Добро пожаловать на литературный форум "В вихре времен"!

Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
Для начинающих писателей, желающих показать свое произведение критикам и рецензентам, открыт раздел "Конкурс соискателей".
Если Вы хотите стать автором, а не только читателем, обязательно ознакомьтесь с Правилами.
Это поможет вам лучше понять происходящее на форуме и позволит не попадать на первых порах в неловкие ситуации.

В ВИХРЕ ВРЕМЕН

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Михаил Токуров "Любимый город"


Михаил Токуров "Любимый город"

Сообщений 371 страница 380 из 426

371

Человек предполагает, а Бог располагает (окончание)

Султан Мустафа III, желая минимизировать потери, санкционировал начало тайных переговоров с Цесарством. Но Австрия по-прежнему делала всё, чтобы поддержать турок в их воинственных намерениях в отношении поляков. Демонстрация в отношении Бранденбурга возымела своё действие – турки убедились, что слово Австрии "ещё  имеет некоторый вес в Европе". Соответственно, несмотря на полосу неудач, они продолжали войну, надеясь на "изменение политической обстановки".
Но ни австрийцы, ни шведы не спешили вмешиваться. Король Фредрик II уже был в выигрыше после ухода поляков из Бранденбурга и не собирался подвергать своё королевство риску новой войны. "Кто пережил ужасы войны", – говорил он, – "лучше всех знает цену мира". Аналогично вели себя и в Вене – "набив руку" в качестве миротворца, Кауниц не собирался менять стиль и становиться "ястребом".
Турция, таким образом, по-прежнему оставалась один на один с Цесарством, силы которого непрерывно возрастали. Войска, выведенные из Бранденбурга, позволили Румянцеву начать генеральное наступление на юг, в Валахию. 20 мая 1773 г. его войска, наступая вдоль Дуная из молдавского Галаца, перешли пограничную реку Сирет и вошли в расположенный в 20 км от него валашский город Ибраил. Появление поляков в пределах Валахии вызвало панику в среде бухарестских бояр. С одной стороны, памятуя о блестящем положении бояр молдавских, они втайне были вовсе не против того, чтобы перейти под скипетр цесаря, с другой стороны, они опасались репрессий турок, по-прежнему правивших в Валахии. Пока же суд да дело, они заняли выжидательную позицию, стараясь, как не провоцировать турок своим неповиновением, так и не оказывать им серьёзной помощи, ссылаясь на неготовность Княжества к войне.
Халил-паша не намеревался отдавать Валахию без боя. 18 июня 1773 г. 150-тысячное войско ожидало подхода поляков (38 тысяч) при селе Урзичены (в 50 км на северо-восток от Бухареста). Турецкий военачальник рассчитывал на своё численное превосходство и на удобство своей позиции – с запада и юга его прикрывали речки Сэрата и Яломица. Он намеревался преградить Румянцеву дорогу на валашскую столицу и, нанеся ему значительные потери, самому перейти в контрнаступление, вытеснив "гяуров" из Валахии. Но нашла коса на камень. В то время как гетманская артиллерия обстреливала через реку турецкие позиции на противоположном берегу, несколько пехотных полков под командой Суворова перешли Сэрату вброд выше по течению, ударив туркам во фланг. Не выдержав штыковой атаки солдат Суворова, турки начали отступление.  И тогда через реку переправились уже главные силы гетмана и атаковали отходящих турок. Отступление превратилось в паническое бегство, "недобитков" преследовала и рубила польская кавалерия. Вечером в Бухарест вступил полк краковских гусар. На следующий день делегация валашских бояр со всеми подобающими церемониями вручила прибывшему в столицу Валахии гетману ключи от города.
Остатки войск Халил-паши отступили на запад Княжества в окрестности г.Крайова. Тем временем, видя бесперспективность сопротивления, один за другим валашские города открывали свои ворота перед цесарскими полками. Крупным успехом стало взятие Суворовым в начале августа Константии в турецкой Добрудже. Теперь цесарский флот Чёрного моря мог, базируясь на этот порт, развернуть операции по блокаде Варны в турецкой Болгарии. Турецкие морские силы на Чёрном море активности не проявляли – они готовились отразить ожидавшийся прорыв эскадры Чапского (по-прежнему контролировавшего воды Архипелага) к Константинополю. Опасаясь восстания греков (подстрекаемых высланными на острова Пелопоннес офицерами Чапского) султану Мустафе пришлось держать  войска из Албании в континентальной Греции и предоставить Халил-пашу самому себе.
Неудачи вынудили Османскую империю искать мира. В этом ей активно помогала Австрия, предложившая своё посредничество в переговорах. В Вене были недовольны военными успехами Цесарства и стремились, как можно сильнее их ограничить. Австрия предоставила Мустафе III крупный заем, в счёт которого Халил-паше направлялись из австрийской Трансильвании крупные партии оружия, в том числе пушек. Австрийский посол всё настойчивее требовал от цесарского канцлера прекращения военных действий. Австрийские войска стягивались в Венгрию и Трансильванию к границам Цесарства.
Цесарю Александру стало ясно, что продолжение войны с Турцией чревато возникновением конфликта с императором Иосифом. Поэтому через своего посла в Вене он заявил о готовности приступить к переговорам с Высокой Портой при австрийском посредничестве. Пока же шли приготовления к официальному началу переговоров и заключению перемирия, он желал достичь некоего впечатляющего успеха, чтобы усилить свою позицию на переговорах.
Таким успехом должен был стать штурм турецкой крепости Измаил вблизи устья Дуная. После усмирения Украины генерал Ксаверий Браницкий с частью войск выступил против турок на Дунай. После овладения в апреле 1773 г. крепостей Килия, Тульча и Исакча (здесь ему помогали вспомогательные отряды местных, буджацких татар) он осадил Измаил. Крепость была (после заключения Хаджибейского мира, когда польско-турецкая граница приблизилась к Дунаю на расстояние всего лишь 200 км) сильно укреплена в соответствии со всеми требованиями современного европейского фортификационного искусства.
Несколько штурмов, предпринятых Браницким в апреле-июле, успехом не увенчались. Генерал регулярно получал из Военной Комиссии и самого цесаря Александра письма, требовавшие взять крепость как можно скорее. Находясь в подобном цейтноте, он вспомнил о своём подчинённом Александре Суворове. Он прекрасно помнил его блестящие действия против мятежников Огродницкого под Орском и Царицыном, а также был наслышан о его впечатляющих успехах в Молдавии. Поэтому он обратился к Румянцеву с просьбой "отпустить" своего генерала "к вящей славе Цесарства". Гетман, разумеется, отказал – он рассчитывал использовать таланты генерала при планируемой атаке на запершегося в Крайове Халил-пашу. Но цесарь приказал Румянцеву оставаться на занимаемых позициях, победа над великим визирем могла бы оказаться для Цесарства поистине пирровой – с учётом позиции венского кабинета.
Цесарь Александр своим собственноручным универсалом отозвал Суворова из Молдавской армии и назначил в подчинение Ксаверию Браницкому. Суворов прибыл под Измаил 30 сентября и немедленно начал подготовку к атаке, которая началась, в соответствии с его планом, 10 октября 1773 г. За четыре дня до штурма комендант крепости получил ультиматум с требованием сдачи города. Ответ его был выдержан в презрительном тоне: "Скорее Дунай потечёт вспять и небо упадёт на землю, чем сдастся Измаил". Он ошибся – штурм начался в полшестого утра (примерно за полчаса до восхода солнца), к 9 утра все укрепления уже были в польских руках, а к 17 часам сопротивление турок было подавлено окончательно. Измаил пал – приказ цесаря был выполнен.
Участники штурма были щедро награждены цесарем. Достаточно сказать, что по случаю этой победы киевская менница выбила специальные серебряные медали, которыми были награждены все солдаты, принимавшие в нём участие. Успех под Измаилом позволил Цесарству на переговорах в Бухаресте (перемирие было подписано 25 октября) настаивать на передаче себе всех земель на север от Дуная, включая бывший пограничный Хаджибей и злосчастный Измаил. Представители цесаря требовали  себе также и всю Добруджу с Валахией – те земли, которые были завоёваны польским оружием.
Турция, естественно, ничего не могла этому противопоставить – несмотря на все реформы султана Мустафы, его армия по-прежнему не могла равняться с войском Цесаря Многих Народов. Но Александр не мог не считаться с позицией Австрии, войска которой по-прежнему стояли на границах Великого Княжества Русского и Короны, готовые перейти в наступление. Поэтому, скрепя сердце, цесарю пришлось уступить австрийскому давлению и согласиться вывести войска гетмана Румянцева из Валахии и Добруджи, которые возвращались туркам. Разумеется, это не прибавило в Киеве симпатии к Австрии. Но время мести пока что ещё не пришло. Итак, Бухарестский договор был подписан 7 декабря 1773 г. Войска отходили на новые границы, на поля закончившихся битв возвращался мир.

