Здесь вы можете обсудить фантастическую и историческую литературу.
III.
В один из последних мартовских дней 1887-го года от Рождества Христова, в четверг, поздно вечером (скорее, даже ночью), в умывальной комнате Морского Училища, - той, что на втором этаже, рядом с ротными комнатами пятой и шестой рот, - состоялось тайное собрание 5-й роты. Присутствовали не все - в умывальню явилось, дай Бог, половина кадетов; остальные, как и положено, сладко спали. Стрелки часов давно переползли за полночь, а так что собравшимся, застань их здесь один из офицеров-воспитателей, грозили теперь дисциплинарные взыскания - не очень, впрочем, серьезные. Воспитанники старших рот, именовавшиеся не кадетами, а гардемаринами, проводили ночные собрания в фехтовальном зале; там же изредка случались и дуэли. Проходили они на учебных эспадронах со снятыми пуантаре* и заканчивались, как правило, ссадинами и легкими рубцами; выяснять отношения на кулачках у гардемаринов было не принято.
Нравы в Училище царили не грубые, несмотря на царившую в нём некоторую распущенность; например, не было и следа «цука»**, которым славилось Николаевское кавалерийское. Случались, конечно, и единичные драки, и общие побоища - когда роты шли одна на другую; встречались среди кадет и злополучные персоны, сами напрашивавшиеся на неприятности со стороны сверстников. Порой подобные приставания переходили в систематическую травлю и даже избиения - но случаи такие были крайне редки, а объектами нападок служили личности малосимпатичные и, как правило, испорченные.
#* Пуантаре - защитный наконечник тренировочного фехтовального оружия.
#** "Цук" - система внутренних карательных мер, особо распространенная в кавалерийских школах и училищах. Любая промашка новичка каралась наказанием со стороны старшего: приседаниями, отжиманиями, верчениями, прыжками и пр.
Младшие роты славились духом товарищества, особенно в том, что касалось разного рода проделок и шкод. Это часто проявлялось в устройстве ротных «бенефисов» - своего рода бунтов воспитанников, объектами которых становились наименее уважаемые офицеры, преподаватели и иные служители корпуса. Формы эти «бенефисы приобретали подчас весьма затейливые», и, хотя и карались строго начальством, но искоренить их не удавалось никогда. Неповиновение могло заключаться, например, в хоровом мычании на уроке нелюбимого педагога; во всеобщем стуке ножами и вилками в столовой зале, и - самый героический и опасный проступок! - в бомбардировании училищного эконома кашей. Роли при этом распределялись заранее. Одни изготавливали и снаряжали «бомбы» - из раскатанного чёрного хлебного мякиша, с жидкой кажей в роли пороховой начинки. На роль «метальщиков» избирались самые искусные «стрелки», которые тренировались заранее - подобный «бунт» готовился исподволь, за несколько дней.
Отказ от участия в «бенефисе» и неготовность разделить с ротой неизбежное наказание почитались чуть ли не за худший из проступков. Более страшным было разве что доносительство, фискальство - но оно было столь немыслимо, что, порой, на памяти целых поколений воспитанников не случалось ни одного примера.
Сегодншнее тайное ночное собрание пятой роты как раз и призвано было разбобрать случай такого нарушения духа товарищества. Неслыханное дело - двое новичков, появившихся в Училище в обход всех традиций и правил, в середине марта, под конец учебного года, начали кадетскую карьеру с того, что отказались участвовать в «бенефисе»! Проказа была намечена давно; объектом её должен был стать искренне нелюбимый всей ротой офицер-воспитатель, носивший прозвище «Вошь». Кличка прилепилась к нему, во-первых, из-за чрезвычайно малого роста, а во-вторых - из-за привычки в моменты затруднений почёсывать правой рукой в редкой бородёнке. Нрав у офицера-воспитателя был прескверный; заменив переведённого недавно на корабельную службу прежнего воспитателя, он сумел за два месяца снискать полнейшее неуважение подопечных. Отношение это и должно было выразиться в запланированном «бенефисе» - последнем предупреждении, после которого обыкновенно следовала открытая война, неизменно кончавшаяся увольнением несчастного из Училища или переводом на другую должность; как воспитатель, неудачник отныне не будет принят ни в одной из рот.
