Тупо смотрю на вновь закупоренную дверь.
Вчера Мизгирь остался в личном жилище. Я ожидал, что непросто будет объяснить питомцу о предназначении нового строения, но он как-то сам решил присвоить его себе. Или все же достаточно отчетливо прочитал мои мысли. Уходя спать, видел, как летун возится внутри будки, напоминающей скорее ангар, постоянно что-то поправляя и подвязывая. Засыпая, думал о том, что надо бы подыскать какие-нибудь подходящие широколистные растения, чтобы покрыть постройку от дождя.
И вот вновь обнаруживаю дверь наглухо замурованной серым полотном. Откуда только у него столько нити берется? Наверняка сожрал все мясные запасы. Кстати, надо что-то делать с его хвостом, чтобы мог сам бегать в лес охотиться. Схожу сегодня к Вааку… М-да, схожу, только надо сперва выбраться из дома. Разрубить полотно топором? Жалко портить. А аккуратно срезать не получится – не берет его никакое острое лезвие. По крайней мере, моих усилий на это не хватит. Жаль, что здесь нет такой замечательной вещи, как замки-молнии. Вклеить бы такой в эту занавеску, чтобы стах не переводил напрасно нить. Интересно, как он плетет такие плотные полотна?
Стучу по туго натянутой мембране, словно по барабану. Тут же раздается топот многочисленных ног, взбегающих по порожкам. Полотно с верхнего правого края начинает отклеиваться.
- Стоп! – кричу, когда остается приклеенной только верхняя грань. – Пусть останется так. Чего мигаешь? Пусть висит занавеска.

В мастерскую Ваака зашли по пути на охоту. Ваал сегодня охотился вместе с отцом и старшим братом, Боат куда-то запропастился, в итоге Мизгиря я сопровождал один.
Выйдя со двора, увидел кузнеца, окликнул и объяснил проблему. Тот осмотрел хвост зверя, деловито, без всякой боязни помял его, заставив летуна возмущенно пискнуть, и предложил проследовать в мастерскую.
И мастерская, и кузница находятся на краю села. Вырублены они так же в плодах зуха, семена которых кузнец получил в свой День Определения Пути.
В глаза сразу бросилось приспособление, несомненно являющееся весами. Нечто вроде гигантской ложки, размером с хорошую сковороду,  надето на метровую треногу. Длинный рычаг уравновешивает чашу. На конце рычага крючок, явно приспособленный для подвешивания грузов, которые лежат тут же в виде разного размера металлических кубиков с круглыми ушками. Подвижность рычагу обеспечивает шаровая опора.
- Вот, - указываю на грузы. – Вот с таким же колечком, только круглый и с шипами.
- Думаешь, твой летун сможет надежно ухватить хвостом за кольцо? – спрашивает Ваак и, видя мою нерешительность, предлагает: - Бери груз, какой считаешь нужным, и попробуй заставить своего зверя воспользоваться им.
Не знаю, какой вес по силам хвосту Мизгиря, поэтому выбираю груз размером немного больше кулака. Выходим во двор, и я заставляю питомца ухватить кольцо хвостом. Тот стоит, как обычно задрав хвост с висящим теперь на нем грузом  кверху, и непонимающе мигает глазами. Пытаюсь объяснить ему, что необходимо ударить хвостом по земле. В ответ никакого понимания. Абсолютно. Даже удивительно. Порой кажется, будто он способен читать мои мысли, особенно когда кладу руки на хитиновую спину. Но вот сейчас все бесполезно – и уговоры, и попытки ментального внушения.
Ваак ехидно усмехается.
- Он не понимает, зачем колотить землю, - оправдываю летуна. - Вот если бы тут был древ, или какой змей покрупнее, Мизгирь грохнул бы его грузом, не спрашивая разрешения.
- Предлагаешь сбегать в лес и поймать ему древа? – продолжает усмехаться кузнец.
- Зачем? Он сам его поймает. Мы как раз идем на охоту. Не желаешь присоединиться? Или хотя бы груз одолжишь для испытаний?
- Я не охотник, - решил было отказаться Ваак, но тут, судя по прищурившемуся левому глазу, его посетила какая-то мысль. – Но одолжить груз, пожалуй, могу в обмен на пару-тройку взрослых древов. И сам пойду с вами. Надо же посмотреть, как лучше изготовить оружие для, ха-ха, хвоста, если вдруг твой звереныш сумеет им воспользоваться.
Если бы стор знал, как долго придется ему искать свой драгоценный груз среди густых лесных зарослей…

  Мизгирь так и несет квадратную гирю на хвосте всю дорогу до леса.
- Может забрать у него груз, - предлагает кузнец, волнуясь за свою вещь.
- Пусть привыкает, - отмахиваюсь, делая вид, что не понял сути переживаний.
  Летун спокойно семенит мимо любопытных глаз слизня, висящих над кустом у края втягивающейся в лес широкой тропы, но, миновав опушку и оказавшись под сенью высоченных деревьев, начинает скрежетать челюстями и нервно попискивать. Хвост дрожит от напряжения. Зверь явно почуял дичь.
