И пусть заткнутся эти вечные «общечеловеки», которые в последний раз видели вооружённого врага никогда.
Ручные гранаты – тоже дёшево и сердито. «Карманная артиллерия» очень даже пригодиться может. Особенно в обороне. Только много нужно, ой как много…
Но всё равно брошенная из окопа «лимонка» своими чугунными сегментами повыкосит вражеских солдат не меньше, чем трёхдюймовая шрапнель. А стоит в разы дешевле…
Таак! Ещё граммов семдесят, лимончик… Хорошо!
Да! Перед самой войной ведь в Финском заливе с официальным визитом будут два французских дредноута с Пуанкаре на борту и британские линейные крейсера… А не задержать ли каким-нибудь образом союзничков? Не! – Битти пусть со своими «кошками» уходит, ему и в Северном море работы выше крыши – нехай немакам там нервы делает. А вот двое «французов» здесь очень бы пригодились. Всё равно толку от них на Средиземном было никакого. Жалкую «Зенту» и без них уконтрапупят… Мину им что ли по курсу подсунуть? Или подлодку какую потренировать…
И вообще, лёжа думается лучше. Сколько там осталось? Граммов тридцать?..
Да! Нашим «севастополям» поддержка будет нефиговая когда те в строй войдут. Тем более что у наших недодредноутов только одно достоинство – артиллерия. А бронёй они лишь слегка помазаны – от попадания тяжёлым снарядом не защищены почти абсолютно…
И ещё: не «раздавить бабочку» пока «Магдебург» на камни Одесхольма не напоролся. Это поважнее, чем пару-тройку германских крейсеров торпедами с подлодок грохнуть…

Глава 2. Здравствуйте, я из грядущего века!

Разбудили кваканье ревуна и топот сапог по палубе. Таки что, это был не сон? Не глюк? В изголовье койки на стуле был повешен китель с золотыми погонами и двумя чёрными просветами на них… Александр вскочил и тут же сунулся к умывальнику, вернее, к зеркалу – ну да, всё та же носатая физиономия. Колчак.
- Так! – Мурзин зажмурил глаза. – Я Мурзин Александр Викторович, тысяча девятьсот семидесятого года рождения, женат, имеется дочь Настя, да, грешен: увлекался военной и военно-морской историей – человек имеет право на хобби, а? Оставьте меня в покое, и верните в мой мир!
- Здравствуйте, Александр Васильевич! – гостеприимно ответило зеркало. Ну, то есть, в ответ на данную истерику просто показало лицо истерившего.
А почему, кстати, безусое? Ведь носить усы, вспомнил Александр, чуть ли не вменялось в обязанность офицерам флота. А Колчак на всех популярных фотках не имеет под носом даже тени вторичных половых признаков. Причём на фотографиях, где он полярник, всё на месте – и усы, и борода.
Странные, кстати выверты у российских уставов – то усы носить имеют право только офицеры лёгкой кавалерии, а остальным гладко бриться, то усы носить обязаны чуть ли ни все… Не, понятно когда бороды запретили всем кроме подводников – маска противогаза должна плотно прилегать к лицу, а борода этому мешает…
В общем, харе в каюте отсиживаться – пора на свет божий выйти, господин капитан первого ранга. Тем более что одежду уже принесли. Сухую. И Владимир четвёртой степени с мечами и бантом приколот.
Ладно, оденемся, выдохнем, вдохнём и пойдём. Хватит уже квёлого из себя изображать.
«Пограничник» изрядно покачивало, но привычное тело прежнего хозяина уверенно двигалось по неспокойной палубе, неся Мурзина-Колчака к мостику. Хоть Александр в жизни своей из военных кораблей побывал только на «Авроре» в родном Петербурге и на «Дерзком» в Варне, но стало уже совершенно ясно – это именно эсминец времён Первой Мировой. Натуральный. Нет, какой-нибудь Абрамович, конечно, и мог бы, наверное по своему капризу такую посудину заказать, даже актёров нанять и в соответствующие шмотки переодеть, но уж никак не Серёга. Он, разумеется, человек весьма и весьма обеспеченный, но не до такой степени. Тем более, что с палубы было видно, что в кильватере следуют ещё три систершипа. Вроде в одном дивизионе с «Пограничником» состояли «Сибирский стрелок», «Охотник» и «Генерал Кондратенко». Они, что ли? В общем – что угодно, но не розыгрыш. Или долгоиграющая галлюцинация, или, как ни бредово звучит – реальность.