Отредактировано Московский гость (25-12-2011 23:39:46)

+1

372

Новый Новый Свет

Несмотря на поражение в Войне за Отвоевание и потерю земель в Канаде, Великобритания сохранила значительные владения в Северной Америке. Кроме практически незаселённых территорий вокруг Гудзонова залива и на острове Ньюфаундленд, основным оплотом британского присутствия в Новом Свете были тринадцать колоний, расположенных вдоль атлантического побережья между владениями Франции и Испании.
Это число, впрочем, могло увеличиться – за счёт «французской сделки» 1771 г. между интендантом Лакледом и губернатором Трайоном, официально передавшей Британии земли мятежного индейского племени чероки. На новые земли хлынул поток переселенцев. Формально эти территории были куплены вместе колониями Виржиния и Северная Каролина, но её формальные участники никогда не оформили ни одного документа, формально определяющего линию новой границы между собой, равно как не существовало ни единой официальной бумаги британского правительства, определяющей административную принадлежность «покупки».
Тем временем переселенцы выбрали свои собственные исполнительные и судебные органы и провозгласили себя новой колонией под названием «Трансильвания». Столица новой колонии расположилась в основанном ими поселении Бунсборо (по имени охотника Даниэля Буна, сыгравшего важную роль в достижении соглашения). Между новой колонией и её формальными «суверенами» возникла напряжённость, ибо власти Виржинии и Северной Каролины по-прежнему не признавали Трансильвании. А в Лондоне склонялись, скорее, к признанию новой колонии – во-первых, «французская сделка» была с юридической точки зрения, абсолютно законной, а во-вторых, с точки зрения политической Сент-Джеймсскому кабинету было выгодно получить нового игрока на американской политической сцене, причём  обязанного своим существованием именно Великобритании.
А правительству Его Величества Георга III было о чём беспокоиться. На протяжении долгого времени в Северной Америке нарастала напряжённость в отношениях между правительством и колонистами. Проигранная война не добавила популярности правительству, тем более что окончание войны не ознаменовало собой снижения налогов. Наоборот, размещение в североамериканских колониях дополнительных армейских контингентов (призванных обеспечить безопасность от французов и индейцев) потребовало дополнительных расходов. Так ещё в 1765 г. парламент принял акт о гербовом сборе («The Stamp Act»), который обязывал колонистов платить определённую сумму при оформлении любого документа. Особое возмущение вызывал факт, что новые налоги вводил парламент, в котором не были представлены американские колонисты. По колониям распространился лозунг: «Налоги без представительства – это тирания!». Возникшие протесты населения вынудили парламент отменить этот акт.
Однако гербовой сбор не был единственным налогом в колониях. В 1767 г. были введены таможенные пошлины на многие ввозимые в колонии товары: стекло, свинец, чай и др. Пошлины вызвали недовольство колонистов, принимавшее формы политической борьбы – так законодательное собрание Нью-Йорка отказало в выделении субсидий для гарнизона британских войск. В свою очередь губернаторы колоний получили полномочия распускать те законодательные собрания, которые будут оспаривать решения метрополии.  Колонисты отвечали агитацией против потребления облагаемых пошлинами товаров – и успешно. Снижение доходов казначейства вынудило центральные власти отменить все пошлины (за исключением пошлины на чай).
Напряжённость между Центром и колониями нарастало. В этой ситуации даже мелкие инциденты превращались в крупные скандалы. Так, 5 марта 1770 г. в столице колонии Массачусетс, Бостоне, произошли волнения местных жителей, протестовавших против налогов. Отвечая на нападение, британские солдаты открыли огонь по толпе, в результате чего погибло несколько человек. Состоявшийся здесь же, в Бостоне, суд оправдал большинство солдат вместе с их лейтенантом, но слух о «бостонской бойне» уже распространился по стране. Гораздо большее значение имело так называемое «Бостонское чаепитие» («Boston Tea Party»).
Уже упоминалось, что британский парламент сохранил пошлины на чай. Вместе с тем в 1773 г. «Чайный закон» («Tea Act») делал в нём важное исключение – для Ост-Индской компании, которой (и только ей) позволялось продавать чай без всяких сборов. В колониях, между тем, за время действия чайной пошлины сложилась большая группа торговцев, занимавшихся контрабандным ввозом чая. Подобные льготы наносили им сильный «удар по карману», поскольку делали «их» чай неконкурентоспособным по сравнению с чаем «ост-индским».
Во время прибытия кораблей с грузом чая в порт Бостона в городе начались беспорядки, устроенные организацией с возвышенным названием «Сыны свободы» («Sons of liberty»). Вначале на митингах 16 декабря 1773 г. бостонцы потребовали уничтожения привезённого чая. Видя, как разворачиваются события, капитаны кораблей решили вернуться в Англию без разгрузки, но этому воспротивился массачусетский губернатор, запретивший им покидать порт. Через некоторое время группа «сынов свободы», переодетая индейцами, захватила три корабля Ост-Индской компании и выбросила весь груз чая за борт, в море. Британское правительство ответило репрессиями: порт Бостона был закрыт, законодательное собрание Массачусетса распускалось.
Этими актами репрессии не ограничились – они оказались только первыми в числе так называемых «Невыносимых законов» («Intolerable acts»). Кроме этого, в Массачусетсе значительно усложнялась судебная система: отныне губернатор имел право переносить разбирательство дела между колонистом и представителем Короны в другую колонию или даже непосредственно в метрополию, «если он считает, что им не может быть обеспечен справедливый суд на месте». Учитывая, что «справедливый суд на месте» был обеспечен даже для участников «бостонской бойни», этот закон выглядел откровенно предвзятым.
Кроме актов, касавшихся исключительно Массачусетса, был издан также закон, позволявший губернатору любой колонии размещать британских солдат без согласования с локальными законодательными органами. Последним же из «невыносимых законов» стал «Трансильванский акт» («The Transylvania act»), официально провозглашавший создание в долине реки Кентукки новой, четырнадцатой колонии «Трансильвания». Заинтересованные колонии – Виржиния и Северная Каролина расценили это, как нарушение их прав.
Тем не менее, эти меры не принесли того результата, не которое рассчитывал Сент-Джеймсский кабинет, то есть изоляции «радикалов из Массачусетса». Напротив, почувствовав общую угрозу, американские колонисты сплотились. Формально распущенные законодательные собрания избрали делегатов в Филадельфию, на Континентальный Конгресс, призванный выработать общую линию колоний по отношению к метрополии. Конгресс принял петицию к королю, требовавшую отмену последних законодательных актов и возвращению к старому «статус кво».
Трансильванцы (несмотря на своё официальное признание недовольные налоговой политикой метрополии и урезанием прав колоний в не меньшей степени, чем все прочие) тоже направили своих делегатов в Филадельфию. Впрочем, участия в работе Конгресса они не приняли и были вынуждены вернуться обратно – из-за протестов представителей Виржинии и Северной Каролины, по-прежнему претендовавших на территорию Трансильвании.
Великобритания, однако, не была настроена на компромисс. Массачусетс (по-прежнему воспринимавшийся, как центр «беспорядков») был объявлен на военном положении. Зима 1774/75 гг. ознаменовалась стихийным созданием вооружённых отрядов, именовавших себя «минитменами» (теоретически они должны были быть готовы к бою в течение минуты – оттуда это название). Британские войска нанесли первый удар – 19 апреля 1775 г. они попытались захватить склад оружия «минитменов» в Конкорде, неподалёку Бостона. Атака закончилась неудачей – повстанцы отразили нападение британцев, как здесь, так и при Лексингтоне (где события развивались аналогично).
Собравшийся в мае 1775 г. II Континентальный конгресс провозгласил создание армии во главе с полковником Джорджем Вашингтоном (несчастливым героем «инцидента Жюмонвиля» во время войны с французами, к настоящему времени, однако, полностью реабилитировавшимся в глазах соотечественников). 20-тысячная армия «минитменов» и колониальных милиций осадила Бостон. Король Георг III назвал события в Америке «бунтом против короны». Война в Новом Свете началась.

Отредактировано Московский гость (24-02-2012 01:33:12)

+2

373

Новый Новый Свет (продолжение)