По опыту прошлой охоты, когда его сопровождал здоровяк Ваал, Мизгирь изображает из себя лишь ищейку. Подбежав к низко свисающей толстой ветке, он яростно мигает глазами и указывает в листву хоботом. При этом челюсти его скрежещут так, что начинаю переживать – не стер бы их в порошок. Надо же как быстро местные стахи привыкают к халяве!
- Нет, дорогой, - похлопываю восьмилапого по спине, - охоться самостоятельно. Теперь ты вооружен и можешь легко сделать из древа отбивную.
Объяснив питомцу ситуацию, с демонстративно-равнодушным видом отхожу к наблюдающему за ситуацией кузнецу.
Летун подбегает следом, вызвав очередную ехидную ухмылку у Ваака, и начинает сигнализировать о своем непонимании всеми доступными способами.
- Вот, - раздраженно берусь за хвост пониже груза и с силой бью гирей себе по левым ладоням. – Вот так. Вот так. Понял?
Пискнув, халявщик еще какое-то время гоняет по короне глаз раздраженный огонек, затем срывается с места и, подлетев к ветке, резко выхватывает хоботом из листвы длинное зеленое тело.
Ого! Да это не древ. Это какая-то более крупная порода. Экземпляр не менее метра.
Пиявка продолжает держаться присоской за ветку. Мизгирь в азарте тянет жертву, вспахивая лапами землю. Наконец изгибает хвост и тюкает грузом по змею. Вероятно сообразив, что груз не шип, и просто так проткнуть пиявку не получится, летун размахивается как следует, намереваясь припечатать со всего маху…
Смущенно кашляю, видя, как сорвавшаяся с хвоста гиря, будто выпущенный из пращи камень, сбивая листву и мелкие ветки, улетает в непролазные заросли. Судя по покрасневшему лицу кузнеца, он очень страдает от незнания простых и понятных земных русских матерных слов. Кстати, за все время прибывания в этом мире, единственное ругательство какое слышал – это «самка чика». Может, сейчас услышу что-нибудь новенькое?

Оставив Мизгиря играть с детишками на улице, поднимаюсь по порожкам родительского дома. Отец точит лезвие топора бруском каменного дерева. При моем появлении прекращает работу и, отпив воды прямо из кувшина, спрашивает:
- Ты сегодня опять занимался своими выдумками? Сторы уже посматривают на тебя, как на блаженного.
- Однако это не мешает им пользоваться пилами и рыскать по окрестным лесам в поисках летунов, - не сдерживаюсь от пререкания, вспоминая Трома с Роамом, которые весь последний месяц почти не показывались в селении, одержимые желанием заиметь ручного стаха.
- Почему ты прекратил совершенствовать владение оружием? Ты по-прежнему желаешь стать воином? Или, как и охоту, хочешь и это дело поручить своему зверю? Говорят, ты учишь его метать камни и сражаться булавой – оружием степных дикарей?
- Но, отец, я восстановил свои былые навыки. И, поверь, продолжаю их совершенствовать, но во взаимодействии с Мизгирем. Не вижу ничего плохого в том, что тот, кого всегда считали врагом, станет не только другом, но и боевым товарищем стора.
- Боевым товарищем? Ты говоришь о стахе, как о разумном, как о сторе. Может, ты и доверяешь ему больше, чем своим товарищам?
- Нет, конечно, отец. Я не знаю, как тебе это объяснить. Прошу тебя пока просто поверить.
Я действительно не знаю, как объяснить свое отношение к восьмилапому другу Стику, выросшему в мире, не знающем таких понятий, как верный пес и боевой конь? Как передать ему те чувства, которые испытывает хозяин к своему верному питомцу? Ведь даже на Земле далеко не каждый человек смог бы понять, как можно доверять псу больше, чем большинству из окружающих людей, как можно плакать над трупом умершей лошади, выросшей на твоих глазах из забавного жеребенка.
- Возможно дело и правда в том, что ты избран создателями, - вздыхает отец. – Видел, утром в твой дом заходил Гоат. Что-то слишком часто вокруг тебя крутится этот толстый прохиндей.
- Как раз по этому поводу я и зашел посоветоваться, - радуюсь смене разговора.
- Что нужно лавочнику?
- Он предложил сопровождать его в походе за товаром. Предлагает оплату в полтора раза больше против обычного. Правда, я не знаю размер обычной оплаты. Вот, пришел за советом.
- Сопровождать в походе торговца – неплохая практика для молодого стора, готовящегося избрать Путь Воина, - одобрительно кивает Стик с таким выражением, будто мне предложили сходить в ближний лесок поохотиться на древов. – Но что-то не пойму, отчего вдруг этот сквалыга решил заплатить тебе больше? Может, ты не так его понял?