- Доброе утро, Александр Васильевич! – поприветствовал каперанга командир эсминца, когда тот достаточно бодро поднялся на мостик. – Как чувствуете себя?
- Здравствуйте! – пожал руку Руднева Колчак. – Физически вполне сносно. Но, вероятно головой ударился прилично – некоторая амнезия присутствует. Слышал о подобном, но не представлял, что такое может произойти со мной. Где находимся? Куда следуем?
- Идём в Ревель. Только что прошли траверз Одесхольма. Скоро будем в Ревеле.
Зараза! Число-то какое? Видно, что лето, понятно какого года раз на плечах погоны без звёздочек… Грохнули уже в Сараево эрцгерцога Франца-Фердинанда?
- Как думаете, Владимир Иванович, война скоро?
- А почему война? – удивился командир эсминца. – Вроде ничего не предвещает. Да и не готовы мы пока…
- Ну, знаете… А к какой войне Россия была готовой? Кто нас спрашивать будет?
- Знаете, Александр Васильевич, я военный, а не политик, но кому сейчас нужна война? Экономика у всех серьёзных стран Европы на подъёме…
Ну да, вспомнился Мурзину альтернативный «Евгений Онегин», которого он когда-то выучил наизусть, чтобы выпендриваться на  всевозможных вечеринках:

Он был великий эконом,
То есть умел судить о том,
На что все пьют и там, и тут,
Хоть цены все у нас растут…

Одно понятно – конец июня ещё не наступил.
А ещё пришла на память фраза Гришковца из его моноспектакля «Дредноуты»: «А чьи дредноуты лучше?» Ну и далее про то, что именно для выяснения этого вопроса Первая Мировая и началась. Не, конечно, это шутка автора пьесы, но войны на самом деле имеют «привычку» начинаться вообще не из-за чего. А потом перерастать в такие бойни…
Чёрт! Как бы выяснить какое сегодня число?..
Ай, кретин! Ну вот что значит не быть настоящим моряком! Ведь легче, чем высморкаться на самом деле же!
- Владимир Иванович, позвольте просмотреть вахтенный журнал? Что тут у вас происходило, пока я в каюте валялся…
- Разумеется, прошу! – слегка удивился Руднев. – Но ничего особенного, смею вас уверить.
- И, тем не менее…
Мурзину, на самом деле, было совершенно пофигу, что здесь происходило – корабль уверенно идёт в порт назначения, значит действительно всё в порядке, но записи датируются…
Семнадцатое июня… То есть до выстрела в Сараево около десяти дней… В общем ни черта не успеть…
- Благодарю, всё в порядке, и, действительно, ничего серьёзного, - Александр протянул вахтенный журнал командиру.
- Завтракать будете в кают-компании или прикажете подать вам в каюту?
- Если это не обидит господ офицеров, то в каюту. Благодарю за приглашение, но мне нужно попытаться собраться с мыслями. Передайте мои извинения, пожалуйста.
-  Извинения совершенно излишни, Александр Васильевич. Спускайтесь к себе, и через четверть часа завтрак доставят.
- Ещё раз благодарю. Пожалуй, действительно пойду в каюту – голова так и гудит…
По дороге к себе Мурзина так и ударило: Ёксель-моксель! Так семнадцатое июня ведь, небось, по юлианскому стилю! То есть ещё плюс почти две недели до Сараевского убийства.
Захотелось матернуть Российскую Православную Церковь за её упёртость и вызывающее игнорирование астрономии.
