Сад ненависти и его садовники

После военных потрясений жизнь Цесарства вернулась в накатанную колею. "Большая комиссия" успешно завершила свою работу -  в 1768 г. она представила на утверждение Сейма "Юридический кодекс Цесарства Многих Народов" ("Kodeks prawa Cesarstwa Wielu Narodów"), получивший название "конституции Александра". В те времена в Цесарстве слова "закон" и "конституция" были синонимами, поэтому такое название (кодекс был, с формальной точки зрения, одной из принятых Сеймом "конституций") было вполне правомерно. Но в дальнейшей историографии (когда слово "конституция" стало означать именно "основной закон государства") это вызвало многочисленные споры и разногласия: где именно была принята первая в истории конституция в современном смысле. Некоторые "чересчур патриотичные" польские историки XIX и XX вв. рисковали утверждать, что первой в мире конституцией была именно "Конституция Александра". Подобные мнения, впрочем, следует однозначно отнести к разряду исторических недоразумений. Первой конституцией (в смысле "основного закона") в мире была провозглашённая в 1755 г. конституция "почти независимой" Корсики. Средиземноморский остров (к тому же в 1769 г. перешедший во владение короля Франции) не был столь активным в отстаивании своего приоритета, как великая империя.
"Конституция Александра" упорядочивала жизнь Многих Народов с учётом требований Нового Времени. Тем не менее, она оставляла в неизменности основу общественной системы монархии Собесских – крепостное право. Оно уже давно стало основой не только сельского хозяйство, но и промышленности. Строя завод, промышленник должен был думать не только о доставке сырья, производстве и сбыте готовой продукции, но и "заготовке" рабочей силы. Достаточного количества людей для их свободного найма не было – по причине крепостной зависимости крестьян от своего помещика. Соответственно, если владелец завода желал обеспечить своё предприятие достаточным количеством рабочих, он должен был предварительно этих рабочих (т.е. бывших крестьян) где-то купить, хоть бы целую деревню и потом переселить поближе к своему заводу. Крепостное право постепенно эволюционировало в сторону прямого "рабовладения".
Крестьяне часто убегали от своего хозяина на "вольные земли. Выше уже говорилось о беглых молдаванах, поднимавших крымское виноделие, но в Крым бежали не только они – крестьяне Великого Княжества Русского также искали лучшей жизни на берегах Чёрного моря. Жители Москворуссии "искали воли" большей частью на Украине, где "с Дона выдачи нет" и в Сибири, на просторах которой было, по москворусским понятиям, легко затеряться. Это, разумеется, было не так – как комиссары, так и воеводы прекрасно знали основные пути подобной "нелегальной миграции" и высылали туда воинские команды, хватавшие беглецов и после порки кнутом отсылавшие их обратно хозяевам. То есть, они должны были так поступать в идеале.
В реальности же, "беглые" вызывали живой интерес местных промышленников, терзаемых, как отмечалось, дефицитом рабочей силы. Поэтому они предпочитали договариваться с командирами этих команд "приватно" – за некоторую "квоту" те отправляли пойманных не "по команде", а на принадлежащие им заводы. Зачастую заинтересованный заводчик контролировал всю цепочку – от какой-нибудь москворусской деревни, где его агенты расписывали местным жителям сытую жизнь "под протекцией пана Слодкого/Демицкого/кого-либо ещё" по всей дороге из москворусской деревни вплоть до ворот завода, ожидавшего новых работников. Практиковалось также банальное сманивание хороших работников от конкурентов – само собой, они тоже проходили, как "беглые" ("uciekinierzy").
Подобная "двойная бухгалтерия" порождала огромную и практически бесконтрольную коррупцию. Все эти манипуляции с "беглыми" были бы невозможны, если бы на неё не прикрывали глаза должностные лица, от сельских войтов до воевод. Каждый хоть раз слышал слова: "у нас только рыба не берёт". Комиссары же, как москворусский – Иван Салтыков, так и сибирский – Михал-Казимир Огинский (особенно последний), отнюдь не стояли в стороне от этих махинаций. Единственное, за чем они следили на самом деле – это за тем, чтобы локальные "уклады" не привели бы к усилению кого-либо из уральских магнатов до степени реальной угрозы центральной власти, как это было во времена "золотой вольности". То же, что местные "большие люди", чиновники и офицеры были замешаны в "воровские дела", было им даже на руку – в случае необходимости имелись основания арестовать и отдать под суд любого, кто осмелился бы всерьёз им противодействовать.
Ничем не могли "оздоровить положение" и комиссариальные сеймы. Выборы послов от разделённого между Москвой и Тобольском (столицей Сибирской комиссарии) уральского региона имели мало общего с реальным волеизъявлением тамошних сословий, представляя собой результат предварительных договорённостей местных магнатов. Исключение составляли местные ("яицкие") казаки, старавшиеся, впрочем, не вмешиваться в дела промышленного Урала. Но у них были свои причины не любить локальную администрацию и местные порядки. Уже не первое десятилетие центральная власть вела наступление на казацкие "вольности".
