-прежнему не удавалось установить полного контроля над морскими коммуникациями. Франко-испанская коалиция представляла, что правда, внушительную силу, превосходя Royal Navy как по суммарному количеству кораблей, так и по их огневой мощи, но испанские адмиралы вели себя пассивно, не проявляли инициативы и после поражения при Гаване сомневались в своих силах. Бремя морской войны, как и раньше, лежало на плечах "Адмирала адмиралов".
Граф де Морепа после победы в Канаде пришёл к выводу, что Франция достигла всех возможных для реализации целей, и дальнейшее продолжение войны (на волне всеобщего энтузиазма о ней перестали говорить, как о "войне за несколько арпанов снега" и назвали "Войной за Отвоевание Канады" или просто "Войной за Отвоевание") потеряло смысл и только подвергало бы Францию ненужному риску. При дворе его мнение поддерживалось большинством министров, а что немаловажно, самой "мамой Генриеттой" – королевой Франции. Немаловажным фактором были огромные расходы Французского Королевства на военные нужды, опустошавшие королевскую казну.
Король Людовик, по натуре человек миролюбивый, охотно санкционировал начало официальных мирных переговоров между британскими и французскими представителями. Инициатива этих переговоров принадлежала, однако, английской стороне – Уильям Питт умело представил существующее положение перед двором и парламентом, как убедительную британскую победу – разумеется, в Индии. Притом, что британское казначейство было в ничуть не меньшем ужасе от роста трат на войну, чем французское, возражений против начала мирных "негоциаций" в Лондоне было не больше, чем в Париже.
Итак, обе стороны были уверены в своей победе и тяготились продолжением войны. При таком подходе заключение мирного договора было вопросом времени, причём небольшого. В феврале 1763 г. в Париже был подписан мирный договор между Францией и Испанией с одной стороны, и Великобританией – с другой.
Договор подтверждал французскую принадлежность всей Канады, включая Акадию и острова в устье реки Св.Лаврентия. Земли к югу от озёр Онтарио и Эри, а также полоса территории на запад от них с фортом Детройт, те самые, из-за которых шла война с индейцами Понтиака, признавались принадлежащими Великобритании. По факту, они и так уже находились в руках британцев, отбивших находящиеся на этой территории форты из рук индейцев. В британских руках оставался также остров Ньюфаундленд и земли в бассейне Гудзонова залива, принадлежавшие одноимённой компании.
Франции возвращались территории в Индии, принадлежавшие ей до начала войны, а также право торговли, но без права возводить укрепления и держать там войска. Теперь французы были в Индии только терпимы. В Вест-Индии Франция и Великобритания разделили между собой ряд островов, считавшихся доселе нейтральными.
Неожиданным образом без потерь (территориальных) вышла из войны Испания. Британцы возвращали ей (за выкуп) её владения на Кубе. А кроме того, она получила из рук французов Минорку (в рамках "Семейного пакта" 1760 г.) и вообще оказывалась "в прибыли". Разумеется, испанский король должен был признать права британцев на гибралтарскую "Скалу", так и оставшуюся неколебимой, несмотря на все усилия союзников. Но, в конце концов, она и так никогда (по крайней мере на памяти большинства живущих) не принадлежала Испании, так что никто не считал это за потерю
Это был редчайший случай в истории, когда все противники считали себя победителями – и имели к этому законные основания. Господь Бог в неизмеримой милости своей позволил выиграть и тем, кто поставил на "орла", и тем, кто поставил на "решку". А главное – кончилась долгая война на суше и на море.

Отредактировано Московский гость (14-06-2011 00:27:23)

Северная Америка после Парижского мира (1763 г.)