Здесь, как автор, позволю сделать себе «астрономическое отступление»:
Помните знаменитый фильм «Тот самый Мюнхгаузен»? Помните, что главный «Тот самый» выяснил, что год, это не триста шестьдесят пять дней и шесть часов, а триста шестьдесят пять дней, шесть часов и ещё какие-то там секунды.
Врал как всегда. Год не длиннее, а короче чем триста шестьдесят пять дней и шесть часов. Приблизительно на двенадцать минут. Вот и набирались за века дни, и уползала дата равноденствия от самого факта равноденствия – а с Равноденствием связана Пасха! Поэтому папа Григорий Восьмой ввёл календарь, где три из четырёх годов, которые заканчиваются на два ноля не были високосными. В результате эквинокс* держится на  двадцатом-двадцать первом марта и даёт точку отсчёта к дате празднования Пасхи.
Русская Православная Церковь этого категорически не приняла, вот и ускакали за шестнадцать с лишним веков даты друг от друга на тринадцать дней…
  А может и нет этих самых двух недель, - опять засомневался Александр. – Флот есть флот, не во внутреннем озере «купается» - по всему миру корабли ходят. И документация обязана соответствовать международным стандартам. Так что разумнее было бы заполнять вахтенный журнал именно по новому стилю…
Вот ёлки-метёлки! Ну ладно, хотя бы известно, что июнь Четырнадцатого.
С этими мыслями и добрался до своей каюты. Несмотря на нахождение в растрёпанных чувствах, есть действительно уже хотелось. Хотя бы чайку или кофеёчку с каким-никаким бутербродиком.
- Едрить твою налево! Во стыдуха-то? – ноги уже сами, не дожидаясь сигнала от головы, понесли Мурзина-Колчака на мостик.
- Что-то не так, Александр Васильевич? – обернулся Руднев.
- Спаситель мой где? Как он?
- А, Фомин, - усмехнулся командир миноносца. – Не беспокойтесь – жив-здоров, пожалованную за ваше спасение бутылку рома выхлебал. Дрыхнет, небось, сейчас без задних ног. Беспокоить, чтобы выразить свою благодарность пока не рекомендую. К награде, разумеется, представлю.
- Спасибо, Владимир Иванович, а то я совсем с этими событиями, - слегка (внешне слегка, а в душе достаточно сильно) смутился Александр. – Но я не сойду с борта, не поблагодарив его.
- Разумеется. Этого права вас никто лишить не может.
- Да, разумеется…
А что «разумеется»?
Мурзин категорически не мог придумать, как продолжить этот неудобный разговор, который сам же и начал.
- Я всё-таки вас оставлю – там, когда я подходил к каюте, вестовой как раз завтрак нёс… Прошу простить, но зверски проголодался со вчерашнего дня.
- О чём речь, Александр Васильевич, - пожал плечами Руднев и улыбнулся. – Само собой, идите подкрепитесь: голодный гость – позор для хозяина.
На завтрак подали банальный дешёвый и очень полезный «поридж»: «Овсянка, сэр!».
Но, кстати, ничего пошло. Ну и кофе или чай на выбор с простыми бутербродами с маслом и сыром. И вполне себе достаточно…
Прихлёбывая вторую кружку чая, Мурзин вспомнил, что, просматривая вахтенный журнал, познакомился ещё с одной проблемой: пишут-то здесь не так как «дома». А ему писать придётся, и немало. А ведь это в смоём, после реформы восемнадцатого года он очень неплохо писал в плане орфографии, а «в здесь» как быть?
Ладно: в конце любого существительного кончающегося на согласную ставить «ер» - твёрдый знак по-нашему. Вот ведь буква-паразит! Никакого же смысла не несёт… Или несёт? Ну да хрен с ней!
«Ижица» - вроде вообще дико редко встречается, причём почти исключительно в словах церковного лексикона. Пофигу ижицу.
«И» или «I»? Перед гласными в окончаниях вроде бы «I». Но и в корнях бывает. Засада в общем.
«Ять» - вообще хрен поймешь, когда её писать, а когда нормальную «Е». Не зря говорят: «Выучить на ять». То есть запомнить всё бесчисленное количество правил, когда её нужно употреблять.
