Поздравляю.

12 июля 1941 года. Обершютце Вальтер Бирхофф.
Солдаты потрясенно замолчали, когда увидели равнину.  Еще позавчера она зеленела под рыжим солнцем. Над ней пели песни жаворонки.
Сейчас же…
Словно взбесившийся великан-людоед здесь отпраздновал именины. Ни одного ровного метра земли. Воронки, груды чернозема, дымящиеся угли, вывернутые наизнанку куски металла, расколотые бетонные глыбы, из которых кривыми пальцами торчала арматура. А в смрадном воздухе, вместо жаворонков, давящая на уши тишина.
- Да… Вот кому-то приборки предстоит… - покачал головой младший Ганс.
- Ну что стоим, ребятки? Вперед, - скомандовал унтер-офицер.
Солдаты шли цепью, прочесывая поле боя, в поисках живых. Но живых не было. Здоровенные гаубичные «чемоданы» перепахали вдоль и поперек все поле, обрушив стенки противотанковых рвов и завалив траншеи прикрытия.
На флангах, правда, иногда вспыхивали короткие перестрелки, порой слышались одиночные выстрелы. В зоне действия взвода Ковальски пока все было тихо. Если органика и попадалась, то неизвестного происхождения.
- Как подгоревшие шницели, - хихикнул второй Ганс.
Бирхофф кивнул. Тошнота отвращения, появлявшаяся в первые дни пребывания на фронте, давно исчезла. Он уже перестал удивляться выдумкам старухи Смерти и сестры ее – Войны.
- Интересно, - вдруг сказал Ковальски. – Почему русские свое предполье не прикрыли минными полями?
- Может они и прикрывали. Артиллерия вспахала и все, - пожал плечами Бирхофф.
- Это вряд ли. Помнишь, мы тут позавчера ползали?
Вальтер оглянулся. Память художника его не подвела. Хотя пейзаж изменился неузнаваемо, вроде бы, но складки местности не срыть даже гаубицами. Вот, например, тот небольшой пригорок, похожий на женскую грудь. Правда, снаряд страстно отгрыз от него изрядный кусок, но узнаваемо. Вальтер хихикнул, когда, присмотревшись, увидел на вершине пригорка горку не то земли, не то еще чего. Прямо сосок получился!
- Помню, конечно, - повернулся Бирхофф к унтер-офицеру. – И что с того?
Вдруг леденящая волна страха накрыла рядового. Кожа на затылке и спине покрылась мурашками. Еще пару недель назад он стал бы раздумывать: а не покажется ли он трусом в глазах боевых товарищей? Сейчас он просто упал на землю. Упал вместе с Ковальски. Унтер-офицер увидел изменившийся взгляд своего ординарца и тоже не стал раздумывать. И только после этого он скомандовал:
- Ложись!
Солдаты послушно попадали.
И…
И тишина. Ничего. Совсем ничего.
- Показалось, - смущенно сказал Бирхофф. – Голову лечить пора.
Вместо ответа, унтер, улыбнувшись, похлопал парня по плечу:
- У тебя профессиональная паранойя, дружище. Я тебя поздравляю. Ты стал настоящим солдатом.  Что разлеглись, свиньи? Вперед!
Первым поднялся младший Ганс, как всегда улыбаясь:
- Что, Вальтер? Пора штаны…
Внезапно он шатнулся, словно кто-то его ударил по затылку, замер на мгновение и упал навзничь. Почти одновременно раздался хлесткий выстрел.
- Снайпер! – заорал кто-то из солдат. А старший Ганс бросился к напарнику. И в этот момент Вальтер понял, почему его накрыло страхом. Та точка на пригорке оказалась человеком. Уже поворачиваясь к унтер-офицеру, Бирхофф заметил шевеление. Заметил, но не осознал его. Отреагировало только тело.
- Вот он! – заорал Бирхофф и открыл огонь по пригорку. Вместе с ним открыл огонь и взвод. Кто из них убил Ивана – не важно.
Старший Ганс стоял на коленях перед телом напарника. Тяжелая пуля пробила стальной шлем и затылочную кость, оставшись внутри черепа. Лицо второго номера не пострадало. Он просто удивленно смотрел в смрадное небо.
- Идем, Ганс, - положил руку на плечо пулеметчика Ковальски. – Идем работать. Вечером его похороним.
Тот молча кивнул, встал, стряхивая с колен землю, подхватил пулемет и вопросительно посмотрел на командира взвода.
- Эй! Вилли! – подозвал унтер-офицер долговязого парня. Как его звали по-настоящему, никто не помнил. А Вилли потому что фамилия такая. Виллибальд. Долговязый поправил круглые очки указательным пальцем и подбежал к командиру.
- Теперь ты вторым номером будешь.
- Хорошо, - согласился Вилли.
Ганс мрачно посмотрел на нового напарника:
- Не подведи. Не то лично убью.
Очкарик ничего не ответил, подхватывая коробки с пулеметными лентами. 
- Вперед, парни! И стреляйте на каждый подозрительный звук. Лучше быть живым и обосранным, чем мертвым и храбрым!
Взвод двинулся вперед.
Теперь Вальтеру начало казаться, что мертвое поле совсем не мертвое. Что за каждой кучей земли, в каждой воронке прячется русский солдат, держа их на мушке. Следуя советам Ковальски, он без раздумья и промедления стрелял туда, куда хотелось выстрелить.
Молчал только пулемет. Ганс не видел для себя достойных целей.
- Что ты там про мины говорил? – подошел Бирхофф к унтеру.
- Позавчера тут ползали – мин не было. Понимаешь? Вот это и странно. Вообще, тебе русские мины попадались за этот месяц? Что-то тут не так.
- Это же хорошо, что не попадаются, что ты волнуешься?
- Это хорошо, - согласился Ковальски. – Это значит, что русские совсем не готовились к войне. И это значит, что мы скоро закончим эту войну.
- Большевик! – заорали на правом фланге взвода.
- Так пристрелите его! – рявкнул в ответ Ковальски. Но несколько суматошная пальба началась еще до его приказа.
Ковальски быстрым шагом пошел на правый фланг, за ним побежал и Бирхофф, перепрыгивая через груды земли.   
- Что тут у вас?
Командир четвертого отделения, показывая стволом карабина на еще одного убитого русского, сказал, удивленно:
- Представляешь, командир. Встает из воронки смотрит и молчит. Оружия нет, но и руки не поднимает. Стоит и смотрит.
- Контуженный, - предположил Вальтер.
- Может, надо было в плен взять? – спросил отделенный.
Ковальски махнул рукой:
- Пристрелили и пристрелили. Не бери в голову, чай не шлюха. Да и шлюхи не все туда берут. Вперед, камрады!
Но не успели пройти еще несколько метров, как из очередной огромной воронки высунулся еще один русский. Черный как негр, в лохмотьях, он поднял винтовку и хладнокровно прицелился в лицо Бирхоффу. Обершютце замер, глядя в одноглазый лик смерти.
Большевик выстрелить не успел. Его свалила пуля, выпущенная Виннету:
- Третий! – похвастался счастливый Швайнштайгер.
- Не спи, Вальтер! – зло рявкнул Ковальски. – Мне не нужен дохлый ординарец! Взвод, перебежками!
- Эй, свинтус! – окликнул довольного Виннету Бирхофф.
- Что?
- А второго ты когда успел?
- Вчера. Не помнишь, что ли?
- Ааа… А первого?
- Да дома еще. У папы друг работает в исправительном лагере комендантом. Под Бухенвальдом. Слышал про такой городок?
- Неа, - ответил Вальтер, лежа на пузе и глядя через прицел на перебегающих вперед бойцов из второго отделения.
- А мы туда в гости ездили. А у папиного друга из лагеря сбежал заключенный. Тогда мы устроили псовую охоту. И я его первым подстрелил. Но это было легко. У него красный треугольник был на груди. Далеко видно.
- Хватит болтать, Швайнштайгер. Делом займись! За мной!
Перебежками медленнее передвигаться. Но надежнее, чем идти пригнувшись. 
По мере продвижения сквозь бывшие линии обороны сопротивление Иванов возрастало все больше и больше. То там, то тут они вставали словно из под земли, делали один, иногда два выстрела: больше не успевали. Но и немцы несли потери. Санитары взводов то и дело оттаскивали раненых в тыл.  Убитых оставляли на поле. Работы у похоронной команды прибавится. Русские почти всегда стреляли в голову. Вот только у соседей случилось ЧП. Единственный поднявший руки Иван вдруг разжал кулак и бросил себе под ноги гранату.
- Так мы никогда не доползем до Москвы, - помрачнел Ковальски. Наблюдая как санитары тащат стонущих солдат в тыл. – У нас солдат не хватит. 
- Надеюсь, что русские закончатся быстрее, - вздохнул Бирхофф.
Ковальски иронично покосился на своего подчиненного:
- Надежда это все, что есть у тебя?
Вальтер не успел ответить. Ожили пулеметы ДОТа, располагавшегося в глубине третьей линии обороны.
Наученные горьким опытом пехотинцы немедленно залегли, а потом стали отползать. Пусть штурмовые группы саперов разбираются с этими вурдалаками.

Странно, но я, почему-то. пишу с удовольствием. Сначала было отвращение, а сейчас вот именно удовольствие получаю.

через дефис

запятая, наблюдая