После окончания войны с французами и потери Новой Шотландии, снова ставшей Акадией, главной базой британского флота в Америке стал Бостон. Там же, на севере британских владений, в Массачусетсе, располагались главные силы британской армии. Изначально они размещались здесь для того, чтобы отразить возможное французское нападение, но теперь очень пригодились для того, чтобы отразить нападение «минитменов». 15 июня 1775 г. разведка осаждавших Бостон американских войск донесла их командующему полковнику Прескотту, что англичане готовят атаку на его позиции. На следующий день американцы заняли близлежащие холмы Банкер-Хилл и Брид-Хилл и начали строительство укреплений. 17 июня английские войска генерала Хоу выступили из города.
Прескотт готовился к отражению атаки, когда он получил новое донесение своих разведчиков – с севера на Бостон движется ещё одна английская армия. Опасаясь попасть в окружение, Прескотт приказал отступать. Это было не так-то просто – обе стороны уже сблизились настолько, чтобы вступить в перестрелку. В начале американцам шло лучше, чем их противникам – в отличие от своих противников, они стреляли прицельно. Но приказ об отступлении посеял неуверенность в их рядах. Заметив это, англичане удвоили напор.
Обеспокоенный Прескотт, «разрываясь»  между стремлением удержать позиции сейчас и не попасть в окружение через несколько часов, выбрал последнее и повторил свой приказ об отступлении. Отступление под огнём противника превратилось в паническое бегство. При этом американцы понесли потери, значительно превышающие потери англичан. Главная же неудача заключалась в том, что первая крупная битва молодой американской армии закончилась её поражением, что привело к упадку её боевого духа. Массачусетс и Нью-Гемпшир оказались потеряны для американских патриотов. Британские репрессии, соединённые с военными успехами королевских войск, оказались эффективными – революция на севере Новой Англии оказалась фактически подавлена.
Делегаты Континентального Конгресса (особенно те, что были из Новой Англии) были до крайности напуганы результатами битвы при Банкер-Хилле. Среди них возникла сильная партия, требовавшая примирения с Британией. Королю была отправлена «петиция оливковой ветви». Тем не менее, Георг III не принял протянутой руки и отказался вести переговоры с «бунтовщиками». Таким образом, американцам не оставалось ничего, кроме продолжения борьбы до конца.
Соединившись с силами генерала Хоу под Бостоном, генерал Клинтон (это он наступал с севера), продолжил наступление, имея своей конечной целью захват Нью-Йорка. В то же время британский флот опустошал побережье Виргинии.
Продолжение войны требовало обеспечения армии вооружением. Одним из важных источников снабжения армии Вашингтона оружием являлись контрабандные поставки ружей с французской территории. Жители как Канады, так и (особенно) Границы не любили англичан и быстро нашли «общий язык» с американскими патриотами. Обе стороны были заинтересованы сотрудничеством – у американцев была потребность в оружии и деньги, чтобы его купить, а у французов – оружие и желание заработать. Разумеется, собственное оружейное производство находилось в Новой Франции в зачаточном состоянии и не покрывало даже нужд собственной армии, поэтому оно закупалось в метрополии.
Закупленные во Франции ружья на французских кораблях доставлялось по французской реке Святого Лаврентия во французский порт Монреаль или по французской же Миссисипи во французский Новый Орлеан или французский Сен-Луи. Поэтому англичане ничего не могли поделать с транспортом оружия через Атлантику, хотя они достаточно часто производили досмотры кораблей с золотыми лилиями – задержать корабль, следующий из метрополии в колонию означало бы непосредственный повод к войне.
Помощь американским инсургентам пользовалась большой популярностью во Франции (а тем более в Канаде и на Границе). Достаточно отметить, что одну из главных ролей в «тихих» поставках оружия в Америку играл известный драматург Бомарше – и сделал на этом состояние. Оружие из французских владений тайными лесными тропами вывозилось на территорию мятежных провинций – и только на этом этапе «красные куртки» могли перехватить груз, не рискуя начать большую войну с французами. Тем не менее, и здесь постоянно доходило до инцидентов, в которых периодически гибли французские подданные. Напряжённость в англо-французских отношениях постепенно нарастала.
Во Франции, кстати, к этому времени наступили большие перемены. 30 марта 1774 г. отошла в лучший мир королева Генриетта. Для Людовика XV это оказалось тяжелейшим ударом – он долго переживал о смерти своей любимой супруги. К этому добавилась его собственная тяжёлая болезнь – 30 апреля придворные врачи поставили диагноз оспы. По воспоминаниям современников, в последние дни жизни монарх выглядел ужасно – его лицо, покрытое язвами, напоминало «лицо то ли мавра, то ли негра». Но вместе с тем, несмотря на физические страдания, он оставался внутренне спокоен. Известно, что в молодости Людовик панически боялся смерти, теперь же, когда она была так близко, он вполне примирился со своей участью. «Я скоро воссоединюсь с тобой, солнце моё», – такие слова слышали окружающие из его обезображенных уст. Наконец, свершилось – 10 мая Людовик XV скончался. При жизни он не был особенно популярен – всеобщей любовью тешилась, скорее, его супруга, чем он сам. Теперь же, после почти одновременной смерти обоих, часть этих чувств переключилась и на него. Слишком уж всё это напоминало окончание сказки: «они жили долго и счастливо и умерли в один день». Даже если и не «день», а «месяц» – всё равно это навевало задумчивую грусть.
Новым королём стал внук покойного монарха – Людовик XVI. Он тяготился наследием «старой королевы» и собирался многое изменить. В первую очередь это коснулось окружения покойной Генриетты – одним из первых эдиктов нового царствования стала смена морского министра. «Адмирал адмиралов» граф де Морепа потерял свою должность, хотя все приличия были соблюдены. «Старый» министр, прежде чем удалиться в свои поместья, получил от нового короля выражения благодарности за долгую службу, крупную денежную сумму, а также Большой Крест ордена Святого Людовика (т.е. его высшую степень).
Новым министром стал граф Антуан де Сартин, бывший начальник полиции («lieutenant général de police»), талантливый организатор, хоть и несведущий в морских делах. Тем не менее, он быстро набирал опыт в новой для него области и, со временем, оказался здесь «на своём месте» в качестве достойного преемника Адмирала. Тем не менее, отставленный Морепа до конца сохранил неприязнь к новому министру и всячески старался вставить ему «палки в колёса».
Итак, взойдя на трон, Людовик XVI намеревался приложить все усилия для сохранения мира. Американские «мятежники» были ему несимпатичны – воспитанный в уважении к феодальных традициях, он никоим образом не желал помогать «простолюдинам», взбунтовавшимся против своего законного короля. Тем более что, согласно всё тем же чтимым им феодальным принципам, главной целью войны является не столько достижение конкретных территориальных или тем более финансовых преимуществ, сколько соображения престижа, пресловутой «славы». Исходя из этих соображений, война с Британией не имела смысла, ибо «туманный Альбион» был уже достаточно унижен поражением в войне предыдущей.
События, однако, шли своим чередом. Как уже было сказано, на границе французских и британских владений регулярно доходило до инцидентов, а английский посол лорд Стормонт столь же регулярно заявлял при дворе протесты против «наглых действий некоторых французских подданных, наносящих вред добрососедским отношениям между французским и британским дворами». Людовик XVI обычно соглашался с требованиями посла. Он приказал задержать в порту несколько кораблей с «подозрительным» грузом, а также издал ордонанс, запрещавший поставки оружия в американские колонии Великобритании. Разумеется, осуществить контроль над исполнением этого ордонанса в условиях Границы было практически невозможно, хотя губернатор Водрейль и интендант Лаклед, виконт де Сен-Луи, регулярно отчитывались о его исполнении.
Основной поток нелегальных поставок шёл, после падения Массачусетса и перехода границы с Канадой под контроль Клинтона, через Трансильванию. Это, в свою очередь «повысило вес» новой колонии настолько, что представители Виргинии и Северной Каролины согласились признать её и допустить делегацию из Бунсборо на заседания Континентального Конгресса. Таким образом, число поднявших восстание колоний выросло до четырнадцати. Но три из них (Массачусетс, Нью-Гемпшир и Коннектикут), увы, вернулись под власть англичан. Итак, к концу 1775 г. внутреннее, как и международное положение повстанцев выглядело достаточно сумрачно. Но генерал Вашингтон продолжал упорно сопротивляться, невзирая ни на что.

+2

374

Новый Новый Свет (продолжение)