- Нет, отец. Я-то как раз прекрасно его понимаю. В поход я пойду с Мизгирем, который увезет в колеснице груза ровно столько, сколько сможет вместить повозка, и вес, который в состоянии выдержать колеса. Конечно, придется выбирать более проходимую дорогу, но от этого и другим будет легче. В любом случае, благодаря стаху Гоат может взять в два раза больше товара, против обычного. К тому же, и как воин, в случае нападения, стах чего-то стоит. Правда он весь месяц своей сознательной жизни провел среди сторов, воюя лишь со змеями во время охоты, поэтому может статься, что не решится нападать на других сторов, даже если те окажутся врагами. Но уверен, что один вид сопровождающего нас стаха, пусть и совсем молодого, заставит призадуматься каждого любителя легкой поживы.
- Да-а, - протягивает отец. – Гоат нигде не прогадает. Если твой зверь не сбежит по дороге, то выгода очевидна. Получается, не так-то много он тебе и предложил.
- А я думаю согласиться за обычную плату. Не нужна мне лишняя половина, - решительно хлопаю по коленкам правыми ладошками и, заметив взметнувшиеся брови на лице стора, добавляю: - А вот за Мизгиря возьму с Гоата еще полторы платы. Я, конечно, понимаю, что по справедливости надо бы взять пять долей, но надеюсь, что лавочник в свою очередь скинет цены на привезенный товар для всех селян. Так вот я и зашел к тебе, отец, чтобы узнать - сколько обычно платят за такой поход?
Какое-то время Стик смотрит на меня, задумчиво вертя в пальцах брусок каменного дерева, и, наконец, говорит:
- Ты мыслишь не как будущий воин, а как торговец…

За прошедший месяц Мизгирь заметно подрос. Хитиновое покрытие утратило первоначальный блеск. На одной из лап осталась заметная вмятина после сомкнувшихся в предсмертной хватке челюстей полутораметрового змея.
К панцирю молодого стаха теперь приторочена сумка с шипастой булавой. Это была идея Боата. Когда я рассказал о неудачном эксперименте с гирей, он тут же заявил, что знает какое оружие подойдет летуну.
- Ваал, покажи-ка, как ты с Мизгирем перетягиваешь палку, - обратился Боат к здоровяку.
Вообще-то я и сам не раз наблюдал за этой забавой. Ваал брался за конец метровой палки, Мизгирь обвивал хвостом другой конец, и они изо всех сил пытались перетянуть друг друга.
- Ну и что? – спросил я тогда Боата, глядя на упирающихся соперников.
- Видишь, как крепко держит хвостом палку?
- Ну?
- К шару нужно приделывать не петлю, а рукоять. Понял? Мизгирю нужно нечто вроде булавы, которыми орудуют степняки.
Через час я вырубил деревянную колотушку, а на следующий день летун уже колотил ею пойманную дичь. Того древа все же пришлось добить Ваалу, так как удары деревянной дубинки лишь слегка оглушали живучую пиявку, но к вечеру я уже подробно обсудил с кузнецом размер и вес будущей булавы.
Влепив первый раз булавой точно в челюсти крупного древа с такой силой, что те просто вылетели с обратной стороны, прорвав крепкую зеленую шкуру, Мизгирь буквально влюбился в новое оружие. Он несколько суток не выпускал булаву из хвоста, пока тот же Боат не посоветовал приторочить к панцирю стаха сумку.
Чехол изготовили из старого сапога и привязали нитью к боку летуна так, чтобы тому удобно было вкладывать и доставать булаву. Смекнув в чем дело, тот сместил сумку слегка выше, чтобы не мешала ногам, и подклеил для надежности клейким веществом.
Меж тем, помня о том, как лихо питомец зашвырнул в чащу груз, я временами задумывался о возможности научить его метать подобные гири в цель. Главным аргументом против была дороговизна самих снарядов. Решение пришло, как водится, случайно. Во время очередной охоты взбираясь по склону каменистой сопки пнул подвернувшийся под ноги небольшой осколок породы. Тот отлетел в густой куст, спугнув прятавшегося хита. Заставившее меня вздрогнуть мелькнувшее в воздухе серое тело сыграло роль ньютоновского яблока, породив идею.
Подобрал несколько булыжников, нагрузил ими стаха, а по возвращении домой, обвязал один из них нитью, оставив свободной небольшую петлю. Как и следовало ожидать, добиться от Мизгиря, чтобы он согласился метать хвостом камни, оказалось делом нелегким. И когда первый снаряд взвился в воздух и поднял фонтан пыли почти в трехстах шагах, я разразился непонятным для друзей криком «ура». Однако, восхищенные неожиданным результатом, они искренне радовались вместе со мной, громко нахваливая восьминогого друга.
Летун, в свою очередь возбудившись от общей веселья, некоторое время радостно мигал глазами, попискивая и даже трубя в хобот. Затем, догадавшись о причине нашего восторга, стремглав сбегал и принес заброшенный снаряд.
Во второй раз камень улетел не так далеко, зато взлетел гораздо выше.
Дальнейшие испытания показали, что до попадания в цель Мизгирю еще далеко. Разве что в такую крупную, как созревший плод зуха. Да и то, существовала большая вероятность промаха. Зато заготовленные восемь булыжников он метал с такой скоростью, с какой мы успевали навешивать их на хвост.