Новички появились в роте, когда все было уже готово - так что им было предложено участие на вспомогательных ролях. Но -новоприбывшие категорически отказались, заявив, что не имеют ничего против жертвы, и, прежде чем подвергать её издевательствам, намерены самолично убедиться, что кара эта заслужена. Этот ответ вызвал у кадетов столь сильное недоумение, что они даже воздержались от немедленной расправы с отступниками. Возможно, те просто не поняли? На этот случай, предложение было повторено вечером того же дня в ротной спальной комнате - и привело к короткой, но энергичной потасовке, из которой новички вышли победителями - несмотря на то, что противник превосходил их числом самое малое, втрое.
«Беседу» с новичками проводил ротный заводила, Павлуша Дурново*, сынок московского генерал-губернатора, заслуженно носивший титул «чугунного» - воспитанника, хваставшего искусством озлоблять начальников и бесчувственностью к наказаниям. Осознав в какой-то момент, что новые кадеты откровенно высмеивают его доводы, кадет Дурново и перешёл к рукоприкладству. Реакция последовала мгновенно: старший из новичков, по имени Иван, уклонившись от размашистого, со всего плеча, удара, схватил обидчика за грудки и двинул его лбом в переносицу. После чего, не отпуская отвороты голландки, повалился спиной на пол, уперев ступню правой ноги в живот неприятеля. Павлуша перелетел через новичка, кулём грохнулся на пол и тут же взвыл от боли - победитель уже сидел на нём верхом, заломив поверженному «чугунному» руку к затылку.
#* В реальной истории П.П. Дурново стал капитаном 2-го ранга, участвовал в Цусимского сражении, где командовал миноносцем «Бравый» - одним из трёх кораблей эскадры, прорвавшихся во Владивосток).
Остальные кадеты опомнились, и кинулись на помощь - но второй новичок, Николка, подсечкой сбив первого с ног, швырнул в лицо второму подушку, подхваченную с кровати. А когда тот инстинктивно обеими руками поймал её - то тут же полетел кубарем, сбитый сильнейшим ударом ногой в грудь.
На этом потасовка и закончилась. Ошарашенные столь жестким и умелым отпором, кадеты отступили. Следующий день начался для новичков в угрюмом молчании: хотя не было никаких предварительных договоренностей, пятая рота сторонились новоприбывших. Те же вовсе ни с кем не заговаривали.
Но уже утро принесло новые сюрпризы: первый состоялся на первом уроке, по английскому. Выяснилось, что Иван прибыл в Россию менее года назад, до этого же путешествовал с отцом по миру; родился и вырос он вообще в Северной Америке, чуть ли не на Аляске. Его английский, хотя и поставил в тупик преподавателя незнакомыми оборотами, всё же далеко превосходил самый высокий уровень, показанный когда-либо кадетами младших рот. Урок прошёл в оживлённой беседе Ивана и Гаврилы Анастасевича (так звали «англичанина»), из которой остальные поняли разве отдельные слова. Ну, и то, присутствие на уроках по данной дисциплине отныне станет для кадета Семёнова пустой формальностью.
Рота притихла - новички оказались не так просты. К тому же, кадеты разглядели, что форменные голландки обоих украшают георгиевские ленточки с незнакомыми медальками; выдерживая, марку, никто не поинтересовался происхождением наград. Но уже после завтрака, состоявшегося, как и следует по расписанию, в 11 часов утра, ротный фельдфебель, Воленька Игнациус был буквально засыпан вопросами. Тут-то и выяснилось, что новички приняты в Училище вне установленного порядка, личным - ЛИЧНЫМ! - распоряжением Государя, в знак признательности за отражение недавней вылазки бомбистов-мятежников в Москве. Оба участвовали в уличных боях, за что и были удостоены медалей «За храбрость». Особо потряс кадетов рассказ о том, как Иван, вооружённый захваченной у врага ручной митральезой, чуть ли не в одиночку отбивал атаку злодеев на бициклах, перестреляв их при этом около двух десятков. Все это полезные и, несомненно, достоверные сведения Воленька почерпнул у дежурного офицера; они разлетались по Училищу со скоростью лесного пожара, и в 5-ю роту сразу потянулись любопытные - поглазеть на небывалых новичков.