Наступивший 1776 г. принёс американским повстанцам новые неприятности: в феврале они потеряли Нью-Йорк. Битва была упорной и в результате уличных боёв значительная часть города сгорела. Тем не менее, регулярные британские войска снова одержали победу над ополченцами из Континентальной армии. Оборонявший Нью-Йорк генерал Ричард Монтгомери погиб. В итоге в руках королевских войск оказалась уже вся Новая Англия целиком. Чтобы создать непосредственную угрозу столице повстанцев Филадельфии, ему нужно было занять уже только Нью-Джерси. Но продолжать наступление дальше Клинтон уже не мог – после своих блестящих побед он (точнее, его армия) нуждался в отдыхе и пополнениях.
Тем не менее, он не намеревался дать отдохнуть повстанцам. Перейдя к обороне в Новой Англии, он погрузил на корабли корпус лорда Чарльза Корнуоллиса и направил его морем на юг, чтобы в случае удачи взять провинцию под свой контроль или, по крайней мере, создать угрозу тылам Континентальной армии. Корнуоллис и адмирал сэр Питер Паркер выбрали своей целью порт Чарлстон в Южной Каролине. В конце апреля 1776 г. британская армия начала осаду города. Осада длилась примерно месяц, но взять город британцам не удалось. 5 июня 1776 г. лорд Корнуоллис погрузил свой корпус на суда и отплыл обратно в Нью-Йорк. В довершение неудачи один из фрегатов адмирала Паркера сал на мель и был захвачен американскими патриотами вместе с экипажем и находившимися там солдатами.
Несмотря на серию поражений, Континентальный конгресс продолжал свою деятельность. Капитуляция означала бы военный суд (а в условиях военного времени это означало бы, скорее всего, виселицу), поэтому он видел своё спасение в радикализации «американской революции» и поиске сильных союзников в Европе. 15 мая 1776 г. по инициативе бостонца Джона Адамса конгресс предложил колониям сформировать у себя новые правительства вместо старых, ещё «пробританских». Колонии преобразовывались в самостоятельные республики – «штаты». Важным решением была конфискация имущества «лоялистов» и их высылка в Англию, причём за собственный счёт. Эти меры должны были избавить тыл от внутренних врагов.
Для того чтобы вступить в официальные сношения с иностранными государствами, американским патриотам следовало как-то «упорядочить» свой собственный статус. Будучи (с формальной точки зрения) только бунтовщиками против собственного короля, они не могли рассчитывать на то, что их представители будут приняты при европейских дворах. Терять же им было уже нечего – к середине 1776 г. было очевидно, что ни на какое соглашение с «мятежниками» британское правительство не пойдёт.
2 июля 1776 г. Конгресс проголосовал за независимость четырнадцати колоний (составлявших отныне новое государство – «Соединённые Штаты Америки») от британской короны и приступил к обсуждению написанной виргинцем Томасом Джефферсоном «Декларации Независимости». В результате дебатов изначальный текст «Декларации» подвергся значительной правке – из него были изъяты все упоминания об осуждении рабства и работорговли. В окончательном виде «Декларация Независимости Соединённых Штатов Америки» была принята Континентальным конгрессом 4 июля 1776 г. (позже этот день стал главным государственным праздником этой страны). В дальнейшем к ей названию было добавлено слово «единогласная». Подпись под ней поставили все члены Конгресса, но не одновременно. Шла война, и у делегатов от четырнадцати штатов не было возможности собраться всем вместе. Они подписывали документ постепенно по мере их приезда в Филадельфию.
Итак, новое государство вышло на международную арену и стало официально искать союзников.  Главные надежды новая нация возлагала на Францию – традиционного противника Британии и от начала войны – союзника «неофициального». Выше уже говорилось о потоке контрабандного оружия с Границы в Трансильванию. На стороне новой республики воевало также некоторое число французов – жителей Границы. Парадоксально, но они перенесли свою традиционную ненависть индейцев к английским колонистам не столько на самих колонистов, сколько на воюющих против них британских солдат. Британские офицеры отмечали в своих донесениях, что ряд убитых или захваченных ними в плен «бунтовщиков» носили томагавки и называли себя подданными французского короля.
Разумеется, это не осталось без внимания лорда Стормонта, представлявшего в Версале всё новые и новые ноты протеста против вмешательства французских подданных в дела Британской короны. Но не оставались в стороне и французы. Парижские газеты печатали сообщения о неспровоцированных нападениях британских солдат на французских торговцев, а также о нарушениях англичанами французских границ на Границе (вынужденная тавтология). В ходе таких инцидентов нередко доходило до столкновений между Стражей Границы и «красными куртками». Соответственно, французы тоже имели достаточно поводов для протестов в адрес Великобритании.
В конце года в Париж прибыл официальный представитель Соединённых Штатов – Бенджамин Франклин, сразу же уже давно имевший репутацию «мирового гения из деревни» (благодаря своим научным заслугам, в частности, опытам с электричеством). Кроме того, Франклин был известным масоном, что (научная известность и масонство) сделало его «парижской достопримечательностью». Несмотря на то, что в Версале отказывались принимать его, хозяева (и хозяйки) ведущих парижских салонов всячески стремились заполучить себе такого видного гостя. А он, естественно, использовал свои светские контакты для продвижение своего американского дела. Одним из его собственных гостей был молодой офицер королевской армии маркиз де Ла Файет, приехавший в столицу в отпуск из города Мец.

+1

375

Новый Новый Свет (продолжение)

Молодой офицер узнал об американской революции, можно сказать, случайно. За несколько месяцев до этого в Меце гостил английский герцог Глостер. Принц был недоволен политикой своего старшего брата, короля Георга III, и критиковал её при каждом удобном случае. Во время своего визита он избрал для своей критики действия Великобритании в Северной Америке. Между прочим, он зачитал собравшимся офицерам текст «Декларации Независимости». На маркиза это произвело неизгладимое впечатление – вдохновившись республиканскими идеалами, он сразу же решил выехать в США, чтобы сражаться там за свободу.
Как истинный благородный дворянин, Ла Файет готов был принять участие в боевых действиях в качестве союзника, а не наёмника. Поэтому он объявил Франклину, что отказывается от какой бы то ни было оплаты от Конгресса. Посол непризнанного государства принял его предложение. Переговоры Лафайета с Франклином и его заместителем Сайласом Дином длились достаточно долго (тем более, что переписка с Конгрессом шла «через океан»), чтобы британские агенты узнали о планах маркиза. Лорд Стормонт потребовал от Франции конфисковать нанятое Ла Файетом судно. Уступив его давлению, король Людовик приказал маркизу (по-прежнему числящемуся офицером королевской армии) отправиться к новому месту службы в Марсель. Королевский офицер, тем не менее, решился нарушить прямой приказ короля и тайно выехал в Испанию. Там он (вместе с ещё несколькими французскими офицерами) сел на нанятое им судно (так и не конфискованное, несмотря ни на что) и отплыл к берегам Северной Америки.
В июне 1777 г. Жильбер де Ла Файет и его товарищи высадились в порту Нового Орлеана. Известие о прибытии «настоящего маркиза из метрополии» (а такие гости случались в Луизиане достаточно редко) возбудило всеобщее любопытство. Это входило в планы Ла Файета – он прибыл именно во французские владения, а не непосредственно в Соединённые Штаты, чтобы пополнить свой отряд местными добровольцами. Расчёт оказался верным – услышав о том, что маркиз набирает армию для помощи врагам англичан, объявились десятки, даже сотни человек, желавших к нему присоединиться. В Новом Орлеане не было дефицита оружия (оно регулярно прибывало из Франции), а у маркиза-республиканца не было проблем с деньгами, так что через самое небольшое время под его командой оказалась небольшая армия, состоявшая из его товарищей по путешествию через океан, Стражей Границы и просто авантюристов всех мастей, объединённых харизмой Ла Файета, искренне верящего в правоту своего дела.
Растущая популярность Ла Файета вынудила губернатора Луизианы неофициально «попросить» его как можно скорее покинуть Новый Орлеан. Присутствие маркиза и его людей ставило официальные власти колонии в двусмысленное положение. Королевские приказы требовали ареста «дезертира», исполнение же их, вне всякого сомнения, спровоцировало бы в Луизиане крупные беспорядки. Поэтому простое удаление молодого энтузиаста из столицы Луизианы позволило бы с чистой совестью написать в Версаль, что «губернатор, к сожалению, не имеет никаких сведений о нынешнем месте пребывания маркиза де Ла Файета». Маркиз последовал совету губернатора и отплыл вверх по Миссисипи.
Несмотря на небольшую численность, войско Ла Файета представляло собой заметную силу. Благодаря реформам Лакледа Стражи Границы трансформировались из аморфных индейских отрядов в организованные военные части. Разумеется, уровень их подготовки уступал регулярным полкам королевской армии, но главное было сделано – «краснокожие» получили представление и привычку к воинской дисциплине. Поэтому офицеры Ла Файета получили под свою команду не просто неорганизованный сброд, а имеющих некоторый опыт солдат.
В конце июля 1777 г. Ла Файет и его люди пересекли границу Новой Франции и США. Произошло это в штате Трансильвания – на традиционном пути контрабандистов с Границы. По дороге к нему присоединялись и другие добровольцы, так что в Бунсборо прибыл, фактически, целый французский полк.
Появление войск Ла Файета обеспокоило британское командование. Стратегический план британцев предполагал постепенное уничтожение сил мятежников в одном штате за другим. Эта неуклонность в продвижении британцев должна была деморализовать «патриотов» и ещё более способствовать ослаблению их армии. Шпионы сообщали, что известие о прибытии в Трансильванию вызвало энтузиазм в Континентальном Конгрессе (после падения Филадельфии и ряда неудач в Пенсильвании он переехал в Балтимор) постановил принять услуги маркиза де Ла Файета и присвоить ему чин генерал-майора. Британцев волновал не столько единственный добровольческий полк (который никак не означал решительного перелома в войне, идущей с перевесом правительственных сил), сколько вообще растущая французская помощь для Вашингтона. Так как основной её поток шёл через Трансильванию, было решено захватить этот штат.
Положение британцев в Новой Англии представлялось устойчивым, и поэтому генерал Хоу (и сменивший в дальнейшем его на посту главнокомандующего генерал Генри Клинтон) для достижения этой цели выделил часть своих войск и всё прибывавших в Нью-Йорк, Бостон и Филадельфию подкреплений для формирования специального корпуса генерала Джона Бургойна, предназначенного для перехода через Аппалачи и захвата получившего важное стратегическое значение Бунсборо. Установление контроля над Трансильванией позволило бы, наконец, воспретить поступлению французской помощи повстанцам.
Но не только регулярные британские войска участвовали в этом походе. Кроме незначительных сил из местных «лоялистов» (незначительных, ибо уроженцы Новой Англии предпочитали не удаляться далеко от своей родины), в «трансильванском походе» принимало участие несколько тысяч немецких наёмников. Британское правительство активно вербовало солдат в различных германских княжествах. Германские государи, вечно нуждавшиеся в деньгах, согласились предоставить свои войска в распоряжение британцев. Особенно крупный «вклад» сделал ландграф Гессен-Кассельский Фридрих II.
Для Фридриха Гессенского торговля воинскими контингентами была одним из главных источников поступлений в казну. Это было традицией, которую нынешний ландграф не собирался прерывать, тем более, что вырученные деньги шли на развитие экономики Гессен-Касселя – в графстве вёлось активное строительство, сооружались фабрики, ландграф приглашал к себе деятелей науки и культуры. Так, в том же 1777 г. в Касселе была основана Академия Искусств, а ещё через два года – открыт первый в Европе публичный музей.
Итак, усиленный гессенцами Бургойн погрузился в Форт-Питте на суда с тем, чтобы спуститься вниз по реке Огайо и затем подняться по реке Кентукки до самой столицы штата Трансильвания. 1-го августа 1777 г. атака Бургойна принесла успех – Бунсборо пал. Теперь, взяв под контроль столицу мятежного штата, британский генерал приступил к операции по окончательному перекрытию главного канала французских поставок мятежникам. Британские отряды рассеялись по окрестностям, захватывая караваны контрабандистов и, обычно, вешая их на окрестных соснах, как агентов мятежников, а также разоряя окрестные фермы, хозяева которых считались (и справедливо) сторонниками Конгресса. Среди пострадавших от карательных рейдов Бургойна было достаточно большое количество французов (контрабандистов и Стражей Границы).
Отряд генерала де Ла Файета ещё не перешёл Аппалачи, когда маркиз получил известие о падении Бунсборо и британско-гессенском терроре в Трансильвании. Оказалось, что именно «французская армия» (как успели прозвать французских добровольцев трансильванцы) является на тот момент самой крупной и самой организованной боевой единицей, имеющейся в распоряжении Конгресса по «ту» сторону Аппалач. Кроме него, там были только местные милиции, иными словами – ополчения местных фермеров, способные к разведке и, иногда, диверсиям, но не к регулярной войне. Именно из этих возможностей и исходил Ла Файет при планировании своей трансильванской кампании.
Отряды милиции занимались разведкой и сообщали о передвижениях британских сил Ла Файету. Тот, используя эти сведения, нападал со своими французами на небольшие отряды неприятеля, отдалившиеся от основных сил. Такая тактика принесла ему крупный успех – 22 августа 1777 г., внезапно переправившись через р.Камберленд (фр.Шованнон – к югу от Бунсборо), он разбил несколько гессенских полков под командованием полковника Иоганна-Готтлиба Ралля (сам немецкий полковник погиб в сражении). Это событие (увековеченное на знаменитой картине середины XIX в.)  продемонстрировало Бургойну, что его положение в Трансильвании отнюдь не так прочно, как он писал в своих донесениях Хоу. Теперь основной задачей британско-гессенских войск стало не только (и не столько) прекращение потока контрабанды, сколько погоня за «французской армией», по-прежнему остававшейся неуловимой.
Тем не менее, несмотря на свои успехи и непрекращающийся приток добровольцев из Трансильвании и с Границы, Ла Файет не мог рассчитывать на победу над Бургойном без прибытия дополнительных сил Континентальной армии. Это прекрасно понимал и Вашингтон, поэтому, узнав о решении французского союзника продолжать сопротивление в Трансильвании, он выступил ему на помощь своими главными силами, направившись к Бунсборо тем же маршрутом, что и ранее его противник – по реке Огайо. Теперь победа в будущей битве означала для американцев перелом в войне, поражение же ознаменовало бы их окончательный крах. День решающего столкновения приближался.