Началось всё ещё с 1720-х гг. Тогда, будучи вынужденным уступить казакам на Донской Украине, правительство решило "взять своё" на казаках волжских и яицких, опасаясь, что они последуют примеру своих собратьев из Черкасска. Тогда на Волге и Яике были отменены выборы старшин и атаманов, а оба казацкие "войска" напрямую подчинены Военной Комиссии в Киеве (после ввода в силу "Конституции Александра" преобразованной в Министерство Войны). Воспользовавшись "золотой вольностью" и ослаблением влияния центра, казаки восстановили его "явочным порядком". Так продолжалось и некоторое время после "стальной революции" (молодой цесарь действовал крайне осторожно), но в 1757 г. граф Воронцов арестовал избранного яицкого атамана и с помощью военной силы "ввёл в должность" присланного из Киева генерала, подавив "в зародыше" возникший было бунт и повесив его зачинщиков.
Новый атаман был больше связан с Киевом, чем с Яиком, державшаяся с ним старшина также ни во что не ставила интересы "войска". Как следствие, яицкое казачество разделилось на "старшинских" и "войсковых", чем дальше, тем больше не доверявших друг другу. В том же году была введена "скарбовая соляная монополия" (цесарь нуждался в средствах на ведение войны за Бранденбургское Наследство), и сбор соляного налога ("podatek solny") был отдан на откуп старшине из окружения нового атамана-"киянина". Разумеется, при его сборе не обходилось без многочисленных злоупотреблений. Казаки возмущались, но сделать ничего не могли – как уже говорилось, цесарские комиссары не особенно стремились "расчищать авгиевы конюшни".
Понятно, что в этих обстоятельствах, а ко всему добавлялись ещё периодические бунты башкир, казахов и калмыков, подавлять которые было одной из обязанностей казаков, Яик представлял собой "гремучую смесь", готовую взорваться от первой же искры. Такой "искрой" оказался предвыборный инцидент августа 1770 г., когда на сеймике в Гродеке-Яицком произошла ссора между "войсковыми" и "старшинскими" казаками. Первые хотели выбрать послом некоего Ивана Зарубу, чтобы через него "рассказать светлейшему цесарю о творимых ворами-воеводами беззакониях", а вторые, естественно горой стояли за кандидата, указанного "киевским" атаманом. Спорщики схватились за сабли, и собрание в один момент превратилось в кровавую схватку. Заруба был убит.
Известие о смерти своего "заступника" послужило сигналом к восстанию "войсковых". Все приближённые атамана, не успевшие убежать из города, были убиты на месте. Гродек-Яицкий перешёл в руки восставших. Восстание стихийно распространялось по краю. Казацкие полки присоединялись к нему один за другим. Комиссар Огинский выслал войска для его подавления, но командиры действовали нерешительно, не будучи уверенными в спокойствии собственных тылов. В свою очередь, казаки, одержав первую победу и перебив ненавистных "старшинских", не знали, что делать дальше. Гродек-Яицкий, нежданно-негаданно ставший столицей "вольного края", пребывал в состоянии "революционного хаоса".
Так продолжалось до 17 сентября 1770 г., когда на площади перед собором Михаила-Архангела (где собирался воссозданный после запрета 1757 г. Войсковой Круг) появился богато одетый шляхтич лет тридцати. В руках он держал свиток, запечатанный тяжёлой печатью красного лака. Сломав печать и медленно развернув свиток, он хорошо поставленным голосом зачитал казакам текст цесарского универсала, полностью одобряющего действия "верных слуг Цесаря, каковыми издавна являются храбрые яицкие казаки" против "изменников, воров и злодеев, узурпировавших власть в Области Войска Яицкого". Одобрительный рёв толпы притих, когда он прочитал: "Настоящим повелеваем нашему верному слуге графу Мареку-Антонию Огродницкому немедленно по оглашении сего универсала приступить к исполнению обязанностей Чрезвычайного и Полномочного Комиссара Нашего". И по площади снова разнеслись восторженные крики, когда Огродницкий продемонстрировал собравшимся размашистую подпись внизу своего документа. "На сём собственной рукой Его Цесарской Милости начертано: Александр!". Теперь восстание получило своего вождя.

Отредактировано Московский гость (18-08-2011 11:55:08)

Будут несколько более закрученными, чем в РИ.

Исправлено

Найдутся добрые соседи, которые этим воспользуются,когда восстание "садовников" распространится несколько шире, чем его аналог в РИ и выйдет к каким-никаким границам.

И придётся "заменить" сибирского комиссара на Михала-Казимира Огинского - оказалось, что Януша-Александра Сангушко я уже "успел" казнить выше по тексту.   

Отредактировано Московский гость (18-08-2011 12:11:11)