Две недели назад история о гимназистах-«разведчиках» взбудоражила весь Петербург. Несколько дней только и было разговоров, что о террористах на моторных бициклах с бомбами и ручными митральезами, которые залили улицы Первопрестольной кровью; о пылающих кварталах, изрешеченных пулями городовых и разносчиках; о молодецкой штыковой атаке стрелков гарнизона и о подростках рискнувших противостоять налётчикам с оружием в руках, и чуть ли не поголовно при этом погибших.
Воспитанники всех без исключения военных училищ столицы отчаянно завидовали гимназистам; газеты наперебой превозносили кадета Сергея Выбегова, сложившего голову, поднимая «скаутов» в атаку на плюющиеся свинцом митральезы. Офицеры корпуса собирали по подписке деньги на часовню в память малолетних героев - её собирались строить в Москве личным попечением государыни-императрицы. И вот вам - двое из этой легендарной компании, оказывается, и есть строптивые новички, включённые в состав пятой роты!
Всё это и сообщил подопечным Воленька Игнациус, посоветовав заодно не задирать Овчинникова и Семёнова - ибо кончиться это может скверно - как для задир, так и для всей роты. А ещё - туманно намекнул, что новички приняты в Морское Училище с некими «особыми обязанностями», о которых доподлинно известно лишь начальнику, свиты его величества контр-адмиралу Дмитрию Сергеевичу Арсеньеву...
На следующем уроке, географии, новички странным образом отсутствовали; кое-кто из кадетов уверял, что видел, как их обоих перед самым уроком увёл куда-то дежурный офицер. Кадет Доливо-Добровольский*, посланный в библиотеку за картами, натолкнулся в коридоре на необычную процессию: впереди шествовал дежурный офицер, за ним - оба пропащих кадета, Иван и Николка, а следом за ними - несколько человек в жандармских мундирах, нагруженные многочисленными коробками и свёртками. За жандармами шагали двое солдат - при винтовках с примкнутыми штыками. Доливо-Добровольскому велели посторониться; когда тот от удивления замешкался, один из жандармов бесцеремонно отстранил катета к стенке. Когда процессия следовала мимо потрясённого кадета, тот ясно слышал, как один из новичков, - Иван, - выговаривал жандарму насчёт неосторожного обращения с ношей.
Не прошло и часа, как эта история стала известна всей роте. На строевых учениях новички тоже отсутствовали и появились только к обеду - причём и на этот раз их сопровождал дежурный офицер. Присутствовавший при этом кадет ясно слышал, как перед тем как отправиться к столу, Иван что-то назидательно втолковывал офицеру - а тот кивал головой, повторяя «будет сделано».
В воздухе явственно запахло тайной. Ни о какой расправе с новичками речи больше не шло - во всяком случае, до пролного разъяснения. Заодно отложили и «бенефис», назначенный как раз на сегодняшний обед. Остаток дня рота провела в тягостном недоумении, а после отбоя самые активные кадеты собрались в умывальной комнате. Случай был, что и говорить не рядовой - вряд ли за всю историю Морского Корпуса в его стенах объявлялись столь же необычные новобранцы.
#* В реальной истории Борис Иосифович Доливо-Добровольский стал военным моряком, разведчиком, лингвистом, учёным. В 1918 году участвовал в мирных переговорах в Брест-Литовске. Расстрелян в 1938-м.