Отредактировано Московский гость (19-03-2012 00:46:20)

+2

376

Новый Новый Свет (продолжение)

Бургойн ожидал появления в Трансильвании главных сил Континентальной армии. Желая обезопасить себя от потери численного преимущества, он написал Клинтону с просьбой прийти ему на помощь. Тот обещал, что выступит на Бунсборо в самое ближайшее время. Ожидая прихода подкреплений, Бургойн укреплял свои позиции вокруг трансильванской столицы.
Одновременно он продолжал искать «французскую армию», чтобы разбить её до подхода сил Вашингтона. И нашёл её, но несколько не в том смысле, в каком рассчитывал. Разведка донесла, что со стороны французской границы в Трансильванию движется отряд французских сторонников Вашингтона. Бургойн выделил две компании из имевшихся в его распоряжении сил (он не хотел никаких неожиданностей) на перехват. Отряд был разбит, но части Стражей удалось уйти. Британцы, решив окончательно добить французов, пустились в погоню.
А следует отметить, что за время существования французской Границы, интендант Лаклед значительно её укрепил. Им был обновлён и перестроен ряд старых пограничных фортов, а также выстроен ряд новых. К одному из этих новых фортов – Форту-Шуто (в честь лично заложившего его пасынка интенданта) и направлялись французские «недобитки», а также преследующие их англичане. Случилось так, что британцы настигли убегающих Стражей как раз в виду неподалёку от форта. Услышав звуки перестрелки, французский комендант выслал в направлении стрельбы разведку. Заметив «красные куртки», атакующие Стражей (французские добровольцы носили точно такие же треуголки с перьями и томагавки, как и гарнизон форта), солдаты поддержали «своих» огнём, прикрывая их отступление.
Заметив, что по ним стреляют французские солдаты, англичане, соответственно, начали стрелять по ним, вынудив к отступлению. К отступлению, естественно, к воротам форта (точнее, к открытой там маленькой двери). Англичане, в свою очередь, старались не дать противнику уйти и, ворвались в дверь, которую французы так и не успели закрыть. После  короткой схватки внутри стен британцы заняли форт. Французы заперлись в доме коменданта и отстреливались до последнего. Здесь сказалось численное превосходство «красных курток». Продолжая вести огонь по окнам, они одновременно обложили деревянный сруб соломой и подожгли.
Тех французов, кто не сгорел в срубе, британский капитан, считая сообщниками мятежников Вашингтона, приказал повесить. Только после этого он сообразил, что находится на французской территории и, соответственно, совершил вторжение во Французское Королевство. Именно это рассказали французскому коменданту ближайшего французского форта, а его гонец, соответственно, интенданту Лакледу в Сен-Луи. Интендант, услышав о вторжении англичан, немедленно созвал Собрание для обсуждения сложившегося положения дел. А первым же делом отправил имевшиеся в его распоряжении резервные полки, чтобы отбить Форт-Шуто обратно.
Полковник де Сен-Максан, командовавший «экспедицией возмездия», нашёл на месте форта только головешки. Часть его людей приступила к восстановлению деревянных построек форта, а остальные, во главе с самим полковником, пошли по следам англичан. Сен-Максан, разумеется, понимал, что вступает на британскую территорию, но считал, что после «вероломного нападения» британских войск находится «в своём праве» и обязан «наказать вероломство».
К этому времени Бургойн наконец-то «нащупал» местонахождение войск Ла Файета. Узнав, где находится его противник, он немедленно выступил против маркиза. Противники встретились близ фермы к северу от Бунсборо, неподалёку реки Кентукки. Ферма принадлежала некоему Дональду Паркеру (о котором история не сохранила ничего, кроме имени), так что это сражение 19 сентября 1777 г. получило название «Битвы при Ферме Паркера». Битва закончилась неудачей Ла Файета – он был вынужден отступить, но ночь помешала Бургойну окончательно разбить французского маркиза.
На следующий день он тоже не повторил атаки, наконец, 21 сентября к Бургойну прибыл гонец от Клинтона, извещавший его о задержке с прибытием помощи. Бургойн отступил в свой лагерь при Бунсборо. Тем временем подкрепления подошли к его противнику – по Кентукки у фермы Паркера выгрузился со своей армией сам Вашингтон, оставивший обязанности по сдерживанию Клинтона на генерала Горацио Гейтса. Соединившись с Ла Файетом, Вашингтон получил численное превосходство над Бургойном и сам перешёл в наступление на него.
Состоявшаяся 7 октября битва при Бунсборо теперь принесла победу франко-американской армии. Войска Бургойна понесли тяжёлые потери, причём особенно большими они были у гессенцев полковника фон Бреймана. А в разгар боя к городу подошёл полковник де Сен-Максан, вышедший туда по следам английского отряда. Узнав в рядах атакующих маркиза де Лафайета (слух о его подвигах  распространился по всей Границе), Стражи потребовали от полковника присоединиться к нему. Сен-Максан, разумеется, предпочёл воевать с англичанами, а не со своими людьми, так что принял участие в решающей атаке на укрепления Бургойна. Через несколько дней, 13 октября, понимая безнадёжность своего положения, Бургойн сдался.
В день битвы при Бунсборо в Сен-Луи, наконец-то, состоялось заседание Собрания. Прибывшие туда вожди были единогласны – смерть защитников Форта-Шуто требует мести! Лаклед даже не пытался их остановить – он понимал, что, выступи он против единогласного мнения вождей, те выступят против него. Поэтому он предложил провести мобилизацию ополчений Границы. Во главе объединённой армии Стражей встал его пасынок полковник Рене-Огюст Шуто. Лаклед готовил его себе в преемники и понимал, что военная слава нужна тому, как воздух. Пришедшее из Трансильвании сообщение о победе Вашингтона (французы больше говорили о «победе Ла Файета») только ускорило дело. Интендант написал в Версаль обширное письмо, где представлял своё решение исключительно, как ответ на вероломное нападение англичан.
Во Франции сообщение о «резне в Форте-Шуто» вызвало всеобщее возмущение. На улицах доходило даже до того, что из толпы в карету и в особняк английского посла летели камни. Сам лорд Стормонт тоже представил министру иностранных дел ноту протеста. В ней он возлагал всю полноту вины за инцидент в форте на примкнувших к мятежникам «индейцев на службе французской Короны». А особое возмущение вызывало участие французских регулярных войск в битве при Бунсборо на стороне Вашингтона.
Фактически Людовик XVI оказался перед выбором – почти таким же, как до него Сен-Максан и Лаклед: начать войну с Англией или стать посмешищем в глазах французов. Принятие требований Стормонта королевские подданные (особенно парижане и Стражи Границы), не более не менее, как капитуляцию перед «коварным Альбионом». И случилось то, что должно было случиться – 25 ноября 1777 г. он на генеральной аудиенции он объявил о начале войны с Великобританией. Лорд Стормонт покинул территорию Королевства Французского, а Бенджамин Франклин был официально принят монархом в качестве посла Соединённых Штатов Америки.