Увеличить в новом окне

Герцогиня и её герцог

По окончании Второй Войны за Бранденбургское наследство отношения Цесарства и Швеции стали стремительно, как по мановению волшебной палочки, улучшаться. Оба государя – и Фредрик Гогенцоллерн и Александр Собесский видели в войне не более, чем инструмент политики, причём далеко не самый главный. Понятие "войны ради славы" было им чуждо, хотя они охотно использовали такое стремление к славе у своих офицеров. Война закончилась – и хорошо, теперь продолжим нашу игру без использования мушкетов и пушек. Такова была логика обоих балтийских монархов.
Теперь ни Киев, ни Стокгольм не проявляли друг в отношении друга никакой враждебности, наоборот, и в Киеве и в Стокгольме государи демонстрировали свою исключительную любезность к послам недавнего противника, а также обменивались исключительно учтивыми письмами. Фредрик, как воплощение рационализма, пришёл к выводу, что война с Цесарством представляла бы для Швеции слишком большой риск в соотношении с возможными приобретениями. В его планах на первом месте стояла "датская проблема" – копенгагенский двор не укрывал своих реваншистских устремлений в отношении Норвегии. При наличии "датской опасности", в шведских жизненных интересах было иметь самые лучшие отношения с двором в Киеве.
Александр же поддерживал "почти союз" с Фредриком (в частности, регулярно "не замечал" писем своей сестры Анны-Кристины Датской с предложением возобновления антишведского блока) потому, что стремился заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом Гогенцоллерна в вопросе о кандидатуре нового бранденбургского герцога. Поначалу в Бранденбурге правил "триумвират" – генералы фон Цитен и фон Зейдлиц, а, кроме того, неофициально "надзиравший" за ними посол Цесарства Станислав-Антоний Понятовский. Отрекшийся от престола Карл-Фридрих-Альбрехт безвыездно проживал в своём поместье и не проявлял ни малейшего намерения вмешиваться в государственные дела. Тем не менее, он самим своим существованием препятствовал любым планам официального избрания нового герцога. Мария-Терезия и её супруг император Франц I Лотарингский по-прежнему признавали герцогом и электором Бранденбурга именно его и никого другого – о чём был прямо проинформирован цесарский посол в Вене.
Но в июне 1762 г. эта проблема "приказала долго жить" – вместе с самим Карлом-Фридрихом-Альбрехтом Гогенцоллерном. После его смерти между Киевом и Веной "заискрилось". Герцог Бранденбургский был имперским электором – и, с формальной точки зрения, вопрос о его наследнике при отсутствии бесспорной кандидатуры должен был быть решён императором. В Вене ещё не приняли конкретного решения, колеблясь в выборе "своего" кандидата – от одного из "побочных" Гогенцоллернов (чтобы "сохранить преемственность") до одного из бранденбургских генералов (чтобы создать там "австрийскую партию"). Были даже планы передать титул электора шведскому королю, но Фредрик Молодой не намеревался отступать от Штеттинского договора "ни на йоту" – о чём и сообщил австрийскому послу.
Естественно, канцлера Меншикова и самого Александра "австрийские кандидаты" ни в коем случае не устраивали – не для того цесарские солдаты проливали свою кровь, чтобы Бранденбург слушался кого-то, кроме Цесарства. У Александра было всё, чтобы поставить на своём – в первую очередь гарнизоны гетмана Виссариона Госевского, стоявшие в почти каждом крупном городе герцогства. Их присутствие сильно помогало послу Понятовскому в обеспечении необходимого влияния на дела в Бранденбурге. Другим "фактором", укреплявшим польские позиции в Бранденбурге, была очаровательная супруга цесарского посла. София Понятовская великолепно разбиралась в людях (некоторые говорили, что делает это значительно лучше, чем её муж) и умела найти к каждому индивидуальный подход.