Страсти в пятой роте улеглись только к трём часам пополуночи. Спорили до хрипоты - но проку оказалось немного. Эпизод с отказом от участия в «бенефисе» решено было на всякий случай предать забвению, тем более, что и самом мероприятие не состоялось; в трусости новичков обвинить было невозможно - очень уж решительный отпор оказали они кадетам, да и медали - это, знаете ли, момент… Ротное братство - традиция, конечно, почтенная, но кадеты пятой роты не были вовсе уж чужды справедливости. И она требовала признать: новички пробыли в роте менее суток, а за это время трудно проникнуться духом товарищества. А вот готовность отбиваться плечом к плечу они показать успели, и весьма убедительно - вон, Дурново до сих пор хлюпает распухшим носом. Справиться с Семёновым и Овчинниковым, похоже, можно только скопом - а вся пятая рота прекрасно понимала, как будет выглядеть такая расправа в глазах остальных кадетов… да и в их собственных тоже.
А потому - новичков было решено не задевать и повнимательнее к ним присмотреться. Ущерб, нанесённый Павлуше Дурново и другим было сочтён не задевающим их чести - ибо драка была честной. А то, что новички прибегли к не вполне конвенционным приёмам - ну так он же и были в меньшинстве. И более всего разобраться с их странными занятиями - и подойти этому решено было с основательностью людей образованных, каковыми на полном основании считали себя морские кадеты - это вам не павлоны и не Николаевское кавалерийское* с его муштрой, лошадьми и «цуком». На прямой вопрос Овчинников с Семёновым, скорее всего, не ответят, или сошлются на некие «секреты», раскрывать которые они не вправе. А потому, предстояло постепенно, в разговорах и дружеских беседах, выяснить у новичков, чем они, собственно, заняты. И в то же время деликатно приглядеть за подозрительными кадетами и, для начала, хотя бы выяснить причины их таинственных отлучек с уроков. Благо, средств для этого имелось предостаточно - мало что в училище ускользало от внимания воспитанников.
#* Павлоны - жаргонное название воспитанников 1-го военного Павловского училища, одного из самых престижных военно-учебных заведений России.
Никола́евское кавалери́йское учи́лище — привилегированное военное училище Российской империи. Выпускниками училища были многие видные представители военной и культурной элиты России.
Звучали и возражения: кое-кто из кадетов, и в их числе - пострадавший Дурново заявили, что жандармские методы сыска противоречат не только традициям корпуса, но и духу товарищества - негоже им делать вид, что принимают новичков, а самим исподтишка следить за каждым их шагом. Заявление вызвало бурную дискуссию, стоившую роте ещё часа без сна - но в итоге, было постановлено, что, поскольку собранные сведения никто не собирается оглашать или как-то использовать в своих интересах - то и ущерба чести не будет. С тем и разошлись - но кое-кто из мальчишек ещё долго ворочался в койке, гадая насчёт странных происшествий этого дня.
Фельдфебель пятой роты Воленька Игнациус усмехнулся и отправился к себе. Гардемарины, носившие фельдфебельские нашивки, и, в силу того, наделённые особыми полномочиями, помещались отдельно от своих товарищей, в комнатках по четыре человека - и имели право выходить во всякое время, если этого требовал надзор за буйными младшими воспитанниками. Так что кадет Игнациус, конечно, знал как о ночном «совещании» в умывальной комнате, об утренней стычке в спальне, и о сомнениях, охвативших вверенную ему роту. Но - встревать не собирался, ограничившись наблюдением - кадетам предстояло разобраться самим. Воленькц тоже терзало любопытство - но не сомневался, что рано или поздно дело прояснится. Такое уж это место, Морское училище - всё на виду, ничего не укроешь…
***
Тихо гудели системные блоки. В полумраке перемигивались светодиоды; светились мониторы. Комната носила следы свежего разгрома - на полу мотки проводов, кабели, пустые коробки, пенопластовое крошево упаковочной засыпки. Отдельно, в углу сложены прозрачные листы с «пузырьками» - в ближайшие лет семьдесят такого «медитативного» средства не предвидится, так что этот ресурс следовало тратить с умом.