+1

377

Новый Новый Свет (окончание)

Война, таким образом, представлялась в Версале вынужденной мерой, фактически уступкой общественному мнению. Людовик XVI заявил, что намеревается вести войну с Британией «без ненависти». Но совсем не так выглядели дела из Квебека или, тем более, Сен-Луи. Практически все франко-американцы считали англичан своими смертельными врагами и были готовы приложить все силы, чтобы покончить с их присутствием на своих границах.
Когда известие об инциденте при Форте-Шуто достигло Канады, в порту Монкальм (бывший британский Галифакс) дошло до столкновений между местными «англофонами» (значительная часть британских колонистов осталась в городе и после установления французского контроля над Акадией) и французами. Толпа громила лавки и склады, принадлежавшие английским торговцам. Те не остались в долгу, и в городе начался форменный бой между «франко»- и «англофонами», во время которого значительная часть городских строений сгорела. Конец «битве за Монкальм» положило вмешательство морской пехоты со стоящих в порту кораблей королевского флота.
Тем из англичан, которые остались в живых после этих кровавых событий, было позволено покинуть Акадию морем. В основной своей части они отправились в Бостон и Нью-Йорк, где влились в ряды местных «лоялистов». Канадцы же, между тем, стали готовиться к неизбежной войне.
По правде сказать, здесь следовало бы употребить другой термин – не «стали готовиться», а «завершили приготовления» к войне. Для жителей Новой Франции – любых, от Нового Орлеана до Монреаля, война с англичанами всегда была «святым делом», таким, как в Средневековье были крестовые походы. Сильнее всего «рвались в бой», естественно, Стражи Границы, но и в Канаде были сильны воинственные настроения. Это состояние сохранялось с самого начала войны колоний за независимость. Фактически, властям приходилось не столько агитировать королевских подданных за войну с Англией, сколько удерживать их от начала её своими силами.
Выше уже упоминалось о «французской армии», примкнувшей к Лафайету. После битвы при Бунсборо на территорию Четырнадцати Колоний вступила уже официально: вначале – для нанесения Британии «удара возмездия», а затем, после официального объявления войны – в качестве официального союзника Соединённых Штатов. После окончательного освобождения Трансильвании франко-американская армия Вашингтона-Шуто-Лафайета (а точнее, Шуто-Вашингтона-Лафайета, поскольку Стражей Границы в ней было больше, чем американцев) захватила Форт-Питт (американский отряд поднялся вверх по льду реки Огайо), уничтожив таким образом, последний оплот Британии на запад от Аппалач. Для вторжения на территорию штата Пенсильвания союзники решили ждать весны – переход через горы в условиях зимних снегопадов был признан на объединённом военном совете крайне опасным.
Хоу был вынужден перейти к обороне, отложив в сторону все планы наступательных операций и требуя от правительства новых подкреплений. Это поставило в катастрофическое положение гарнизоны британских фортов и крепостей (форт Поншантрен дю Детруа – по-английски Детройт был радикально перестроен и превратился из деревянного форта в каменную крепость), оказавшихся, фактически, отрезанными от основных сил. Снабжение по Великим Озёрам было затруднено из-за действий французов, на своих маленьких быстрых лодках нападавших на английские суда со снабжением. Детройт был осаждён, но пока что держался. Но небольшие британские форты в районе озёр Гурон, Эри и Онтарио в большинстве своём сдались Стражам.
Старый Водрейль, губернатор Новой Франции, точно так же, как и его формальный подчинённый Лаклед, привёл в действие уже давно подготовленный им план нападения на Новую Англию. На протяжении всего 1777 г. в Карильон (бывший приграничный форт был перестроен по всем правилам европейской фортификации и вырос в полноценную крепость с торговым городом вокруг) стягивались имевшиеся в распоряжении губернатора войска. Теперь они, как и победители при Бунсборо, ожидали только весны, чтобы обрушиться на британцев.
Кроме сухопутной армии, в распоряжении Новой Франции были и заметные военно-морские силы. В свою бытность морским министром «адмирал адмиралов»  Морепа приказал построить в Акадийском Луисбурге верфи, предназначенные для строительства кораблей: как военных, так и торговых. Французская Канада была богата строевым лесом, так что проблем с сырьём у «Королевских Акадийских Верфей» («Chantiers navals acadiennes de Roi») не было и не могло быть никогда. В результате к началу войны с Англией Новая Франция обладала заметным торговым флотом, что, в свою очередь, привело к заметному повышению доходов колонии (в первую очередь, разумеется, Канады). А это, в свою очередь, позволяло властям колонии вносить заметный вклад в содержание королевского флота – базирующаяся в Монкальме эскадра финансировалась, фактически, за счёт средств, собираемых губернатором, и всегда находилась в боевой готовности.
Итак, в начале 1778 г. монкальмская эскадра под командованием племянника губернатора адмирала Луи-Филиппа-Риго де Водрейля была готова к выходу в море и началу операции по блокаде британской Новой Англии. Ожидая, что наступление французов начнётся весной, британское правительство спешно отправляло в Америку подкрепления. То же самое делало и французское правительство. Не оставались в стороне и жители Соединённых Штатов – известие о вступлении в войну Франции и о бунсборской победе разбудило в американских патриотах угасший было энтузиазм. Шла массовая запись в Континентальную армию – все потери прошлых лет были с лихвой перекрыты новым набором. Таким образом, британцы оказались в крайне тяжёлом положении ещё до начала весенней кампании – соотношение сил решительно менялось не в их пользу. Весна 1778 г. подтвердила эти выводы.
В апреле 1778 г. Вашингтон, Шуто и Ла Файет перешли, наконец-то, горы. С юга наступал американский генерал Горацио Гейтс. Флот адмирала Водрейля высадил французский десант на побережье Чесапикского залива близ Филадельфии. Под угрозой окружения филадельфийского гарнизона превосходящими силами противника Хоу приказал оставить город. Депутаты Континентального Конгресса вернулись в свою старую столицу, восторженно приветствуемые жителями. Радость победы, правда, незначительно омрачал тот факт, что она была достигнута, в первую очередь, французами, а не американцами. Но обилие французских синих мундиров на улицах столицы Соединённых Штатов тогда никого не раздражало – союзники есть союзники и их помощь необходимо ценить.
Британское Адмиралтейство прилагало отчаянные усилия, чтобы помешать французам в переброске своих войск на американский континент. В том же апреле 1778 г. близ о.Уэссан произошло крупное сражение между французским и английским флотами. Французский флот одержал победу – три британских корабля были уничтожены и пошли ко дну. Тем не менее в Версале показался недостаточным масштаб этой победы- считалось, что она могла бы быть и большей. Виноватым в этой «неудаче» объявили генерального инспектора морских сил графа де Шартра, командовавшего в том сражении арьергардом и (по показаниям свидетелей) промедлившим при выполнении приказа командующего графа д'Орвилье, что якобы и позволило английскому флоту уйти под покровом темноты.
Для  Луи-Филиппа-Жозефа, графа Шартрского, это оказалось тем более тяжёлым ударом, что поначалу его принимали в Париже, как героя. Но именно это и не понравилось королю, а главное – королеве Марии-Антуанетте, видевших в этом успехе «пощёчину» старшей линии Бурбонов од младшей, «Орлеанской» ветви (отец графа, тоже Луи-Филипп, носил титул герцога Орлеанского). Сторонники «двора» распускали слухи о трусости адмирала. Возмущённый этой несправедливостью, граф Луи-Филипп в октябре 1778 г. подал королю прошение об отставке. Тот удовлетворил его, не заметив, что приобрёл себе ещё одного врага.
В ряде иных морских сражений перевес также был на стороне французов. Кроме того, Британия терпела ущерб от действий небольшой каперской эскадры капитана Джона Пол Джонса, в течение всего 1778 г. атаковавшего британские порты и торговые корабли у самых берегов Англии.
Во Франции готовился специальный корпус для высадки на Британских островах. Впрочем, в его успех никто особенно не верил, помня высадку Субиза в 1759 г. (и особенно её эвакуацию), так что военный и морской министры постепенно склонялись к использованию солдат корпуса не в Англии, а в Америке. Особенно настаивал на этом посол Франклин.
В американских же владениях Франции произошли значительные политические изменения. 27 мая в своей резиденции в Сен-Луи скончался виконт де Сен-Луи Пьер Лаклед. Первому Интенданту и фактическому создателю Стражи Границы не пришлось увидеть окончательного триумфа своего дела, но он создал для этого прочный фундамент, так что теперь всё продолжало идти по накатанной колее, даже и без него. 5 июня 1778 г. Пограничное Собрание единогласно избрало новым, уже третьим Интендантом Границы полковника Шуто. Пасынок Лакледа, ставший после смерти своего отчима Вторым виконтом де Сен-Луи прибыл на Собрание, оставив свою армию на полковника Сен-Максана. Король, разумеется, утвердил это избрание – он не желал нарушать сложившихся традиций.
Текст королевского ордонанса о своём назначении Интендантом и производстве в генералы Шуто получил в лагере при Вэлли-Фордж, на северо-запад от Филадельфии, куда он отбыл сразу же по окончании Собрания. Дела военные требовали присутствия Интенданта при армии, а не в столице. Объединённая армия, между тем, готовилась к захвату Нью-Йорка. В июле 1778 г. она переправилась через р.Делавэр близ г.Трентон. Клинтон (сменивший Хоу на посту главнокомандующего) оставил Нью-Джерси без сопротивления. К этому же времени с севера по Гудзону к Нью-Йорку спустилась посланная Водрейлем канадская армия.
Клинтон оказался перед выбором – или защищать Нью-Йорк перед значительно превосходящими его франко-американскими силами или отступить. В принципе, он не опасался полной блокады – он мог рассчитывать на снабжение своей армии по морю. Но когда в море вблизи о.Манхэттен появился французский флот (всё та же эскадра адмирала де Водрейля), он пришёл к выводу, что оборона расположенного на острове города грозит полной гибелью его армии. Поэтому, не ожидая, пока французы и Континентальная армия окончательно запрут его в «манхэттенской бутылке», он покинул город и отступил по дороге на Бриджпорт в Коннектикуте. 18 августа 1778 г. в Нью-Йорк вступила Объединённая армия. Итак, к осени 1778 г. британцы потеряли больше половины контролируемой ими территории в Северной Америке. В довершение неудач Британии Стражам Границы сдался, в конце концов, Детройт.
Захватив Нью-Йорк, союзники не смогли прийти к согласию в отношении своих дальнейших действий. Вашингтон настаивал на дальнейшем наступлении в глубь Коннектикута, Шуто стоял за укрепление уже занятых позиций и ожидание французского десанта. Спор не закончился ничем, то есть стороны остались «при своём» – Шуто остался в Нью-Йорке, а Вашингтон с Ла Файетом (маркиз держался с американцами, а не со Стражами) выступили на Бриджпорт. Флот Водрейля также не поддержал Вашингтона и, как следствие, Клинтон в Бриджпорте мог свободно получать подкрепления из метрополии. Поход Вашингтона окончился неудачей – взять Бриджпорт Континентальной армии не удалось и она с большими потерями отступила обратно к Нью-Йорку.
Ещё одним пятном на «славном 1778 годе» оказалась новая смерть – на этот раз 4 августа смерть настигла многолетнего губернатора Новой Франции Пьера де Риго де Водрейля. Старый губернатор скончался в Квебеке. Людовик XVI колебался перед принятием решения о новом губернаторе для американских владений. Временным губернатором стал младший брат покойного губернатора Франсуа-Пьер де Риго де Водрейль – он и сообщил королю о смерти губернатора. Вообще, фамилия Водрейлей традиционно пользовалась большим влиянием во французским колониях – отец их обоих также был губернатором Новой Франции, а брат – губернатором французской колонии Сан-Доминго. Людовик освоился с мыслью оставить Новую Францию в ведении Водрейлей – это было близко его «феодальным» взглядам на устройство мира.
Тем временем наступила осень и затем зима – военные действия приостановились как из-за того, что обе стороны ждали подкреплений, так и из-за зимних холодов и снегопадов. Решающая схватка между враждующими сторонами наступила в апреле 1779 г. И французам и англичанам пришла в голову схожая мысль – высадить десант в тылу противника. Лорд Корнуоллис высадился в Северной Каролине, а маркиз Рошамбо – в Портсмуте, штат Нью-Гемпшир. Обоим десантам, как французскому, так и английскому, сопутствовал успех. Под Ньютауном в Северной Каролине Корнуоллис в кровопролитном сражении разбил армию под командованием генерала Бенджамина Линкольна, оборонявшую город. Следует отметить, что в этом сражении нашёл свою смерть мятежник «с другой стороны океана» –  бывший «садовник» Казимир Пулаский, после долгих скитаний по Европе бежавший в Америку и поступивший на службу к Вашингтону. Маркиз Рошамбо же с ходу захватил Портсмут и двинулся на Бостон.
Французский флот адмиралов де Грасса и де Водрейля сосредоточился на блокаде Бостона. Положение армии в Бостоне было тяжёлым, но она держалась, ожидая подхода главных сил Клинтона. Но сам британский генерал находился в ситуации «цугцванга» – любой его ход вёл к ухудшению ситуации. Выступи он на помощь Бостону – Шуто и Вашингтон неизбежно захватят Коннектикут. Останься он в Коннектикуте – в руки французов неизбежно попал бы Бостон, а он сам оказался бы в осаде. Конец его колебаниям положило известие разведки о движении по р.Коннектикут лодок с французами. Ему не осталось выбора – теперь он должен был прорываться на соединение с армией в Бостоне, альтернативой было бы окружение здесь же, в Бриджпорте. Он планировал перейти реку у г.Спрингфилд, но не успел – французы уже высадились на противоположной стороне реки и успели установить там артиллерию. Сражение 3 мая при Спрингфилде закончилось для Клинтона неудачей – ему не удалось форсировать реку. Пока он искал новое место для переправы, союзники взяли Бриджпорт и продвинулись далее, отрезав Клинтона от моря. 25 мая, осознав безнадёжность своего положения, генерал Генри Клинтон согласился сложить оружие.
Дальнейшие события развивались лавинообразно. Узнав о капитуляции Клинтона под Спрингфилдом, 6 июня 1779 г. гарнизон Бостона капитулировал перед войсками Рошамбо. Узнав о капитуляции армии на севере, лорд Корнуоллис поспешил к побережью – эвакуироваться в метрополию, пока французский флот не отрезал его. Линкольн обязался не препятствовать эвакуации британских войск морем. 12 июля последний британский солдат покинул территорию Соединённых Штатов. Война закончилась. Дипломатические переговоры между Францией, Великобританией и Соединёнными Штатами длились ещё год, но ничего принципиального не внесли – независимость США стала свершившимся фактом. 3 сентября 1780 г. в Версале был заключён трёхсторонний договор. Франция получила ряд территорий, в частности Детройт (снова переименованный в «Поншартрен») и земли вдоль южного побережья Великих Озёр, а также север провинции Массачусетс. Главное же заключалось в том, что Великобритания на конец-то признала независимость республики Соединённых Штатов Америки. Новый Свет преобразился до неузнаваемости.