Между прочими – к члену "триумвирата", "неукротимому кавалеристу" генералу Фридриху-Вильгельму фон Зейдлицу. Генерал поддерживал близкие контакты со Станиславом-Антонием Понятовским ещё со времени их памятной "ландсбергской сделки", но только супруга польского посла смогла окончательно превратить его в твёрдого сторонника Цесарства. "Твёрдого", естественно, только в той степени, в какой это было возможно в нестабильных реалиях Бранденбурга, где все успели привыкнуть к "быстрой смене сторон". "Злые языки" утверждали, что красавица София использовала в качестве главного аргумента в переговорах с гусарским генералом отнюдь не слова, а иные, более "постельные" аргументы. Так утверждали, в частности, послы Австрии и Саксонии в депешах своим государям. Польский посол, впрочем, не прислушивался к подобным сплетням о своей любимой жене. Он по прежнему был счастлив тем, что в апреле 1762 г. супруга подарила ему дочь Марию-Александру (получившую имена в честь матери и бабки царствующего монарха).
Несомненно, не без влияния неутомимой "Софи" в Бранденбурге возникло оригинальное решение вопроса о кандидатуре нового герцога. В ноябре 1762 г. в Берлине собрался бранденбургский ландтаг. Представители местных сословий собрались, чтобы высказать своё мнение при обсуждении кандидатуры своего нового монарха. Ещё до его начала Зейдлиц и его люди "провели работу" с приехавшими депутатами. В результате на заседании 23 ноября ландтаг от имени жителей Бранденбурга предложил занять трон "его превосходительству Станиславу-Антонию Понятовскому, испытанному другу несчастного народа Бранденбурга". Посол, которому предложили стать герцогом, не был, однако, так поражён этой честью, как можно бы было ожидать. Он принял депутатов ландтага, поблагодарил за избрание, но ответил, что не может взойти на трон Бранденбурга без согласия на то своего цесаря.
Вместе с Понятовским и его супругой на этой церемонии в резиденции цесарского посла присутствовал и фон Зейдлиц (мемуаристы отмечали, что он стоял непосредственно за спиной Софии), но отсутствовал третий "триумвир" фон Цитен. Оттеснённый "в сторону" альянсом Понятовский-Зейдлиц, он сослался на своё слабое здоровье и выехал за границу, в австрийский Карлсбад "на воды". Кстати, тем "одним из бранденбургских генералов", фигурировавших в так и нереализованных планах венского двора, был именно он.
Получив (благодаря усилиям жены и её "сердечного друга") официальную поддержку сословий, Понятовский стал главным "процесарским" кандидатом на бранденбургский трон. Обоих Александров – цесаря и канцлера, почтительное письмо посла в Бранденбурге, где он в исключительно осторожных выражениях просил у цесаря согласия на свой "переход в новый статус", невероятно рассмешило. "Ну что же, дядя", – сказал Александр Собесский Александру Меншикову, – "теперь Вам придётся называть своего бывшего слугу не иначе, как 'Ваше Высочество'!". Информация о ноябрьском решении ландтага не стала для Киева неожиданностью – цесарь получал письма не только от своего посла, но и от его супруги, так что он (и его дядя-канцлер, естественно) был в курсе предстоящих событий и полностью их одобрял.
Осторожный Понятовский на бранденбургском троне гарантировал Цесарству свою верность – "граф Олек" был уверен, что у него просто не хватит ума на "успешную" измену. Разумеется, его супруга была лишена этого недостатка, но без поддержки Цесарства и без влиятельных родных в Германии она значила бы немного – всего лишь ещё одна амбициозная одинокая женщина. Поэтому в её собственных интересах было бы держаться цесаря и следовать его политике. Цесарь дал согласие на принятие Станиславом-Антонием Понятовским бранденбургского трона. Разумеется, это вызвало протест посла императора Франца I, а Мария-Терезия на аудиенции очень остро и язвительно выразилась в присутствии цесарского посла и посла Бранденбурга о Софии Понятовской, но это не имело значения – у Вены не осталось уже никаких "рычагов влияния" на ситуацию.
15 января 1763 г. Понятовский вступил на трон Бранденбурга под именем Станислава-Августа I. И уже на следующий день получил среди берлинских остряков титул "герцога при своей герцогине".

Отредактировано Московский гость (17-06-2011 23:51:53)