«Да всё здесь надо беречь. - думал Иван. - Любой обрезок провода, любую мышку, которую раньше и в голову не пришло бы чинить - в мусорную корзину и вся недолга! А сколько добра извели впустую, пока удалось кое-как наладить сетку - страшное дело…»
А как иначе? Нет больше ни «Техносилы» на соседней улице, ни интернет-магазинов компьютерного железа - всё, бобик сдох. И нет возможности починить что-либо, всерьёз вышедшее из строя - единственный доступный спец - надёжно упрятанный в Петропавловку Виктор, обращаться к которому лишний раз не тянет. А собственного практического опыта нет, хоть плачь - так что предстоит теперь перелопачивать груды мануалов, на которые раньше только косился, радуясь про себя, что есть кому возиться с такой тягомотиной.
Отправляя Ваню с Николкой в Училище, Корф особо выговорил, что раз уж им придётся помогать Никонову с архивом данных из будущего - то и условия для этого следует создать там же, в училище. Руководство в лице контр-адмирала Арсеньева энтузиазма по этому поводу не испытывало - начальник, хоть и принадлежал к узкому кругу посвященных, но совершенно не понимал, чем собираются заниматься новые кадеты в стенах вверенного ему учебного заведения. Но с личным распоряжением Государя не поспоришь: Иван с Николкой получили в своё распоряжение две комнатки на третьем, верхнем этаже, рядом со штурманскими классами, под уродливой бочкой учебной обсерватории. В меньшей из комнат гудел бензиновый генератор «Ямаха»: в училище, конечно, было электричество, но вот как приспособить параметры местной сети к капризной электронике - это оставалось для Ивана загадкой. Хотя, Виктор уже справился с подобной задачей - когда «вешал» следящие камеры на петербургскую осветительную сеть. Но эту проблему, как и многие другие, пришлось пока отложить на потом - а пока энергией «компьютерный зал» снабжал японский генератор. Бензин доставляли раз в неделю - он был здесь, оказывается, весьма редок и дорог, и продавался по преимуществу, в аптеках.
В остальном «генераторная» мало отличалась от таких же помещений будущего - запах бензиновой гари, вытяжка-времянка, бухты проводов, верстак с инструментами, лампы-переноски, коробки с трансформаторами и блоками бесперебойного питания - всему этому предстояло еще устаканиться, запылиться, «врасти» в обстановку.
С «компьютерным залом» возни оказалось не меньше. Поначалу Иван размахнулся и собрался обустроить локальную сеть с сервером: необходимое оборудование было аккуратно доставлено в училище под конвоем жандармских чинов и солдат с винтовками. Увы, задача оказалась мальчику не по силам - и Иван даже задумался о том, чтобы наступить на самолюбие и затребовать в Училище на денёк-другой злодея-Виктора. А пока - распаковали два стационарных компьютера, ноутбук; кое-как удалось наладить «локалку», а заодно - приспособить мощный роутер с беспроводным каналом. Никаких помех и наводок от внешних сетей здесь, слава богу, не было и в помине - так что вай-фай раздавался по всему зданию, разве что в дальних помещениях левого крыла сигнал был так себе. Зато и в ротной комнате, и в учебных классах мобильные устройства исправно показывали полную «лесенку» - так что Иван с Николкой тихо радовались открывавшимся возможностям. Они уже проводили пробные «сеансы связи», даже и в видеорежиме - один в обсерватории, а другой в столовой зале - и остались вполне довольны. Теперь, как бы дело не повернулось, на руках имелся крепкий козырь - да такой, о котором никто из преодавателей не догадывался, а если бы рассказали - не поверил бы.
На обустройство «аппаратной» была запрошена неделя - с условием работать там до часу-двух ночи. Администрация в лице ротного офицера-воспитателя немедленно возмутилось; пришлось прибегать к тяжёлой артиллерии - обращаться к начальнику Училища. Разрешение было получено - хотя с просьбой поставить коечки прямо в генераторной, мальчики решили повременить. Успеется.