0

378

Щелчок по носу

Все бури и грозы, все конфликты и войны, сотрясавшие Европу последние почти что полвека, казалось, чудесным образом обходили стороной Австрийскую Империю. Швеция воевала с Данией, Цесарство – со Швецией, французы били англичан, турки – поляков, но никто не рисковал «задираться» с Австрией. Знающие люди, впрочем, понимали, что чудеса здесь ни при чём, причина в политике, в течение многих десятилетий сознательно проводимой сменявшими друг друга кабинетами в Вене. Там (уже, можно сказать, традиционно) считалось, что своих стратегических целей великая держава вообще, а Австрия в частности, может добиться, не принимая участия в военных действиях.

За долгие годы мира австрийский гофкригсрат принял концепцию «внутренней силы» («die Innenkraft»), согласно которой сильная армия нужна Австрии не для того, чтобы вести войну, а для того, чтобы иметь возможность эту войну вести. С первого взгляда разницы никакой, но «дьявол скрывается в тонкостях». Австрийцы не собирались вступать в вооружённый конфликт с соседями – они собирались «выгодно продать» соседям своё неучастие в войне против них.

Концепция эта, следует отметить, никогда не была сформулирована официально. Просто с течением времени разговоры о «внутренней силе» говорили всё более и более часто всё более значительные лица, пока, наконец-то, не начал употреблять этот термин в своей переписке с императором Иосифом II сам глава венской внешней политики граф Кауниц. Политика «внутренней силы» устраивала в Австрии всех: и поддерживаемую молодым императором «партию Просвещения» («Aufklärungspartei») и пользующихся покровительством старой императрицы Марии-Терезии консерваторов. Все сходились на том, что империя должна быть сосредоточена на своих внутренних делах, не отвлекаясь на дорогостоящие и рискованные внешние конфликты.

«Внутренние дела» заключались в «перетягивании каната» между сторонниками Просвещения «à la française» (т.е. опирающихся на идеи французских просветителей) и державшимися «старых добрых порядков» консерваторами. Несмотря на то, что «просветители» имели большое влияние в литературе, в сфере политики «консерваторы» держались крепко. В самом деле, зачем, говорили они, нужно проводить какие-то там реформы, раз и без них государство одерживает успех за успехом на международной арене, а его подданные богатеют? Действительно, за десятилетия мира значительно выросли доходы как дворянства, так и буржуазии.

Такое положение дел привело к своеобразному «замораживанию» политической борьбы в империи – богатеющая буржуазия с завистью смотрела на привилегированную позицию дворянства, но пока что была удовлетворена тем, что имела, а дворянство, хоть и подозрительно косилось на всё возрастающую экономическую позицию буржуазии, тоже было пока что удовлетворено своим положением. Тем не менее, некоторые вопросы вызывали в образованном обществе громкие дискуссии.