Приставки «бес» не существует – пофигу какая там дальше согласная, глухая или звонкая: «Безстрашный», «Безпощадный», «Безшумный» и никак иначе.
Ну, вот и все познания…
Ой! А ведь писать надо именно сейчас – Эссену придётся «сдаваться», без его помощи и влияния… Чёрт! Правильнее: «Хотя бы без его помощи и влияния» вообще ничего не изменить…
Ладно, придётся писать по нормам двадцать первого века – если задумываться над каждой буквой, то точно не сможешь передать собственно посыл. А это, кстати, может и дополнительным аргументом стать. Чтобы поверил.
Итак:

Многоуважаемый Николай Оттович, надеюсь, что этот конверт Вы вскрыли именно первого июля, иначе можете оказать влияние на ход событий, и они пойдут не так как шли в моей действительности.
Сообщаю: В самом конце июня эрцгерцог Франц-Фердинанд будет застрелен из пистолета в Сараево сербским студентом Гаврилой Принципом.
Австрия объявит Сербии войну, Россия вступится за Сербию, Германия за Австрию…
В результате, в начале августа начнётся самая страшная из войн, которые знало человечество. МИРОВАЯ ВОЙНА. Продлится она четыре с лишним года. Про её итоги пока умолчу, единственное, что сообщу: Для России последствия станут самыми катастрофическими. Подробности сообщу лично, если данное письмо убедит Вас в том, что я именно тот, кем себя назвал.
Если Вы не поверите мне сразу, то ещё несколько фактов о ходе грядущей войны:
Наше наступление в Восточной Пруссии начнётся успешно – будет одержана победа под Гумбиненом, но закончится оно катастрофой – вся Вторая армия генерала Самсонова будет окружена и уничтожена.
Англичане в Средиземном море упустят «Гебен» и «Бреслау», те придут в Константинополь, затем атакуют Севастополь, Одессу и другие порты Чёрного моря. В результате Турция вступит в войну на стороне Германии и Австрии.
В порту Пенанг наш крейсер «Жемчуг» будет атакован и уничтожен немецким «Эмденом».
У мыса Коронель эскадра адмирала Шпее уничтожит эскадру адмирала Крэддока…
Всего этого, Николай Оттович, может и не произойти, если Вы поверите мне.
Не особо надеясь на понимание (ситуация действительно совершенно фантастическая), всё-таки позволю себе напомнить Вам, что многие из фантастических пророчеств французского писателя Жюля Верна сбылись. А почти два десятка лет назад англичанин Герберт Уэллс опубликовал роман «Машина Времени». Попробуйте поверить, что и это невероятное всё-таки возможно…
Александр Викторович Мурзин (Александр Васильевич Колчак)

Ну вот… Думал перед тем как писать про всякие «яти» и «еры», а в результате текст безо всяких них… Ладно – во всяком случае текст «воспринимабелен». Если русский конца двадцатого-начала двадцать первого века способен прочитать и понять то, что писали или печатали до реформы письменности, то и наоборот получится. Ну и аргумент дополнительный…
- Ваше высокоблагородие, - стук в дверь каюты совпал с голосом фельдшера. – Подходим к Ревелю.
- Спасибо, Фёдор, иду!
Солёные брызги, морской ветер… Казалось бы, что за три года срочной Мурзину должно было хватить данной экзотики до конца жизни. Неа – не хватило.
Когда его в военкомате распределили на флот – это был шок. Три года… ТРИ! Не два как у тех, что будут топтать сапогами землю, а не палубу. Кошмар!
- Не дрейфь, братишка! – ухмыльнулся матрос принимающий под своё начало команду новобранцев. – Три. Зато в ботинках, а не в сапогах!
Утешение слабое, конечно. Распределили Александра отнюдь не на крейсер – на тральщик. И уж походил он на своём «Т-319» за три года немало. Даже в Суэц забирались. Так что по-настоящему солёных брызг он наелся досыта.