У дверей комнат дежурили теперь часовые с винтовками. Поначалу хотели приспособить гардемаринов - но начальство, здраво рассудив, отказалось от этой идеи, и караул несли специально присланные матросы гвардейского экипажа. Это добавило таинственности - по училищу поползли слухи. Говорили, что Овчинников с Семёновым обустраивают на третьем этаже «лабораторию капитана Немо», рассказывали даже что новички состоят на секретной службе, призванной бороться с террористами, подготавливающими некий «эфирный» заговор против Государя - а помещение Морского училища выбрано в целях конспирации.
Но слухи - слухами, а отношение к Николке с Иваном сложилось весьма неопределённое. После стычки в ротной спальне, прямых конфликтов не случалось - но мальчики не могли не ощущать окружавшего их настороженного отчуждения. Проявлялось это и в нарочитой вежливости, и в задаваемых время от времени «каверзных» вопросах, и в отстранённости от обычных кадетских забав. Иван, а с ним и Николка, проводили свободное время в компьютерной, возвращаясь в ротную спальню за полночь. К тому же, Николка испросил у дежурного офицера разрешения заниматься вне обычного расписания в гимнастическом зале. Возражений не нашлось, и с этого дня мальчики проводили в зале не менее часа в день. Иван захватил из Москвы два комплекта защитного снаряжения для единоборств - так что теперь мальчишки увлечённо лупили друг друга кулаками и ногами, швыряли на маты, отрабатывая усвоенные в «волчатах» приёмчики. Чего-чего, а пособий по рукопашному бою в электронных архивах хватало; да и Ромка, навещая Петербург, не оставлял ребят без внимания. Сам он занимался созданием общероссийской организации «юных разведчиков» - под личным патронажем цесаревича Николая, - а заодно помогал Корфу в подготовке «оперативников» для «Священной дружины». Во время первого визита Ромки в училище (Романа Дмитриевича, как его теперь называли) ребята смогли оценить новенький мундир армейского поручика, который вчерашний десантник носил с нескрываемым удовольствием. Правда, некоторое неудобство доставляли шпоры и сабля - Роман ворчал насчёт «никчёмных цацок», но признался, что берёт уроки верховой езды в манеже, монументальном здании в стиле классицизма, выстроенном 80 лет назад для зимнего обучения и парадных выездок Лейб-гвардии Конного полка. Пристроил его туда, кончено, Корф - и он же порекомендовал наставника, полкового берейтора. Тот учил Ромку не на страх, а на совесть, пообещав к лету сделать из новичка приличного наездника, которому никто не сможет бросить обидного «собака на заборе».
В общем, жизнь намечалась интересная. И даже скорые «переводные испытания» не слишком пугали новоявленых кадетов. Программы общих «классов» училища, представлявших собой по сути, завершение общего образования, не представляли для них особой сложности, хотя Николке предстояло подтянуться в точных науках, а Ване - в словесности, Закону Божьему и, разумеется, чистописании. Латыни и греческого, так пугавшего жителя 21-го века, не было вовсе. Оставался французский - в рамках гимназической программы. Кроме того, кадетам, как будущим морякам, предстояло освоить и английский язык, но с этим проблем не предвиделось - мальчики даже условились по одному дню в неделю говорить в «компьютерном зале» исключительно по-английски, дабы Николке проще было освоить язык Шекспира. Окончательно страхи, связанные с переводными испытаниями, рассеялись, когда дежурный офицер сообщил, что кадетам Семёнову и Овчинникову разрешено пройти их осенью, вне общего порядка. Впереди было целое лето -и мальчики с легким сердцем погрузились в текущие заботы: корпусная жизнь, отладка «аппаратной», работа с Никольским. Раз в неделю воспитанникам полагался выход в город - Ване с Николкой предстояло привыкнуть к новому для них ритму жизни столицы Российской Империи.