Таким вопросом стал в последние годы правления Марии-Терезии вопрос о свободе вероисповедания и связанный с ним вопрос о ликвидации ордена иезуитов. Ещё в 1773 г. Папа Климент XIV объявил об упразднении ордена и заключил его последнего генерала в тюрьму. Тем не менее, в каждой стране этот вопрос решался самостоятельно, исходя из своих собственных соображений. В Австрии мнения разделились: Иосиф II стоял за «кассацию» ордена, а его мать – за его сохранение. Иосиф был только соправителем, так что последнее слово в этом вопросе осталось за Марией-Терезией и «консервативной партией».

Так обстояли дела в Австрии, когда в декабре 1777 г. в Мюнхене скончался от чёрной оспы баварский герцог Максимилиан III Виттельсбах. Поскольку герцог умер, не оставив прямогь наследника, его смерть означала переход Баварии в руки пфальцской ветви династии Виттельсбахов.

Австрию такой  исход дела не удовлетворял. Иосиф II, будучи сам свойственником покойного Максимилиана в качестве мужа его  сестры Марии-Жозефы, тоже высказал свои претензии до Баварии. Это была не прихоть, а продолжение всё той же политики «внутренней силы» – усиления австрийской позиции в Германии без войны. Тем не менее сын проявлял в отношении мюнхенского трона больший энтузиазм, чем его мать. Иосиф II достиг первого и, казалось, решающего успеха в развернувшейся вокруг опустевшего трона игре: он договорился с наследником Максимилиана – герцого  Пфальцским Карлом-Теодором. Герцог относился к своему новому наследству достаточно безразлично и согласился уступить Нижнюю Баварию императору взамен за некоторые территории в Австрийских Нидерландах. Австрийская армия вступила в Нижнюю (т.е.Восточную) Баварию. Единственная, как казалось из Вены, великая держава, имевшая интерес в противодействии Австрии – Франция, была, во-первых, в союзе с Австрией (королевой французской была сестра Иосифа Мария-Антуантта), а во-вторых, была связана войной с британцами и  могла себе позволить конфликт ещё и на суше.

У такого «сердечного согласия» оказалось, увы, достаточно противников. Дело в том, что у Карла-Теодора уже был наследник – герцог Пфальц-Цвайбрюккенский Карл-Август, племянник покойной королевы Франции Генриетты-Каролины. Он, кроме того, был женат на Марии-Амалии, сестре герцога Саксонского Фридриха-Августа. Соответственно, герцог Саксонский решил поддержать права своего шурина в «деле о баварском наследстве». Формальным поводом вмешательства иностранных дворов послужило обращение вдовы покойного Максимилиана к цесарю Александру, она выражала своё недовольство передачей наследства её мужа императору и поддерживала кандидатуру Карла-Августа.

В конфликте зе баварское наследство Цесарство и Саксония выступили единым фронтом – как-никак супругой цесаря была тётя Фридриха-Августа Мария-Кунигунда. Цесарева обладала исключительной «деловой хваткой» и сообразила, какие выгоды может извлечь Цесарство Многих Народов из разногласий в семействе Виттельсбахов, едва ли не раньше от своего супруга. Не без её совета Александр принял решение официально поддержать протест Фридриха-Августа и оспорить претензии императора. На границу с австрийской Силезией выдвинулось войско под командованием генералов Браницкого и Суворова.

Само это назначение свидетельствовало о серьёзности намерений Александра Собесского. Суворов уже успел к этому времени получить известность, как сторонник решительных действий и настутельной тактики. Ксаверий же Браницкий же был единственным человеком, кто был в силах Суворовым управлять и вообще выдержать рядом с таким подчинённым. Ко всему, он, хоть и не был великим тактиком, обладал великолепными адмнистративным способностями и, вне всяких сомнений, наилучшим образом обеспечил бы для наступления Суворова крепкие тылы. Это был, говоря образно, идеальный «тандем завоевателей».

Тем не менее, канцлер Кауниц не увидел в этом шаге своих польских оппонентов ничего из ряду вон выходящего. Австрия привыкла к тому, что никто не рискует вступить с ней в непосредственное военное противоборство. Кауниц и его император были уверены в собственной «внутренней силе» и не прислушались к возражениям Марии-Терезии, стремившейся к достижению приемлемого компромисса. Сама императрица, впрочем, тоже не проявила достаточной решимости и не воспользовалась правом вето в отношении решений своего сына-соправителя.

В июле 1778 г. Суворов во главе 80-титысячной армии выступил из-под ченстоховской крепости Ясна Гура, перешёл силезскую границу и, не тратя даром времени, двинулся прямо на Оппельн. Противостоящий ему принц Альберт Саксен-Тешенский (брат цесаревы Марии-Кунигунды, муж сестры императора Иосифа и имперский фельдмаршал) попытался преградить ему путь на речке Малапане, около 20 км на восток от Оппельна, но потерпел поражение, понёс большие потери и отступил, в дальнейшем не  предпринимая активных действий. 14 июля Оппельн сдался Суворову, который, впочем, не стал «почивать на лаврах», а продолжил наступление вдоль реки Одер на Бриг (16 июля), Олау (18 июля) и, наконец, 19 июля 1778 г. кавалерия Суворова заняла Пресслау. Гарнизоны всех этих силезских городов, следует отметить, были так шокированы темпом польского наступления, что сдались без всякого сопротивления. Достаточно припомнить, что Олауэрские Ворота (Ohlauer Tor) в Пресслау, через которые вступил в город гусарский эскадрон суворовского авангарда, даже не были заперты.

Таким образом, уже в самом начале войны Цесарство одержало ряд важных побед, взяв под свой контроль среднее течение Одера. Австрийская армия оказалась не в состоянии перейти от мира к войне. Расчёт на «внутреннюю силу» не оправдался – теперь Австрии предстояло защищать свою позицию на полях реальных сражений. Здесь её, однако, подстерегали очередные неудачи: пока император Иосиф во главе своих сил медленно и осторожно двигался от Глатца к Пресслау, Суворов форсированным маршем двигался ему навстречу.

Их встреча при Франкенштейне оказалась для Иосифа полной неожиданностью – причём неожиданностью двойной. Подойдя к воротам города, он обнаружил, что они закрыты, а на стенах развеваются цесарские знамёна с белыми орлами. Это была первая неожиданность. Придя к выводу, что город захвачен небольшим польским отрядом, император приказал начать штурм Франкенштейна. И здесь он заметил, как напротив его   правого фланга из-за небольшой рощи появляются сначала всадники, а затем и гренадеры со штыками наперевес – главные силы Суворова. Это стало ожиданностью второй и на 25 июля 1778 г. последней. В этот чёрный день императорская армия потеряла до 15 тысяч человек убитым и раненым из 90. С остатками армии император отступил в Богемию и расположился между Находом и  Кёнигсгретцем.

Столь неудачное течение сражения под его личным командованием настроило Иосифа II на мирный лад. Он отправил письмо Браницкому, где предлагал заключить двухмесячное перемирие. Суворов был готов атаковать императорский лагерь под Кёнигсгретцем, но Браницкий, считавший, что с завоеванием Силезии его миссия выполнена, остановил своего жадного славы подчинённого. Его заслуги были, впрочем, оценены цесарем, присвоившим Суворову чин генерала пехоты, в то время как его начальник получил давно вожделенный чин гетмана.

Переговоры, начавшиеся в перешедшем в польские руки Пресслау, шли легко и завершились успехом – основой их было уже установленное силой оружия статус-кво, нуждавшееся только в окончательном дипломатическом оформлении. Силезия, завоёванная силой оружия, безоговорочно становилось частью Цесарства Многих Народов. Позже она была преобразована в Силезскую Комиссарию, а её столица вместо старого названия «Пресслау» получила звучное латинское имя «Вратиславия». Нижняя Бавария, в соответствии с соглашением с Карлом-Теодором Виттельсбахом, переходила во владение Австрийской Империи. Кроме того, ввиду того, что Австрия понесла территориальные потери на востоке, Мария-Терезия и Иосиф потребовали себе дополнительную компенсацию на западе, а именно город Мюнхен. Карлу-Теодору за уступку его столицы («на всякий случай» уже занятой к этому времени австрийской армией по приказу Марии-Терезии) должна была быть выплачена денежная компенсация. Компенсации должны были быть выплачены также Карлу-Августу и Фридриху-Августу. Разногласия великих держав завершились полным взаимопониманием сторон. Правда, у австрийского канцлера осталось неприятное впчатление, что его государство получило обидный щелчок по носу.

Отредактировано Московский гость (05-05-2013 23:11:10)

+2

379

Московский гость написал(а):

Противостоящий ему принц Альберт Саксен-Тешенский (брат цесаревы Марии-Кунигунды, муж сестры императора Иосифа и имперский фельдмаршал) попытался преградить ему путь на речке Малапане, около 20 км на восток от Оппельна, но потерпел поражение, понёс большие потери и отступил, в дальнейшем НЕ предпринимая активных действий.

Очень рад, что Вы вернулись к этому проекту.

+1

380

Старый Империалист написал(а):

Очень рад, что Вы вернулись к этому проекту.

Так я его и не оставлял, просто писал ещё одну иллюстрацию для разбавления сухого таймлайна.

0


Вы здесь » В ВИХРЕ ВРЕМЕН » Лауреаты Конкурса Соискателей » Михаил Токуров "Любимый город"